Моя Золотая лихорадка

      Бакуго, устало потупившись, проследовал за Цую к небольшому лагерю, расположенному недалеко от воды. Окинув взглядом парусиновый тент, натянутый перпендикулярно берегу, и вытащенную на песок лодку, он поморщился и легонько повел плечами.       – У вас самих-то груза не хватит, – сказал парень.       – Мы местные, – отозвалась Цую. – Нас пропустят.       Бакуго фыркнул.       – Удобно.       Подойдя поближе, подросток увидел всю семью девушки. У костра сидел коренастый мужчина с широким, задумчивым лицом. Женщина в дешевом платье с испачканным песком подолом несла в лагерь стопку тарелок, блестящих от воды. Завидев девушку в компании Бакуго, она остановилась и вопросительно уставилась на нее. «И вправду похожи», – машинально отметил молодой человек.       – Цую, кто это? – спросила женщина, ставя тарелки на деревянный чурбак у костра.       – Мама, а Самидаре вернулся?       – Да.       Мальчишка выглянул из-за тента – и, встретившись взглядом с Бакуго, поспешил нырнуть обратно. Парню удалось разглядеть лишь хмурую физиономию, полуприкрытую нечесаной челкой. Откуда-то справа пулей промелькнула маленькая девочка, прячась за маминой юбкой. «Ничего себе у них тут семья», – подумал Бакуго, делая шаг вперед.       – Я тут не то, что бы надолго, – бросил он и пнул песок носком ботинка. – Так что не обращайте внимания.       – Мама, это Кацуки... – Цую замялась. – Прости, я забыла.       – Кацуки Бакуго, – вздохнул парень.       – Так ты тоже японец? – Мужчина, до этого устало сидевший у костра, поднялся и подошел к нему, легонько прищурился.       «Этого следовало ожидать», – отметил про себя Бакуго. Но все-таки ему было непривычно вдруг услышать родную речь. «Всегда была вероятность, что из японского у них только имена и остались...» – попытался оправдать свое удивление парень. От усталости у него уже подгибались ноги.       Коротко кивнув, он пожал протянутую мужчиной руку.       – Я Ганма Асуи, – сказал отец семейства. – Это Белл, моя скво. Цую с тобой, наверное, уже познакомилась. Мой сын – Самидаре, и дочь – Сацки.        – Ясно.       Освободив наконец ладонь из его крепкой хватки, Бакуго прошел к одному из деревянных чурбаков. Сел. «Ох, как хорошо-то!» – вздохнул он. Все-таки здесь было удобнее, чем на неотесанных досках причала. Под ногами – мягкий песок, рядом – пышущий животворящим теплом костер. На нем, кажется, даже что-то варилось.       – Мама, папа, можно, Кацуки останется с нами на ужин? – спросила Цую. – Он очень устал и хочет есть.       – Бакуго! – хрипло поправил ее парень. – И не то, чтобы очень. Дайте кипятка, и я пойду.       – Да нет, почему же? Можно и на ужин, – сказал вдруг Ганма. – Мы всегда рады гостям. Особенно соотечественникам, – добавил он на японском.       Молодой человек опустил голову в ладони, якобы ероша волосы – а на самом деле, чтобы скрыть слабость. От утомления у него уже спина не держалась. Последние несколько дней он провел на палубе парохода, поскольку денег на каюту у него не было. «Хорошо, хоть билет достать получилось», – вспомнил Бакуго. Суда и так ходили перегруженными. О том, чтобы нормально выспаться, не могло быть и речи, так что сейчас, попав в тепло и безопасность, парень тут же стал клевать носом. Но сдаваться было не в его принципах.       – Перебьюсь, – упрямо отказал он.       – Как скажешь... – Ганма пожал плечами. – Вода так вода. Белл, пожалуйста, дай ему, что он просит. – Посмотрев на парня, мужчина добавил: – Твой лагерь, что, далеко отсюда?       – Нет у меня лагеря, – насупился Бакуго.       – Он здесь один... – попыталась вклиниться Цую.       Молодой человек сдвинул брови, готовя свирепый взгляд – а потом тихо вздохнул и опустил голову. «В конце концов, я бы и сам сказал это», – заключил он. Теперь осталось только пройти через неизбежное...       – Ты один прибыл в Дайи? – изумилась Белл.       «Ну, началось!» – Бакуго закрыл глаза.       – А что, если и так? – устало пробормотал он.       – И... твои родители тебя отпустили? – не понял Ганма.       – Нет.       Парень не видел – веки слипались, в голове гудело от желания спать – но живо представил, как застыли физиономии взрослых.       – Так ты... – Первой пришла в себя Белл.       – Ага, – выдохнул Бакуго, растирая ладонями щеки. – Не донимайте меня... Решил и сделал. Вам-то чего?       Ганма взял его за плечо.       – Ты не понимаешь, во что ввязался. Это очень опасно. И неправильно.       Юноша поморщился и дернул плечом.       – Тебе есть, где остановиться на ночь? – продолжал отец семейства.       – Нет.       – А груз, чтобы перейти через границу?       Бакуго мотнул головой.       – Деньги-то хоть есть?       Парень с трудом разлепил веки и взглянул на обеспокоенные лица своих новых знакомых.       – Ограбить хотите? – криво улыбнулся он.       Ганма пропустил его ответ мимо ушей.       – Вот что, – сказал он. – На ночь оставайся у нас. А с утра садись на пароход в Джуно.       – Пф-ф! – Бакуго приподнял голову. – За кого меня держите? И не надо мне от вас этих подачек.       Повернувшись, он встретился взглядом с Цую. Девушка стояла и молча слушала, переплетя пальцы и уткнувшись в них носом. Глаза у нее блестели от сострадания и тихого ужаса. «Жалеет!» – вспыхнул Бакуго. Он едва сдержался, чтобы не вскочить и не уйти в сентябрьскую ночь, не дождавшись даже кружки с горячей водой.       Цую подалась вперед и осторожно прикоснулась к его рубашке.       – Ну же, – тихо попросила она. – Это не подачки... Пожалуйста, останься до утра – а там и решишь. Так удобней!       «Ну, с этим не поспоришь, – мысленно (и только мысленно) согласился с ней юноша. – Чем ночевать на песке, лучше будет у них задержаться. А завтра со свежими силами – на тропу!»       – Удобней – неудобней, – пробурчал он, все еще колеблясь. – Вам-то какое дело?       «Вот только скажите что-нибудь в ключе «бедный мальчик!» – отчаянно подначивал Бакуго своих первых знакомых. – Вот только попробуйте!..» Другая же часть его души требовала отдыха – любой ценой, пусть даже если придется признать свою слабость.       – Бакуго... – Цую легонько погладила его по плечу.       Парень подобрался. А девушка вдруг шепнула:       – Я знаю, как тебе пройти за границу. Пожалуйста, останься, и, если не передумаешь, я тебе все расскажу. – Поглядев на родителей, она объяснилась: – Я кое-что слышала в отеле... Это не незаконно, и совсем не так загадочно, как сейчас прозвучало. Бакуго... – Цую уставилась на него. – Хотя бы поужинай!       Подросток вздохнул.       – Ну, ладно...

