Контракты Назира: Убить Юнги

Дорога Чимина уже давно не ведёт его в тёплые пески Эльсвейра. Она ведёт его куда угодно, но не в тепло: Виндхельм, Морфал, Вайтран, и теперь мокрый, вонючий, пропахший канализацией и рыбой Рифтен. Возле границ Сиродила на юге Скайрима красочно и тепло, а старый город Рифтен почему-то вызывает сплошное уныние, несмотря на постоянно снующих торгашей, карманников, кузнецов и рыбаков. Те каждый день выходят рыбачить в озеро, Чимин выучил их график наизусть, потому что наблюдает за одним конкретным. Тёмное братство передало ему свиток с именем и координатами: Юнги, Рифтен, и больше Чимин ничего не знал. Найти «Юнги» в Рифтене оказалось сложно: он в Рифтене и не живёт, работает только, отсыпаясь за пределами города в крошечном селе, пять домов от силы, а внутри дома не оказалось ничего дорогого, только хлеб, эль, рыба, пара рубах и запасные сапоги. Кому мог насолить Юнги настолько, что его заказали Тёмному братству, оплатив баснословную сумму авансом, Чимину остается только гадать, и он гадает об этом, изучая Юнги издалека. Каджиты в Рифтене персонажи нечастые, редкие гости, но Рифтен уникален тем, что никто не обращает на тебя никакого внимания, только если кошелек у тебя пухлый и ты настроен покупать. Но чем больше времени здесь проводит Чимин, замечает, что Юнги выделяется: для рыбака его тело тонкое, невысокое, а кожа не становится темнее под солнцем, она бледная. Возможно, он полукровка. Это единственное, что отличает Юнги от серой массы других рыбаков, а Чимин всё ещё не понимает, кто мог желать Юнги смерти. Это не то, о чём должен думать убийца из братства, и эта мысль крутится где-то на подкорке, основная — как выполнить свою работу лучше, чище, ярче и тише. Золотые кошачьи глаза сверлят озеро. Сидя на пристани, откуда отплывают лодки в самую рань, Чимину кажется, что день пришёл: он знает о Юнги достаточно, чтобы выполнить работу и вернуться домой, в хвойные леса Фолкрита. — Эй, каджит! Чимин оборачивается, его окликает басистый голос. На него смотрит молодой парень с выразительным лицом, в доспехах из кожи, луком за спиной и тонким мечом на бедре. Его глаза вытянутые, а кожа загорелая, поведение диковатое — лесной эльф. Чимин кивает ему. — Приторговываешь? — смеётся босмер, и Чимин наигранно, но естественно улыбаясь, мотает головой. — Нет, дорогой, сегодня без лунного сахара. Спроси в Рифтене у аргониан. — Да я не ищу, — отмахивается босмер, — а так… Шучу. Чимин приподнимает брови, выражение его лица становится разочарованным в совершенной глупости всех, кто знает, чем грешна его раса. Он отворачивается обратно лицом к озеру, цепким взглядом сверля лодку Юнги, видя, как он пакует сети и удочку. Чимин поднимается с пристани, отряхивается и уходит на ферму, где заночевал. Пришло время переодеваться в красно-чёрное. Беззвучно проникнув в квартиру Юнги посреди ночи, Чимин тихо прикрывает дверь, которую он же предварительно и смазал. Присев на корточки, выставив клинок вместо отмычки, Чимин крадется к кровати. Для него это не больше, чем очередное убийство, и он, замахиваясь над одеялом клинком, вовремя останавливается. Потому что под одеялом, визуально набитым, совершенно точно никого нет. Чимин резко сдергивает одеяло с постели. Юнги здесь нет, хотя Юнги и не выходил из дома. Кошачьи глаза Чимина щурятся, он принюхивается, но не слышит запаха; чуткие уши не улавливают ничего в этом доме. Дом совершенно пустой, хотя он, первоклассный наёмник, обошёл его от и до, узнав, что Юнги мог покинуть своё крошечное жилище только из одной двери. Чимин осознаёт, в какой ситуации оказался, только когда слышит резкий звук натягивающейся тетивы. — Кого ищешь, каджит? Чимин перестает дышать, хотя и так дышал поверхностно, но эта иллюзия, что если ты не двигаешься и не вдыхаешь, не издаёшь ни звука, не означает, что острая стрела исчезнет и перестанет угрожать вынести мозги прямо на деревянную стену. Чимин сглатывает, не до конца понимая, что именно произошло, и как его слух и обоняние упустили человека рядом. Человека, что всё время был в этом доме. Человека с оружием. Человека, который ждал его. — Юнги. Я бы сказал, что ошибся домом. Ловко перебирая нотками голоса, Чимин идеально