***
Звук резко захлопнувшихся окон заставляет насторожиться. Простой сквозняк в этом доме? Вряд ли. — Замолчи, закрой свой рот! — доносится приглушённо из дальней комнаты. Комнаты Салли. И голос, что странно, принадлежит тоже Салли. Не то чтобы Салли была хорошей девочкой. Ни разу. Салли как раз из тех, кого хорошие девочки, вроде его родной сестры Триши, сторонятся, несмотря на тайное восхищение и зависть их смелости. Но кузина никогда не говорит в таком тоне, наученная уважать старших. Наверху он оказывается за несколько секунд. Как раз вовремя, приди лишь секундой позже… Соскользнувшая с языка фраза выбивает из рук Квентина тесак, которым мать обычно разделывает оленьи туши. — Спятил? — кричит Айзек, накрывая тесак высокой подошвой недавно купленных, пришедших в моду вместе с новым десятилетием мощных ботинок. — Совсем дурью мозги отравил? Заметавшийся на мгновенье в поисках оружия мужчина бросается на дочь прямо так, сжимает горло голыми руками и сдавленно, точно не ей, а себе, кислород перекрыв, шепчет: — Сдохнешь. — Убери от неё руки, — шипит Айзек, заставляя воздух в комнате стать вязким, как кисель, таким, что Квентину действительно становится нечем дышать, и руку он всё же разжимает, но для того лишь, кажется, чтобы тишину разрезал хлёсткий звук пощечины, оставившей алый след на щеке светлокожей от природы и до смерти побледневшей от удушья Салли. — Какого чёрта? Квентин сплёвывает и смотрит на дочь в упор. Взгляд его кажется Айзеку мутным, но отнюдь не от трав, или чем там он «балуется» в данный момент. — Защищаешь? — в мутном взгляде отчаяние, ненависть, мольба о помощи. — Эта сука спуталась с волком. — Ты бредишь, дядя. Откуда им взяться в Мартинсберге? Сам знаешь, — улыбается парень кривовато, с надеждой поглядывая на кузину. — Салли, скажи, что твой старик просто обкурился. — Я не знала, что он оборотень! — кричит Салли с надрывом, пятясь дальше от отца, которого одно только слово снова выводит из равновесия. — Я люблю его, Айзек! Люблю! И мне плевать, что ты думаешь, — последнее уже отцу. — Салли, милая, ты с головой дружишь вообще? Как можно не распознать волка? Ты же ведьма не в первом поколении, — Айзек качает головой, — Или?.. — Это я его обратила! Он проявился когда мы впервые переспали, — её голос звучит звонко. — Идиотка, — Айзек, держит сестру за плечи, пытаясь внушить единственную известную всем им истину.— Ты же понимаешь, что он тебя не любит? Ты его создала, поэтому его псиная сущность просто признала в тебе хозяина. — Да что ты знаешь? — озлобленно выплёвывает Салли, с ненавистью глядя ему в глаза. — Вы все с ума посходили… — Мы прокляты, ты на всех нас навлекла проклятье, — бубнит в углу комнаты Квентин, заламывая исхудавшие руки. — Мне плевать на этот бред, плевать на твоих чёртовых предков, слышишь? Мы уедем, как только Рой доделает работу, так что, можешь забыть моя имя, — кричит она отцу через плечо кузена. — У нас будет счастливая семья, не то что… — Семья? — до Айзека только сейчас доходит весь трагизм ситуации. Квентин толкает Айзека. Грубо, так, что последний оступается, позволяя ножу выскользнуть из-под подошвы. — Ты никуда не поедешь, — мертвенным тоном говорит Квентин. — Сейчас я просто вырежу это из твоего чрева, и, если повезёт не сдохнуть, больше никогда не увидишь своего волка. Но, если хочешь, принесу тебе в качестве сувенира его ухо? Или сердце? Так более романтично? — Убери нож, дядя, это ни к чему, — Айзек сжимает его кисть крепко, но не настолько, чтобы мужчина разжал пальцы. Оставляет иллюзию выбора. — Предков разозлит, если мы начнём лить родную кровь. — А