(Не)много любви босяку, не ведавшему ее

Сяо Ян проснулся от голода, ощущая приятное родное тепло под щекой и ласковые пальцы на шее, гладящие его за ушком и вдоль линии роста волос. Открывать глаза совсем не хотелось, тем более свет был приглушенный, как в городе И. Ян специально прикрывал плотной тканью часть окна так, чтобы по утрам ему не хотелось никого убивать, пока он лежал в объятиях даочжана. Ткань пропускала свет, но не позволяла ему быть раздражающим. — Ты проснулся, — констатировал факт мужчина под ним, отчего босяк, слышавший, как в груди спутника на пути самосовершенствования зарождаются любимые нотки, млел. — Ты ведь не выгонишь меня с себя? Или нам пора уходить? — мальчишка в нем не хотел расставаться с любимой игрушкой и выползать на холод из-под одеяла. — Нет, что ты. Просто надо поесть. И хотелось бы узнать, почему мы не могли отправиться за Сун Ланем вместе, если тебе так необходимо было его найти, — Синчень спустился рукой под одеяло и прошелся по позвоночнику супруга, срывая шумный выдох с его губ. — Ты ведь все сам знаешь. Но сорвал своим появлением, — немного нервно сказал Ян, не желая прямо говорить о том, что хотел сделать. А если даочжан не одобрил бы? Да наверняка не одобрил бы! Не хотелось раньше времени выдавать некоторые козыри, за которые можно и по шапке получить. — Нет, не знаю. И очень опечален тем, что ты не хочешь мне ничего говорить, - голос звучал расстроенно, но так, словно этого ожидали. — Где вся твоя ци? Я ощущаю золотое ядро в тебе, но нет ни одного потока. Живот впал, но обтягивает что-то округлое. Ты точно в порядке? Нет никакого проклятия? — Ян похолодел, не зная, что сказать. Но говорить было так рано... он собирался молчать до последнего. — Ничего страшного, сладкий, я в порядке. Никаких проклятий. Только моя любовь к тебе, честно-честно, — он не соврал. Теперь с ним все впорядке. Даочжан рядом с ним, он не проклят, а живот... живот — последствие его всепоглощающей любви к супругу и страха потерять его ответные чувства. Он был готов даже на суррогат, только бы не потерять... — Ты не хочешь мне ничего рассказать? — перебил его мысли Синчень. Он хмурился, это было ощутимо, но убийца клана Чан, жмурясь, отрицательно помотал головой. Нет, ничего. Разве что... — Я тебя так люблю... что угодно ради тебя сделаю, — сказал он наивным детским голоском, который часто веселил старшего заклинателя. Но сейчас мужчина только вздохнул и продолжил обнимать спутника на пути самосовершенствования. — Я тоже тебя очень люблю, Ян-Ян. Прошу, когда решишься рассказать мне о том, что происходит, — говори. Сразу. Я ведь волнуюсь, — даос зарылся в чужие волосы и стал перебирать их. В комнату вошёл кто-то. Поступь была не знакома тёмному заклинателю, это была не поступь А-Цин и тем более не поступь супруга, что лежал рядом. Но на постоялых дворах не было принято вламываться. А-Ян сел на постели, до этого он ещё не открывал глаз и прикрывался краем одеяла ниже пояса, а также укрывал грудь мужа. Но теперь веки пришлось разлепить, и босяк шокировано заметил знакомые до последней трещины стены, земляной пол, любимое окно, у которого он стоял по вечерам, рассматривая звëзды. И в знакомом дверном проёме стоял Сун Лань, оскверняя одним своим присутствием их с Синченем и Слепышкой дом. — Ты в курсе, что следует стучаться и просить разрешения, прежде чем вламываться в чужие комнаты? Особенно в комнаты супругов утром? — солнце еще не было в зените, судя по свету из окна. — Давно не получал? — прямо за Цзычэнем в дерево косяка впился нож, неведомо откуда взявшийся в руках Яна. Лезвие почти отрезало кусочек чужого уха. Что поделать, в своем доме и в постели со своим даочжаном он желал быть один и был готов оберегать их совместное времяпровождение любыми путями. Только Слепышка имела право быть рядом, но у нее хватало ума не трогать их, пока они