Я не прошу помощи, так почему ты помогаешь?

      — Скоро Праздник Весны и Труда, — задушевно начал свою речь Евгений Александрович. Попов огромным усилием воли заставил себя не закатить глаза: педсоветы в школе проходили редко, но метко, и каждый раз заставляли математика ненадолго впадать в транс от глупости сказанного там. Вот и сейчас коллектив с легкой руки директора обсуждает праздник вместо действительно важных вопросов по учебному процессу, а сейчас, между прочим, май на носу, экзамены скоро! — Арсений Сергеевич, не отвлекайтесь, я тут как раз нашел отличного кандидата на роль ведущего. — Я что ли? — нет, это уже слишком! Может, Попов и молодой учитель, но бегать по сцене точно не собирается. Наверно, на его лице слишком отчетливо была видна смесь удивления и несогласия, потому что директор, похрюкивая, засмеялся, от чего его глаза стали казаться еще больше на фоне почти бордового лица. — Нет-нет, но вы поможете Шастуну с его речью, — все остальные учителя спокойно выдохнули, хотя это значило, что от их классов требовали концертных номеров, но ведь подготовку можно спихнуть на активных учеников — никакого личного участия от классных руководителей. А вот Попов должен помогать сам, и сейчас Арсений проклинал тот день, когда стал классным руководителем девятого класса, жил же спокойно, а теперь, когда Шастуна вспоминали по каждому поводу на каждом собрании, учитель хотел стереть эту фамилию у всех из памяти. — Он должен как-то сглаживать свои прогулы, — закончил объяснение своей позиции в выборе ведущего Евгений Александрович. — А ему обязательно отрабатывать пропуски таким образом? Может, лучше время, которое уйдет на подготовку к концерту, отдать его учебе? — с сомнением спросил математик. Он не был уверен, что Шастун в своем графике не пересечется с концертом или будет способен его провести. — У него лучше других получается держаться на сцене, думаю, никто не против, чтобы Антон был ведущим, — кто-то из горячо любимых коллег решил вставить свои пять копеек, и послышались голоса поддержки, как вовремя! Арсений сейчас ненавидел каждого, кто открыл свой рот, но мог лишь обреченно вздохнуть, показывая свое недовольство невербально. Попов решил сначала пообщаться с парнем, в крайнем случае никто не мешал учителю подготовить другого ведущего и поставить всех уже перед фактом смены человека. Сегодня у Арсения уже не будет возможности поговорить с Антоном, тот теперь один ездил к Ляйсан или в больницу, если учебные графики учителя и ученика не совпадали. Такая самостоятельность была необходима парню, который хотел независимости даже в мелочах. Попов мог его понять, но скоро у юноши первая химиотерапия, а, кажется, что Арсений волнуется больше Шастуна, который выглядел бодрячком в крайние дни. Парень показывал хорошую успеваемость и посещаемость и все еще оставался загадкой. В прошедшие выходные Антону удалось вытянуть учителя в местный парк, они просто гуляли и разговаривали, и каждый отказывался называть это свиданием, надеясь на лучшие времена. Мужчина наблюдал за Шастуном, а тот — за оживающей природой, впитывая и, кажется, пытаясь запомнить навсегда увиденное. В парне он не находил ни грамма страха, только тотальное желание увидеть еще одну весну, а потом еще одну, в общем, иметь будущее, на которое Антон имел полное право, если в этом мире есть хоть капля справедливости. Арсений тряхнул головой, словно пытаясь отбиться не от мыслей, а от стайки назойливых насекомых. И почему он именно сейчас решил погрузиться в воспоминания? Учителя уже начали расходиться, покидая учительскую, только Попов сидел в надежде, что не пропустил важных тем для обсуждения. — Арсений, можно с вами поговорить? — заговорщицки спросил директор специально, понижая голос. Математик ничего не ответил, но жестом указал на свободный стул рядом с собой, приглашая сесть. Попову казалось, что против него плетут заговор, потому что более вразумительного объяснения интереса к нему Евгения Александровича найти не мог. Вот что понадобилось этому старику? — Вы достаточно отдыхаете? — слишком заботливо, по мнению Арсения, спросил директор. — Извините? — на секунду ему даже показалось, что он