если ублюдок родится, они проклянут весь наш род, — Квентина начинает бить крупная дрожь. То ли от эмоций, то ли подоспел очередной приход. Кажется, Айзек впитал это с молоком матери: предки — те, кого стоит помнить и чтить. А предки оборотней считали злейшими врагами. И пусть даже самому Айзеку, как и всему современному семейству, волки зла не причиняли, они по умолчанию — зло, подлежащее уничтожению. Не то чтобы Айзек верил в бабкины сказки про проклятья, но гневить мёртвых ведьм союзом с оборотнем точно не стоило. Хотя сами злобные старухи, почему-то предки представлялись ему именно такими, ни раз использовали волков в прошлом для личных целей. Айзек даже читал какой-то гримуар, где ведьма по имени Генриетта описывала своего ручного пёсика от процесса создания и обращения до его сумасшедшей привязанности и желания служить, если не для охраны, так хоть в качестве придверного коврика. Правда, данный гримуар больше походил на мемуары портовой шлюхи, так что Айзеку, уже вышедшему из пубертатного периода, было не слишком интересно. — Отнюдь, — усмехнулся Айзек так, как мог только он. Словно любая, даже самая жизнекалечащая ситуация вроде этой, казалась ему забавой. — Каков будет подарочек предкам. Как думаешь, старухам по вкусу маленькие волчата?***
Занимающемуся рассвету мешали собирающиеся окропить землю дождём тучи. В лесу, несмотря на засушливую в последнее время погоду, пахло сыростью и плесневелым мхом. Хотелось дышать полной грудью, но что-то мешало. Если не правильнее будет сказать «кто-то». — В чём дело? — раздражённо спрашивает Рейвен, когда Корделия в очередной раз сбивается, не дочитав и трети заклинания. — Зрение подводит? — Я уже не молода знаешь ли, — саркастично отвечает женщина, заправив за ухо мешающую прядь. — Им это не нравится. — Мальчишка? — Айзек кивает на свёрток, лежащий на большом пне спиленного многовекового дуба. — Или папаша? — А сам как думаешь? — спрашивает Корделия, пытаясь снова сосредоточиться на тексте. Буквы плывут перед глазами, не спасает даже оберег, висящий на шее. — Думаю оба, — отвечает Рейвен с ленцой и привычной усмешкой. — У старух их вид не в почёте. — Как и ведьмы, якшающиеся с оборотнями. «И тем не менее, ты не боишься проклятий, как мои обожаемые родственники», — думает Айзек, но вслух не произносит. — «Поэтому и пришёл к тебе на поклон». Дела с заклинанием идут куда лучше. Это Айзек замечает по поднявшемуся шуму среди листвы. Лес словно готовится принять их маленький секрет в свои объятия. — Как его имя? — шепчет Корделия, отрываясь от заклинания лишь на мгновение. — Ты что оглох? — злится Айзек на горе-папашу. — Имя? — Мы не… Мы не знали, кто будет, не хотели придумывать заранее. Салли хотела, когда увидит, — сбивчиво объясняет Рой. — Что ж, предоставь эту честь мне, — усмехается Айзек. — Кто же знал, что моя милая кузина отключится, так и не увидив своего отпрыска? — он думает секунд пять, не больше. — Грегори, — громко отвечает Рейвен, чтобы ведьма, погружённая в транс, услышала. — Грегори? - тихо спрашивает Рой, с тревогой поглядывающий на копошащегося в одеяле младенца. — Это значит буквально "на стороже", - усмехнулся Рейвен. - Может накличу ему именем осторожный характер, не то что у тебя, идиот. Когда голос Корделии, словно плющ втянувший имена ребёнка и отца в заклинание, постепенно стихает, Айзек, с затаённым дыханием наблюдавший за происходящим, спрашивает: — Готово? Ты смогла? Корделия выглядела неважно. Не каждый день приходится использовать такую мощную магию, да ещё и против воли властвовавших когда-то. — Да. Но, думаю, тебе стоит