Ролевка

«Ты можешь ждать, ты можешь врать себе и ей, Сходить с ума и делать вид, что все о'кей. Но вновь дышать начнешь лишь только с губ слетят Всего пять слов: Я больше не люблю тебя» Тараканы!, Лусинэ Геворкян — Пять Слов

— Мой дорогой друг и президент, — торжественно начал Роман, разглядывая довольного, как сытый кот, Жданова, — ответь мне на один вопрос, не раздумывая, где все утро носило монаршую особу и его верного советника? — Малиновский, сгинь, — посоветовал Андрей. — Вот тебе официальная версия: были в банке. — Та-а-ак, а неофициальная? И поподробнее. — У меня. Всю ночь. Проспали просто. — А вот тут я жажду подробностей! Колись, Андрюша! — Пили какао, потом уснули. Все. — Это от какао у тебя такой счастливый вид, а у твоей Катеньки засос на шее? — Вот засосов я ей не оставлял, я ж не совсем с ума сошел! Отстань, Малина. — Попался! На твоей Кате засосов нет, конечно, но девушку после качественного и бурного секса я чую за версту. Давай рассказывай! Ты ее? — Она меня. Все, отстань, третий в постели лишний. Я ей сказал, что люблю ее. — А она? — Не ответила. Вышла из машины и унеслась работать как ни в чем не бывало. — И что, никаких признаний в ответ, не вешалась на шею и не твердила о том, что хочет отношений-продолжений-повторов? — Нет. Сказала, что все классно и спасибо. Попросила не приставать к ней и не отвлекать ее. — Женись, Палыч! Бросай Киру и женись. На Кате. — Ты с дуба рухнул? Ты знаешь, что тут будет? — Но ты же именно об этом и думаешь. — Она замуж за меня не пойдет. Ей от меня вообще ничего не нужно. Впервые я занимался сексом с девушкой, которая не видит во мне ни денежного мешка, ни секс-машину, ни выгодной партии. Она меня просто любила. Одну ночь. Меня, Ромка, понимаешь? — Не понимаю, Жданчик, не-по-ни-маю. — Я люблю Катю Пушкареву. Все. — То есть, как любишь? Шутишь, что ли? Ты серьезно? — Рома рассмеялся. — Жданов, это у тебя после ночи с этой красоткой мозги набекрень уехали. Сегодня выспишься, эйфория пройдет... — Я. Ее. Люблю. Ай, что тебе объяснять, не поймешь ты, Ромио. — И что ты собираешься делать дальше? — Не знаю, Ромка, не знаю. — Шура, Андрей Павлович у Романа Дмитриевича? — Да, Кира Юрьевна. — Когда он освободится, передайте ему, пожалуйста, что я жду его в своем кабинете. — Хорошо, Кира Юрьевна, я передам. — Привет, — Кира кивнула Андрею, когда он вошел к ней. — Хотела с тобой поговорить. — В чем я на этот раз провинился? — выдал Жданов, уже заранее готовый к очередной ссоре. — Сядь, пожалуйста. Я не хочу ссориться, — Кира закусила губу. Как же она его задергала, раз он готов кинуться в очередной виток скандала от простой просьбы поговорить. — О чем ты хочешь со мной поговорить? — О нас, о тебе, обо всем. Ты знаешь, что я обедала с Пушкаревой? — Знаю, — мрачно, почти враждебно. Готов защищать. Кира не сдержала смешка. — Все-таки она тебе рассказала. — Нет, она мне ни слова не сказала ни о вашем обеде, ни о содержании вашей беседы. Я узнал от Пончевой. — И ты даже не хочешь узнать, о чем мы говорили? — Ты ей наговорила кучу гадостей обо мне, о ней и потребовала выдать мою несуществующую любовницу, — рыкнул Андрей, порываясь встать. — Мне можешь не пересказывать. Я пошел. — Жданов, мы действительно говорили о тебе. Сядь. И выслушай. Твоя Пушкарева сказала, что о тебе нужно говорить с тобой. А еще сказала, что готова на многое ради друга. В том числе, прикрывать тебя от