были наедине. — А-Ян... — хотел поругать супруга Синчень, но потом понял — не за что. Он сам тоже не был рад тому, что их прервали, и поэтому даос умолк, садясь рядом и прикрывая уязвимого без ци любимого одеялом, которое тот щедро отдал ему. — А-Ян, думаю, такому поведению нашего знакомого есть свое обоснование, — да, знакомого. Потому что отношения Яна и Сун Ланя даже дружескими нельзя назвать. Да и сам он после произошедшего три года назад несколько недоверчиво относился ко второму даосу. — О, я жду его, и если я не решу, что оно достаточно весомо, чтобы врываться к нам в спальню, — даочжан Цзычэнь еще несколько дней не сможет ходить. И это будет сугубо из уважения к вашей старой дружбе, — парень явно был недоволен тем, что даже теперь его даочжан выгораживает этого человека. Тот, видимо, понял, что юношу задели эти слова, и на скулу опустился поцелуй, а тело обвили руки мужчины, стараясь успокоить и показать, что всё происходящее никак не влияет на его любовь к босяку. — Там, у ворот, мертвец ходит. Он не кидается на людей, но шепчет его имя, — Лань ткнул пальцем в Яна, а тот возмутился, но второго ножа на месте не было, а супруг остановил его порыв недовольства укусом в шею. — Синчень, почему ты отнял у меня Фусюэ? Я бы не пришел, если бы мог его убить сам. — Ты бы обязательно попробовал спровоцировать Ян-Яна на дуэль. Но ему сейчас не стоит сражаться. Спасибо за предупреждение, но в следующий раз стучи и говори оттуда, нам было бы неприятно, если бы ты нас прервал в чем-то... важном. Но даже из-за того, что ты прервал наш разговор, я уже не настроен благодарить тебя, — Сяо Синчень встал, не стесняясь своего тела, под недовольное шипение супруга, который побежал прикрывать красоту, а в итоге сам был прикрыт нижними одеждами, а после и ханьфу. И это все — в поцелуе, который заставил юношу выпасть из реальности и не сопротивляться. А после немного расфокусировано смотреть на улыбающегося ему Синченя, одевающегося спиной к вторженцу. Ян совсем не понимал, что с ним делал его даочжан. Он теперь так присмирел под его рукой и от его любви... — А-Ян, приведи в порядок волосы, нельзя ходить перед посторонними с неубранными, ты забыл? — ласковый голос вывел парня из ступора, и тот торопливо стал собираться, еще и заклинателю помог. А Сун Лань в это время пораженно наблюдал за ними, пытаясь понять, когда и где жизнь повернулась к нему настолько неприятным местом, что объект его интереса заботится об убийце и не стесняется целовать его, одевать, и ласково зовет его Ян-Яном. Его жизнь никогда больше не станет прежней... и почему он решил остаться с Синченем? Для него это было как в тумане. — Даочжан, идём, — сказал наконец босяк из Куйчжоу, вытаскивая нож из дверного косяка и убирая в рукав к Цзянцзаю. Хотя, скорее всего, меч им не понадобиться. Темный путь не требует духовной энергии заклинателя и оружия. В этом его преимущество и его опасность. Но в крайнем случае — рядом будет Синчень. Он не даст попасть в беду. Ян был в этом уверен. — Жду рассказа, как я умудрился проспать дорогу до дома. — Нечего рассказывать. На мечах прилетели. Я нес тебя, Сун Лань — А-Цин. Она показывала нам двоим дорогу, — Ян замер и пораженно посмотрел на своего партнёра, потом грубо прижал его к стене, царапая зубами чужую шею, срывая с губ монаха стон. — Идиот... какой же идиот... — последователь Тёмного пути бил рукой в стенку рядом с чужой головой, с трудом сдерживаясь, чтобы не обрубить сейчас сухожилия на ногах даочжана, чтобы он никогда больше не мог на меч встать. — А если бы ты упал! Это же так ненадёжно!!! Почему нельзя было дойти пешком! — его попытался было одернуть Цзычэнь, но получил ножом по щеке, как когда-то Ян — Шуанхуа. — Только притронься к нему, и я тебя на куски порежу! — прорычал он, удерживаемый на месте уже даочжаном. Ну или страхом за него. — Как ты позволил