имитирует, что всё в порядке, и он правда не впервой в такой ситуации. Ему уже угрожали стрелой, но только это было на открытых полях боя, не в доме, который он изучил от и до. Сейчас — сплошная тревога, хвост хочет нервно дёргаться. Чимин не был бы убийцей из Тёмного братства, если бы не мог контролировать собственную задницу. — Поднимись. И повернись. Медленно. Чимин слышит, как Юнги делает шаг назад, половица тонко скрипит под его небольшим весом. Подняв обе руки, всё ещё сжимая короткий клинок, Чимин поворачивается, как ему приказал Юнги — медленно, неторопливо переступая, но внутри разгоняясь до скорости рыси, готовясь уворачиваться и нападать. Лук менее выгодное оружие в замкнутом пространстве, но Чимин всё равно не нападает, даже зная, что его кинжал прочнее тонкой деревянной дуги. От Юнги веет опасностью. Повернувшись к нему лицом, Чимин видит это в тёмных, отдающих красным глазах. Это не та опасность, которую он видит каждый день в лицах своих братьев и сестёр, что-то другое. Более тихое, пустое, не злое. Осторожное и жестокое. — Ты поймал меня, — Чимин улыбается, внутренне содрогаясь от вида стрелы, чётко направленной в лицо. — Что будем делать? Извинения не принимаешь? Юнги бросает короткий взгляд на клинок. Слишком быстро, чтобы успеть что-то сделать. Чимин выбирает не двигаться, ожидать, даже если они оба будут ждать всю ночь, у Юнги в итоге устанет рука натягивать тетиву, и он опустит лук. Его запястье дрогнет, и это будет момент, когда Юнги проиграет, поэтому Чимин улыбается. А Юнги знает это, его губы нервно поджаты. — Кто заказал меня? — спрашивает Юнги, делая ещё один шаг назад. — Что, даже обнажёнкой? — Чимин играет надбровной дугой, говорит мягко и вежливо, голос вибрирует в трахее по-кошачьи. — Если бы я знал, дорогой друг, — Давно Тёмному братству не оставляют имён? — Только тех, с кем нам нужно познакомиться. Нам не нужны имена заказчиков. Они узнают о выполненной работе и без весточки. Чимин видит, что рука у Юнги начинает слабеть, стрела опускается чуть ниже. Это его ошибка, выбрать такое оружие для переговоров и защиты собственной жизни, они оба знают, что здесь всё решено заранее. — Мы не сможем стоять так всю ночь, — кивает Чимин, намекая на лук. — Я попробую, — Юнги говорит тихо, уже устало: держать лук так долго тяжелее, чем тонкий кинжал. — Рыбак, умеющий стрелять? Что я не успел о тебе узнать? Юнги хмыкает, его руки вздрагивают, но стрела остается направленной чётко в Чимина. — Так много всего. Они стоят и смотрят, Чимин не понимает, почему Юнги не стреляет, если способен так тихо подобраться к каджиту. В его доме нет трофеев, нет шкур, он не охотник, так откуда умение обращаться с луком? Эта странность не дает Чимину напасть первым, он выбирает оборонительную позицию, к Юнги нужно подойти вплотную, успеть это сделать до того, как из колчана вырвется ещё одна стрела. Лук в руках Юнги дрожит, а у Чимина на теле просто шевелится шерсть, шевелятся усы на морде, колючий язык пересыхает во рту, и каждое случайное движение уже кажется фатальным. До тех пор, пока Чимин не замечает: у Юнги подгибается локоть. Всё происходит на рефлексах — Чимин бросает в него нож. Стрела срывается, Чимин успевает упасть чуть в сторону, Юнги вздыхает резко и шумно от испуга и удивления, и Чимин ликующе показывает клыки, видя, как Юнги распластывается на полу — лёгкая жертва. За секунду до того, как выпустить когти, он замечает блеск в рукаве Юнги, и только кошачье зрение спасает его от того, чтобы не быть порезанным. Он хватает Юнги за запястье. В его руке зажат тонкий клинок, больше похожий на шпильку для взлома. Чимин выбивает её, и ему бы достать своё оружие, но с Юнги нет секунды на перевооружение, его нужно убить своими руками прямо сейчас. Стоит Чимину отвлечься на звон падающего ножа, острая боль прошивает его руку, его режет что-то такое же тонкое — нож во втором рукаве. — Ах ты крыса рифтенская! Бой перерастает в рукопашную, они катаются по полу, перехватывая руки друг друга. Юнги отпихивает от себя когти, он борется слишком уверенно для тщедушного на вид рыбака, но у Чимина не хватает спокойствия и рассудка анализировать, кто такой Юнги на самом деле. Возможно, он сам когда-то