(Не)много любви босяку, не ведавшему ее

Ян цеплялся за него так, что даос не мог дышать. Хватка объятий тёмного заклинателя, пока они находились в воздухе, была такой крепкой, что Синченю на мгновение показалось, будто к босяку вернулась духовная сила. Боялся упасть? Видимо, да. Во всяком случае, его страх точно был связан с этим. — Милый, если я задохнусь, то мы точно никуда не полетим. — выдохнул, Синчень в губы партнёра, слегка хрипя и обнимая его в ответ. Пока его сил хватало держать их на высоте ладони над землёй, но тем не менее… Хватка ослабла и даочжан глубоко вдохнул, поцеловав любимого в висок. Его супруг просто переживал, не стоило устраивать лекций. Поэтому мужчина просто начал набирать высоту. С А-Цин они поговорили за ужином. Та долго обнимала Яна, потом чуть ли не с кулаками кидалась на Цзыченя, но потом смирилась. Всё-таки и для неё парень был очень близким человеком. Полëт был спокойным, не быстрым. Ветер сильно трепал волосы и полы одежд, но не сносил заклинателей с мечей. Всё-таки Ян летел спиной, обнимая последователя Светлого пути. Нужно было быть осторожнее. Сели они ближе к обеду у главных ворот города. Даочжан не стал торопиться, до вечера оставалось много времени, а ему ещё стоило обойти лес перед охотой, и супруга устроить на постоялом дворе. Он должен быть в безопасности, пока Синчень занят. Чувства, что требовали оберегать спутника на пути самосовершенствования, вопили о необходимости позаботится о безопасности места, в котором он останется на ночь. Вот в нём и появились ещё пара черт от Инь — желание сокрыть скорее было присуще Сяо Яну, в то время как Синчень был не против показать всем на свете свое счастье. Но сейчас — нельзя. Слишком уязвим его партнёр. Сяо Ян шел рядом, держась за его руку, как утопающий за соломинку и Синчень не хотел этого исправлять. Не видел смысла. Сейчас они вместе и никто не сделает больно спутнику даочжана, а сам тёмный заклинатель был не в том состоянии, чтобы нападать первым. Они не распространялись вслух о том, что они супруги. Младший просто не хотел подавать голос, а старший считал, что это или очевидно, или не касается других. Узнав о том, что даочжан должен будет работать ночью, глава города предложил им приют. Он предоставил им комнату для проезжающих важных людей, убедив, что в его доме слепому ничего не угрожает. В комнате было две постели, стоящих очень близко друг к другу. На случай, если приедут два человека. Связи между проезжающими бывали разными и иногда это были супруги, а иногда и нет. В любом случае, Синчень не собирался ничего двигать или же спать раздельно с убийцей клана Чан. В городе И они научились спать и на более узкой кровати, нежели была тут. Никто из них не был любителем развалиться в постели. А теперь — тем более. Синчень бережно усадил юношу на кровати, целуя. Ян не хотел его отпускать от себя. И мужчина не знал, надо ли поддаться юноше и остаться с ним до ночи. Безумно, хотелось, однако работа не ждала. — Побудь со мной немного. Хотя бы полчаса. Я ведь потом до утра один останусь. — попросил наконец вслух спутник на пути самосовершенствования. — Что обо мне думают люди? — он не мог теперь видеть волнующее его в чужих взглядах, их поведении рядом с ним. Только Синчень мог ответить на его вопрос, и юноша надеялся, что тот не соврëт. — Я не обратил внимания. Но пальцами, как в обрезанных рукавов, в нас никто не тыкал. Скорее я ощущал сочувствие в наших собеседниках. — мужчина был так наивен, что даже не понимал, что сочувствие было скорее по отношению к даосу, нежели к парню. Зрячий со слепым возится, водит с собой… А вот Ян сразу все понял. И от этого только сильнее прильнул к заклинателю, силясь верить в то, что его любят без жалости. — Я научусь. Правда научусь. Буду совсем как зрячий, мне просто нужно больше времени! — нервно сказал он, хватая любимого человека за руку, а Синчень устало вздохнул. Кажется, страх босяка из Куйджоу потерять его никогда не исчезнет. И ему самому оставалось