ему это? Самоубийцы гуевы! — Сяо Ян втолкнул любимого человека в спальню, захлопнул её и, прилепив талисман, спешно написанный собственной кровью, ушел из дома искать Слепышку и того мертвеца. Бумажка не давала заклинателю выйти, Сун Лань никак не смог бы ему помочь, а у парня было огромное желание убить кого-нибудь. Увы, А-Цин не нашлась. Мертвяк, как оказалось, пришел искать последователя темного пути, проникнувшись к тому симпатией. Хотя, скорее просто привязавшись к нему за год постоянного управления во время самосовершенствования. Его Ян и уничтожил с особой жестокостью. Потому что его даочжан не должен рисковать жизнью по пустякам! Там было два дня пути, а он!.. Босяк из Куйчжоу, усевшись на землю, стукнул по ней кулаками. Ну вот почему он это сделал? Будто бы его спутник на пути самосовершенствования без ци не мог преодолевать пути. Преодолевал же до этого? Ему наоборот после встречи с Синченем словно глоток сил дали! Так почему? Со спины к нему подбежала А-Цин и потянула за плечи на себя. Она тяжело дышала после долгого бега, а ещё ей было страшно в лесу. — Что ты сделал с даочжаном? Почему он не может выйти из комнаты? — она дергала его за плечо, чтобы парень встал. А еще для того, чтобы не думать о том, сколько здесь мертвецов, и о том, что один сегодня вышел. Ей не рассказывали про Путь Яна, берегли еë, поэтому девушке было так страшно. Синчень не убивал с таким рвением нечисть, он работал чисто, не оставляя вокруг кровавое месиво! Заметив то, в чем поляна и руки юноши, она вскрикнула, еще раз огляделась и стала только сильнее кричать, в полном ужасе. — Угомонись уже, — босяк зажал ей грязными руками рот, хватая за запястья второй ладонью. — Иначе я сейчас орать начну, а они добавят, - из леса вышли новые мертвецы, полностью подконтрольные Сяо Яну. — Какого гуя вы полетели на мечах? Что, ноги у всех отсохли? Или вам всем настолько плевать на даочжана, что можно доверять ему, слепому, лететь с бессознательным телом на большой высоте? Он мог погибнуть! Кто вообще надоумил вас на это? — юноша выглядел полубезумно, в глазах был страх вперемешку с непониманием и болью. Девчушка брыкалась в его руках, в ужасе смотря по сторонам, из-за зажатого рта она не могла говорить, а крики утихли под давлением босяка. Грудь только активнее вздымалась вверх и вниз, такой А-Ян ей не был знаком настолько близко. Она знала только полубезумного собственника, что кидался на всех, кто смотрел на его даочжана больше положенных нескольких секунд. Но по отношению к ней его безумие не направлялось ни разу. Наконец она затихла, а рука позволила ей говорить, смещаясь на горло. И А-Цин не была уверена, что её не задушат в случае чего. — Даочжан сам предложил. Сун Лань был не рад этой затее, но он согласился, а я не могла отказаться, потому что должна была показывать дорогу. Наш даочжан сказал, что боится твоей новой болезни и поэтому хочет скорее вернуться домой. И мы ведь... мы ведь туда тоже прилетели, А-Ян. Он чуть с ума не сошел без тебя. В тот день, когда ты убежал, он вечером пошел в лес отдать тебе ужин, надеялся, что ты там. А когда не нашел — стал обходить весь город, постучался в каждую дверь, меня чуть ли не под каждый куст просил заглянуть. Мне кажется, я теперь каждую канаву в округе до ближайших деревень знаю. Он неделю искал тебя везде, потом несколько дней вообще из дома не выходил и ничего не ел, только твой меч в руках держал. А потом во дворе учился летать на двух мечах сразу. И ни разу не падал! Кружил по двору, натыкался на что-то, но не падал. И просил меня полететь с ним и быть его глазами. У него были такие отчаяние и решимость на лице написаны, что я не могла ему отказать! — А-Цин дышала, как загнанный зверь, смотря на Яна. Он выглядел сейчас безумно зло. Потом босяк из Куйчжоу оттолкнулся от девушки, чуть придушив её этим действием, и стал вызывать