Нейротоксин

      Когда вместо здоровых мыслей в голове доносились лишь раскаты грома, Горелов напрочь выпал из этого мира. Внутренний голос все еще подсказывал ему бежать, сердце в панике билось о ребра, язык онемел, а ноги дрожали.       — Перестань паниковать, — теперь даже Светский это заметил — даже он! — Это обычная встреча.       О, нет! Нет! Как же он ошибается! Это не обычная встреча! Эта встреча решит их судьбы! Горелов точно в этом уверен!       Самым страшным было то, что Мадаминов не отвечал на звонки. Он был тих, как море в штиль, и никто, ничто не могло заставить его поговорить с парнями раньше установленного им срока.       Алексей поправил шарф, выпустил изо рта пар и хмуро посмотрел Светскому в глаза.       — У паники всегда есть причины. Ты даже не знаешь, что я ощущаю! Неужели ты не понимаешь, что…       — Щенок, ты думаешь, меня может напугать какой-то там Мадаминов? — Кирилл вскинул густые брови, и смуглое лицо его приняло выражение уверенности и издевки — над Гореловым или кем-то еще, было непонятно.       — Ты с ним никогда не общался один на один!       Светский не дрогнул. Ему было так все равно на скорую встречу с Мадаминовым! Ничего не могло заставить его переживать. Единственный момент, когда Светский был напуган по-настоящему, это во время прорыва реки из-под льда. А еще… вроде все? Горелов не мог припомнить что-то еще.       — Я общался один на один с кучей других людей, и ты всерьез думаешь, что Мадаминов будет самым-самым? Самым опасным, самым страшным, прямо как ночной кошмар? — Светский достал из кармана сигарету и сунул ее в рот.       Горелов даже пытаться дальше говорить не стал. Кирилл не знает, каким Мадаминов может быть… ему не понять. Ему не понять до тех пор, пока он сам в этом не убедится! Это его проблемы. Его, а не Алексея.       Еще больше страха вызывало то, что Мадаминов захотел пересечься на крыше десятиэтажного недостроенного дома, чье строительство перенесли на начало весны из-за холодов. Зачем? Почему не на нейтральной вышке, где и так никого никогда нет? Слишком странно. Это вызывает большое количество опасений — хочется скрыться, убежать и больше никогда не выходить к людям. Но трудности нужно пережить… Иначе Горелов так и продолжит казаться трусом!       На встречу даже решил явиться Савелий. Во-первых, ему было боязно за брата — он все-таки не очень хорошо себя чувствует: панические атаки, обострившиеся симптомы галлюцинаций, эмоциональная отстраненность. Во-вторых, на него словно перекинулась вся прошлая злость Андрея. Он нервно озирался по сторонам, постоянно сжимал руки в кулаки и раздраженно стягивал губы. Горелов очень надеялся, что Савелий не натворит глупостей и не сорвется на Мадаминова из-за своей впечатлительности!       Андрей… он просто хотел увидеть Сашу. До безумия хотел: его зрачки мгновенно расширялись при упоминании его имени, пальцы начинали дрожать, потом он резко грустнел в лице и выглядел так тоскливо, каким его Горелов никогда ранее не видел. До такой степени он погружался в меланхолию, что ни раз позволял себе бесшумно плакать, утирая рукавами свитера бегущие по щекам горькие слезы. И каждый раз повторял он одну и ту же фразу: «Почему он не приходит, когда мне плохо?»       Что насчет Мельника? Он вообще не говорил. Максимум обмолвится словечками со Светским, потом они разойдутся и снова что-то скажут друг другу. Ни раз Алексей ловил себя на мысли, что взгляд у Кирилла при разговорах с Сашей становится каким-то другим. Более мягким, и глаза у него из темного черного превращаются в блеск, как у речных камней. Что-то между ними есть такое… такое, о чем знают только они вдвоем.       Это прямо как у Алексея с Димой. Им тоже приходится в тайне держать некоторые нюансы их взаимоотношений. Только вот не видно ли это так же хорошо? Любой идиот догадается о том, что Кирилл относится к Саше особенно.       — В принципе, время-то уже подходит, можно и подниматься, — отчеканил Светский, затушив сигарету ногой. — А вы как думаете?       — Кхм… Но у нас еще полчаса, — подметил Савелий. Наверно, он не хотел торопиться.       — Пойдемте. Я уже не могу здесь стоять без дела, — промолвил Андрей, натягивая шапку сильнее на голову. — Он уже там. Я это точно знаю!       Ладно… пусть сами решат. Горелову без разницы: ходить кругами здесь, по мокрому, хрупкому льду или вдоль крыши многоэтажного дома.       — Ладно, пойдемте, — решил Федотов. — Мы пока поднимемся, у нас уйдет много времени.       И все же почему именно здесь? Почему не на нейтральной вышке? Алексей медленно поднял голову, осмотрев усыпанный коркой снега дом. Это в стиле Мадаминова, конечно, но они ведь для него не незнакомцы какие-то, которые товар передают! Он всех их знает! В чем же дело?       Затем Горелов посмотрел на Диму и увидел, как лицо его содрогается ни то в страхе, ни то просто в холоде. Он нахмурился, потер рассеченную бровь и убрал руки в карманы.       — Ты в порядке? — поинтересовался Алексей.       Федотов моргнул и повернулся к парню. Он выглядел озадаченно и по-настоящему беспокойно. О, нет! У Горелова вдруг упало сердце, стенки желудка задрожали, и мысли снова накрыли весь здравый смысл волной переживаний и паники.       — Да. Все нормально.       Алексей встряхнул головой. Нет уж! Он не может позволить себе в такой ответственный момент думать о плохом! Горелов должен помочь Диме! Ему сейчас по-настоящему нужна поддержка, а Горелов ничего не будет делать? Федотов ведь столько раз выручал его! Чем же Леша хуже? Ничем! Ничем не хуже!       — Я знаю, что ты боишься высоты, — Дима в это мгновение стал выглядеть ошеломленно, будто ему открыли какую-то страшную тайну. — Но я обещаю тебе, что все будет в порядке.       Горелов подождал, пока все уйдут вперед, чтобы он смог взять Диму за плечо без лишних глаз.       — Ты… принимаешь меня за маленького ребенка? — Федотов нервно усмехнулся и отвел взгляд, начиная пожимать плечами и взмахивать руками в воздухе. Алексей понял, что он попытался скрыть свою боязнь. — Все нормально, я же сказал! Я просто…       — И все же, — Горелов скосил брови. — Я просто хочу, чтобы ты чувствовал себя в безопасности.       Дмитрий тяжело выдохнул, и пар из его ноздрей почти «ошпарил» Горелова, отчего тот даже прищурился. Они пересеклись взглядами, и неожиданно Дима уткнулся лицом в чужое плечо. Алексей вздрогнул, посмотрел вслед уходящим к зданию парням и убрал одну руку на Димины волосы.       — Ты сам понимаешь, что мы просто поговорим и уйдем, — Алексей закрыл глаза и носом уткнулся в макушку Федотова. — Я рядом.       За стенами первого этажа серого здания скрылись парни, и Дмитрий, уловив момент, решил сделать мимолетную глупость — поцеловать Горелова в переносицу.       — Д-Дима! Твою ж… — Алексей нахмурился и налился румянцем. — Ты чего творишь?       — Нас никто не видит, — Дима отпрянул и тепло улыбнулся ему. — Пойдем. Иначе пропустим весь разговор.       Горелов закатил глаза и потерся своим лбом об чужой, затем они повернулись к дому и медленно прошли ко входу, чтобы подняться по лестнице вверх.       Они добрались до крыши последними, и у каждого прослеживалась одышка — ну конечно, идти девять этажей до самой крыши! Осталось только надеяться, что дом тот самый, о котором говорили. Не очень хочется проделывать все заново…       Первыми их встретили не люди, а бешеный ветер, который почти сбил Горелова с ног. Он тяжело выдохнул, постучал себе по груди и натянул шарф повыше, чтобы он закрывал рот и нос. Сзади его придержал Дима, и Алексей смог ровно встать, чтобы рассмотреть картину впереди себя.       