был в братстве, и теперь Астрид решила убрать его. Для Чимина — обычная работа, почему-то затягивающаяся и становящаяся опасной. Он замахивается рукой, целясь прямо в глаза. Юнги вскрикивает от боли. Когти глубоко входят в щеку, скулу, бровь, рвут кожу, но проходят мимо глаза — Чимин замахивается во второй раз, и Юнги под ним исчезает меньше, чем за секунду. Огромные глаза Чимина смотрят в пустоту, он не понимает, что его скидывают с себя, что он падает на пол, что запах Юнги пропадает, от него нет ни звука, ни картинки, Юнги будто растворяется в воздухе, и только тело помнит, как сильно его пихнули в сторону. Озарение находит на Чимина вместе с ужасом — каким-то образом Юнги становится невидимым. — Даже если ты невидимка, — рявкает Чимин, подскакивая на ноги и вооружаясь, вырвав из стены свой клинок, — ты не выйдешь из дома, не открыв дверь! И перекрывает вход, бросается к двери, животным блестящим взглядом осматриваясь. Он должен как-то увидеть его: даже если это было зелье невидимости, очень странное зелье, то оно даёт тень, лёгкий мираж, дымку. Зелье не скрывает запах, не скрывает звук, а чуткие уши Чимина не замечают совершенно ничего, будто Юнги вовсе исчез из этого мира, но так не бывает. Ничто не исчезает в никуда. — Готов поспорить, ты и невидимым не можешь быть вечно, — тяжело дышит Чимин, говоря громко, надеясь, что уши уловят хотя бы то место, откуда звук отскакивает. Но в доме такого места нет, в доме всё тихо, и Чимин на пробу резко проводит клинком по воздуху, уповая уже на удачу, не логику и здравый смысл. Никто не говорил ему, что Юнги может становиться невидимым, никто не подозревал, что Юнги может защитить себя, этот заказ обрастает налипающей на него грязью, и впервые в жизни Чимин действительно чувствует, что может вернуться домой с пустыми руками. Вместо воплей Юнги Чимин слышит вопли на улице, и он замирает, вскидывает голову, яростно вслушиваясь в то, что происходит. Все кричат, визжат, бегут кони, слышен звук падающих деревьев. — Что за чертовщина… — ругается про себя Чимин, не переставая оглядывать пустую комнату. Раньше, чем невидимость Юнги спадает, чем Чимин замечает хоть кого-то, он слышит треск крыши дома, слышит шум гигантских крыльев. Дракон напал на Рифтен, дракон напал на это село, дракон поливает огнём дома, и от Чимина не остаётся ничего, кроме пустоты, идеальной тишины в голове, взгляда прямо в рушащуюся крышу. Он видит острый хвост, слышит рёв, видит пламя и заражённые им деревянные балки. Ты не успеваешь задуматься о том, что умираешь — это просто случается так резко, без единого слова ругани с языка. Горящая крыша обрушивается на Чимина, и последнее, что он чувствует в своей жизни, это жгучую боль в бедре.

***

Когда Чимин приходит в себя, он не торопится открывать глаза, сразу понимая, что руки его связаны, а обожжённое бедро приятно холодит в контрасте с тем, как жгло, когда крыша обрушилась под драконьим пламенем. Он слышит разговоры, а его мозг, шокированный обмороком и болью, готовностью умереть под лапами дракона прямо в доме Юнги, натренирован годами изнурительной работы в Тёмном братстве. Чимин знает, нельзя привлекать внимание к себе сразу. Сперва нужно слушать. — …он просто исполнитель… — Нельзя держать его здесь, — женский голос звучит низко и тяжело, ещё тяжелее, чем уже знакомый голос Юнги. Чимин едва не выдаёт себя: его брови слегка хмурятся, а пересохшие губы приоткрываются. Юнги вытащил его оттуда, никто другой не мог этого сделать. Чимин не верит в добродушие людей и их порядочность: Юнги сделал это для чего-то, и Чимин точно знает, для чего именно. — Мы не узнаем заказчика. И мы не убийцы, Шиён, — шипит Юнги. В его голосе много боли. — Чёрт, осторожнее. — Тебе нужно было сразу звать кого-то из нас, а не ныть сейчас. Ты забыл, что случилось с Суа? Суа. Чимин помнит её. Это был контракт, который не дошёл до него, а так хотелось — столько бы заработал. В его слегка помутненном рассудке молнией проносится мысль о том, как схожи эти контракты были: Суа, Рифтен, ничем непримечательная женщина. Юнги, Рифтен — ничем непримечательный мужчина. Чимин начинает нервно потеть, или он потеет из-за ожога, или из-за того, как здесь душно и пахнет