***
Вторник встретил Антона сыростью своих объятий. Вставать рано не хотелось, но радовало, что сегодня он идет не в школу. Видеть Арсения Сергеевича с каждым днем становилось все труднее, хотя Шастуну хотелось, чтобы тот его поддержал или успокоил, но с другой стороны говорить классному руководителю он не собирался. Уныло, в полной тишине допивая свой остывший кофе, Антон думал о разговоре с друзьями, которым стоило рассказать о метастазах. Однако мысль, что он опять заставляет близких переживать, умерила его желание. Дорога до онкологической больницы была не самой приятной, словно поднимаешься на проверенный временем эшафот, проживая всю свою жизнь с начала, вспоминая самые яркие моменты. Но эти воспоминания блекнут из-за понимания, что он может многое не успеть. Хотелось пополнять копилку радостных событий, а не ехать в больницу определенного профиля. — Я вижу — вы в порядке, могу надеяться на ваше благоразумие? — Антон не знал, как со стороны виден его порядок, но предпочел кивнуть, потому что благоразумным себя считал. — Вы должны мне доверять, всегда. К этим словам вопросов тоже не было: его кредит доверия к врачу был безграничен. Стены кабинета стали почти родными, дарившими успокоение. Хотя раньше Шастун считал, что сама атмосфера помещения наполняет каждую клеточку его тела страхом. Теперь же страх поселился внутри Антона в виде опухоли. — Думаю, вам интересно, что будет дальше с вашим лечением? — Странно было бы оставаться безразличным, — парень пожал плечами, стараясь не показывать истинных эмоций. — Верно, — глаза врача полыхнули огоньком одобрения. Павел Павлович видел страх Антона, но утешить он его не мог — прогнозов у него пока что не было. — В этот четверг на втором этаже консилиум врачей будет определять пациентов на стационарное лечение. У них будет ваше направление на плановую госпитализацию, останется только определиться с числом. — Долго нужно будет ждать? — он боялся терять время, казалось сейчас это главный страх его жизни. — Нет, нет. Думаю, в течение недели-двух мы уже проведем операцию, — онколог дал время парню собраться для новых вопросов, — лазером мы, скорее всего, не смогли удалить всю первичную опухоль, поэтому будем проводить иссечение вместе с лимфаденэктомией, то есть с лимфоузлом. — Я быстро восстановлюсь? — Антон нахмурился, думая об учебе: сложно заканчивать девятый класс и валяться в больнице. — После операции — очень быстро, — врач даже за всю свою карьеру не привык сообщать неприятные новости, но должен был сделать это вновь, прямо сейчас, в лицо еще совсем юному парню, — но у вас метастазы. Даже не зная инвазию самого рака, к сожалению, придется пройти курс терапии. Мы не можем быть уверены, что незаметных раковых клеток нет, например, в костях. Держать себя в руках стало сложнее. — Воды? — Не откажусь. Пока он пил — пытался вспомнить, что знает о лечении рака кожи, но в голове мало что полезного было в этот момент. Единственное, что Антон вспомнил: дышать — это тоже залог жизни, и вдохнул, кажется, впервые за эти минуты: — Там же есть разные терапии? — В качестве лечения первой линии после операции будет проводиться химиотерапия. Ее цвет врачи определят после информации об инвазии. Цикл будем составлять из цвета и анализов крови, а вот количество курсов, Антон, пока никто не знает, — Павел Павлович старался объяснять доходчиво. Но Шастун еще несколько недель назад ничего не знал о раке, а теперь должен сходу понять схему лечения? Конечно, это сложно, почти невозможно — только врач может понять врача. — Я понял, — Антону казалось, что своими словами он открывает некий бой. Он и рак, кто кого? Шастун решительно улыбнулся, понимая, что шансы у него большие, а врачи сделают всё, что от них зависит. — Лечение определяю не только я. Онкологию не лечат в одиночку, поэтому лечение может меняться по ситуации, — врач хотел его поддержать, сказать, что все будет хорошо, но никто не знал — как оно будет, поэтому он молчал в своей поддержке, — от тебя желания и вера в лучшее. Иногда люди с четвертой стадией переживают тех, кто был на второй именно благодаря силе своего духа. — А если химия не поможет? — страшно думать о не помогающем лечение, но этот вопрос мучил парня. — Мы поменяем комбинацию препаратов и, возможно, добавим иммунотерапию, но мне кажется, до этого не дойдет. — И я смогу учиться? — Антон пытался собрать себя по кускам, словно разбитая на осколки ваза, но чего-то не хватало. — В определенные дни цикла школу точно придется пропускать, потому что тебе будет не до нее, но в целом — учиться можно и нужно, — врач улыбнулся в ответ: все-таки тяга к жизни у мальчика была сильная. Почему-то Павел Павлович был уверен, что у парня железный характер, и он не сдастся на полпути. Но в лечебной практике случается всякое, люди с лучшими прогнозами могут сгореть за месяцы из-за резкого возрастания агрессивности и быстрого распространения раковых клеток. Не хотелось думать, что это такой случай…7 глава
21 декабря 2020 г. в 09:11
Только не это…!
