The Astonishing. Music is the gift

Звёзды давно уже мерцали над деревней Рэйвенскилл, осыпая холодным серебристым свечением ветви деревьев. Однако в эту ночь тревожный сон молодого генерала Ариса длился недолго, и причиной тому был вовсе не холодный ветер, веявший в хижину через раскрытое окно. Тихий голос Габриэля мгновенно вырвал Ариса из забытья, словно звук самого оглушительного выстрела, потому что ожидание этих судьбоносных слов длилось уже не первый час...а этой ночью каждый час, казалось, стал дольше любой вечности. - Арис...он...он вернулся. Глаза генерала были на удивление ясны, когда он, проснувшись, медленно поднял взгляд на брата. Габриэль сидел неподвижно, точно изваяние, и блик пламени свечи играл в его бездонных тёмных глазах, выражение которых было мучительно тяжело определить...тут же с брата взгляд Ариса резко, почти лихорадочно метнулся на рэйвенскиллского медика, твёрдо выпрямившегося рядом. Бледное лицо медика было измождённым, и глаза...глаза поблёскивали в полумраке именно той безучастной усталостью, которую так боялся увидеть Арис. Будто сильный электрический разряд промчался сквозь тело генерала - он знал, что услышит, и больше всего жаждал, чтобы происходящее оказалось всего лишь ночным кошмаром...этого ведь не может быть, не может! - Генерал, мне жаль...ребёнок жив, но...ваша жена...я ничего уже не могу... Прежде чем он смог договорить, внезапный порыв ветра, такой холодный и недобрый, незваным гостем вторгся в хижину, и пламя свечи, бессильное перед этим безжалостным ветром, тотчас угасло, погрузив комнату во тьму, но Арис этого не заметил. Забыв обо всём на свете, в один миг утратив всё своё самообладание, он рывком вскочил из-за стола и почти бегом бросился в спальню, которую только что покинул медик. Сердце бешено колотилось о грудную клетку, отдаваясь гулкими толчками в висках, и всего одна отчаянная мысль снова и снова пронзала разум подобно лезвию ножа: этого просто не может быть. Евангелина, жена Ариса, неподвижно вытянувшаяся на кровати, выглядела пугающе неестественно, словно окаменевшая - жуткая восковая бледность заливала обрамлённое шелковистыми тёмными волосами лицо, красивее которого Арис никогда в жизни не видел...но самым страшным и одновременно самым прекрасным было то, что её глаза были открыты - такой любимый, такой согревающий свет, шедший из их глубины, был совсем не виден за страшной белой пеленой, и этот опустевший взгляд поверг Ариса в бессильный панический ужас, леденящей волной пробравший тело... - Евангелина, - прошептал он, задыхаясь, и ноги отказали ему. Стоя на коленях возле кровати, он отчаянно трясущейся рукой взялся за безжизненно лежавшую на простыне белую как полотно руку жены. Разум просто не мог воспринимать этот кошмар, и всё кругом выглядело размытым и отдалённым, точно во сне. Всё, кроме её глаз, взгляд которых медленно, точно с усилием коснулся глаз Ариса. Его сердце пропустило удар...сотни и тысячи слов кипели в груди, безудержно стремясь вырваться, но язык словно налился свинцом. Всё, что смог Арис - это вновь мертвенным полушёпотом произнести её имя, и на этот раз каким-то непостижимым чудом она нашла силы ответить ему. - Арис...прости...не могу больше...держаться... - каждый вдох давался Евангелине всё с большими усилиями, и голос изменился до неузнаваемости, но та теплота, что слышалась в нём, больно ранила сердце Ариса, и жгучие слёзы вскипели в его глазах при осознании того, что он слышит эту драгоценную теплоту в последний раз. Неконтролируемо он с силой сжал холодную руку Евангелины, не в силах отвести полного ужаса взгляда от её безжизненного, застывшего, словно маска, лица. Что-то в сердце Ариса мучительно рвалось, раскалывалось на части, горело безжалостным невыносимым пламенем - такой боли он не чувствовал никогда... - Спасибо...