влагой, сыростью, грязью, нет ни единого дуновения ветра, будто они в глухой пещере. Он приоткрывает один глаз, его кошачье зрение идеально видит в темноте, и он видит не землю, не острые камни пещеры, а обтесанные, выложенные. До него доходит — канализация. — Нет, — шепчет Юнги, — я думал, справлюсь сам. — Думал, — передразнивает его Шиён. Они были готовы, они ждали убийц, Чимин слушает и анализирует, и ситуация эта становится всё более жуткой, единственное утешает, что «они», кем бы ни были — не убийцы, и он всё ещё жив. Его спасли от дракона, вытащили из-под завала и даже обработали ожог. Чимин приоткрывает и второй глаз, рассматривая подранную штанину: на бедре, с которого сошла вся шерсть, лежит приличный слой мази. — Я вижу, что ты пришёл в себя. Шиён точно обращается к нему, больше нет смысла прикидываться спящим. Чимин поднимает голову и видит Юнги с нового ракурса: чуть снизу вверх, сидящим на стуле перед девушкой, которая дошивает его рваные раны на лице. Сейчас Чимину становится почти жалко Юнги: лицо его симпатичное, теперь навсегда запомнит следы когтей каджита. — Прости, — Чимин слабо пожимает плечами, говоря даже искренне. — Я думал, тебе не придётся жить с этим. Они смотрят с Юнги в глаза друг друга. Здесь, в полутьме, Чимин ещё ярче видит в лице Юнги данмерские корни: выразительный острый взгляд, красноватый оттенок глаз, белоснежно-холодная кожа и чуть зауженные уши. Это едва заметно, но Чимин замечает. — Хотя, ты же можешь становиться невидимым по своему желанию. Шрамы не проблема? На этот раз оборачивается Шиён, так резко, что Юнги издаёт нечленораздельный звук от боли — нитка дёргается под его кожей. Шиён сверлит Чимина взглядом, он хвостом чувствует, узнал то, что не должен был, но попал в самую точку. — Что он знает? — выпаливает Шиён, поднимаясь, оставляя иглу висеть на нитке. — Ничего, — поспешно отвечает Чимин. — Кроме того, что его зовут Юнги и он из Рифтена. — Тёмное братство не дает никакой информации наёмникам, — бурчит Юнги. — Шиён, просто зашей меня. — А какой информацией я должен обладать? — Чимин подается чуть вперёд. — Слишком любопытный, каджит. — Как и все они, — раздаётся ещё один голос. Подняв голову, покрутив ей, Чимин понимает, что сидит в баре. За стойкой стоит бармен, мужчина средних лет, а за одним из столов сидит женщина, на вид ещё более суровая, чем Шиён. А в другой, обернувшейся в плащ, Чимин узнает ту, кого однажды приглашали в братство — она меняет лица. И тут до него доходит, доходит таким озарением, что он выдыхает вслух: — Гильдия воров. — Добро пожаловать, — снова выдыхает Юнги, пока Шиён затягивает на его лице узел. — Неуютненько тут у вас. Чимин позволяет себе хорошо оглянуться. Это место — та ещё дыра, но и вряд ли его бы, пленника, тащили бы прямо к сокровищнице. Чимин слышал, что сокровищница эта почти пустая: у Гильдии в последнее время целая куча проблем, и всё равно, никому из братства не приходилось здесь бывать. Память у Чимина практически фотографическая, он подмечает какую-то дверь, потенциальные выходы, и вальяжно разваливается, расставив ноги. Потому что знает: у гильдии воров убийство под запретом. Не их тема. Даже несмотря на то, какими опасными способностями обладает Юнги, он не добил каджита из братства. — Скажи спасибо, что мы не швырнули тебя в яму к злокрысам, — огрызается Шиён. — Леди, вы такая напряжённая, — язвит Чимин в ответ. — Я всего-то выполнял свою работу. Так же, как выполняете её вы, когда обчищаете дома здешних. — Ну ты сравнил, пиздец, — говорит Юнги, и тут же ойкает, потому что Шиён отрывает нитку от последнего шва. — Можно понежнее? — Я могу поработать с твоим лицом за тысячу золотых, мой хороший, — отзывается из тени девушка в плаще, скульптор лиц. — Галатил, да я даже за возвращение своей девственности не отдам тысячу золотых, — пыхтит Юнги в ответ. — А как же скидка для своих? Чимин прыскает. — Тогда две тысячи золотых, — парирует Галатил. — Хватит! Шиён резко разворачивает стул, со стуком ставит его обратно на пол, так, чтобы сесть лицом к Чимину. — Вы забыли, что здесь происходит? Нам наружу нельзя выходить больше, а вы за лицо торгуетесь? — У полукровки симпатичное лицо, между прочим, — Чимин хихикает. — Можно