***

      Тем временем в десяти милях вверх по тропе, на склоне горы, круто обрывающемся в ущелье, Яги, Мидория и Урарака собрались у костра для почти что праздничного ужина. Девушка собрала все свое мастерство, чтобы приготовить подобие овощного рагу из весьма ограниченного набора ингредиентов. Получившуюся смесь бобов, сушеного лука, моркови, картофеля, кислых ягод и еловых лапок сложно было назвать ресторанным блюдом, но Урарака честно старалась, томила все на огне – и результат приятно удивил путешественников. В тарелку Мидории девушка, которую больше не сковывали опасения и страхи, умудрилась засунуть практически целый букет: цветочек одуванчика, ромашки и веточку аленьких клюквин.       – Спасибо... Очако-чан! – Щеки парня по цвету моментально приблизились к украшавшим мисочку ягодам, но глаза у него сверкали от радости.       Урарака довольно улыбнулась ему и подсела рядом. Ужинали путешественники молча: умотавшись за день, они всегда ждали пищу с особым предвкушением, и теперь просто наслаждались горячим, еще дымящимся рагу, не говоря ни слова. Девушка перевела взгляд с Мидории на Яги. «Вот уж кто сегодня утомился по-настоящему, – подумалось ей. – Он же работал и за себя, и за Деку-куна!»       Но и ее возлюбленный не меньше заслуживал отдыха. «Как бы он ни стремился вернуться помогать Яги-сану, – Урарака поднесла переплетенные пальцы к губам, – я же знаю, как Деку надрывался сегодня...» Ей стало совестно за то, что пришлось, пусть и не нарочно, подвергнуть юношу такому испытанию. Праздничный ужин должен был хотя бы частично все исправить – и, глядя, как сияют глаза у Мидории, как он улыбается ей, как горят его щеки, все в точечках милых веснушек, Урарака поняла, что «почти рагу» удался.       – Большое спасибо тебе! – отставив миску, поблагодарил Яги.       Мидория, еще даже не доев, поспешил присоединиться к похвале:       – Очако-чан!.. У тебя получилось замечательно! – Юноша опустил глаза. – Ты замечательная, – добавил он, густо краснея.       – Да ну, что вы! – засмущалась Урарака. Ее лицо искрилось от улыбки.       Встав, чтобы собрать посуду, и отнести ее к ручью, девушка немного помедлила. У нее возникло ощущение, как будто она что-то забыла. «Что-то важное! – сказала себе она. – Надо вспомнить! Давай же, Очако!»       – Ты чего? – недоуменно спросил Мидория.       – Если хочешь, – сказал вдруг Яги, – сегодня посуду могу помыть я.       Урарака потупилась.       – Нет, что вы! – Она ковырнула носком песок у костра. – Разве можно... Это же мои обязанности.       Ставить палатку, мыть и собирать посуду, стирать, сушить, помогать упаковывать вещи... «Кормить Эри!» – вспомнила девушка. Из ее груди вырвался горестный вздох. «Я хотела наполнить для нее блюдечко сладкой водой, – поняла Урарака. – Но ведь она улетела...»       – Пойду, – сказала она, сдвинув брови.       – Ну, ладно. – Яги развел руками. – Мальчик мой, а с тобой я бы хотел поговорить, если ты не против...       – Ну что вы, сэр!.. – Мидория вовремя осекся. – То есть, просто «ну что вы»! – бодро поправился он. – Конечно, не против... только... – Юноша бросил взволнованный взгляд на Урараку.       – Конечно! – Голос у девушки слегка дрогнул.       Забрав посуду и отойдя к ручью, она поставила стопку тарелок у самой воды и опустилась на колени. Ее сердце отчаянно стучало, а щеки горели. «Про меня будут говорить! – думала Урарака. – Про кого же еще?»       Девушка взяла в руки первую тарелку и окунула ее в журчащий, пузырящийся, прохладный поток, берущий свое начало у того самого озерца, где они с Мидорией признавались друг другу в любви. Урарака насыпала в миску немного песка, чтобы отмывать было легче, и вдруг улыбнулась.       «Ведь я доверяю ему, – подумала она. – И чувства, и сердце – доверяю!»

