От Смоленска до Сантандера

– Отступаем! Отступаем! Сосущее чувство безысходности охватило Винценто. Неужели опять? До последнего он надеялся, что это всё хитрая задумка князя Витгенштейна, которой он почему-то не поделился с войском, что вот-вот снова подадут сигнал к атаке... – Нас прусская кавалерия прикрыла! Отступаем к Вербену! Лошадей у Наполеона осталось совсем мало, поэтому погони не было и в сгущающемся сумраке отступить удалось почти без потерь, однако утешение это было слабым. «Почему мы проиграли? Разве все вдруг потеряли прежнюю отвагу? Нет... Или это после смерти Кутузова армия ещё не оправилась? Но ведь не один он командующий у русских, жив царь, жив Витгенштейн...» Как и в прошлый раз, во время отступления с армией Наполеона, Винценто грыз невыносимый стыд. Он и не помнил, как добрался до Вербена – небольшой деревушки, где измученное войско встало на ночлег. – Винценто! Живой! – к нему бросился бледный Пелымов со свежей царапиной через всё лицо. – А мы уже тебя готовились в потери вписывать. – Что с остальными? – Винценто опомнился от оцепенения. – Горич погиб, Мятликов, Карповский, – сглотнул Пелымов. – Азарова ранена. – Ранена! – воскликнул Винценто, холодея от недоброго предчувствия. – Что с ней? Рана тяжёлая? По лицу Пелымова было понятно, что тяжёлая. – Под ней убили коня, – тихо ответил он. – Чудо, что вообще выбралась. – Где она? – перебил его Винценто. Пелымов, не обратив внимания на резкий тон, указал в направлении наспех устроенного полевого лазарета. Шура лежала на своём собственном мундире, разостланном по полу, настолько бледная, что в первое мгновение Винценто с ужасом подумал, что спасти её не сумели. Но, подойдя ближе, он убедился, что она хрипло, прерывисто, но дышит, и даже не впала в беспамятство. При виде него она попыталась улыбнуться. – А, Винценто, – пробормотал сидевший рядом Ржевский, когда Винценто подошёл к ним. У самого Ржевского мундир был изрядно истрёпан, с пятнами засохшей крови... ...Но это не шло ни в какое сравнение с багровым от крови, даже несмотря на бинты, предплечьем Шуры. – Рану-то перевязать можно, но там вдобавок ко всему перелом, – просипел Ржевский. Впервые Винценто увидел, что руки у не знающего страха гусара трясутся. – Да такой, что в передвижном лазарете обязательно разбередится сильнее. «Шура... нет, только не она...» – Доктор! – поднялся Винценто. – А вы слышали о способе барона Ларрея? Измождённый полковой врач повернулся к нему: – Это не способ, а бред! – Бред или не бред, но он спасал жизни! В том числе людей, которых я лично знаю! – Что за способ? Что за барон? – в потускневших глазах Ржевского появилась надежда. – Это один из французских врачей, – возбуждённо объяснил Винценто. – Он перевязывает переломы, смочив бинты камфорой, взбитыми яйцами и чем-то ещё, и оставляет их как есть. Через несколько недель кости срастаются. – Чепуха! Ну где это слыхано? Рана только загниёт окончательно! – возмутился врач. – Доктор... – с усилием окликнула Шура. – Сделайте мне такую повязку... – А откуда вы знаете, барышня, что этот лейтенант нарочно вам не наврал с три короба? Так как Ржевский сидел ближе к врачу, первым на это заявление ответил он. Схватив врача за шиворот, он прорычал: – Ты слышал, коновал старый, что сказала Шура? Ну-ка быстро делай ей повязку того барона, как его там, пока я тебе печёнку не отшиб! И насчёт честности лейтенанта Сальгари чтоб не пикнул больше! Что-то ворча, доктор, однако, принялся готовить повязку. Оставалось только ждать. Винценто, метаясь между отчаянной надеждой и прежней безысходной тоской, опустился рядом с Шурой, положив ей руку на лоб. – Не уходи от нас, Шура, – прошептал он. «Святая Дева Мария, помоги ей... Год мяса в рот не возьму, каждый день сто раз буду читать Розарий! Святой Иаков, Викентий Сарагосский, защитите её...» Одними губами, чтобы не услышал сидевший рядом Ржевский, он добавил: – Не уходи от меня.