по одному мертвецов, одного за другим кромсая на мелкие кусочки, пока не оставался голый скелет. Когда из семи подошедших мертвецов осталось трое, он рухнул на колени, и Цзянцзай упал из окровавленных рук. Плечи обмякли, но Ян не падал. Слепышка подползла к нему, пытаясь понять, что происходит, но, оказавшись ближе, поняла — «брат» плакал. И, пересиливая отвращение и страх, она кинулась обнимать его, чтобы поддержать. — Мы летели низко. И в любой момент были готовы опуститься. Не волнуйся ты так, всë уже в прошлом. Он цел, ты здоров, всё в порядке, — попробовала А-Цин успокоить юношу, гладя его по волосам и крепко обнимая. Ян молчал, только всхлипы и были слышны. На памяти молодой девушки он никогда не плакал и оттого это звучало еще... весомее. Через несколько минут заклинатель дрожащей рукой нашарил на земле Цзянцзай и встал, не отгоняя девушку, но и не обнимая, не зовя. Из последних сил удерживая клинок остриём над землей, он медленно двинулся к реке. Надо было помыться. Юноша был весь в ошметках плоти мертвецов, и разило от него знатно. Да и девушка знатно вымазалась во всем этом. Холодная вода отрезвляла, как и мокрая, липнущая к телу одежда. Идти в город больше было не в чем. Идти в одних нижних одеждах, что чудом не пропитались грязью, тоже было бы глупо, потому он помылся полностью и постирал все свои вещи. Потом выслушает лекции даочжана о том, что он слаб и должен беречь здоровье. Хватит с него. Простуда — не сломанная шея. Однако воспоминания о животе заставили его оторваться от Слепышки, что хотела пойти с ним, но все еще возилась со стиркой верхних одежд. Он стал идти быстрее, согреваясь, на рынке спешно купил флакон масла для жарки и вошел в похоронный дом. — Пошёл вон отсюда, — бросил Ян Цзычэню, что все еще пытался открыть дверь, а сам без помех вошел внутрь, не тревожа лист бумаги. Уставший Синчень сидел на полу около двери. Судя по всему, он тоже пытался вырваться, но ему это не удалось. Парень видел, что его спутник на пути самосовершенствования очень сильно переживал. И сейчас подскочил убедиться, что это он, Ян, и в том, что он цел. — Раздевайся и на кровать, — бросил тёмный заклинатель супругу, и скинув мокрые, холодные одежды с тела, забрался на кровать. Синчень явно не очень понимал, что происходило, и пошел в сторону постели, оттолкнувшись от двери рукой. Комнату он знал наизусть, как и дом. Во дворе и городе он ориентировался хуже. — Ян-Ян, что произошло? — спросил несколько неловко даочжан, развязывая одежды и завораживающе медленно снимая их, оставляя у постели. Если бы босяк не был уверен в обратном, он подумал бы, что его супруг — проститутка, которой заказали откровенный танец с раздеванием. В общем-то, почти все движения святоши ему казались чем-то... совсем не повседневным. — Тебе мало того, что я испытываю страх, что тебя уведут, ты ещё и жизнью своей рисковать удумал? — прошипел в ответ юноша, резко притягивая мужчину на свои колени, раздвинув чужие. Тело к телу, кожа к коже... — А если бы ты не удержался на мече? — за словами последовал болезненный укус в плечо. До крови. Её быстро слизал юркий язычок. А после еще, и еще... — Я не знаю, сколько людей я бы убил, если бы ты упал. Я же просил дождаться, зачем ты бросился за мной? Еще несколько дней и я пришел бы к тебе! — Ян уже не плакал, глаза не были безумными. Он лишь отчаянно оставлял следы на теле любимого, обновляя отметины, почти сошедшие на нет на почти идеальном теле мужчины. На нем самом ещё оставались маленькие шрамики, но некому было их искать и любоваться ими. — Тише... — даочжан пальцами закопался в чужие волосы, аккуратно вытащив заколку и ленту из волос любимого человека. Ему было больно, порой неприятно, но он не мешал спутнику на тропе самосовершенствования. Знал, что если не дать ему всего этого — он будет ещё больше сомневаться в том, что он