наложить на них морок. Вроде того, что ты… — Понял, — кивает Айзек, не дав женщине договорить. В глотке застревают слова благодарности. Не в породе Рейвенов было говорить «спасибо». — Возьми. — Делаешь одолжение? Это книга моей семьи, — змеёй шипит Бишоп и, прижав фолиант к груди, направляется к выходу из леса. Парень в чёрном мелькает неподалеку от её веранды не позднее, чем через пять минут, после того, как она вошла в дом и закрыла форточку — начинается ливень. Того, как, и главное, где из леса вышел Рой, держащий в руках новорожденного сына, они не знали. Никто не знал. Лес хранил их тайну.***
Мэг дунула на очередной том, перевязанный джутовой верёвкой, и сразу же об этом пожалела. Поднявшаяся облачком пыль попала в лёгкие, вызвав удушающий кашель. — Вы в порядке, мисс Мак-Кинли? — донеслось из-за стены. —Здесь убирали в этом веке? — фыркнула Мэг, пальцами потирая зудящий нос. — Сомневаюсь, что там убирали в нашей эре, — поддержала шутку пожилая леди миссис Вендал. — Могу я звать вас Мэгги, милочка? Девушка скривилась. Так её звал бывший муж. — Предпочту Мэган, — ответила. — Или просто Мэг. — Или просто милочка, — протянула женщина, появившись в проёме, чтобы закрыть дверь, отрезав тем самым Мэг кислород и пути отступления. Эндрю не врал. Мэг не пришлось даже рассказывать о своём опыте юриста в Нью-Йорке, чтобы получить эту работу. Оно и понятно: целый день глотать пыль и сшивать в тома бумаги, скопившиеся в полицейском участке. На самом деле, все несколько веков существования Мартинсберга, преступность здесь была ниже, чем в остальном штате, как показывала статистика, поэтому Мэг предложили по совместительству вести архив всего административного здания, включавшего в себя городскую ратушу, участок, суд и адвокатскую контору. Работёнка не пыльная, если, конечно, не воспринимать эту фразу в прямом смысле, поэтому Мак-Кинли согласилась. После бурной деятельности до переезда ей как раз хотелось подобного — застрять среди горы старых бумаг. Без шуток. В этом месте Мэг находила особое очарование. Поэтому ещё с утра с особым пристрастием пролистывала каждое полицейское дело. Её интересовало абсолютно всё. Правда, уже к обеду энтузиазм Мак-Кинли оставил. Мелкие кражи, пара угонов, хранение и торговля наркотиками, хулиганство, редкие, как правило, бытовые убийства. Никаких загадок, идеальная статистика раскрытия преступлений. В Мартинсберге не было серийных убийц, маньяков, финансовые пирамиды больших городов заменяло банальное мошенничество. Одна женщина в семьдесят девятом даже заявила, что её обвесили в супермаркете. Продавец получил выговор и был лишён премии. «Одна из семей основателей была уничтожена в страшном пожаре», — кричала первая полоса местной газеты, подшитая в следующее оказавшееся в руках Мэг дело. — «Чудовищный пожар унёс жизни шестерых членов семьи Рейвен. Огонь вспыхнул в их поместье внезапно и мгновенно охватил дом и дворовые постройки. Чудом выжившая Линда Рейвен, не получившая ни одного ожога, находится в больнице Святой Елены под присмотром психиатра. Мэр города Дерек Лойд объявил траур». Мэг вгляделась в выцветшее чёрно-белое фото. Но фоне ещё не сгоревшего дома стояло счастливое на первый взгляд семейство, отмечавшее, если верить надписи под снимком, совсем недавно шестидесятилетие главы семьи Остина Рейвена, стоявшего первым. Дальше надпись перечисляла слева направо. Линда Рейвен — супруга юбиляра. Женщина по-доброму улыбалась, положив руку на плечо мужа. Квентин Рейвен — мужчина средних лет, худой и высокий, придерживал под локоть молодую темноволосую девушку — свою дочь Салли