только ласково целовать чужие щеки, властно сминать чужие губы, жарко следить на шее и нежить живот мужа. — Даже если бы ты был прикован к одному месту слепотой, я любил бы тебя. — сказал даочжан. — Без детей и без жертв. Просто потому что ты стал мне очень дорог. — губ младшего коснулась конфета, которую осторожно схватили, после лицо босяка толкнулось в его плечо. Тяжёлое дыхание говорило о том, как ему в этот момент тяжело. Сяо Ян отправил конфету за щеку и повалил любимого на кровать. С помощью подушек и одеяла с трудом устроил себя максимально удобно. Спина болела все сильнее, совсем не готовая к тяжести двух детей, а ещё тёмный заклинатель нервничал из-за того, что у него появилось немного жира на бедрах и ягодицах. Визуально женственнее его это не делало, но он переживал, что этот жирок будет очень тяжело сгоняться с тела. И боялся, что станет шариком, как ненавистные ему торговцы, с которыми хороших воспоминаний у парня не было совсем. Одни попытки изнасиловать маленького симпатичного мальчика чего стоили. Именно с них начались его убийства… В начале случайные, во время самообороны, потом — намеренные. — У меня болит спина. С каждым днём всё сильнее. Мне скоро будет тяжело ходить. Даже тогда? — раз уж разговор зашёл об прикованности к одному месту, стоило завести его и в этом направлении… Даожчан ведь любил откровенность, которой Яну приходилось учиться почти с нуля в отношениях с Синченем. — И даже если я растолстею за беременность и стану мерзким, как богачи? — Ян не смог бы увидеть то, как сильно он жирнел, а даочжан смог бы. То, что босяк ощущал руками ему не нравилось на инстинктивном уровне! Не только из-за торговцев — он становился неповоротливым. Мог растерять многие навыки, но с животом много не потренируешься. А двое маленьких детей вряд ли дадут время и силы на восстановление формы. — Ты никогда не сможешь стать мерзким, как богач. Потому что ты — не он, и твой жирок — последствия сильного истощения организма детьми. Твое тело просто хочет иметь запас в условиях, когда силы уходят непонятно куда. Родишь и жир уйдет в тело, ты не лежебока. — эти слова успокаивали, заставляли младшего дышать гораздо спокойнее и глубже. — И мне не важно — ходишь ты, или лежишь. Я все ещё могу общаться с тобой и ощущать твою любовь через слова, жесты. — Синчень был блаженным, по мнению Яна. Только блаженный мог говорить такое, тем более ему, босяку из Куйджоу. Больше они не говорили. Когда даос уходил, на прощание они лишь поцеловались, без слов. Шуанхуа занял свое место в ножнах за спиной, Цзянцзай остался с хозяином. В этот раз они решили не меняться. Ещё одна проверка на доверие для них обоих. Как же Синчень боялся, что последователь Тëмного пути убежит… Но талисман на дверь он не повесил. Знал, что это только сильнее разозлило бы любимого. Лес был интересным, красивым, даос с удовольствием плутал по нему, изучая. К ночи, когда выходили первые мертвецы, он прекрасно ориентировался в нем. Ему было жаль, что Ян не может увидеть этой красоты, но себе он пообещал, что поможет убийце клана Чан снова биться, как бился он сам в слепом состоянии, чтобы они как раньше могли ходить на ночные охоты вместе, защищать друг друга. Но теперь прикрывать второму спину будет уже он. Сам Ян тем временем решил помедитировать. Вставать он не хотел, слишком тяжело теперь было найти удобную позу. Он сейчас даже комнату изучать не хотел, просто лежал с закрытыми глазами. Такое лежание напомнило ему совместные с даочжаном медитации и это вызвало на губах нежную, печальную улыбку. Теперь такое вряд ли повторится. Он не знал, что случится с его золотым ядром после родов. Он не исключал даже возможности своей смерти, от того и была важна клятва Синченя о том, что он будет жить после него. Хотя бы ради детей. Было интересно, на кого они будут похожи. Полностью на даочжана, или на него тоже? Ответа он не узнает, это было печально. Думать о смертельном исходе родов он не желал, поэтому думал о том, как