меня, — Кира улыбнулась. Не слишком радостно. — Завидую тебе, Андрей. У меня таких друзей нет. — Так заведи. Я тут причем? И причем тут Катя? — Я тебе пытаюсь объяснить, о чем хочу поговорить, но, видимо, придется отложить это на потом, когда ты успокоишься, перестанешь видеть во мне врага и прекратишь грудью закрывать свою подружку. Скажи честно, ты ее любишь? — последнее было лишним, но Кира знала ответ, поэтому надеялась удержаться от слез. — Люблю, — тихо-тихо, на выдохе. — Прости, Кира, я люблю Катю Пушкареву. Я где-то ошибся, когда говорил тебе о любви. Ты мне дорога, но не так, как она. За ее улыбку готов наизнанку вывернуться и сдохнуть. — Она знает? — а оказывается, не так больно слышать это. Во всяком случае, не хочется умереть прямо тут. — Знает, я вчера ей сказал. Но ей это безразлично. Перевела все в шутку и ушла работать. — Это тебе, Андрей, кара за все, что ты мне сделал. Я не буду мешать, но и помогать не стану. С удовольствием понаблюдаю, как ты за ней бегаешь. Хоть кто-то устоял перед твоим обаянием. Захочешь вернуться ко мне — приму. Ты мне очень дорог. — Она скоро выходит замуж. Прости, но я не хочу с тобой обсуждать это. Что-то еще? — Я думаю, нам стоит отложить свадьбу и подумать еще раз, хотим ли мы просыпаться рядом друг с другом каждое утро или нам это уже надоело. Теперь все. Мне нужно работать. Если что-то... то... звони. И Катя сказала... что ты хороший друг. Как бы ни сложились наши отношения, я буду голосовать за тебя. Андрей поднялся с дивана, улыбнулся Кире. Потом подошел и обнял ее, как давно не обнимал. — Спасибо, Кирюш. Спасибо... я... — Не бросай слов на ветер, Андрей. Тогда, возможно, они не обесценятся. Не стала Кира говорить, что ни о каком замужестве у Кати и речи быть не может. Замуж за бабника она не собирается. Так что любимый Андрей вдоволь набегается за своей Катенькой, а когда устанет бегать, то, может оказаться так, что она, Кира Воропаева, научилась жить без него. И, сказать по-честному, ей очень этого хотелось. И плакать хотелось. Потому что невыносимо больно, как ржавый нож из сердца медленно достали и провернули для верности. А Андрей просто поцеловал ее в лоб, как младшую сестрёнку, и ушел. То ли работать, то ли покорять неприступную крепость по имени Катерина, то ли сплетничать с Малиновским. За ним закрылась дверь, а Кира беззвучно разрыдалась. И становилось легче. Ну все, Пушкарева, вляпалась ты. По полной. Что тебе мешало попросить, чтобы он отвез тебя домой? Нет же, пошла на поводу у своего шила в заднице и желания «на ручки». Доигралась, Пушкарева, и теперь у тебя проблемы. Влюбилась. В Жданова влюбилась, хотя клялась Кольке и пустой бутылке, что больше ни за что, никогда, ни в кого. Отмотай немного назад, вспомни, когда это случилось? Когда забирала его из клуба? Нет. Когда поцеловала его? Ха! Нет. Тогда просто хотелось приободрить его. Когда он сам тебя поцеловал? Тоже нет. Может, сегодня утром, когда умирала от третьего подряд оргазма в его объятиях? Тоже нет. Когда же? Когда усадил на колени после обморока, когда гладил, целовал, шептал ласковые слова, когда укрыл пледом и обнял? Неожиданно так, словно действительно заботился о ней. Бред. Жданов заботится о ней. Бред. В любви признался. Это эйфория после бурной ночи, не иначе. Еще пару дней попристает, максимум, неделю, а потом все. Здравствуй, бутылка, здравствуй, Коля, здравствуй, любимая пепельница. Как в