Мадаминов стоит на краю, облокотившись на какую-то пристройку, руки сложены на груди, а глазами он бегал по чему угодно, но только не по пришедшим людям. Горелов сжал руки в кулаки и подавил подкатывающую нервозность. Спокойно… спокойно. Все будет в порядке. Они ведь все вместе. Они ведь держатся друг за друга в конце концов!       — Как и ожидалось… пришли раньше запланированного, — начал вдруг Мадаминов и выпустил пар изо рта, будто это был сигаретный дым.       — Почему ты не отвечал?! — сразу же накинулся на него Горелов с натянутым шарфом, отчего голос его казался тихим и глухим. — Я все еще твой босс!       — Леша, я ведь говорил тебе, что встретимся мы ровно через неделю. Неделю, ни позже, ни раньше. И ты дал свое согласие, — Александр медленно подошел к группе парней. — Твое согласие — закон, и ты что, решишь сейчас оспорить собственное правило?       Алексей нахмурился. И все-таки в чем-то он прав. Горелов сделал один шаг назад от неуверенности, но дальше пройти ему не дали. Дима остановил его, и Алексей снова почувствовал укол стыда за свою трусость. Нельзя… нужно перебороть это все! Нужно быть смелее, нужно быть по-настоящему храбрым в моменты, когда людям страшнее, чем ему самому! Тот же Андрей, который по одному виду был готов упасть в слезы, а Дима? Дима с трудом сюда забрался!       Отсюда город казался бы на ладони, но его поглотил непроглядный туман: словно настоящее облако спустилось с неба и накрыло собой всю землю.       — Андрею было плохо, — объяснил Алексей. — Дело даже не в нас, и не в том, что мы хотели поскорее начать этот разговор. Почему ты бросил его, ничего не сказав?       — Как это бросил? — Мадаминов искривил губы и выгнул брови. — Он был все это время с вами. Я же не кинул его на улице без присмотра, это было бы ужасно с моей стороны, — Александр слегка опустил голову и посмотрел на Андрея. — В конце концов у него есть родной брат, который сможет о нем позаботиться…       — Н-но… Мне было плохо. Ты обещал, что всегда будешь рядом со мной. Ты всегда говорил мне, что поможешь, когда мне будет тяжело! — Чернышев вздрогнул и стянул с себя шапку. Голос его затрясся, и он продолжил: — Почему… почему ты не пришел, Саша?       Мадаминов перестал выглядеть отстраненно и холодно. Он наконец-то взглянул на Андрея с сочувствием, после опустил обе руки и стыдливо отвел взгляд.       — Так было нужно, — на выдохе ответил Александр. — Прости.       — Что было нужно? Было нужно уходить и оставлять меня наедине со своими мыслями? Я почти сошел с ума без таблеток! Ты не оставил мне даже их! — Чернышев оскалился и всхлипнул. — Я надеялся каждый день, что ты хотя бы ответишь на мои сообщения, что ты перезвонишь… но ты ничего не сделал. Ты оставил меня!       — Андрей, — Мадаминову явно не нравилось, что Чернышев стал таким шумным, и глаза у него загорелись раздражением. — Ты ведь не маленький ребенок. Почему в каждом вопросе ты надеешься исключительно на меня? Неужели ты ничего не можешь сделать сам?       — Ты сам пообещал мне, что не бросишь! Ты пообещал… ты всегда говорил, что я могу ни о чем не беспокоиться, потому что рядом всегда будешь ты. Но тебя не было рядом тогда, когда мне было хуже всех на свете! Почему? — Андрей шмыгнул носом и вытер слезы с уголков глаз.       — Перестань рыдать, — единственное, что прошипел в ответ Александр.       И Чернышева словно осенило. Он посмотрел на Мадаминова так испуганно, как будто перед ним стояла сама смерть. И плакать через несколько секунд Андрей перестал.       Что происходит? С чего бы ему удалось так быстро двумя словами заставить Чернышева успокоиться? По коже прошел холодок, а затем наступил невыносимый жар: Мадаминов смотрел Горелову прямо в глаза.       — Я надеюсь, больше никто не находится под властью эмоций? Я-то думал, что за неделю вы все смогли подавить все чувства, чтобы разговаривать со мной на холодную и чистую голову.       — Ты думаешь, что каждый сможет засунуть чувства глубже в себя? Андрей не может этого делать! — теперь говорил Савелий.       — Да что ты? А я так не думаю, — Александр резко взглянул на Чернышева. Андрей стоял спокойно, и только красные глаза напоминали о том, что он плакал. — Андрей, скажи мне, ты пришел в себя?       Он сначала замешкался, но после утвердительно кивнул, и лицо у него стало таким безэмоциональным, каким только можно себе представить. Его яркая мимика отныне не задействовала ни одну мышцу, взгляд опустел, и некогда выразительные голубые глаза его теперь напоминали ледяную бездну отчаяния, смирения и боли. Он мог казаться для Мадаминова бесчувственным сейчас, но глаза ведь говорили обратное! Никакой человек не скажет, что Андрей сейчас не выражает эмоции! Он разбит, он боится! Горелов это совершенно точно видит!       — Видишь? Даже он может. Несмотря на свою вспыльчивость и скверный характер. Так в чем же у вас тогда проблема? — Александр натянул на лицо легкую улыбку, а после в его поле зрения попали Горелов с Федотовым, и тогда он закатил глаза. — Дмитриев таки научил сдерживаться?       Сердце неприятно кольнуло. Мадаминов сказал это с таким издевательским тоном! Что такое? Почему он так несерьезно смотрит на них?! Почему все идет совсем не так, как изначально представлял себе Алексей? Пусть все закончится да поскорее…       — Сам научился, — съязвил Горелов и отмахнулся ему левой рукой. — Давай приступим к разговору. Мне ни к чему снова выслушивать от тебя всякий бред.       — Да почему же бред? — Александр снова открыл рот, чтобы заговорить, но Горелов одним взглядом дал понять, что не стоит. — …Тогда, наверно, вы хотите услышать от меня правду?       Правду… да, они хотят услышать правду! Правду про Чернышева, у которого наступила ломка, правду о том, что Александр на самом деле и был предателем, который вел за ними хвост из людей Шермана! Только он был способен на такую сделку. Вопрос только в том, чем она может быть выгодна ему? Убить Горелова? Да быть того не может! Ни разу Алексей не чувствовал, что угроза направлена именно на него! Да и почему бы его смерть стала лучшим решением? Тянуть всю экономику на себе? Тоже не вариант. Тогда…       Ну нет же! Снова началось! Снова эта белиберда в голову лезет! Мадаминов коварен. Он строит хитрые замыслы против Мельника. Его нейротоксин доставил слишком много проблем, но, завладев таким сильным оружием, можно разбогатеть еще сильнее. Раскрыв формулу нейротоксина, у Мадаминова с Гореловым бы получилось поставить на колени не только весь город, но и всю Россию! Мадаминов таит обиды на Федотова. Только он был истинной его целью все это время. Лишь из-за него Мадаминов пошел на такой отчаянный шаг — чувство мести и обиды за прошлое покушение не давало ему покоя, и он захотел избавиться от Дмитрия раз и навсегда. Мадаминов — порождение самой Преисподней. Его план скомкан, непонятен, и вместо целесообразных задач парня преследовала лишь слепая ненависть. На каждого человека Александр нашел свои грехи. От каждого он хочет избавиться. Чем скорее, тем лучше. И оставить он готов только Чернышева. Чернышев единственный, кто все еще дорог ему. По-своему дорог.       Алексей вдохнул морозного воздуха в грудь. Он покашлял, слегка согнулся в коленях и даже потерял нить реальности. Но в мгновение ловким движением невидимой руки он смог ухватиться за спутанный клубок, после потянул паутину прямо на себя и наконец вышел из транса. Парень встал прямо, хмуро осмотрел крышу дома и приспустил шарф.       — Это ты. Это все ты, — не было в речи Горелов ни гнева, ни обиды. Слышалось только глубокое разочарование. Разочарование в человеке, которому он когда-то доверял сильнее, чем самому себе. — Скажи… зачем?       