Ролевка

«Когда плохо или грустно, И стало вдруг ужасно пусто Твои друзья спасут тебя, ты знаешь… И станет всё простым и светлым, Вы наберётесь пьяным ветром, Всё будет так, как ты мечтаешь…» Lumen — Друзья

При всей своей легкомысленности и жизнерадостности Роман Дмитриевич Малиновский очень любил лучшего друга в лице Андрея Павловича Жданова. Вот практически как брата. И готов был за ним в огонь, в воду и в клуб. Особенно — в клуб. Только вот Жданов последнее время в клуб ехать не хотел, зато пил по-черному, нервный какой-то стал, замкнутый, даже на шутки не реагирует. И, самое страшное, девочки его не интересовали! С одной какой-то поцеловался по-пионерски и проводил! Кошмар. Надо срочно друга спасать, только как его спасти, если он отмахивается от всех и смотреть ни на кого не желает. Ну, разве что на Катеньку свою. А Катенька доступна только в рабочее время и то, в основном, смотрит в монитор. Роман, конечно, тоже на Катеньку смотрит, но вот в толк не мог взять, что там в ней такого притягательного нашел Андрюша, аж глаз не отрывает от нее. Такие, как Катя, хороши в качестве друзей и коллег, может, в ресторане посидеть, поболтать и выпить, но вот влюбляться или хотеть с ней поразвлечься у Ромы никогда мысли не возникало. А вот Жданчик вдруг попал, да, кажется, всерьез. Только молчит, зараза, как рыба об лед и даже любимому другу ни слова не говорит, что там происходит. Ну, ничего, Малиновский и не таких раскалывал! Осталось только подойти к разговору с умом. Но Андрей заговорил сам. Внезапно. И то, что Рома услышал, повергло его в ужас. Влюбиться в Пушкареву! Нет, точно сумасшедший! Хотел посмеяться, пошутить, как обычно, но, видно, Андрею не до смеха было. Его рассказ больше напоминал исповедь. Андрей ненавидел себя за слабость, за невозможность отказаться от поцелуя. И пусть она не испытывала к нему то же, что он, она не отталкивала несчастного шефа, который терял голову от одного ее прикосновения. Андрей боялся, что рано или поздно ее терпение закончится, и тогда он не сможет даже по-дружески ее касаться. Что тогда делать будет, он не представлял. А Рома друга не узнавал. Всегда легко относившийся к редким отказам и не стеснявшийся распустить хвост перед дамами, он боялся даже подойти, что-то предложить, как-то показать свою симпатию. Ну прям ботаник-девственник. Ухаживать за дамой сердца он, конечно, и не подумал. Ни пригласить куда-то, ни открыточку-цветочек подарить... Впрочем, от цветочков и открыточек Катенька могла отказаться наотрез, пришлось признать даже Роману. Приглашать ее куда-то Андрей стеснялся, боялся, что она ответит отказом. Рома подумал-подумал и протянул мрачному Жданову телефон. — Звони, черт возьми. — Кому? — не понял Андрей. — Гере звони. Договорись с ним на обед и обрисуй ситуацию с машинами. Возьмешь с собой Катю, поедете, поговорите. Потом сможешь попробовать пригласить ее вечером составить тебе компанию за ужином. — Мне страшно, Ромка. А вдруг откажется? — Это смотря как ты попросишь. Ну, Жда-анчик, кто, если не ты?! И помни, некий Михаил Борщев, между прочим, не только шеф-повар, но еще и хозяин ресторана, к твоему счастью тянет загребущие ручонки! По словам общих знакомых, в экономике он ни в зуб ногой. Угадай, кому Катюша кинется помогать, любимому мужу или Андрею Палычу, который пару раз сдуру ее поцеловал? Где твой здоровый азарт? — Малиновский, знаешь, кто ты? — Кто? — Пойди сюда, на ушко скажу, — увесистый тычок под ребра. — Сдурел, что ли?! Жданов, ты бешеный и больной! Тебя изолировать нужно от приличных людей! — А ты ерунду не городи. Это подло, использовать людей! — А Герману ты все-таки позвони. Звони-звони, стеснительный ты наш! Потом уже началась вся эта кутерьма с чаем, Милко и фотографией, которая наповал сразила Андрея. Как-то ни сил не осталось, ни решимости слушать Рому. Девушка на фото — произведение искусства, никак не вяжущееся с привычной Катюшей. Хрупкая, как фарфоровая статуэтка, тронуть страшно, обидеть ничего не стоит, играть с такой — кощунство. А Катя умело обыграла Милко, даже до чая дошло и веселого смеха. Что, интересно, она