Рейвен. Рядом с Салли прижималась к спине маленькой девочки дочь уже самого Остина — Триша Бетлан. Далее как раз значилась обнимаемая ею малышка Люси Бетлан. Завершал картинку, словно отрезая семью от мира, молодой мужчина. На его лице цвела улыбка. Хотя, наверное, Мэг бы скорее окрестила её насмешкой. Айзек Рейвен — сын и наследник. Дом Мак-Кинли, конечно же, узнала. Тот самый, из леса. На фото, так же, как сейчас, вокруг колонн вьются лианы с крупными цветами. — Бетлан, Бетлан, — проговорила Мэг. — Неудивительно, одна из старых семей породнилась с другой. Классика жанра, влиятельные люди любят играть в европейских монархов. А папочка малышки, похоже, по ту сторону фото, как самый не вписывающийся. Девочка показалась Мэг знакомой. Хотя, та была стандартной американской внешности: правильные черты на миловидном детском личике. Таких обычно снимают в рекламе шоколада или стирального порошка. В целом, ничего в этом фото не смущало, если бы не количество воронов, усевшихся на крыше особняка. Сосчитать сложно, но их было не меньше двух десятков. По коже Мак-Кинли пробежали мурашки. В последние дни она намерено тупила взгляд, будто не замечая назойливую птицу. Прячась от собственной паранойи. Мэг изучала бумаги несколько часов, каждый раз недовольно сталкиваясь с фразой «Дело закрыто в 1993, спустя два года, за неимением у следствия улик». Они просто списали этот пожар на неосторожность. Мэг слабо представлялось, как забывший про оставленное на гриле мясо юбиляр допускает пожар, охвативший целое, мать его, поместье. Или, может, малышка Люси баловалась сигаретами? Все дела за девяносто первый год Мэг решила отложить, чтобы вернуться к этому единственному позже. Завтра она начнёт перевязывать девяносто второй. — Как первый рабочий день? Мэг обернулась. Она была уверена, что Эндрю зайдёт ровно в 17:00, чтобы предложить: — Подвезти тебя до дома? Мак-Кинли не стала отказываться. Кто-то мог бы назвать её циником, Мэг и сама могла бы. Тем не менее, Эндрю был не самой плохой компанией, а идти до дома под дождём совсем не хотелось. — Не хочешь сходить куда-нибудь на выходных? На главной площади будет ярмарка. — Почему бы и нет, — Мэг пожала плечами. — Вспомню детство. Они проболтали минут десять, пока Мэган не решила, в благодарность обняв Донована, попращаться. — Ты горячий, — сказала девушка, к сожалению офицера отпрянув. — Принимать это за комплимент? — обаятельно улыбнувшись, уточнил Эндрю. — Принимай это за рекомендацию сходить к врачу, у тебя жар. Парень пожал плечами, ответив, что прекрасно себя чувствует, и Мэг, решившая что хватит с неё заботы на сегодня, короткими перебежками направилась к дому. — Вы такой горячий, офицер Душнила, — хихикнули из кухни, как только она скинула намокшую кофту. — Приветик, Мэган. — Майк не сказал, что у нас будут гости, — недовольно скривилась Мэг. — Домашний арест, кстати, подразумевает, что ты сидишь у себя в комнате в гордом одиночестве и думаешь о том, как стыдно было твоей сестре, когда тебя привезли домой на полицейской машине. Посреди ночи, Майк. Пьяного и накуренного. — Беру пример со старшей сестрёнки, не одной же ей кататься на тачке офицера Тоскливый взгляд. — О, боги, вы двое, замолкните уже, — отмахнулась Мак-Кинли, открывая холодильник. — Если поели, свалите в комнату, будьте добры. И не шумите! — крикнула она вдогонку хихикающим подросткам.***