Антона парализовало ядовитой смесью из страха и шока. Он слышал биение сердца, воздуха выпускаемого из собственных легких, врача, который что-то вещал, по мнению парня, на эльфийском. Тихо было только в голове, где должна быть уже тысяча и одна мысль, но их там не было.
Медленно, словно в коматозе одно единственно слово появилось перед глазами:
Метастазы.
Это было за гранью понимания, где-то в другом мире и совсем не с ним. Но нужно было бороться, нужно вынырнуть из этого умственного паралича и начать думать.
— Можете еще раз повторить? — язык отказывался слушаться, поворачиваясь нехотя и превращая слова в кашу, а предложения в месиво.
Еще раз повторить мой приговор…
— У вас в правом надключичном лимфоузле изменения размера и структуры, учитывая недавний диагноз, можно без биопсии говорить, что это метастазы. Я не ваш лечащий врач, но советовал бы удалять вместе с первичным очагом, и как можно скорее, — врач средних лет в очках смотрел на парня сочувствующе, от этого взгляда Антону становилось еще хуже, но он заставлял себя держать треснувшую маску холоднокровия, — я всего лишь УЗИст, поэтому напишу заключение без своих прогнозов.
Нездоровый холодный пот покрыл Шастуна, когда он вышел из кабинета, юноша прикрыл глаза, заставляя себя вспоминать повседневные вещи, чтобы привести разум в стройность. Без этого простого действия он боялся замкнуться в потоке новой информации.
— Я Антон Шастун, мне пятнадцать лет. Сегодня пятница и мне через два дня в школу. Сейчас я проеду две станции метро и буду дома.
Антон повторял про себя бесконечную мантру, состоящую из обрывков воспоминаний, очевидных фактов и полного бреда. Чтобы хоть как-то прервать себя от этого маленького безумия, заставляющего прохожих оборачиваться, Шастун решил позвонить врачу с результатами.
— Павел Павлович? — парень дождался, пока онколог ответил — на том конце «провода» его встретило дружелюбное приветствие. — Я после УЗИ. Да, метастазы в лимфоузле, — оставалось только надеяться, что пожилой врач не говорил ничего важного, потому что Антон не слышал, хватаясь за отдельные обеспокоенные фразы мужчины, — да, я могу прийти во вторник.
Состояние, кажущееся принятием, теперь казалось далеким и лживым. Шастуна потряхивало от притупленных эмоций, хотелось закрыть лицо руками и говорить, что он в домике.
Домой он пришел полностью опустошенным. Мама, которой он успел написать корявое сообщение, встретила его в коридоре. Антон, не раздеваясь, обессилено сполз на тумбочку, так удачно стоящую прямо под ним.
Катерина выглядела обеспокоенно, но почти бесстрашно смотрела на сына, который как лист на ветру дрожал от переживаний. Не сказать, что женщина была полностью спокойна, но своей видимой уверенностью она хотела поделиться с Антоном.
— Антон, — Катерина сделала паузу, чтобы поймать взгляд напротив. Она уже пожурила сына в мягкой форме пару дней назад за задержку с последним обследованием, но тогда парень сослался на важность учебы. Хотя, что может быть главнее здоровья? — Да, это неприятно. Это стало неожиданностью для всех нас, но Павел Павлович считает, что кроме лимфоузла больше нигде нет очагов.