такого сделала в мастерской? Нужно спросить. А потом Жданов сам все взял и испортил. Дурацкий темперамент! С Милко Катя не дружит, но ему и смех, и чай, и обещание продолжить. А ему? Наговорил всякого — страшно вспомнить, довел Катюшу до обморока, сам же и ловил, перепугался до безумия, услышал насмешливое «Ты сногсшибательный мужчина!». Издевается! Зато исполнилось одно из желаний: взять на руки, усадить на колени, целовать-целовать-целовать. Что за белиберду нес — стыдно вспомнить! Она не отвечала, но принимала его ласки, слабо улыбалась и не давала взглянуть в глаза. Потом и вовсе склонила голову к нему на плечо, глаза прикрыла, сказала, что ей тепло. Щемило в груди от нежности, недосып давал о себе знать, а с Катей на руках так было уютно и спокойно, что уснуть в кресле было бы делом времени. Выходить в декабрьскую вьюгу с Катей очень не хотелось, мелькала в сознании картинка о камине, диване, теплом пледе, Кате на руках. Кто-то сунул нос в кабинет и прикрыл дверь, но Андрею было все равно, а Катя, занятая выслушиванием андрюшиного бреда, не услышала. Если Кира, то Андрей — труп. Ну и пусть. Сarpe diem *, Андрей Палыч, carpe diem... Это действительно была Кира, которая набралась смелости поговорить, наконец, по душам с Андреем. Первым порывом было ворваться и начать кричать, но вдруг она поняла, что это бессмысленно. Пушкарева явно не сама кинулась к нему на шею, просто, видимо, сдалась под натиском Андрея. И почему-то не хотелось портить ему настроение криком и обвинениями. Впервые Андрей выглядел... спокойным и довольным, от него волнами исходила такая нежность, что невольно стало неловко смотреть на это. И ни капли фальши, никакой наигранности, как вначале их с Андреем отношений. Только и оставалось, что прикусить губу и пытаться сдержать слезы. Королевы не плачут, Кира! Королевы ждут своего часа. Пушкаревой рано или поздно надоест навязчивое внимание Андрея, тогда у Киры будет шанс. Наверное... А пока уйти отсюда тихонько, пока ее не видели. Подумать... нужно подумать... Обычно удавалось отбрыкаться от деловых обедов — в ограниченном пространстве машине наедине с Андреем Катя чувствовала себя крайне неуверенно. Близость за столом мешала сосредоточиться, к тому же Жданов пользовался случаем и обихаживал ее, как спутницу. И стул отодвинет, и за талию придержит, помогая усесться, и дверь машины откроет перед ней и всякое такое, что положено по этикету. Принимать это как должное получалось с большим трудом. Ладонь сжимает чуть крепче, чем нужно для того, чтобы помочь выбраться с переднего сидения, притягивает к себе чуть ближе положенного, явно обозначая свои владения, а в Полянского, целующего ей руку, кинул такой взгляд, что Кате не по себе стало. Голова кружилась. И от усталости, и от поцелуев, и от голода. Работа-работа, поесть некогда, а дома сил хватает только схватить что-нибудь по-быстрому, чтобы в животе не урчало, да завалиться спать. Наотрез отказавшись от вина, Катя давилась практически всухомятку, потому что сок у нее закончился быстро, а попросить принести еще не было возможности, все официанты куда-то подевались как назло. Разговаривали о том, о сем, делились новостями, Андрей нахваливал установленные новые машины и станки, аккуратно подбираясь к сути всего мероприятия. Тяжелую тему приостановки контракта озвучила Катя, когда все эти реверансы и словесные кружева с обеих сторон ей надоели. Объясняла так вдохновленно, что можно предложить в дополнительном соглашении по контракту, что ее собеседники не смели даже слова вставить. Получила порцию восхищения от Германа, но под взглядом Андрея он умолк. А то чуть на ужин не пригласил! У Кати сил не было, чтобы чему-то удивляться или стесняться. Но слушала она внимательно, и вполне была довольна разговором. Даже не стала препираться с Андреем по поводу оплаты счета за обед. Распрощались с Полянским, довольные результатами переговоров, Герман ушел раньше, Андрей и Катя чуть задержались. — Только без бурных проявлений радости, что все выгорело, — взмолилась Катя. — Ты почти ничего не съела из заказанного, — Андрей нахмурился. — Что-то