И пусть это были лишь бредовые предположения, которые как видения из снов всплыли перед его глазами, словно наяву, он был уверен в своих словах. Ни капли сомнения не проскользнуло меж его губ. И это, кажется, заставило хоть немного Мадаминову потерять свой невозмутимый вид.       — Ты считаешь меня предателем? — прошептал Александр. — Хочешь верь, хочешь не верь, но я никогда тебя не предавал! — он стянул губы и слегка попятился. — Я никогда не делал ничего во вред тебе и во вред нашей семьи!       — Ты — не моя семья! — честно признался Алексей. — Я всегда мечтал о том, чтобы воссоединиться со своей настоящей семьей. И я пытался сделать из мафии не просто преступников: я хотел сделать нас ближе, но не смог, — Горелов отрицательно мотнул головой. — Прости, Саша, но…       Алексей повернулся к Светскому, Мельнику и двум Чернышевым, затем он почувствовал на своем плече теплую руку Федотова и выпустил воздух из груди. Теперь они его семья. Настоящая семья. Они его никогда не предавали. Да, возможно, еще рано судить, но Горелов никогда не чувствовал, что не мог на них положиться во время их умопомрачительного путешествия.       Мадаминов старался сдерживаться, однако даже у него этого сделать не получилось, и тот подался вперед, неприлично близко подходя к Алексею вплотную, чтобы обратить на него весь свой взор. Глаза так и сияли красным от налитой в них крови, на месте изумления появился оскал.       — Неужели ты хочешь сказать, что твоя семья — они?! — Мадаминов взял Алексея за шиворот и резко развернул его к остальным парням. — Ты хочешь сказать, что они заменили тебе нас всех? Твоих людей? — он продолжил говорить шепотом. Александр опустился подбородком на чужое плечо, и Горелов с ужасом посмотрел в несуществующую точку. — Ты предал нас? Кто после этого может называться предателем на самом деле? Ты или я?       — Н-но… — Алексей тяжело задышал, посмотрел сначала на Диму, потом на Андрея, а после вовсе зажмурился. — Нет! Я никого не предавал! — Горелов резко обернулся, оттолкнул от себя Александра и встал в позу, словно сейчас готовился кинуться в драку. — Скажи… признайся нам во всем, что ты делал! Не пытайся увильнуть от ответов также, как делал это с Андреем! Андрей искренне ждал тебя, а ты так с ним поступил! Ты так и не сказал, почему не навестил его!       — Я уже говорил, что не мог этого сделать! Андрей не маленький ребенок, за которым нужен постоянный уход! Он взрослый человек, который может позаботиться о себе сам! — Мадаминов зарычал и топнул ногой по бетонному полу. — Я извинился! И я не хотел ему зла! Так же, как и не хочу зла тебе!       — Тогда почему ты все также с подозрением относишься к любому моему шагу? Почему ты не доверяешь всем этим людям так же сильно, как доверяю им я?       — Потому что ты наивен, — холодно отрезал Мадаминов. — Эта кучка прихвостней Дмитриева втерлась к тебе в доверие, а ты повелся за ними, как верная псинка, — он ткнул в чужую грудь указательным пальцем. — Это все из-за Дмитриева и началось! Напомнить тебе, как ты грезил о его мучительной смерти? Напомнить тебе, как ты разрезал его глаз собственной рукой? Напомнить тебе, как…       — Хватит! — вскрикнул Алексей. — Перестань! Я уже не такой! Я не такой!       — Ну конечно… — Мадаминов закатил глаза. — Конечно же ты не такой! Ты всегда был слабым! Ты всегда был всего лишь жалкой тряпкой, которой требовалась достаточно мощная опора, чтобы оставаться на ногах. У тебя нет никакого стержня!       Чего? С чего бы он начал это говорить? Что не так делает Алексей сейчас? Он настоящий! Он такой, какой есть на самом деле! Он не трус! Он не слабый! Он просто думает не так, как обычные люди! Он принимает все по-особенному, но он все еще готов казаться перед другими сильным лидером, навевать на врагов настоящий страх, как делал это раньше в месть за свою родную семью! Мадаминов еще пожалеет о том, что назвал его таким! Он…       — Я не понимаю, о чем ты говоришь… — Горелов помотал головой и взялся одной рукой за висок. — Я не понимаю, о какой опоре ты говоришь. Неужели ты имеешь в виду себя?       — Ха! — Александр улыбнулся ему и тихо посмеялся. — Неужели ты всерьез думаешь, что такого, как ты, возможно сделать сильным духом всего лишь приставив к тебе нужного человека? Это было бы слишком трудно… слишком долго и точно не так эффективно, как случилось это с тобой.       — Тогда в чем дело?! Что ты имеешь этим в виду?!       Почему он медлит? Почему каждое его слово обрастает подробностями? Он будет толковать смысл фразы вечность! Неужели нельзя сказать все напрямую?!       — Для того, чтобы раскрыть истинную сущность человека необходимо лишь… немного ему помочь, — Мадаминов достал из своего кармана красный дротик и криво улыбнулся. — Всего лишь пара капель фобоса раскроют твой настоящий характер, твои желания и чувство затухшей мести.       Ноги задрожали, Горелов еле как смог удержаться на ступнях: он кашлянул, с искренним ужасом посмотрел на свои руки и стиснул зубы. Нет… нет же, нет! Не может такого быть! Не может быть такого, что накачивали фобосом все это время Алексея! Почему его?! Он ведь доверял Мадаминову! Александр был его правой рукой — десницей, на которого всегда можно положиться, у которого всегда можно спросить совет или обратиться за помощью.       — Из-за тебя… это из-за тебя я разрезал Диме глаз! — в бешенстве начал он. — Это из-за тебя я пришел к твоему садистскому плану, чтобы повесить Диму на цепи в подвале на несколько дней без воды и еды! Из-за тебя… я лишился возможности мыслить и решать вопросы самостоятельно!       Александр выслушал его, затем задумчиво посмотрел то на дротик, то на Мельника. Он усмехнулся и продолжил говорить:       — Мне кажется, винить нужно его, — он показал на Мельника пальцем. — Все-таки это он передал мне поставки фобоса два года назад. Мы его до сих пор никак сожрать не можем…       — Ты сейчас будешь обвинять химика?! — Алексей был в неистовстве: он подошел к Мадаминову и вытер красный нос рукавом. — Ты еще обвини наших дилеров оружия в том, что мы убили сотни невинных их пулями! Ты подсыпал мне фобос! Чтобы я следовал твоей жестокой натуре!       — Нам всем от природы дана жестокость, просто не все готовы ее познать. Для таких людей и создан фобос, разве не так?       — Фобос создан для террористов, которым все равно, кого убивать, лишь бы побольше!       Все находились, наверно, в шоке. Горелов не видел чужих лиц, но по молчанию можно было понять, что они либо жалеют Алексея, чего тот больше всего не хотел, либо просто обдумывают, сколько еще преступлений подобного плана мог совершить Мадаминов.       Горелов готов был простить предательство. Он мог понять его искреннюю неприязнь к Федотову, мог понять его решение заключения сделки с Шерманом — чего, кстати, так и не подтвердилось в конечном итоге — мог понять все! Но этого… этого Алексей не простит ему никогда. Чтобы его правая рука все это время качала его наркотиком, чтобы он испытывал агрессию ко всему живому… Да быть того не может! Это даже звучит, как самая неправдоподобная чепуха!       — Зачем ты это делал со мной?       — Ты был слабым, я ведь сказал, — Мадаминов убрал дротик обратно в карман. — Твоя истинная натура, как и натура многих других людей, раскрывается исключительно с помощью фобоса.       — Нет! Это просто действие наркотика! Он стимулирует работу надпочечников, вырабатывая аномальное количество норадреналина! — подал голос Мельник. — Это обычная органическая химия. Никакой наркотик не откроет тебе истину, не раскроет тебя настоящего. Он делает из людей существ хуже диких зверей!       — Он открывает сначала твое эго¹, а после твое оно². Ничто не раскроет тебе твое настоящее воплощение разума, кроме вспомогательных веществ!       Да чего с Мадаминовым такое… почему его речи больше напоминают слова поехавшего религиозного фанатика, который пытается извлечь из людей первобытную жестокость и бесконтрольность? Зачем ему это нужно? Неужели ему всего лишь нравится управлять такими людьми?! В этом вся суть?       — Так значит и с Андреем ты проделал то же самое! — Савелий взял Чернышева за руку и стал медленно пятиться. — Из-за тебя он был сам не свой! Я знаю брата с самого детства, и я никогда не видел его таким агрессивным, таким бесчувственным и отрицающим собственную болезнь! Это ты сделал его таким!       — Нет… Саша не мог так поступить со мной! — искренне заверил всех Андрей. — Не мог! — он с мольбой в глазах посмотрел на Мадаминова и задрожал. — Саша, скажи, что это неправда. Скажи, что он неправ!       Александр моргнул. Кажется, он хотел выглядеть виноватым, и какое-то отдаленное ощущение признания собственной ошибки, может, и было, но настолько ничтожным оно оказалось в сравнении с тем злом, которое он причинил им всем! И что же он скажет в свое оправдание теперь? Снова то, что не предавал?       — Я… всего лишь хотел помочь, — развел руками он. — Откуда же мне было знать, что вы окажетесь не готовы к тому, чтобы принять свою истинную сущность?       — Что за бред ты несешь? — на выдохе вопросил Кирилл.       И ведь действительно, вдруг Мадаминов просто не в своем уме? Может, это все не по-настоящему? Очень хотелось бы, чтобы это оказалось обычным ночным кошмаром, и по пробуждении Алексей увидит перед собой спящего Диму.       Но нет. Ничего подобного не будет. Нужно пережить это. Нужно… в конце концов нужно ведь что-то сделать! Как-то прекратить этот бессмысленный разговор, спуститься с крыши и разойтись по домам, чтобы обо всем забыть на следующий день.       — Уходи. Этого достаточно. Я услышал все, что хотел.       — Неужели?       — Хватит, — нахмурился Горелов. — Я больше не хочу тебя слушать. Я сделал для себя нужные выводы.       Александр похлопал по карманам, развернулся к парням спиной и стал тихо насвистывать себе под нос. Горелову захотелось рвануть к лестнице и побежать прямо так наружу, но что-то не давало ему сдвинуться с места. Почему-то живот начал болеть от ощущения скорой беды. Вот-вот должно произойти что-то ужасное!       — Знаешь, я до конца надеялся, что ты меня поймешь. Я ведь делал это не для себя. Я делал это ради вас, — Мадаминов поник. — Я никогда не хотел, чтобы ты, Леша, и ты, Андрей, пострадали. Но теперь я не уверен, что могу доверять тебе, Леш. Ты выбрал Дмитриева, а не свою семью. Разве после этого я могу на тебя рассчитывать?       — Ты — не моя семья! — повторил Горелов. — Я никого не предавал! Ты говоришь это все, чтобы выставить нас виноватыми!       Александр несколько раз хлопнул в ладоши, и в это мгновение со стороны лестничного проема послышались чьи-то шаги.       — У меня не было причин и желания тебя убивать, — Мадаминов хмыкнул и исподлобья взглянул на Горелова. — Но ты сам вынуждаешь меня это сделать.       В груди заколотилось сердце, и страх сковал его мышцы. Он спланировал все, чтобы убить Диму, Кирилла, Сашу и Савелия?! Он…       — Ты… предатель! — зарычал на него в гневе Светский, и со всех сторон послышались металлические звуки пистолетов. — Ты завел нас в засаду!       — Это всего лишь защита собственной семьи от вашего дурного влияния, — Александр же тем временем достал заряженный красными дротиками револьвер. — Посмотрим, что окажется сильнее? Паралич или приступы бешенства? — хихикнул он.       Горелов также достал свой черный пистолет, сохраняя зрительный контакт с Мадаминовым. Ну уж нет. Без боя они не сдадутся! И если будет надо, Алексей сам пристрелит Александра! За свою новую, настоящую семью!