Дождь затих только к утру. Второй рабочий день Мэг начался с визита Эндрю, который, видимо, решил, что если будет маячить перед самым носом, непременно добьётся расположения — Я понял причину высокой температуры, — начал завязывать разговор полицейский, — похоже, у меня режется зуб мудрости, десна к ночи опухла и зудела. — Эту дрянь лучше сразу удалять, — посоветовала Мак-Кинли, — от них столько проблем, а мудрее не становишься. У меня первый начал лезть ещё в старшей школе, меня постоянно тошнило, отец даже решил, что я беременна и потащил меня к геникологу. Потом этот сраный кусок кости ещё и наклонился в сторону, давя на здоровый зуб, с которым мы, на минуточку, прекрасно уживались с тех пор, как он сменил молочный. В итоге оставили кучу денег у дантиста. Не затягивай. — Не видел здесь стоматологических клиник, — вздохнул Эндрю, — а ехать далеко нет времени, сама понимаешь, какая у меня работа. — Здесь есть, одна. И поэтому процветает, — усмехнулась Мэган, — настраивая радио в полицейской машине на нужную волну. Из динамиков полился лёгкий альтернативный рок. — «Жемчужина», на углу улицы Линкольна, там ещё... — А ты знала, что твоё имя имеет такое же значение? — перебил Эндрю. Мэг показалось, что он попросту решил съехать с темы стоматологии. — Такое же как у Линкольна? — не поняла Мак-Кинли. — Да нет же, — улыбнулся Эндрю. — Жемчужина. — Веришь, что имя человека влияет на его судьбу? И что же означает твоё? Эндрю вырулил на центральную улицу, и девушка заметила, что стрелка спидометра стала показывать меньше миль в час. Как будто Эндрю тянул время, не желая выпускать Мэг из своей машины. — Его трактуют как храбрый, мужественный или воин, — Эндрю, кажется, смутился. — Но мне нравится считать, что оно происходит от слова «андрос», что с греческого «человек». — Спрашивал у родителей, почему они дали тебе именно это имя? — Мэг отстегнула ремень безопасности, они всё же приехали к ратуше. — Не думаю, что в приюте слишком задумывались о значении имён, — ответил Эндрю спокойно. — Спасибо, что не Джек или Джон. — Прости, — Мэган почувствовала себя не очень. Несмотря на то, что её родители погибли, она любила вспоминать их, чувствовала тепло, когда думала о маме и папе. Доновану же не о ком было вспоминать с теплотой. — Джек или Джон ещё вполне себе, тебе бы пошло, хотя да, слишком частые. Представь, если бы тебя назвали Дональд или, не знаю, Дак. Эндрю прыснул в кулак, но Мэган всё же успела увидеть его красивую белоснежную улыбку. Вот, что действительно ассоциировалось с жемчужиной. Тем не менее, тема, затронутая офицером, показалось Мэг увлекательной настолько, что обеденный перерыв она потратила на то, чтобы гуглить имена родных и знакомых, делая выводы — повлияло ли имя на их характер и жизнь. Имя брата вызвало, кажется, у всемирной сети психоз. Трактовки его отличались и не значили ничего конкретного. Никакого тебе «дуб» или «небо». Это вам не Мэган — жемчужина, про которую ничего не писалось и не объяснялось. Майка же связывали то с Марсом, то с Богом, то с духом и силой. Мак-Кинли почти сломала мозг. Имя мамы — Джессика — означало, что-то вроде "видящая", "предвидящая судьбу". Или "та, на кого можно положиться." Возможно, положиться можно потому что она, как раз-таки, знает наперёд. В мыслях всплыл образ мамы перед той аварией. Она была взвинченой и нервной, будто чувствовала надвигающуюся беду. Значение имени отца — Рика, сокращённого от чванливого Ричарда, — правитель, вождь. Отец никогда не был лидером, подумалось Мэг. Никогда за ним не тянулись люди, а его не тянуло к руководящим должностям, хотя предложения поступали не единожды. Он часто был чужим во многих компаниях, но для своей семьи, наверное, и правда был вождём. Справедливым и уважаемым главой. Корделия — «сердечная». У бабушки было действительно большое сердце. Сердце, что она раз за разом рвала, переживая за других. Сердце, что сделало её жизнь короче на пару десятков лет. Вечером Эндрю не приехал. Мэг решила, что он всё же отправился к стоматологу, но тот прислал сообщение, что на него повесили внеочередное дежурство. Придя домой, Мак-Кинли снова застала на кухне Билли, хозяйничающую у плиты. — Чем так пахнет? — желудок буквально скрутился от сладкого запаха жжёного сахара и ещё чего-то приятного. — Билли удивилась, что я никогда не ел сэндвич Элвиса, — Майк достал из холодильника бекон. — Ты уверена, что я не сдохну от этого? — он принюхался к кисловатому запаху, покосился на жарящиеся в карамели бананы, а потом на блондинку. — Да в Калифорнии этим кормят даже в яслях, — отмахнулась вдохновлённая готовкой девушка. — Мама банан обычно не обжаривает, просто мнёт. А мой друг Бойд однажды сделал его на гриле, это была просто чума, — протянула Билли. — Рецептов куча, но этот, я считаю, просто шедевральным. Мэг, я и для тебя сделаю. Мэг никогда не была ценителем "сумасшедшей" кухни. Её максимум — индейка со сладким брусничным соусом на День Благодарения. Но она ела последний раз утром, да и назвать едой пустой кофе с ударной дозой сахара было сложно. — Слушай, если ты будешь готовить ужин, то добро пожаловать к нам домой. Можем освободить тебе комнату Майка, а он поспит на диване, — предложила Мэган, показав брату средний палец в ответ на его. — Я больше ничего не умею, а на такой еде мы за пару лет умрём от диабета, если не раньше, когда я решу поэкспериментировать с другими блюдами, — хихикнула Билли, сгружая бананы на тарелку, а на сковороду, прямо в подгорающий сахар отправились кусочки бекона, провожаемые настороженным взглядом Майка. Сэндвич, как ни странно, Мэг понравился, чего нельзя было сказать о Майке, так что она с удовольствием доела за братом и искренне поблагодарила гостью. Участившиеся визиты девушки в их дом Мэг не беспокоили. Даже если они с Майком и занимались сексом, радуя свои подростковые гормоны, предохранялись. Билли глупой не выглядела, а в умственных способностях брата Мэган не сомневалась никогда. Да и кто она такая, чтобы учить их жизни? Она прекрасно понимала: её мнение — последнее, что их сейчас волнует. Закончив мыть посуду и отправив Майка провожать Билли домой, Мэган вышла на веранду с чашкой очередного заваренного братом травяного чая. Обилие запахов точно заигрывало с обонянием девушки, а августовский закат у кромки леса погружал в приятную негу. Мак-Кинли растянулась в кресле, прикрыв глаза. — Кар, — прозвучало совсем близко. Ворон смотрел на неё с прищуром. — Соскучился, придурошный? — разозлилась Мэган. — А так хорошо вечер начинался. — Кар-р, — отозвалась птица, перелетев подальше и повернув свою черную островклювую голову в сторону леса. — Не-а, я пас, — отрезала Мэг и, прихватив кружку, вернулась в дом, захлопнув дверь, из-за которой вновь послышалось недовольное карканье. Вспомнилось фото из той газеты. Вороны ведь долго живут и обладают, к тому же, длительной памятью. Может, гадкий пернатый просто скучает по обитателям сгоревшего дома? Мало ли какие причуды у местных. Прирученные птицы — вообще не редкое явление. А в Мартинсберге найти хобби по душе непросто. Так или иначе, Мэган казалось, птица зазывала в лес к руинам особняка Рейвенов. Девушку пробил нервный смех. И как она сразу не подумала об этом, идиотка. Фамилия некогда известной семьи буквально означала "ворон". Мэг снова открыла гугл. Вбила первое вспомнившееся имя — Айзек. От перевода отчего-то по телу прошла неприятная дрожь. «Тот, который будет смеяться».