и поторговаться. По реакции Юнги он понимает, что тот действительно полукровка. За несколько минут в канализации, Чимин узнаёт о гильдии больше, чем мог бы узнать кто-либо. Эти придурки совсем не умеют скрываться. Конечно, речь не о Шиён. Она, злая валькирия, садится напротив, широко расставив ноги. Упирается локтями в колени, склоняется ниже. Чимин бы легко мог ударить её по лицу когтями, если бы руки не были связаны, но вряд ли бы это раздосадовало Шиён так же сильно, как Юнги: у неё на лице много мелких шрамов, самый крупный — на пухлых губах. В Скайриме ни один воин не ходит без шрамов. Шиён выглядит так, будто когда-то её лицо прошлось по куче мелких камушков. Но, чёрт, она ещё красивее, чем Юнги. — У вас все в гильдии как на подбор? — Чимин игриво улыбается уголком губы. — Не уходи от темы, — одёргивает его Шиён. — Ты хоть какую-то ценность из себя представляешь? — Обидно, вообще-то, — Чимин так же наигранно опускает уголки губ вниз. Ему нравится бесить их, а ещё это лучший способ показать, что ты совсем не боишься, даже если слегка да. — Хоть что-то о заказчике? — Я же сказал, — он выдыхает слегка раздражённо, вынужденный повторять всё по кругу. — Тёмное братство не интересуется именем заказчиков. У меня был свиток с именем этого красавчика. Что я мог поделать, если за его похороны уже заплатили? Юнги нервно зачёсывает волосы назад. Чимин в темноте разглядывает его бритые виски, аккуратный профиль. Эти шрамы на лице, свежезашитые раны, так Юнги не идут. Он берёт со стола зелье и, набирая его в ладонь, промакивает швы. — Значит будешь торчать здесь, — агрессивно бросает Шиён, поднимаясь с места. — Прямо здесь? — удивляется Чимин. — Возле барной стойки? Чтобы какой-нибудь криворучка мне на голову эль вылил? Шиён игнорирует, а Юнги что-то бухтит сам с собой. — Я за Дами, — Шиён привлекает внимание Юнги сильным хлопком по плечу. — Справишься с одним каджитом? — Будь осторожна. Шиён хватает лук, крепит его за спиной вместе с колчаном стрел. С каких пор все в гильдии такие нихуя себе лучники? Чимин смотрит на то, как Шиён набрасывает на себя плащ, а Юнги неторопливо закручивает зелье. На его лице капли зелёной жидкости, пахнет голубым горноцветом и мотыльковой крапивой. Чимин улыбается усталому Юнги, выглядящему совершенно разбито, разочарованно, но, как кажется Чимину, заинтересованно. — И что мне с тобой делать? — Всё, что хочешь, — томно выдыхает Чимин.

***

Под всё, что хочешь, он имел в виду точно не это. — Эй! — орёт Чимин, мощно ударяя ладонью по решётке. — Я тебе что, волк плешивый, в клетке торчать?! — Не знаю, — ехидничает Юнги, — как по мне — идеальное место для тебя. — Да я выберусь, да я тебя!... — У тебя что, ведро уже полное? — у Юнги отлично получается корчить жалостливую рожу. — Кисе поменять лоточек? Чимин попал. Он ненавидит быть взаперти. Он вырос в огромном, свободном мире. И его бесит, что этот карапуз-воришка откровенно издевается, доминирует над ним. Таких, как Чимин, нельзя загонять в угол. И Чимин бы злился, плевался ядом, но эти же люди, удерживающие его за решёткой, поставили вместе с едой у решетки пару зелий: от боли и заживляющее. Чимин пытался убить Юнги, а Юнги, мягкотелый тюфяк, добить его не может. Чимин знал о кодексе гильдии воров, но сейчас он персонально бесится с того, что Юнги, вообще-то, мог бы показать свои яйца и бросить под горящим домом. Закатывая глаза, Чимин берёт еду. Ему нужно быть в форме, потому что при любой удобной возможности он рванёт отсюда, попутно прихватив голову Юнги в качестве доказательства, что работа выполнена. Грязно, криво, но всё же выполнена. Астрид не предупреждала, что это ребята из гильдии. Какими бы слабаками они ни были, они знают много далеко не-базовых правил осторожности, и каждый, кто проходит мимо решетки, обходит небольшую клетку Чимина по дуге. Его досмотрели, когда он был без сознания. Не осталось ни одной отмычки, обувь, наручи и перчатки предусмотрительно сняты вовсе — Чимин будто бы голый, но его резюме заполнено не только красивыми трупами. Он попадал в разные ситуации. И он уже понимает, спустя сотню таких, когда его хотят убить, а когда нет. Но он не помнит, когда его жертва могла становиться невидимой.