любим. И никакие поклоны в храмах не помогут, что говорить о рисках. — Если бы мы не сделали этого, ты бы долго болел. Цзычэнь сказал, что когда его позвали лечить тебя в первый раз, он едва вытащил тебя с того света и не оставил умирать только из-за моей вышивки на твоем ханьфу и заколки, которую я при нем купил когда-то. Он искал меня, и ты мог ему помочь. Когда вы прибыли в ту таверну, ты снова заболевал, а что было бы дальше? Ночью я остановил болезнь, но долгая дорога снова её пробудила бы. Лучше было рискнуть. На двух любящих друг друга и нас с тобой мечах полёт гораздо безопаснее, чем на одном. И я в начале тренировался в комнате, потом во дворе, — Синчень беззвучно вскрикнул от нового укуса, у кадыка. Говорить было больно. — Если бы ты звал меня — этого бы не было. Талисман делился бы с тобой моей ци, и ты бы не так тяжело болел, — он прервал истязание себя, чувствуя свое тело сплошным синяком. Теперь была его очередь показывать свой страх потерять родного человека. Первые же несколько укусов сорвали болезненные всхлипы с губ партнёра. Без ци его болевой порог стал ниже, и Синчень сделался нежнее, оставляя только засосы и синяки. Любимый слегка затих, и его повалили на кровать, укладывая на подушки. Даос остался на чужих бедрах, одной рукой лаская парня, потом проходя по плечу и предплечью левой руки, к обрубку пальца, но ему помешало что-то в чужих руках. На ощупь он понял — флакон. След вокруг горлышка уточнял, какое у него содержимое. — Скучал? — мягко, даже заботливо сказал Сяо Синчень, хотя в словах и слышался риторический вопрос. На него ответили кивком, который даочжан не увидел, но ощутил по тому, как дернулось тело под ним. — Ты отдашься мне? — со стороны старшего раздался тихий смешок, и губы Яна накрыли чужие. Ответ ведь был сказан еще до возвращения домой. — Мне подготовиться самому, или мой муж хочет взять всë в свои руки? — игриво поинтересовался мужчина, за что его шлепнули пониже спины свободной рукой. Вторая, с флаконом, выпуталась из чужой хватки. — Не смей... — Ян покалеченной конечностью погладил половинки супруга и слегка надавил пальцами на его вход, пробуя. Потом открыл масло и случайно пролил часть на поясницу спутника на пути самосовершенствования. По коже Синченя прошлись мурашки, а когда по маслу скользнули пальцы парня и провели дорожку до его ануса, с губ сорвался тихий стон. С супругом даос становился несдержанным и очень чувствительным. Последователь Тëмного пути довольно поцеловал любимого в кадык и стал проталкивать густое, стекающее по коже масло пальцем вглубь сильного, податливого только для него, тела. А-Ян хотел быть осторожным с тем, кого любил. Это их первый раз в такой раскладке, и не хотелось оплошать. Хотя изначально это должно было стать наказанием Синченя за то, что он заставил парня волноваться. И за то, что тот притащил своего дружка к ним в дом. Но сейчас приоритеты сместились. Что взять с даочжана? Он отдал свои глаза ближнему и не жалел об этом. Ян не был уверен, что жалеет и сейчас. Так что говорить про его жажду защитить любимого человека? Мало что остановило бы его, если бы жизни партнёра что-то угрожало. В этом босяк из Куйчжоу был уверен. — Пообещай мне, что даже если я буду умирать, ты не попытаешься отдать свою жизнь в обмен на мою. Пообещай, что будешь жить, — потребовал парень, лбом и носом прижавшись к чужим. Он закрыл свои глаза, чтобы не пытаться судорожно найти то, чего нет. Чужие глаза. Их нет на лице мужчины. Но они там появятся. Сяо Ян пообещал себе это. А свои обещания он выполнял. — Не могу, — сказали ему в ответ, и парень отчаянно толкнулся двумя пальцами внутрь. — Почему? Почему ты не можешь просто жить? Моя жизнь не настолько ценна! — разговорами он пытался и отвлечь от своих действий в чужом тылу, и затронуть то, что его действительно волновало. — Для меня она ценна. Зачем мне