ослышался, вопрос казался неуместным. — Арсений Сергеевич, вы выглядите уставшим, — продолжал все также обеспокоенно гнуть свою линию полулысый мужчина. — Да, все в порядке, вы об этом хотели поговорить? — Попов на секунду задумался, давно ли он перенял манеру Антона в любой ситуации говорить, что все нормально. Вспоминая о парне, Арсений тоже попытался выдавить из себя дружелюбную улыбку, но, судя по выражению лица директора, у него не получилось, и как Шастун это делал? — Не совсем, — Евгений Александрович сделал паузу, давая понять, что разговор не окончен, — на ученика вашего класса пожаловались за грубость учителю. Попов мысленно застонал, ему уже порядком надоело выслушивать все эти жалобы, он не мамка каждому ученику, но все-таки перед одним человек Арсений чувствовал ответственность: — Это Шастун, да? И почему свет клином всегда сходится именно на нем? Попов был неверующим, но Антону точно необходимо посетить храм, на этом парне было проклятие. — Да, в следующий раз я буду вынужден вызывать в школу родителей, — от дружелюбия в голосе директора ничего не осталось, он встал, не дожидаясь ответа. — Я разберусь с этим, — все же ответил математик в чужую спину. Иногда Попову кажется, что он слишком много берет на себя, что не сможет выдержать все это, но потом он видит Антона, и понимает, что готов на всё. Только он не хочет этого всего, Арсений хочет спокойствия и немножко счастья, разве он много просит от жизни? Через четыре дня, когда учебная неделя перевалила через середину, Попов вспомнил, что так и не поговорил с Шастуном насчет первомайского концерта и якобы вызывающего поведения, а еще, что важнее, насчет самого Антона. Причину, а точнее оправдание, Арсений нашел легко — парень пропустил школу в первую половину недели, однако Попов же мог написать сообщение, но не написал. Сам себе он говорил, что у него много дел и ему просто некогда, но на самом деле Арсений просто устал, ему нужен был отдых. Прекрасно понимал, что Антону намного тяжелее, ведь он не может взять перерыв сам от себя и парень точно нуждается в поддержке, но все равно не писал и не искал встречи.       В эти дни Попов ненавидел себя сам, он был слабым, не мог сдержать обещания, поэтому, наконец, увидев Шастуна, мужчина попросил того остаться после занятий. Антон только успел переступить одной ногой в кабинет, как услышал то, чего вот вообще не ожидал: — Прости, — Шастун даже споткнулся, может это не ему сказано, хотя в кабинете больше никого нет, только портрет Диогена, взирающего пустым взглядом сквозь любого проходящего. Антон замер, не решаясь пройти дальше, и недоуменно посмотрел на математика, который, должно быть, думал, что парень понимает, за что он извиняется. — Сегодня Прощёное воскресение? — неудачно, судя по сведенным бровям Арсения, отшутился Антон, даже не желая вникать в причины странного поведения, но волнение уже начало зарождаться внутри, ведь он хотел попросить Попова об одолжении, а сейчас не был уверен в целесообразности. — Или ты хочешь, чтобы это я извинился? Мне сейчас немного сложно улавливать намеки, поэтому лучше говори конкретнее. У Арсения от удивления даже рот приоткрылся, большим открытием стало, что Шастун даже во время чужих извинений невольно берет всю вину на себя, словно, чтобы не произошло, он виноват. Эту паузу сам Антон трактовал по-другому, предполагая, что прав в своих догадках. — Извини, я сейчас слишком сосредоточен на себе, поэтому могу обидеть случайно, но я честно не хотел, — парень поджал губы и все-таки сел за привычную в таких разговорах первую парту. Он не имел цели портить отношения с людьми вокруг, но не мог не замечать, что это происходит даже с родными. Антон сцепил пальцы в замок и положил руки на стол, подсознательно стремясь оградиться от всего мира. — Это я перед тобой извиняюсь, — ища взгляд юноши, отреагировал на чужие извинения Попов, мысленно делая пометку обдумать слова Антона позже. — За что? — теперь была очередь недоумевать Шастуну, которому казалось, что он не три дня пропустил, а вечность, и теперь не знает, как себя вести с Арсением. — Я тебе не писал, не интересовался, как твои дела. По сути, бросил тебя одного, — такой