Взгляд Антона стал загнанным, словно он зверь, которого зажали в угол. Почему-то вера в лучшее оказалась выкачена из парня. Сейчас ему виделось, что жизнь постепенно заканчивается, будто было до, а наступившее после обдало холодом и ненадежностью.
— «это» — это метастазы, и «это» больше чем неприятно и неожиданно, — Шастун громко втянул воздух в легкие, подбирая нужные слова, — «это» смертельно, а я не хочу умирать.
Голос был глухим, как будто он говорил через камень, передвигаясь в пещерах. Примерно также Антон себя чувствовал: выход есть, но его очень трудно найти, намного легче потерять себя, блуждая.
— Тебе нужен другой настрой. Мысли материальны, а пока что единственное что может материализоваться из твоих — гроб и могила, — Катерина не хотела давить, но после этих слов парень уже эмоционально закрылся от матери. Ему нужно было выговорить все свои страхи и переживания, но женщина хотела слышать оптимизм, которого он не имел.
— Я не буду ужинать, хочу лечь пораньше, — Антон не дождался положительной реакции на свои слова и поспешил укрыться в комнате, закрываясь наедине с проблемами, которые теперь были не только в голове.
Два дня Шастун провел дома, он почти не спал и не ел, ни с кем не разговаривал и даже телефон в руки не брал, хотя понимал, что Попов, которому, как и обещал, он писал пару строк каждый день до пятницы, волнуется. Но поделать с собой ничего не мог.
Антону даже казалось, что идея, не ходить никуда до вторника, не так уж и плоха, но мама пригрозила все рассказать Арсению Сергеевичу, и силы встать в понедельник появились, но казалось их хватит только на это простое действие. Вообще, Шастун осознал, как странно получается — мама обещает, что расскажет все Попову, а тот хочет рассказать что-то Катерине. В целом беседа должна была бы получиться интересная — общая тема у них точно уже есть.
Позов с Матвиенко поджидали его во дворе школы, обеспокоены его пропажей почти на три дня, но видя, что Шастун выглядит, как наркоман с уважительным стажем, решили его сегодня не трогать. В любом случае ребята знали: если Антон не захочет, то он не расскажет, а он явно не хотел.
Почему-то друзьям думалось, что кабинет математики, да и сам Арсений Сергеевич окажет на Шастуна отрезвляющий эффект, но Антон лишь глубже погружался в себя, усмехаясь своим мыслям.
Сам Попов был зол еще по дороге на урок к девятому классу. Он злился на себя, потому что Антон, не отвечающий три вечера на сообщения, заполнил все мысли учителя, потому что Арсений осознавал, что волноваться так — ненормально, потому что ему казалось, что он ни дня не может прожить без этих изумрудных глаз. В общем, поводов злиться у него было много.
Зайдя в класс, Арсений взглядом нашел объект своих мыслей и ужаснулся. Антон выглядел не очень здорово последние несколько недель, но сегодня, после долгого перерыва во встречах, он был словно пуст: осунувшийся и помятый Шастун походил на призрака с такой же прозрачной кожей. Первым порывом Попова было окликнуть или подойти к парню, но он вовремя осознал, насколько это странно бы смотрелось. Только в конце занятия учитель самым непринужденным тоном бросил Антону:
— Шастун, скоро олимпиада, зайдешь позаниматься после уроков сегодня?
Парень хотел как-то отмазаться, но как назло в голову не приходила ни одна умная мысль, поэтому, тяжело вздохнув, Антон принял предложение и, уже повторно входя в класс математики, пожалел, что просто не ушел домой без всякого предлога. Шастун не хотел проверять на прочность свои нервы, в то время как Попов умел выводить его на тяжелые эмоции.
Странное признание, но за целый день он уже тысячу раз поблагодарил мать, которая заставила его сегодня пойти в школу. Учеба и общение, пусть и отвлеченное, сняли с него хандру, которая была его союзницей последние дни.
Перед входом в кабинет он собрал свои мысли в стройные ряды, не давая просочиться им и выдать себя с головой: все-таки спокойствие было шатким.