будет заставлять мужчину искать в них черты родителей и рассказывать ему. В то, что кто-то отдаст ему или Сун Ланю глаза он не верил совершенно… Это только они с Сяо Синченем такие блаженные. Один по жизни, а другой — из-за любви. Мысли о медитациях напомнили о том, что они помогают скоротать время с пользой. Его золотому ядру скорее всего будет по боку (а может и нет, он не проверял), тёмной энергии тоже (это тоже он не проверял, а теперь стало интересно, как без духовной энергии медитация влияет на способность управлять тёмной силой), а вот сознание очистит точно, и с его постоянными нервотрёпками по поводу и без это было очень кстати. На том и порешил. Ну, а что остаётся ещё делать? Того, как вошли в комнату он не услышал, полностью отрешившись от мира. Но не смог не ощутить, как из-под него вырвали подушки, поддерживающие живот, спину и голову. Одеяло тоже забрали. — Иди отсюда! — голос, причем довольно противный. Молодой, девичий. Явно привыкший, что его слушаются все, значит какая-то важная как минимум в городе персона. Но что она здесь забыла? Ян не знал, потому стал искать рукой одеяло, без которого стало прохладно и которым хотелось прикрыть живот, чтобы на него не могли посмотреть. Его уже даже одежды не прятали. — Ишь, развалился. Что Сяо Синчень вообще с тобой возится и водится? Никчëмный слепец. Сел ему на шею. — тёмный заклинатель молчал. Не потому что не знал, что сказать, чтобы её задеть (хотя и это тоже сыграло свою роль), но и потому что в глубине души считал также. — Пошёл прочь, тебе не место рядом с ним. — его схватили за волосы и сбросили с кровати. Внутри встал ком в горле, он едва успел прикрыть живот, падая в совсем неизвестном ему месте на пол. Он даже размеры кровати не помнил, уверенный в том, что ему это не потребуется. — А ты что тут делаешь? — наконец выдавил он из себя. Что эта девчонка о себе возомнила?! Даочжан его!!! Только его, и делиться он не собирался! Даже если даочжан умрет — он вернёт его. Как призрачного генерала. Даочжан не посмеет оставить его одного*. Он чувствовал, как открылись раны в глазницах. Будет неприятно, если снова всё будет в крови. Он отстирает всё сам, честно. Но сдерживать сейчас эмоции он не только не мог, но и не желал. — Даочжан Синчень уже такой взрослый, а до сих пор без жены. — Ян поперхнулся, будь его глаза на месте — они безумно смотрели бы перед собой. — А ты ещё и ограничиваешь его, он ведь так с тобой носится, наверняка себе ничего не позволяет, он ведь такой добрый! Я много слышала о нем. Хорошо, что слухи о том что он слеп — не правда. — она явно была довольна. Послышался шорох одежд, на кровать легло тело. — Молодому телу нужно иногда испытывать близость. И я смогу ему ее дать, в отличие от тебя. — наверняка её лицо скривилось на этих словах. А у Яна внутри все бушевало. Медитация только освободила место под гнев и жажду крови. Сейчас им не мешали никакие сомнения, а тёмная сила слушалась малейшей мысли, клубясь вокруг девицы незримо для неё. Рука сжалась на Цзянцзае, что сам скользнул из рукава в руку, его мысли были созвучны мыслям молодого мужчины. — Что-что ты там сможешь ему дать? — истерично, но слабо поинтересовался он у девушки, чья судьба уже была решена. А с её стороны раздался самодовольный хмык и она провела взяв чужую руку провела ей по своим грудям, боку, после брезгливо отбрасывая от себя ладонь Яна. Его эти демонстрация и жест окончательно лишили рассудка. Даочжан был его. Он кланялся с ним в храме, принимая его и отдавая ему себя. Он клялся ему в любви и принимал в ответ любовь убийцы клана Чан. И она не имела права все разрушать! Взмах левой руки, не ведущей, но держащей меч, и на пол полились алые капли, а Цзянцзай ликовал, даже не требуя более изощренной расправы. Тёмная сила вокруг парня словно взорвалась, и, видимо, не только в этой комнате, но и в домах в городе. Но босяк из Куйджоу этого не заметил. Сейчас все его существо стремилось к даосу в светлых одеждах, из-за которого он