***

— Так значит, ты полукровка? Это не первый раз, когда Чимин берёт инициативу и подаёт голос. Юнги, для жертвы убийства, весьма себе сговорчивый. Понаблюдав за ним долгие сутки, отоспавшись вдоволь, Чимин понял, что ужасно скучно сидеть молча. В гильдии все болтливые, но Юнги, в отличие от всех, заперт в канализации точно так же, как Чимин. И Чимин в некотором роде чувствует своё превосходство. Даже если ему не удалось убить Юнги, он точно смог запереть его под землёй, заставил оглядываться и нервно спать, только когда кто-то из коллег по воровскому ремеслу не отдыхает, пересчитывая добычу. — Как догадался? — спрашивает Юнги, приваливаясь к стене напротив. В его руках зелёное хрустящее яблоко. — Природная проницательность, — наигранно-самовлюбленно тянет Чимин, взмахивая кистью. Он сидит на полу, вытянув уже не такую уж и больную ногу. — Ты выбрался из горящего дома без единого ожога. У меня везде шерсть подпалило, а ты, смотри — красотка. Юнги коротко смеётся. Чимин до сих пор в шоке, что Юнги не держит на него зла или обиды. Хотя, все в Скайриме такие — все понимают, что твоя жизнь если и стоит чего-то, то сумма эта прописана в контракте у наёмников. — Что ты ещё можешь? — спрашивает Чимин. — Что в тебе от данмера? Магия? — Нет, с магией всё туго, — на удивление честно отвечает Юнги. Чимин ему, конечно же, не верит. — Бледная кожа, сам видишь. — Ага. Ещё? — Уши немного. — И ростом не вышел, — пытается поддеть Чимин. Юнги же игнорирует. — Глаза на свету отдают красным. Гибкий от природы. — Не такой уж и гибкий. — А? — Я с тобой на полу уже покувыркался, — Чимин вкладывает во фразу двусмысленные интонации. — Не такой уж и гибкий. А Юнги снова игнорирует. Этот парень просто непробиваемый. Настоящий эльф. — Да и всё в общем-то, — Юнги призадумывается, бросая взгляд куда-то в сторону. — Я не встречал полукровок. Насколько помню, люди неохотно трахают данмеров. Откуда ты? — Из Виндхельма. И ты просто, видимо, не жил там. Люди очень охотно трахают данмерок, — голос Юнги всё ещё равнодушный, а Чимин надеялся, что нащупал какую-то больную точку. — Мама — мер? — Да, — кивает Юнги и снова звонко откусывает яблоко. — Отец человек. Не то чтобы я его близко знал. Да и мать не то чтобы близко знал. — А как ты оказался в Рифтене? — подаётся вперёд Чимин, уже откровенно заинтересованный. Полукровки и правда встречались ему не так часто. В Скайриме все расисты — никто не стремился смешивать кровь. — Как ты думаешь, насколько паршиво было жить в Виндхельме, будучи наполовину данмером? — Не очень весело, — Чимин, хорошо читающий людей, не видит, говорит это Юнги с печалью или буднично. — Там меня пытались убить чаще, чем изнасиловать, — Юнги вздыхает, как будто мечтательно, и Чимин не понимает, что происходит в голове этого полуэльфа. — Когда я стал постарше, меня перевели в другой приют, на другом конце Скайрима. Так я оказался в Рифтене. Мне нравится Рифтен. Тепло. — Не думал о возвращении в Моровинд? — Там я буду чужаком, — пожимает плечом Юнги, улыбаясь. — Я ребёнок Скайрима. Пусть и данмер наполовину. Скайрим давно не для нордов. Да и Моровинд уже не для данмеров. — Солстхейм? — Эта пустыня? — кривит губы Юнги. — Ни за что. — А почему гильдия воров? — Что ещё делать сироте в городе, где у него никого нет, кроме сумасшедшей тётки в приюте? Я начал воровать раньше, чем доучился читать и писать. История Юнги весьма печальная, но говорит он о ней так буднично, будто она не имеет никакого значения. Это не поддельное безразличие — Чимин такое считывает легко. Юнги действительно плевать на своё детство. Чимин щурится, разглядывая ладное тело Юнги с головы до ног. У него идеальное телосложение, чтобы пробираться в незапертые окна и двери: он небольшой, худой, компактный, и вместе с тем сильный — все меры сильнее обычных людей. Сбежать отсюда будет тяжело, если этот остроухий будет постоянно глазеть и болтать о жизни. — А ты? — спрашивает Юнги, тоже присаживаясь, напротив. Их разделяет решётка и метр расстояния. — Как оказался в братстве? — Я путешествовал с караваном. Какой-то плешивый имперец подумал, что сможет ограбить нас. У него не получилось, но он ранил мою сестру. Чтобы оплатить её лечение, служительницы храма Кинарет попросили у нас пожертвование. — Разве они не лечат за бесплатно? — Только если ты имперец, — и тут Чимин не может сдержать отвращения в голосе. — Я взял работёнку у управителя Вайтрана. После неё понял, что когтями я заработаю намного больше, чем торгуя скумой. — Возможно я даже видел твой караван, — задумчиво тянет Юнги. — Как раз был в Вайтране, и какой-то караван стоял почти у самых ворот. Чимин замирает, уставившись на Юнги. Он не помнит, что было много лет назад, но Скайрим крошечный, они действительно могли едва не пересечься. От этой мысли идея убить Юнги становится ещё более странной: Чимин привык убивать незнакомцев, ничего не значащих людей, а тут перед ним уже целый человек. С историей, интересным стечением обстоятельство, член братской компании воров — на такого тяжело поднять руку. Чимин снова замирает взглядом на его свежих шрамах на лице, и снова становится неловко. Он приоткрывает рот, чтобы снова извиниться за оставленные раны, но вовремя прикусывает язык. Это его работа. И выполняй он её лучше, не сидел бы сейчас за решёткой, а Юнги бы не остался со шрамами. Юнги бы вообще не остался бы здесь.