***

      У берегов залива Тайя в это время уже готовились ко сну. Над палаточным городком, растянувшемся по всему пляжу, становилось все тише. Никто не гремел ведрами, не колол дров и не рылся среди грузов. Костерки потихоньку гасли, и лагерь окутывала ночная темнота – отдохновение для уставших глаз.       Бакуго лежал на боку, укрывшись залатанным одеялом. Вместо матрасов в семье Асуи пользовались еловыми ветками, прикрытыми простыней, а подушки заменяли мягкими тюками. «Все лучше, чем доски на палубе», – подумалось юноше. Поскорее закрыв глаза, он попытался заснуть – но как бы ему этого не хотелось, нужно было дождаться, когда закончатся разговоры: Ганма и Белл не спешили ложиться. Сидя у догорающего костра, мужчина и женщина тихонько о чем-то шептались.       – Как ты думаешь, что ему делать? – спрашивала Белл.       Бакуго поморщился. Очевидно, речь шла о нем. «Ничего не хочу слушать!» – мысленно отозвался парень и покрепче завернулся в выданное ему запасное одеяло. Спать нужно было под тентом. От дождя и ветра он, конечно же, мог защитить, но Бакуго все равно чувствовал себя не очень уютно. Разумеется, ему дали место с краю. По правую руку был только потрепанный саквояж да парусина, похлопывающая под дыханием бриза. Слева же пустовало спальное место Ганмы, далее – лежанка Белл, пока что тоже незанятая. Дети и Цую устроились в другом углу тента.       Парень вздохнул. «Так и не сказала мне, что за идея!» – подосадовал он. Оставшись на ужин, он рассчитывал выяснить, как действовать дальше, и все же уйти куда-нибудь, и ночевать одному. Сегодня у семьи Асуи была простая похлебка – жиденькая, почти сплошной бульон, зато с лососевым жиром. Забыв обо всем, Бакуго слопал две порции – после того, как у него целый день не было и маковой росинки во рту, любая пища казалась потрясающе вкусной.       Белл, Ганма и Цую забрасывали его вопросами, а он упрямо отнекивался, грубо молчал, смотрел в сторону – но не уходил. Совсем как отбившийся от стаи волк, подползший к человеческому костру, рычащий, но принимающий пищу. Боящийся огня, но тянущийся к теплу. Ему было стыдно, и досадно, и он сердился на самого себя... Но когда Белл спокойно, по-матерински положила руку ему на плечо и сказала: «У тебя глаза слипаются. Оставайся с нами, пожалуйста», – Бакуго не выдержал и мотнул головой, соглашаясь.       И теперь он почти не жалел о своем выборе. Под тентом было спокойнее. Теплое одеяло и пахнущий хвоей «матрас» окончательно убедили парня, что он поступил правильно. Закутавшись почти с головой, Бакуго расслабился, и даже почувствовал уже с неделю забытое ощущение – как будто он дома.