снова убил человека. — Прости, прости… — пролепетал одними губами он и поплëлся туда, где он ощущал скопление силы, свойственной местам с ходячими мертвецами. Он намеренно уплотнил это место своими усилиями и стал идти, постоянно натыкаясь за что-то, но уверенно направляясь к выходу из города. Меч за ним волочился по земле, по щекам лились слёзы — на Яна накатило осознание того, что у него только что снова пытались отнять то, чему не было цены в его душе. Его пытались лишить его души! Отнять даочжана! Босяка из Куйчжоу назвали ничтожеством! А если даочжан так же считает? Этот страх каждый раз накатывал волнами, и сейчас шёл через кровь из глазниц. Она была черной. Левая рука, которая держала меч во время убийства, опустилась на живот. Не мог Ян правой сейчас касаться их с Синченем детей, она касалась грязной плоти девушки, что намеревалась осквернить его мужчину собой, она собиралась влезть в их супружескую постель, вышвырнув его из неё за волосы!!! В городе многие смотрели на него, но оцепенение, сковавшее их, не давало бросится к слепому с лицом в черной жидкости и с мечом в крови. Тот натыкался на какие-то лавки, отталкивался от них, но когда он приблизился к городским воротам, за которыми скрылся Сяо Синчень несколько часов назад, в его сторону бросилась фигура в белом, подхватившая почти падающее тело, окружное мраком. Тени оплели ноги даочжана как щупальца и не давали сдвинуться с места. — Прости, прости, я убил… Я убил её! — несколько человек слышали исповедь Яна, те, кого оцепенение застало недалеко от ворот. — Она хотела отнять тебя у меня… Она хотела занять мое место в твоей постели и в твоей жизни! — Яна била истерика. В ней чётко ощущалась примесь того самого безумия, о котором накануне думал мужчина. Тот уже жалел, что пришел сюда. — Она сказала, что я для тебя обуза… Что ты из жалости возишься со мной! — голос сел после этих слов и дальше парень громко шептал, пачкая лицо даочжана черной кровью. — Сказала, что место рядом с тобой не должно мне принадлежать. Она права? Ответь мне! Я должен знать! Не ври мне, никогда не ври! Ни о любви, ни о других чувствах… — Синчень ощущал дрожь партнёра на пути самосовершенствования и опустился с ним на землю, устраивая на коленях любимого, продолжая обнимать и укладывая его на свою грудь. Он взял перемазанное кровью лицо и поцеловал его. Нежно-нежно, как только мог нежнее, стараясь передать всю искренность своих чувств. Его собственные глаза слезились, но соль его слез не могла сравниться с привкусом крови на языке. — Я никогда не врал тебе. Ни при первой встрече, ни когда лечил тебя, ни когда первый раз поцеловал, ни потом, ни на свадьбе, ни разу… Ни в чувствах, ни в любви. Не переживай об этом, я только твой. — выдохнул он так, что слышал только Ян, но его дыхание даже не думало успокаиваться. — Усыпи меня. Я не могу успокоиться, я хочу убить всех в этом городе просто за то, что она жила среди них. — Ян уткнулся в его грудь лицом. Рука с мечом дрожала, пытаясь поднять непосильную ношу, три сердца в босяке неугомонно стучали и Синчень выполнил просьбу партнёра, лишая его сознания. Так же, как всегда делал ранее, если видел, что Яну плохо. Но сейчас почему-то надеялся, что этого не потребуется. Оцепенение спало с города. Даже пламя фонарей, оказывается, застыло по желанию Сяо Яна. Тёмная сила пропала, становясь снова простыми тенями, что для заклинателей, что для простых людей. Люди стали стягиваться к даочжану требуя объяснений, но тот отмахнулся, с трудом удерживая любимого на руках вместе с его мечом и направляясь к дому, где, как понял мужчина, должен был быть труп. Так оно и было. Глава города выбежал в ужасе из дома, он твердил о убитой дочери, а Синчень нахмурился. Ему не нравилась эта история, но он хотел разобраться в ней до конца. — Я поговорю с её душой и постараюсь узнать, что произошло. Я мог бы поверить на слово супругу, — на этих словах глава города перестал дышать, — но хочу знать что подтолкнуло вашу дочь на