глаза ему потом смотреть? Как работать? Как с Кирой разговаривать? Уволиться, что ли, и Кольку на свое место пихнуть? Так ведь не даст. Что-что, а увольнять он ее не будет. Дождаться приезда Жданова-старшего и попросить его об увольнении, пока еще хватает сил держаться от Андрея на расстоянии? Да и что ей в конечном свете грозит? Роль любовницы, потому что он все равно женится, как бы он того не хотел. Может, забить и согласиться на мишино предложение, а там будь что будет? Миша еще скандал устроил, что, видите ли, к нему доехать она не может, а по чужим койкам кувыркается. Оскорбленная невинность прямо. К черту это все. Сегодня вечером придет к Зорькину, напьется с ним, получит от него по шее и пойдет спать. Только сначала от отца огребет. А потом можно будет заняться самобичеванием и пытаться стереть из памяти прошедший месяц и, особенно, прошлую ночь. О, вот и Кира. Спрашивает, где Андрея носит. Да у Малиновского он, сплетничают, небось, весело смеются над Катенькой Пушкаревой. Катеньки Пушкаревы для того и созданы, чтобы над ними можно было посмеяться. Вечер, двое. Давние друзья, почти брат и сестра. Зорькин, который знает Катю безо всех масок и мигом раскусывает, когда она пытается играть. Пушкарева, которая любит Кольку беззаветной братской любовью. Даже когда он ее порцию пирожков съедает. Отгремел уже скандал с родителями по поводу ее загула. Теперь можно плакаться. — Пушкарица, ты мне вот скажи, только честно, ты же не с Мишкой была. — Не с Мишкой. Со Ждановым. — То-то морда довольная, как у той кошки, что канарейку слопала. — Заткнись, мне и без того хреново. — Он тебя обидел? — Ага, два раза ночью и еще раз с утра. Соскребалась с кровати с огромным трудом. Все тело как желе, в голове звенящая пустота. А он в любви признался. — Прямо в кровати? Вот пошляк! — Нет. На работе еще, когда я в обморок грохнулась. — А я говорил, снижай темпы, Пушкар-рева! Говорил? Вот, пожалуйста, опять обмороки. — Коль, ну у меня действительно много работы. Проведем новогодний показ и можно будет выдохнуть. — Это Жданов проведет показ, а ты снова на больничной койке окажешься. С завтрашнего дня встречаю и провожаю. Понятно? — Ну, Коль! Не надо. — Тогда ешь и спи как положено! А то буду кормить с ложки и спать укладывать. — Заноза. Клянусь есть, спать, не ударяться в длительные загулы. — И сигареты пока забудь. И вообще, объясни-ка мне, как ты у Жданова оказалась. — Ну, он меня в сознание привел, успокоил, мы поехали на переговоры, там я держалась еще, а потом вырубать начало. — И? — Он предложил к нему поехать. Какао сварил, вкусный, между прочим! Я у него и уснула на руках. — А Жданов твой мировой мужик! Еще бы кормил тебя вовремя, цены б ему не было. А давай, Пушкарица, мы тебя ему сдадим, и пускай он тебя нянчит? — Коля, нет! Ни за что! — Что, опять? — Да, — всхлип, — я его люблю... — Дура ты, Катька. Как есть дура. Что, бутылку доставать, будем жаловаться на жизнь несчастному Николаю Антоновичу? — Бабник, балбес и женится скоро. Я ему не пара. — Ты не пробовала людям доверять? Говорят, помогает. Не понимаю, в чем проблема. Ты любишь, он любит — ну и круто же. Наслаждайтесь! — Коля, он женится! — А тебя жаба давит? Возьми и сама выйди за него, проблем-то. — Зорькин, я тебя убью! Я не собираюсь ни за кого замуж! И Андрею я не стану говорить, что люблю его. — Все-таки, Катюха, ты дура. Вроде умница, красавица, а дура. — Коля! Убью!