импульсивности в ответе он не ожидал от себя, поэтому, от переполнявшего чувства вины встал с места, прошелся до двери, но обратно садиться не спешил, вместо этого опускаясь на стул за одну парту с Антоном. — Во-первых, у меня были дела, я бы все равно не ответил тебе на сообщения, во-вторых, я не был один, — Шастун усмехнулся, глядя на слишком потерянного мужчину. Антон не отвечал честно, но спокойствие друга ставил выше правды. — Я не хочу больше слушать весь этот бред с извинениями, ты же меня не для этого задержал? Арсений рассказал о педсовете в понедельник, сглаживая углы и опуская подробности. Собственную оценку просьбам директора он также решил скрыть, не показывая даже интонацией, насколько ему осточертели сборища, указывающих что делать, людей. Ему нравилось работать с детьми, видеть их отклик и радоваться успехам, но порой казалось, что работа учителем это не его. И список причин начинался с неэтических с моральной точки зрения поцелуев с учеником, который сейчас сидит на расстоянии нескольких миллиметров — их плечи соприкасались, оба смотрели куда-то за учительский стол перед ними. Близость ощущалась теплом, проходящим через тонкую рубашку парня, и согревала не столько плечо Арсения, сколько нечто внутри. Это был самый близкий их контакт с… он не мог вспомнить, даже прогуливаясь в парке, они просто шли рядом, и Попов силой воли удерживал себя от того, чтобы ненароком не дотронуться до желанного человека. «Неуверенного в решениях подростка» — мысленно поправил он себя. Антон покашлял, привлекая внимание ушедшего в мысли учителя, но, когда это не помогло, он похлопал Арсения по ладони, отмечая, что у того не вены, а мечта медсестры. — Ты либо намеренно игнорируешь меня последние две минуты, либо спишь с открытыми глазами, потому что я уже дважды спросил, какого числа это сомнительное мероприятие, — Шастун не пытался скрыть веселости в голосе, его легких смех окончательно отрезвил мужчину. — Сомнительное мероприятие? — вздернул бровь Попов. — Концерт. Арсений мысленно ударил себя по лбу, как он мог настолько отвлечься от темы разговора? Нельзя так много думать об Антоне, так и с ума сойти можно. — В следующую среду, и мне кажется, я раскрыл заговор, потому что мне сказали самому последнему, уже есть список номеров, — математик потянулся за помятым листом на своем рабочем столе, который недалече как сегодня утром пихнул ему в руки директор, обворожительно обнажая зубы в ужасном подобии улыбки, заставившей Попова непроизвольно дернуться в тот момент от неприятных чувств. — Без проблем, я буду ведущим, — перехватывая злосчастный лист, ответил Антон и пробежал глазами по списку, никак не комментируя его. — В таком случае, это все о чем хотел попросить тебя, — учитель с сожалением встал, теряя желанное тепло парня. Арсений начал одеваться, собираясь уходить. — Отвезу к Ляйсан или в больницу, куда там сегодня? Заодно поговорим. — Я уже не езжу, — мужчина посмотрел на него заинтересованно, Антон выглядел как человек, который хочет что-то сказать, но до последнего сомневается. Пару секунд колебаний и, наконец, парень собрался и выпалил вопрос на одном дыхании, боясь передумать. — Можно я тоже попрошу тебя? — О чем угодно, ты же знаешь. Антон знал, но от этого чувствовал себя еще хуже, словно он заставляет кого-то, а еще он не привык просить — считал просьбы своими долгами, хотя с Арсением необъяснимо по-другому, Антон почти доверял этому человеку, и корил себя за эту глупость. — Я знаю, что не имею право просить о таком, тем более просить в последний момент, — Шастун намеренно оттягивал момент, когда ему придется сказать, но мужчина ждал, давая время настроиться. — У меня завтра первая химиотерапия, можешь пойти со мной? Попов удивился тому, что Антон не придумал никакую шутку, это могло значить, что он сильно нервничает и уверен в отказе. — Да, безусловно, но с тобой ведь собиралась мама, она не может? — Шастун пытался скрывать, но Арсений и не собирался давить на болезненную тему. — Она работает, — плохая отмазка, трещит по швам, а Попов заставляет себя закрыть глаза на это, сделать вид, что верит, только бы не было хуже, больнее мальчику с зелеными глазами.