случилось? — Все отлично, устала немного. Ты молодец. — Без тебя все прошло бы напряженнее. Кать, да ты спишь! Пойдем-ка в машину. Андрей сгреб девушку в охапку, завернул в куртку, нацепил шапку, оделся сам, торопясь, уж больно пугало катино бледное лицо. Соблазнительно мерцали мысли не возвращаться в компанию, и уставший Андрей сдался. Камин, диван, плед, Катя с чашкой какао в руках сидит в его объятиях... А, к черту эту работу, у них срочные дела! Тем более, что Кира несколько приутихла последнее время, а, значит, названивать не будет. — Можешь на меня обижаться, но в таком состоянии нельзя работать. Ты ж не бессмертный пони, — тихонько выговаривал ей Жданов. — Ты отдыхаешь хоть? — Вполне себе лошадь, оказывается, — вяло хихикнула Катя. — Отдыхаю я, когда удастся. Не беспокойся. — Значит так. Едем ко мне. И не вздумай брыкаться, ясно? — Выключи начальственный тон. Согласна. Но если усну — сам виноват. — Усну с тобой — не бей. Сто лет не пил какао перед камином! — Я ни разу. Но какао люблю и погода подходящая. Снег идет. В детстве брала книжку какую-нибудь, заворачивалась в одеяло и лезла на подоконник читать. А мама какао приносила. И так всю зиму. — А меня с подоконника гоняли. Я однажды высадил стекло случайно, чуть не выпал. Доехали быстро, повезло, что не было пробок, но Катя успела слегка задремать. Андрей не удержался, разбудил ее легким поцелуем. На улице уже темнело, снег валил так, что с трех шагов не разглядеть было. Андрей довольно улыбался, когда Катя подала ему руку, чтобы он помог ей выйти из машины и не пыталась отнять ее назад. Так, держась за руки, они и дошли до подъезда. В квартиру вошли, обнимаясь, Андрей помог Кате раздеться, подхватил ее на руки, несмотря на протесты, и утащил ее в гостиную. Запнулся в темноте обо что-то, и вместе со своей ношей полетел на диван. Катя охнула, но тут же засмеялась и с некоторым усилием спихнула с себя Андрея, который категорически не желал спихиваться. Света фонаря, заглядывающего в окно, было достаточно, чтобы рассмотреть, как горят глаза мужчины. Андрей улыбался, а потом начал целовать Катю. — Ну вот, так всегда, обещают какао, плед и камин, а на самом деле, — Катя усмехнулась, ответив на поцелуй, — какао я, видимо, не дождусь. — Плед и камин вот прямо сейчас организую, а какао придется подождать. Только поцелую тебя еще раз. Целовал долго, не торопясь, наслаждаясь процессом, позволяя себе чуть больше, чем обычно, потом пожаловался на джемпер, что, мол мешает, попросил разрешения снять его. Потом снова целовал, потому что вид Кати в футболке привел его в восторг. Потом разжег все-таки камин и принес плед. Завернул в него разомлевшую от ласк девушку и ушел варить какао. Катя снова задремала, но, когда Андрей вернулся с горячим, пахнущим ванилью и корицей, напитком, проснулась. Пили молча, сидя под одним пледом. Жданов улыбался, о чем-то думая, изредка поглядывал на Катю, у которой слипались глаза. — Совсем тебя разморило, — Андрей улыбнулся. — Давай чашку, а то обожжешься, если разольешь. — Этот божественный какао? Никогда, — зевая во весь рот, возразила Катя. Но кружку послушно отдала Андрею. Сама потянулась за поцелуем, обняла Жданова и притихла. — Спи-спи, — почти шепотом сказал Андрей, поглаживая девушку по волосам, по плечам. Его девочка устала, переговоры с Германом лишили ее последних сил. Уютно с ней вот так в обнимку. Только на диване неудобно. Его и самого разморило, хотелось уснуть с Катей. — Может, переместимся в спальню? — В кровать тащишь? — Пушкарева хихикнула. — А если изнасилую? — Я боюсь, ты уснешь раньше, чем коснешься головой подушки. Так что моя невинность в полной безопасности. — Тоже мне, девственник. Мы с пледом не против. Только мне вставать лень. — Тогда я отнесу тебя вместе с пледом. И отнес, и очки снял сам, и подоткнул заботливо плед, чтобы у Кати ноги не замерзли. Она позволила все. Андрей осторожничал, как мог, боясь спугнуть призрак хрупкого счастья. Катя — его. Только его. И он ее никому не отдаст. Особенно, когда почти заснувшая Катюша, прильнув к нему всем телом, прошептала: «Хорошо с тобой, Андрей».