то, чтобы выталкивать калеку из постели, я уже молчу об остальных подробностях. — монах перехватил удобнее любимого человека и его клинок, заходя в дом. Теперь он не выпустит его из рук, раз его надежда на безопасность супруга рассыпалась в пыль таким варварским способом. — Разве это не тёмный путь? — ужаснулся глава города. — Эта техника активно используется кланом Цзян**, но меня ей научила моя наставница. Так что даже если это и он, то он безопасен и для души, и для заклинателя. Правда, моя ци вряд ли проводила бы этот ритуал спокойно, будь он тёмным. — Синчень прошел в дом и отправился к вещам девушки в гостевой спальне. Тело полностью обнаженной девушки на кровати пересекала глубокая кровавая полоса, идущая через упругую грудь и плечо к животу. Рана была явно нанесена одним движением, не очень аккуратным, торопливым. Очень похоже на всплеск эмоций в слабом теле. Душа девчонки потрясла Синченя чуждыми для него чувствами. Гордыня, эгоизм, желание иметь все самое лучшее, избалованность, отношение к людям, как к скоту. И Синчень выделялся из этого скота, став красивой игрушкой, которую хотели получить. Девушка даже не рассматривала вариант, в котором ей могли отказать. Слепой юноша был небольшим препятствием в её глазах, которое такая как она должна была легко устранить. Ей думалось, что слепой просто пользуется Синченем, она даже его имя узнать не удосужилась! От тех слов, что она говорила А-Яну, даочжана чуть не вывернуло. Не только от тех, что были сказаны вслух. Его всегда подташнивало от оскорблений и унижений, но в таком количестве по отношению к его партнёру они были ещё тошнотворнее. Сцена, в которой девушка, желая унизить слепого, провела его рукой по совершенному, как казалось девице, телу, завершила дело и даоса вырвало желчью. Он едва успел подставить рукав. Пол и без того будет в крови, а ханьфу стирать в любом случае надо. Добавлять забот хозяевам дома Синчень не хотел не смотря ни на что. На него самого были устремлены несколько пар глаз, ожидая вердикта даоса. А тот молчал, понимая, что не знает, что сказать. Правда пугала его самого. Ещё никогда ему не казалось наказание убийством недостаточным. «Это нормально, малыш Сяо. Ты ничего не должен никому, кроме тех, перед кем ты клялся в чем-то.» Баошань Саньжэнь решила вмешаться с высоты своей горы и Синченю стало легче. Она была права. Всегда права, и её авторитет помог избавиться ото всех сомнений, что сейчас сковывали его. Теперь он мог с чистой совестью сказать полную правду этим людям, аккуратно обнимая любимого человека. — Что вы можете сказать? — спросил торговец, звавший Синченя в этот город. Глава города явно боялся услышать ответ. — То, что мне впервые кажется, что мой супруг обошёлся с кем-то мягко. — сказал даочжан. Это осознание было для него самого шоком. Но он желал признать свои чувства. А как иначе он примет чувства Сяо Яна? — Душа этой девушки черна и в ней не ощущаются светлые чувства. Она делит людей на кошельков, скот и игрушки, никого не любит. Уверена, что все что есть в этом мире её, скот должен ей повиноваться, кошельки баловать ее, а игрушки падать в её руки. — Синченя снова начало подташнивать. — Мой супруг нестабилен духовно. Проведённый им несколько месяцев назад ритуал усугубил его состояние, поэтому я не хотел оставлять его в городе И и взял с собой сюда. Он отдал свое зрение ненавистному человеку ради того, чтобы я видел своими глазами, которые я отдал тому несколько лет назад. Я стараюсь исцелить его душу, но иногда срабатывают рычаги, которые перекрывают все мои усилия. Так случилось в этот раз. Она надавила своими словами на эти рычаги. Я удивлен, что Ян ограничился только одним ударом меча. Видимо, ещё пытался держать себя в руках. — Синчень закусил губу, анализ этого инцидента давался ему тяжело, его итоги ему безумно не нравились, но они словно вычищали гной из свежевскрытой раны. Он начинал чуть лучше понимать природу срывов своего спутника на пути самосовершенствования, теперь