***

Чимин просыпается от громкого, низкого баса. Его крошечная клетка с каждым днём становится всё более неуютной: начиная от отсутствия места для размяться, заканчивая запахом ведра и периодически пробегающими мышами, как будто он не блядский кот. Чимин ненавидит просыпаться спонтанно, вне своих родных циклов сна, и почти злобно щурясь, он вглядывается в темноту. Этот бас он слышал тут уже и раньше, эхом. И этот бас звучал очень знакомо. Когда он видит того самого босмера, что встретил у озера, Чимин ощущает ещё большее желание убить его немедленно: из-за шутки про наркотики и из-за того, что разбудил. — Эй, ты, подобие разумного существа! — весьма вежливо окликает его Чимин, а он, в свою очередь, откликается. — Ой, простите, я вас разбу?... — глаза лесного эльфа становятся большими. — О, ты же тот самый!... — Да-да, торговец скумой, — огрызается Чимин. От злости он хватает руками решётку. Очень крепко. Как будто может её открыть. А он пытался. Босмер бодро подходит к нему с такой улыбкой, что Чимин даже забывает, за что собирался на него орать. — Это тебя за что? За скуму? — Это что, по-твоему, похоже на городскую тюрьму? Нет, попытался убить одного из них, — пожимает плечами сонный Чимин. — Ого! А кого? — Юнги. Маленький, сердитый на вид, но очень милый. — Он один из главных здесь, — задумчиво тянет босмер. — Не на того ты полез, каджит. Один из главных, значит. Неплохо. — Ну что поделать… Он и Шиён — высокооплачиваемые кадры, — на пробу бросает Чимин. — Да, Шиён тоже крутая, так обращается с мечом, ты знаешь? И Дами. С этими тремя лучше не связываться. — А кто эта Дами? — уже очень дружелюбно спрашивает Чимин. — Не видел её ни разу здесь. — Она эксперт в магии разрушения, — босмер приваливается к решётке, лицом к лицу к Чимину. — Учила меня паре приёмов. — Здорово, — улыбается Чимин. Этот босмер — простой как пять бронзовых монеток. — А ты кто вообще? — Тэхён? — Что здесь делаешь? — Меня завербовали, — Тэхён приподнимает бровь. — Я украл кольцо прямо с рынка, посреди дня. — Зачем? — Чимин улыбается, но непонимающе хмурится. — Да не знаю… Предложили. Я не отказался. Я путешествую, для меня это в новинку. После того, как меня чуть не казнили в Хелгене, я по-другому начал смотреть на жизнь. — Оу, — это максимум сочувствия, которое Чимин может из себя выдавить. Но он смотрит на Тэхёна, долго смотрит, и у него в голове крутятся какие-то шестеренки. Очень громко крутятся. — Постой, ты сказал Хелген? — Ну да, — Тэхён разворачивается спиной, приваливается ею к решётке. — Деревня, дракон на неё напал. — Да, да, я слышал… И ты выбрался? — Ну да, — Тэхён чешет своё острое ухо. — Я даже мочканул этого дракона потом. — Ты?... Ты что? У Чимина шестерёнки встают на место с таким хрустом, что он резко выпрямляется, и хрустит вполне себе реально позвоночник. Он, как и все, слышал рёв Седобородых с гор, они звали Довакина. И сейчас перед ним стоит этот басящий босмер, с очевидными странностями, выживший в Хелгене. Много кто прикидывается Довакином, но Чимин давно понял, что милосердная Матушка — мать всего тёмного братства — не просто так привела его сюда. Именно за этим контрактом. Причина, почему это произошло, возможно, стоит прямо перед Чимином. Тэхён открывает рот, чтобы, очевидно, начать свою отличную историю, Чимин навостряет уши, как кто-то зовёт босмера: — Тэхён! — Прости, каджит, надо идти. Чимин понимающе кивает. Он найдёт ответы и сам. — Можешь звать меня Чимин. — Свидимся, Чимин, — подмигивает Тэхён. Уходя, он отчитывает норда, что некультурно есть салат в присутствии лесного эльфа. Более странного Довакина этот мир не мог произвести.