***

Почему-то именно второй корпус вызывал у Арсения тяжелое ощущение в желудке, он думал, что это связано с операцией Антона, но, кажется, сегодня копилка неприятных воспоминаний пополнится еще и образами Шастуна с катетером в тыльной части ладони. По венам парня теперь течет чистый яд, смешанный с кровью, парадоксально, что именно это отравляющее вещество, которое в народе просто называют красной химией, должно помогать. В кабинете для этой процедуры стоит несколько мягких медицинских зеленых кресел, название которых Попов, даже если оно было, не знал. Все «кресла» отделены ширмами, что, несомненно, радовало. Всю обстановку Арсений видел через открытую дверь, внутрь его не пустили по санитарным нормам, хотя ему хотелось быть рядом в этот момент. Мужчина наблюдал за изменениями Антона во время химиотерапии, но он оставался невозмутим, безразлично втыкая в телефон. Только через час Попов заметил кажущийся незаметным блеск на лице парня: пот стекал по бледным вискам солеными дорожками, а волосы слипались в мокрые сосульки. Медсестра пару раз подавала парню бумажные полотенца, попутно сетуя, что нужно приходить со своими, а не тратить казенные. В какой-то момент Шастун убрал телефон и прикрыл глаза, по его лицу можно было сказать, что он прилагает усилия, чтобы контролировать проступающие эмоции, но Арсений не мог уловить какие именно, хотя бледность парня становилась все очевиднее. Единственное желание сейчас — подойти к Антону, которого в эту минуту отключают от капельницы, оснащенной странным прибором с множеством зеленых букв и цифр, которые он так и не смог разглядеть издалека. Два часа и от жизнерадостного подростка ничего не осталось, его тяжелый взгляд, заторможенные движения и слишком аккуратные шаги давали понять, что химия уже начала действовать. Шастун придержался за косяк открытой двери, и Арсений без всяких просьб оказался рядом, позволяя опираться на свою руку. Далеко они не ушли: одеться стоя Антон не мог, а держать парня и одевать было невозможно, поэтому такое простое для здоровых людей действие они вместе проделали сидя и молча — силы категорически быстро покидали подростка. Путь до машины Антон помнил очень смутно, но оказавшись там его начало немного отпускать, даже боль, как будто выворачивающая из суставов кости начала притупляться, и он смог нормально вздохнуть полной грудью не больничные запахи, а любимый парфюм Попова, оседающий в легких необходимым успокоением. — Как ты себя чувствуешь? — от этой простой заботы в голосе Арсения у Шастуна защипало в носу, он развернулся к водительскому креслу и, не обращая внимание на сильное натяжение швов, головокружение и слабость, обхватил мужчину за шею, втягивая в объятия, словно они могли дать облегчение. Арсений услышал, как Антон тихо всхлипнул, и успокаивающе погладил парня по русым волосам, вспоминая, что перед ним еще совсем юный парень, которому выпало слишком много трудностей. Беззвучные рыдания продолжались недолго, и скоро Шастун смущенно отстранился, с сожалением отмечая испачканную слезами и потом с мокрых волос футболку математика. — Мне не очень хорошо, отвези меня домой, пожалуйста, — его голос все еще был наполнен слезами и слабостью. — Мне нужно отдохнуть. У меня завтра еще одна капельница, — он приподнял руку, демонстрируя приклеенный катетер в ладони, который выглядел слишком чужеродным на бледной коже. — Дома есть кто-нибудь? — на вопрос Антон отрицательно помахал головой. — Я тебя не оставлю одного в таком состоянии, — не терпящим возражения тоном сообщил Арсений, заводя машину.