он лучше понимал, что необходимо делать для их предотвращения. — Мой супруг неважно себя чувствует после ритуала. Ему нужен покой, поэтому он даже не пытался узнать комнату в которой он находится. Лежал в той позе, в которую я помог ему лечь. Она словами пыталась выгнать его из кровати. Это нарушает и его права, как свободного человека, и законы гостеприимства, и границы его личного пространства. Потом за волосы сбросила с кровати. — Синчень крепче обнял любимого, аккуратно гладя живот, на который едва не пришелся удар. Даже в такой момент его партнёр думал об их детях. — Это оскорбление, особенно в рядах заклинателей, к которым относимся мы с А-Яном. К тому же, это была наша с ним кровать, и она заняла его место не по праву. Я отбивал поклоны и клялся в верности своему супругу. В некоторых районах страны за такой проступок, какой сделала эта девушка, выгоняют из города в лапы нечисти. Я сам видел это, ещё до того, как стал слеп. — одно дело добровольная супружеская неверность, а другое — насильственная попытка влезть в отношения супругов. — Она хотела возлечь со мной на ложе, о чем красноречиво сказала словами и показала жестом моему супругу. Она провела его ладонью по своему телу. — его снова едва не вырвало, он помнил, как же Ян-Ян пренебрежительно относился к утехам в весёлых домах и о его рассказах о том, что по своей воле он туда не ходил, предпочитая справляться рукой. И Синчень внутренне ощущал, что парня пытались насиловать в детстве, и не раз. И не только мужчины. Ещё один спусковой крючок. Конечно Яну сорвало бы крышу, для него наверняка это было воспоминаниями о прошлом и страхом того, что даос поддастся там, где Ян с боем вырывался. — Для него, как для моего супруга, это было невыносимо, это даже она поняла. — горло жгло, хотелось пить, но ему самому было необходимо договорить. — Быстрая безболезненная смерть — даже не наказание. Скорее избавление. Для этого мира. — выдохнул он под конец, потом очистил подолом одежд Цзянцзай от крови, вернул его в ножны и закрепил их рядом с Шуанхуа, связывая их лентой. Потом перехватил любимого на руках удобнее и понес прочь из комнаты. В ней ночевать он не смог бы ни при каком условии. Все молчали, расступившись перед даосом. Казалось, тот знал ещё больше, чем сказал, но не говорил этого. Но это не их дело, раз об этом не упомянули. Однако если это заставляло известного своими справедливостью и милосердием оправдать убийцу, пусть и мужа, значит это действительно было весомо. Высок был его авторитет… Синчень донес любимого до постоялого двора, взял комнатку с кроватью, попросил привести в неё горячей воды для мытья и для стирки за дополнительную плату и скрылся за дверью. Его преследовали от дома главы города до самого двора отдельные люди, смотря на них с Яном как на чудо. Хотя для них это так и было. Остаток ночи даочжан провел рядом с супругом, что теперь спал, а не находился без сознания. А сам стирал их вещи. Спутника на пути самосовершенствования он омыл в горячей воде, смыл черную кровь… Синчень когда-то давно слышал о том, что, если заклинатель хочет вытолкнуть из себя что-то плохое, его кровь чернеет. Судя по всему, этот случай был из таких. И А-Ян действительно хотел сдержать свои злые порывы. — Спасибо… — едва слышно прошептал он в чужие губы, когда вещи были развешены для сушки, и сам он лег к юноше, что мгновенно прильнул к нему. Даос проверил состояние супруга и с удивлением заметил, что ядро больше не подъедает его силы, стараясь подпитать детей. Это означало, что его партнёр сам нашел источник духовной энергии. Ну, как казалось мужчине. Об этом стоило поговорить. Сон быстро поглотил его, измотанного бессонными сутками. Уже занимался рассвет, но он только засыпал. Если проснется к вечеру — придется снова оставаться тут. Но его это мало заботило *многочисленные повторы подразумевают сумбурность мыслей СЯ, их скорость ** у меня это так, хотя, как я поняла, ее придумал Усянь. /знает канон по фандомвики и фанфикам :D/