— Ты обещал писать каждый вечер, а потом просто игнорируешь меня, — стоило двери закрыться, как холодный тон Арсения окатил не хуже студеной воды. Столько пассивной агрессии в свой адрес Шастун не слышал давно.
— Каждый раз, заходя в этот кабинет, я испытываю чувство жуткого дежавю, — Антон накинул в свой голос пару веселых интонаций, — хотя это скорее временная петля, потому что другого объяснения нашим частым встречам у меня нет.
— Ты не ответил на вопрос.
— Вы его не задали, — парень был готов выть на луну вместе с волками от своей ненависти к незаданным вопросам, на которые кое-кто вечно хотел ответы. Все еще стоя около парты, он не мог найти даже миг в их оживленной беседе, чтобы отодвинуть стул и сесть.
— Почему ты не отвечал на выходных? — Попов не хотел разговаривать будто они женатая пара, но у него не выходило и это его раздражало.
— Я был занят, не нужно обо мне постоянно беспокоиться! — Антон попытался посмотреть на их разговор со стороны, и большего театра абсурда он в жизни не видел.
— А что я должен делать, когда ты выглядишь как наркоман? — Арсений зло выплюнул эти слова прямо в лицо удивившегося парня.
Шастун на пару секунд поймал ступор — он наркоман? К таким выводам пришел учитель? Через мгновение живая улыбка появилась на его лице, а затем он услышал громкий смех, свой собственный смех. Скоро в уголках глаз появилась влага из-за недостатка воздуха: между приступами хохота он не мог даже вдохнуть нормально, ему пришлось опереться руками об парту, чтобы не потерять равновесие.
Насмеявшись громко и вдоволь, парень обессиленным мешком свалился на стул, продолжая сотрясаться в беззвучном приступе смеха.
— Тогда объясни! — Попов только отошел от шока после смеха ученика. — И покажи свои вены мне, пожалуйста.
Это была нечестная игра. Антона передернуло, он прекрасно помнил, как выглядят сгибы его локтей после многочисленных и не самых аккуратных процедур взятия крови: уже пожелтевшие синяки, в центре которых стоит хоть и маленький, но яркий фиолетовый след от иглы. Показывать такое безобразие не хотелось, а оправдаться перед Поповым у него бы не получилось.
— Могу поклясться теоремой Пифагора — я не принимаю наркотики, — Антон даже руку на сердце положил для убедительности.
— Позволь помочь тебе, — не было уверенности у Арсения, что ученик ему не врет. Он даже на секунду представил, как в два быстрых шага подходит к парню и, хватая его за запястье, закатывает рукав. Но это уже полное нарушение личных границ, мужчина так делать не будет.
Похожую фразу от учителя Шастун уже слышал. Его удивляла настойчивость Попова, который по сути был ему никем.
— Кажется, вы должны мне желание, Арсений Сергеевич? — спросил Антон, дожидаясь утвердительного кивка. Он почти перешел на шепот в надежде, что его слова не прозвучат жалобно. — Пожалуйста, никогда не спрашивайте, что со мной. Я не смогу рассказать. Только не вам.
Почему никто и никогда не пишет и не говорит, что быть больным — это про принятие? Антон казался себе прокаженным в этот момент, словно его просили признаться в чем-то грязном и стыдном, словно это он виноват в собственной болезни. Мама и друзья были для парня отдельно категорией людей, которая, как он был уверен, всегда была готова принять его. Другое дело Попов. Шастун так и видит, как лицо учителя искривляется в отвращение стоит ему узнать о раке Антона.
Он не мог этого допустить: лучше молчать, тогда у Антона остается надежда быть собой в голубых глазах Попова.
А у Арсения, кажется, оборвалось сердце, пока он смотрел на все эмоции, сменяющиеся на лице парня во время его мыслительного процесса.
— Я тебе такую возможность давал, а ты тратишь желание на сокрытие информации? — Антон был согласен с его словами: он глупо теряет шанс, но в данный момент у него такие приоритеты.
— Иногда за, как вы выразились, информацию нужно дорого платить, — парень устал от разговора полунамеками, поэтому сейчас встал из-за парты с твердой уверенностью, что пора решать математику.