От Смоленска до Сантандера

Перемирие подошло к концу! Шура и поверить не могла: армия наконец-то, наконец-то снова отправлялась в поход. Уезжающим кавалеристам махали столпившиеся вдоль дороги лужичане: – Джиче Божемье, хробве войско*! Кое-какие девушки, нашедшие себе в армии дружков, плакали в голос, но про себя Шура считала, что в основном сельчане провожали солдат с немалым облегчением. Всё-таки слишком много от них хлопот. Правая рука у неё уже почти полностью обрела прежнюю подвижность. Шура с трудом удерживалась от того, чтобы пустить коня галопом – так ей хотелось в бой. Но она напоминала себе, что её так скверно ранило при Лютцене в том числе именно потому, что она по беспечности оторвалась от своих. Всё-таки здешняя война – не партизанские атаки, где в битве сходятся с обеих сторон от силы по несколько десятков человек. Тем временем лужицкая деревня, ставшая их домом так надолго, исчезла далеко позади. Шура поняла, что, несмотря ни на что, будет немного скучать и по ней – как-никак, места там были чудесные, напоминали ей о родном имении, да и время она провела не без пользы: не только долечила правую руку, но и немного научилась фехтовать левой! Она бросила взгляд на ехавшего рядом Винценто. Как хорошо, что он согласился помогать ей с боем на саблях! Почему-то ей казалось, что ни с одним из гусаров ей так хорошо бы не давались тренировки. Наверное, потому, что отряд сдружился между собой задолго до её в нём появления, а с Винценто, наоборот, в первую очередь дружила именно она. Неудивительно – после такого необычного знакомства, как у них. Кто бы мог подумать, сколько всего произойдёт из-за потрёпанного овечьего полушубка? К стыду своему – впоследствии Шура долго укоряла себя за подобную бесчувственность! – первым, что она почувствовала, услышав от Винценто, что он вряд ли уедет в Испанию, было облегчение.