***

Покачиваясь, Чимин слушает, как Юнги перебирает пальцами по струнам лютни. Шиён поёт песню, от которой слёзы наворачиваются на глаза. Чимин провёл в этой канализации сам уже не знает, сколько времени. Без солнца ему кажется, что он начал сходить с ума. И может, это такая психологическая пытка, специально созданная для членов тёмного братства, развести их на эмоции и сожаление заточением, печальной музыкой. Но Юнги тоже не выходит под солнце всё это время, и для них обоих — убийцы и жертвы — дни переплелись друг с другом, спутались. Чимин знает достаточно о верховной троице гильдии, он знает о заправляющем деньгами, он знает здесь всех, но его копчик и хвост болит от сидения на камне, и больше всего Чимин хочет выйти на улицу. Вдохнуть нормальный, свежий воздух. Размять ноги, подточить когти. Сомкнуть глаза под звёздами и открытым небом, уснуть, слушая шелест трав. Голос Шиён пробирает до нутра: — …Провожая в дорогу, из которой я никогда не вернусь, жди – не жди, никогда не вернусь… Чимин кивает в такт, интуитивно подпевая песне, которую он слышит впервые. Это не заезженные песни бардов в кабаках, это не бродяги напевают свои истории, это история настоящих воинов, которым нет места. Гильдия воров не должна быть такой. Они должны быть забавными дурачками, обчищающими карманы. Но за это время, Чимин узнал, что погибшая Суа была первой любовью Шиён. И ему никогда так сильно не хотелось бросить всё, чем он занимается. Шиён и Юнги поют по ней — мёртвой подруге, а Чимину стыдно поднимать голову, смотреть им в глаза. Психологическая пытка это или нет, но Чимин опасно балансирует на признании, что никогда он больше в руки нож не возьмёт. Он кивает, а мысль в голове сдерживает — Юнги его жертва, контракт оплачен, это не по правилам — опустить руки и бросить своё задание. От тёмного братства не сбежишь, и если не Чимин убьёт Юнги — гуманно, полюбовно — то кто-то другой, попутно прихватив в Обливион одну кошачью шкуру. Юнги нужно убить первым делом, как только клетка откроется. У Чимина полный сумбур в голове из-за отсутствия солнечного света, и он не представляет, как убить существо, способное становиться невидимым. — Так как именно ты стал невидимым тогда? — спрашивает Чимин, когда Юнги откладывает лютню, а Шиён вливает в себя эль. — А я стал невидимым? — Юнги звучит ехидно. — Точно не я потерял зрение, значит, ты стал невидимым. — А ты точно не потерял зрение? — Да что ты вопросом на вопрос, как торгующийся каджит! — недовольно восклицает Чимин и, болезненно выдыхая, поднимается на ноги. Он отсидел и отлежал себе всё, что мог. По ощущениям, в канализации он торчит уже больше недели. — Какой сейчас день? — 20 число Огня очага, — отвечает Шиён, потому что Юнги смотрит на неё, выжидая. Он тоже не знает, какой сегодня день. — Это сколько я тут взаперти?... — Чимин, будто бы смирившись, загибает пальцы. — Пятнадцать дней? — Наверное, — Юнги растирает свои плечи. — Будем сидеть здесь до тех пор, пока кто-то из братства не заявится за тобой. — У нас нет сроков исполнения контракта, — обречённо вздыхает Чимин, прислоняясь лбом к решётке. — Они могут прийти и через год. — Будем надеяться, что придут раньше, — заявляет Шиён, хлопнув себя по бёдрам. — Я пойду. Ведите себя хорошо. Чимин провожает её взглядом. На Шиён очень тёмный плащ, на бедре — короткий меч, точно такой же у неё за спиной. Ему интересно, насколько хорошо она владеет холодным оружием. Успеет ли она прибить его, если он снова замахнётся когтями на Юнги? — Так что там по поводу невидимости? — возвращается к теме Чимин. — Как ты это сделал? Что это за магия? — Я говорил, что не владею магией. — Ага, а у меня три хвоста. Я всё равно взаперти и вряд ли вы меня выпустите живым. Рассказывай. Юнги хмурится. — С чего ты взял, что мы тебя не выпустим живым? — Посуди сам, — Чимин разводит руками. — Я здесь уже больше двух недель. В вонючей вашей дыре. Если ты выпустишь меня — я тут же попытаюсь убить тебя и сбежать. А от того, что не вижу солнечного света, начинает ехать крыша. Это значит, я точно убью тебя прежде, чем сбежать. — Звучит логично, — голос Юнги совсем не испуганный. — Но гильдия не убивает. — Так как это, по-твоему, должно произойти? В какой-то момент ты просто такой, — Чимин паясничает, — «Ох, этот каджит такой милый, я выпущу его на волю». — В моей идеальной картине мира кто-то придёт за тобой, и мы договоримся. — Тёмное братство не торгуется, Юнги. На тебя уже совершили ритуал, твоя смерть оплачена. — Так я умру, рано или поздно. Можешь прикончить меня, когда мне будет лет сто, как тебе такое соглашение? — Юнги смеётся. — Я подумаю об этом, если ты расскажешь мне, как становишься невидимым. Юнги отрицательно мотает головой, Чимина немного бесит его наглая улыбочка. — У тебя гиперфиксация на моей невидимости. С чего ты вообще взял, что я могу невидимым становиться? — Я запертый, а не слепой. Юнги ему нравится. Возможно, это всё от одиночества, и дело в том, что Чимин просто изолирован с ним вместе. Больше не с кем есть, не с кем поговорить, не с кем делать жалкое подобие гимнастики в замкнутом пространстве, и нет ничего романтичнее, чем вставать к Юнги спиной, чтобы он мог забрать отходное ведро из камеры. У этих отношений был бы хороший потенциал стать дружбой. В конце концов, Юнги не оставил валяться под горящим домом, и только из-за его глупости Чимин всё ещё жив. Он мог бы прикончить его в доме — точно мог, Чимин даже не мог учуять его. И весь этот напускной лоск, что гильдия воров не убивает — полный бред, потому что любой житель Скайрима, пребывая в здравом уме, убьёт того, кто попытался убить его. Возможно, Юнги просто не в здравом уме. Но тогда почему он никогда не поворачивается спиной, не встаёт к решётке вплотную, не подходит близко, если рядом нет других членов гильдии? