Моя Золотая лихорадка

      Мидория вытер лоб и поглядел на вечереющее небо. Над Береговым хребтом уже синела августовская ночь, и снежные шапки холодно поблескивали среди редких облачков. В водах залива еще отражалась мягкая красота заката – плавкое солнце у самого горизонта, прямо над ним – прозрачная, невесомая золотая полоса, а дальше – сладкая мякоть персика, и благородный розовый, и намеки на пурпур, и легкая голубая дымка.       Парень вздохнул и направился к палатке. Откинув полотнище, он кивнул приемному отцу, который как раз засветил керосиновую лампу.       – Последний вьюк, сэр, – доложил Мидория, разминая натруженные пальцы.       – Хорошая работа. Завтра приведут лошадей, и вперед – на тропу! А пока отдохни.       Парень прилег на спальник и с наслаждением сунул под уставшую шею подушку.       – Есть очень хочется, – признался он.       – Хочешь, пожарю немного бекона? Или потерпишь до восьми? – Яги проверил часы. – Миссис Асуи уже, наверное, готовит лосося.       – Сэр, можно, я одну полосочку сырой съем?       Мужчина кивнул. Мидория с жадностью сжевал бекон и выскочил из палатки, боясь, как бы его не сморило. Устало моргая, он прошелся вдоль высоко поднявшейся воды, колышущейся совсем близко от полотняного полога. У юноши ломило поясницу, ноги гудели от многочасового труда, а пальцы не хотели разгибаться. Мидория ступил в воду носками ботинок и замер, глядя, как волны лижут запыленную бурую кожу, покрытую растрескавшимся воском. В последний раз он чистил обувь в Сиэтле – почти неделю назад. Юноша наклонился, чтобы перевязать шнурки, заняться хоть чем-нибудь, что отвлекло бы его от спутанных, лихорадочных мыслей о Цую. Пока он упаковывал тюки, размышлять было некогда. Но теперь...       Ее редкие реснички, и выразительные бровки, прячущиеся под прядями волос – не черных, понял наконец Мидория, а каких-то почти малахитовых – и ровненький подбородок, и бледные щечки... Парень плеснул себе в лицо холодной водой, набрал еще одну горсть и поднес руки к волосам. Запрокинув голову, он обрушил ледяной водопад себе на лоб и макушку, ежась с непривычки. Но щеки Мидории продолжали гореть. Юноша прикоснулся к ним дрожащими пальцами, пытаясь остудить кожу. На запястьях он чувствовал ладони девушки, такие мягкие и заботливые, нелепо-лягушачьи...       – Эй, нам пора! – крикнул Яги, высовываясь из палатки.       Вздрогнув, Мидория выбрался на песок и подошел к приемному отцу. Яги держал в руке небольшую пачку с кофейными зернами.       – В подарок, – объяснил он. – Ганма и Белл очень добры к нам, юный Мидория. Ну, и ты помнишь, что я сказал насчет...       – Да, сэр! – поспешно отозвался парень.       – Тогда вперед.       Они двинулись вдоль берега налево, в сторону от устья Тайи. На их пути стояло множество палаток. В наступающих сумерках старатели разжигали яркие костры, грели фасоль и жарили бекон. Кто-то еще перетаскивал грузы, но все больше людей прекращало работу и собиралось на заслуженный ужин. Мимо Мидории пронеслась индейская собака. Где-то в Дайи лаяли маламуты. Откуда-то донеслось ржание одинокой лошади. Но со всех сторон, кроме, разве что, воды (хотя и там попадались припозднившиеся плоты, на которых подрагивали теплые огоньки), доносились теперь уютные звуки северного вечера – треск поленьев, звяканье кружек и чугунных сковородок. И, конечно же, болтовня. Английский, немецкий, испанский говор – и взрывы смеха, истории одна невероятнее другой.       Мидория с любопытством вертел головой, позабыв о своих волнениях. Яги шагал впереди, оглядываясь по сторонам и улыбаясь каждому встречному. Наконец он разглядел что-то впереди и обернулся к юноше:       – Ну, мужайся, Мидория!       Парень выглянул из-за спины приемного отца и увидел невдалеке тент, натянутый перпендикулярно берегу. Парусина была закреплена между двух тонких бревнышек, вбитых в песок.       Под тентом было свалено в кучу несколько вьюков, а рядом лежала на боку знакомая лодка. Бельевые веревки, пара поленниц – семья Ганмы расположилась у воды небольшим лагерем, в центре которого горел костер, обложенный булыжниками. Лодочник сидел у огня, устало глядя перед собой. Его жена что-то проверяла, тыча прутиком в неглубокую, засыпанную угольками ямку рядом с костром.       Откуда-то из-за ящиков справа вынырнула маленькая девочка – совсем крошка, в платьице на вырост.       – Иду-у-ут! – прокричала она, размахивая тонким прутиком, словно мечом. Мидории пребольно досталось под колено, но он стоически вытерпел случайный удар, даже не дрогнув – разве что немного изменился в лице.       Свистя прутиком во все стороны, Сацки (а это была именно она, догадался парень) подбежала к матери и заегозила:       – Хочу рыбу! Давай скорее! Наконец-то они пришли!       Белл устало погладила дочку по голове.       – Сейчас, не спеши, пожалуйста.       Встав с колен, женщина отряхнула песок с юбки и улыбнулась гостям:       – Здравствуйте, мистер Яги, мистер Мидория! – Она повела рукой, показывая, куда садиться – у костра было выставлено несколько чурбаков.       Яги громогласно поздоровался и пихнул Мидорию в бок, побуждая его сделать то же самое.       – Миссис Асуи! Ганма-сан! – выдохнул парень. – Добрый вечер!       На лице Белл выразилось удивление, а затем понимание.       – Да, – сказала она. – Точно. Ганма же говорил... Яги-сан, Мидория-сан, правильно?       – Конечно же! Вы настоящая молодец, а нам очень приятно! – Яги широко улыбнулся Белл, потом потряс руку лодочнику.       Пока взрослые обменивались любезностями, Мидория огляделся, ковыряя песок ботинком. Цую нигде не было видно. Кровь отхлынула от щек парня. «Неужели она не придет?» – На сердце похолодело.       – Где же остальные? – вовремя спросил Яги. – Мы ведь их дождемся?       – О, Самидаре нужно время, – с теплотой пояснила Белл. – Он у нас такой независимый. Не любит незнакомцев. Но он придет, обязательно! А Цую... – Женщина бросила взгляд на Мидорию. – Цую, ты где?       Девушка показалась из-за тента. Сердце Мидории ухнуло в пустоту, и сразу же шумно заколотилось. Кажется, Цую принарядилась для встречи. Вместо пыльно-серого платья на ней было другое – белое (конечно же, простенькое по калифорнийским меркам, но явно лучшее из всего, что у нее было). На плечах были нашиты нелепые полосочки темно-зеленой ткани – какие-то рулончики, находка неизвестной швеи. Шею украшал красный платочек.       Цую подошла, пряча глаза и перебирая пальцами. Мидория, краснея, пробормотал:       – Привет!       – Привет, – шепнула девушка, и протянула руку к его запястью. – Можно?       Юноша горячо кивнул. Цую взяла его за рукав, и они пошли к костру, отчаянно отворачиваясь друг от друга.

***

      Яги бросил взгляд на багровощекого Мидорию и бледненькую, как лепесток ромашки, девушку, и едва заметно покачал головой, досадуя на судьбу. Потом посмотрел на Белл. Женщина моргала своими маленькими глазками, сохраняя совершенно непроницаемое выражение – с ее маловыразительным лицом это было нетрудно. «Как похожи, – машинально отметил Яги, снова переводя взгляд на Цую. – Милая, бедная девочка. Неужели ее ждет та же судьба? Таскаться по перевалам за мужем, выкупать рыбу для своих детей за последние гроши?»       – Пожалуйста, садитесь, – Ганма приобнял жену за плечо и указал гостям на чурбаки вокруг костра.       Яги с готовностью расположился на самом широком из бревен – по-другому с его великанским ростом было бы неудобно – и знаком показал Мидории сесть рядом. Юноша моментально подчинился, а Цую, не отпуская его рукав, последовала за ним.       Белл опустилась на колени перед засыпанной углями ямкой и покопалась в ней прутиком. Потом разгребла тлеющие головешки и подцепила что-то большое и плоское, как огромный блин.       – Рыба, рыба! – Сацки, не утерпев, бросилась к матери, держа в руках тарелочку.       – Подожди, милая, – мягко ответила Белл. – Лучше помоги-ка мне.       Сацки сунула тарелку в руку женщине (та положила ее на песок), и утопотала куда-то под тент. Через минуту она вернулась, таща за собой широкую, тонкую дощечку.       Белл вытащила дымящийся блин на импровизированный поднос. Наконец Яги разглядел, что это такое – обугленный мох и земля, переплетенная спекшимися корешками. Женщина подула на еще тлеющий верхний слой и поддела его прутиком. По воздуху распространился божественный запах готовой рыбы. Сопровождаемая радостным верещанием Сацки, Белл сняла мох, серо-черный снаружи и мягко-зеленый изнутри. Под ним оказались широкие листья, насквозь пропитанные водой и жиром. Женщина прищепила их пальцами и открыла запеченного в углях лосося – еще скворчащего и очень сочного.       – Ура! – Сацки, пританцовывая, заглянула матери через локоть. – Мне! Мне!       Получив свою порцию, егоза убежала к Ганме, поставила тарелочку на чурбак и попыталась забраться следом. Пока лодочник помогал ей, стараясь при этом не опрокинуть еду в песок, Белл раздала остальные кусочки гостям.       – Самидаре, ты где? – позвала она.       Откуда-то из-за лежащей на боку лодки донеслось недовольное сопение, но мальчик так и не появился.       Взяв деревянную вилку, Яги отломил часть филе и надкусил ее. Рыба была просто потрясающей. Даже в ресторанах Сан-Франциско мужчина не пробовал такой красотищи – настоящего северного лосося, выловленного утром, лежавшего во льду с Берегового хребта и запеченного на ветках чилкутской ели.       – Миссис Асуи, это просто потрясающе, – сказал он между кусками. – Мы с Мидорией – настоящие везунчики, и такого угощения не заслуживаем.       Женщина довольно улыбнулась.       – Нам редко удается добыть рыбу, – призналась она. – Так что стараемся, как можем... Обычно у нас готовит Цую – Ганма и я в основном работаем. Цую, расскажи, чем занимаешься!       Девушка поковыряла вилкой лосося.       – Да ничего такого... Стираю, слежу за Сацки. Много разных мелочей... – Она глянула на Мидорию. – Может, лучше про Юкон? Мистер Яги и Мидория ведь туда направляются...       – Расскажи про Юкон, – кивнула Белл.       – Мы из Сороковой Мили, но живем в Кармаксе. Это деревня за озером Лаберж. Там папа ходит в лес и охотится на лосей. А летом мы ловим рыб, но не мы одни – так что мама правильно сказала, рыба – это праздник. Еще в лесу можно ставить силки, но мне это совсем не нравится. Пусть другие ставят... – Девушка засопела.       – А вы, конечно, направляетесь в Доусон? – вступила Белл. – Мистер Мидория сказал мне, что вы за золотом.       – Разумеется, – кивнул Яги.       – Надеюсь, у вас получится, – продолжила женщина. – Вокруг города, наверное, уже все застолбили. Но я уверена, на ручьях к западу и к северу что-то должно быть.       – Кстати, будьте внимательны. Сейчас все названия меняются, – добавил Ганма. – Знаете, как называлась Бонанза еще в прошлом году? Кроличий ручей.       – А золото добывать, наверное, трудно, – пробормотала Цую. – Для этого же что-то нужно, да? Вы сможете построить целый дом на ручье?       Яги рассмеялся.       – То, что ты представляешь, называется драга. Это промышленный способ. Мы же, – мужчина хлопнул Мидорию по плечу, – будем просеивать песок по-старинке, как в Калифорнии. Лоток и ковш – все, что нужно! Между прочим, конная полиция без инструментов никого не пускает.       – И правильно, – заметил Ганма. – Пусть большинство никогда их в руках не держали – все равно правильно. Будут готовиться, может, хоть ненадолго задумаются, куда их понесло. А вы, я так понимаю, в Калифорнии тоже золото мыли?       – Я – да, – ответил Яги. – Мидория – новичок.       Цую доела лосося и отставила тарелку.       – Мидория хочет учиться... про золото? – спросила она.       – Парень за приключениями поехал, – улыбнулся Яги. – Да, Мидория?       Тот пробормотал что-то невразумительное.       – Волки там всякие, езда на собачьих упряжках, верно? – продолжал мужчина. – Ну, и помочь своему старику добыть золото – между делом.       – Сэр, не шутите так! Не «между делом»! Я готов...       «Да знаю я, энтузиаст, – подумал Яги. – Только вот эта девушка тебе всю уверенность-то и сбила!»       Цую, кажется, заметно обеспокоили слова парня. Она сжала руки, растерянно поглядывая на Мидорию, и прошептала:       – А зима? Как же вы зимой будете работать?       – Зимой в ручье, конечно, ничего не намоешь, – объяснил Яги. – Будем растапливать грунт и копать.       Ганма присвистнул.       – Звучит трудно. Даже если успеете в Доусон до ледостава – сможете зачерпнуть лишь пару ковшей холодной воды. Начинать вам придется именно с зимнего метода.       – А может... – Цую зарделась. – Может, до весны переждете в Кармаксе?       «Девчонка-то настроилась решительно! – возмущенно подумал Яги. – Ишь удумала – Кармакс!»       – Мы успеем до зимы. И нам нельзя терять времени.       Ганма одобрительно кивнул.       – Выступаете завтра?       – Рано утром. До тропы – на лошадях, дальше – пешком.       – До Чилкута тридцать миль, – выдохнула Цую. – Как же вы?..       Яги развел руками.       Девушка прижала ладони к щекам. На ее невыразительном лице прорезалась грусть – и тихое отчаяние. «Бедняжка, – вздохнул Яги. – Действительно думала нас отговорить?»       Цую уцепилась за рукав Мидории, будто его у нее вот-вот отнимут (собственно говоря, так оно и было) – и выпалила:       – Можно... мы пойдем? Мидория... можно?       «О, нет, – нахмурился Яги. – Подснежничек ты глупенький... Сейчас сердечко-то и разобьешь себе! Ну, Мидория, держись у меня!»       Юноша вопросительно посмотрел ему в глаза. Яги кивнул, но едва заметно показал ему кулак. Мидория выпрямился по стойке смирно, прошептав одними губами: «Да, сэр!» – и позволил Цую отвести себя за круг света, в синюю прибрежную ночь, к шепчущим волнам Тайи.       Яги взглянул на Белл. Их глаза встретились, и мужчина понял, что она говорила с Цую так же, как он с Мидорией – вот только в одном ли направлении двигалась родительская мысль?