спасибо, что ты рядом... - новое лезвие жестоко полоснуло по сердцу, когда он снова услышал этот пугающий голос, совсем ослабевший, тающий... - Я...я бы всегда отдал всё, чтобы быть рядом с тобой, - с усилием сглотнув слёзы, непохожим на себя дрожащим голосом проговорил он едва слышно. Больше всего на свете ему хотелось обнять Евангелину, прижать к груди и не отпускать, но тело совершенно окаменело, не подчиняясь, словно принадлежало не ему...время остановилось, и мир кругом исчез за стеной тумана - того тумана, что застилал глаза Евангелины. Арис чувствовал, как неумолимо тонет в этом страшном тумане... - Пожалуйста...Евангелина... - он оборвал себя, из последних сил борясь со слезами. Сколько слов он должен был сказать сейчас - и не мог...не мог... - Арис...позаботься...о Ксандере...вырасти его...таким же, как и ты...пусть наш сын будет...всегда счастлив...прошу, пообещай мне... "Ксандер. Последнее, что останется...последняя мысль, последняя её надежда...которую она возлагает на меня, на меня одного..." - Я обещаю, - голос Ариса даже немного окреп, но боль, искажавшая его лицо, была непередаваема словами. На своём веку Арис через многое прошёл, научился никогда не терять силу духа, долгая и жестокая борьба Рэйвенскилла с мощным врагом не сломила его, и во многом это была заслуга Евангелины. Он всегда обещал жене, что его народ победит, что жители деревни снова заживут мирной жизнью, но сейчас всё было уничтожено. Сейчас Арис чувствовал, что просто не сможет одержать победу, если потеряет Евангелину... Огромным усилием воли он отогнал эту ужасную мысль, теперь всё его сознание было направлено на сына. Ксандер едва родился, и Арис ни разу его не видел, но чувствовал, чувствовал всем сердцем - его глаза...они уже были глазами Евангелины. Арису не нужно было большего, чтобы в одно мгновение найти в себе силы жить дальше. Сил говорить у Евангелины уже не осталось. Но последней улыбке, которой она с трудом одарила Ариса в следующий миг, уже не суждено было изгладиться из его памяти - никогда. Эта улыбка надолго осталась перед его мысленным взором - он едва слышал последний судорожный вздох Евангелины, едва осознавал, как её глаза - эти незабываемые, эти самые прекрасные, самые лучезарные глаза - навсегда остекленели, когда жизнь покинула их...а осознав, уже не мог сдерживать себя. Теперь всё рухнуло, и впервые за много лет по лицу Ариса неудержимо потекли слёзы бессильного отчаяния и горя, а сердце раскололось, болезненно опустошив его, пронзив каждый атом тела неописуемой болью утраты, от которой так хотелось умереть самому...он ещё долго сжимал руку умершей, дав волю слезам, бессвязными обрывками шепча те невысказанные слова прощания, чувствуя, что на время перестал принадлежать этому миру... Он очнулся лишь с лучами рассвета - от протяжного плача маленького Ксандера за стеной. Тело Ариса сильно затекло, но всё же он поднял голову, приходя в себя. Краем глаза он заметил силуэт Габриэля, сидевшего рядом, краем сознания почувствовал его руку на своём плече, но все его мысли сейчас были где-то далеко, и пустота внутри медленно развеевалась, сменяясь тупой жгучей болью, от которой, казалось, он уже никогда не мог отойти. И всё же сквозь туман боли в разум генерала пробилась необычайно твёрдая и ясная мысль, навсегда оставившая отпечаток. "Наш сын будет счастлив, Евангелина. Я буду оберегать его всегда, любой ценой, чего бы мне это ни стоило. Так же, как оберегала бы его ты...как я оберегал тебя".