Не во имя, так вопреки

      Как-то Сева проснулся посреди ночи, обнаружив себя в мокрой от пота рубашке, обнимающим Полину, которая спала спиной к нему, в ее же избушке. Мысли прояснялись медленно, но первой осознанной было нежелание отпускать Водяную, а второй — более рациональная о необходимости добраться до душа. Удивив сам себя, он все же поднялся с постели, нашарил неизвестно где световик, и, стараясь не потревожить Полину, отправился в душ, запоздало понимая, что чувствует себя лучше. Рубашки на смену не было, так что Сева просто вытерся насухо и, погасив световик, потихоньку вернулся под одеяло к… любимой? Было странно называть ее так даже в мыслях. Но как еще называют девушек, по которым сохнут много лет, не мечтая о взаимности, а потом вдруг получая ее?       — Полина Брусникина, — прошептал Сева.       — Сева Заиграй-Овражкин, — услышал колдун в ответ, и что-то тёплое стало растекаться в его груди.       — Разбудил?       — Ничего.       — Как ты?       — Лучше, наверное.       — Хочешь в душ? — ее сорочка тоже была влажной, волосы спутались, разметались по подушкам.       — Хочу поцелуй, — все так же шепотом.       Сева уловил, что она выдохнула это, боясь передумать, боясь отказа, боясь, что это сон, боясь всего вместе. О Перун, о Солнце, о древние Боги! Эта девушка хочет его целовать и боится, что ей откажут. Он мог бы отказаться от всего на свете, но только не от нее.       Сева поцеловал ее в предплечье, куда угадал в темноте. Полина повернулась, после некоторых поисков неуверенно коснулась его плеча, провела рукой вниз до локтя. Он почти видел Водяную сквозь черноту, он вплел пальцы в ее волосы и поцеловал. Легко. Нежно. На большее в еще не восстановившемся теле не было сил.       Отстранившись, Сева прислонился лбом ко лбу Полины, не отнимая руки от ее волос.       — Все еще не верится, что я могу целовать тебя, — прошептал он, слушая и чувствуя ее дыхание, с трудом позволяя себе эту маленькую откровенность. Но если бы он продолжал закрываться, не был бы сейчас с ней, напомнил себе колдун. Была бы та же бесконечная боль, к которой он привык. Или нечто худшее. За избавление от этого нужно лишь пожертвовать привычкой, такая малость в сравнении с тем, что уже отдано за ее любовь.       Полина просунула руку под его рукой и погладила Севу по щеке.       — Целуй, пока не поверишь.       После того, как под многочисленные поцелуи попали губы, лицо и шея Полины, им обоим потребовалось хорошенько отдышаться.       — Пожалуй, в душ я все-таки схожу, — наконец сказала Полина.       — Я бы предложил свою компанию, но, боюсь, сразу на тебя наброшусь.       — Набросишься, когда поправишься. Отдыхай.       Когда она вернулась, Сева уже спал и только ощутил сквозь сон тепло и спокойствие, которые Полина принесла с собой.       Где-то на тонкой-тонкой грани яви и сна искоркой промелькнула мысль: раны, кровь и боль, слабость, страх, шрамы от чувств, которые он подавлял столько лет — все это стоило того, чтобы быть сейчас там, где он был.