нужна будет жизнь, в которой нет смысла? Зачем, если я не смогу защитить и спасти самое дорогое, что у меня есть? — спросил мужчина, помогая пальцам легкими движениями навстречу. Было пока не очень приятно, но Синчень понимал, что даже если ему вообще не понравится быть принимающим, он всë равно будет позволять меняться местами, потому что это не только физическая близость, но и обнажение душ. И его трогало то, как его «маленький убийца и злюка» нежен и старается не причинить ему боли. Даочжан сейчас отдавал ему свою невинность и ни капли не жалел. Потому что это сделает их еще чуточку ближе. — Если у тебя будет еще один смысл жизни, ты останешься ради него жить? — юноша широко распахнул глаза, смотря на слегка впавший живот, обтягивающий новый внутренний орган. — Частичка меня? — он практически раскрывал свой секрет, но Синчень ведь наивный и может не понять, не свяжет факты, и всё еще какое-то время будет в секрете. — Если бы это было возможно, — мужчина вздохнул и уткнулся лицом в подушку у чужой головы, слегка выгнувшись в спине для удобства любимого. И тот, шумно выдохнув, стал тщательнее растягивать дорогого для себя человека и искать положение, в котором ему будет хорошо. — Ради тебя я сделаю невозможное, — «Уже почти сделал. Только подожди», додумал Ян, а после положил любимого на спину, садясь между его ног и приподнимая бедра ближе к своей и чужой груди. Синчень был готов его принять, остались всего пара действий. Масло было размазано по органу Яна, и головка была приставлена к чужому входу. Босяк хотел входить аккуратно, бережно, только вот даочжану он об этом не сказал. Потому у того были другие планы, и он разом насадился на член мужа, закрывая рот ладонью. Судя по тому, как сильно ноги сжали его нижние ребра, он явно не хотел, чтобы в нем сейчас двигались, поэтому юноша едва-едва склонился к чужой груди, выцеловывая на ней узор за узором. Только бы отвлечь. После такого ни о каком наказании в голову даже не приходило. Синчень несколько минут лежал, словно смотря в потолок. Одна рука прикрывала рот, другая держалась за запястье любимого человека, сжимая его до синяков. Яну было больно, но он не мешал спутнику привыкать. Ещё когда они только начали привязывать друг друга к себе с помощью болезненных способов они договорились: пока вслух не сказана просьба все прекратить — они продолжают. Даже у их мазохизма есть свои границы. — Начинай, — наконец сказал даочжан и отпустил чужое запястье. Его орган был вялым, Ян от волнения тоже слегка обмяк, но ласки Синченя и яростные поцелуи быстро вернули желание плоти у обоих. Даос умел возбуждаться от одних только ласк для своего партнёра, но босяк никогда не отставал от него. Ни в попытках сделать хорошо руками, ни в возбуждаемости от одной мысли о том, что он делает. Толчки становились активнее, жестче, пока наконец не стали выбивать из ласкового ветерка стоны удовольствия и легкие всхлипы. Для его спутника на пути самосовершенствования это было лучшей наградой за все мучения, за каждую секунду страха, что он окажется плох для любимого. В конце концов Синчень вцепился в чужую руку, положил её на свой орган, и Ян-Ян без намеков не только начал ласкать чужой член, доводя их обоих до разрядки, но и, стянув зубами повязку с глаз партнёра, стал целовать его веки, языком слегка раздвигая их. Оргазм накрыл обоих оглушающей волной. Из-за напряжения в начале всего процесса они оба кончили так бурно, что второго захода совсем не хотелось. Сяо Ян выскользнул из дорогого ему существа, ложась рядом с ним и укрывая одеялом, а после, зацеловав еще немного чужие веки, лёг рядом, совсем спокойный, словно шёлковый. Тело приятно болело после чужих попыток показать уровень значимости парня для мужчины, в мыслях была некая легкость, а за дверью послышались удаляющиеся шаги. Чьи-то последние надежды рассыпались, как песок.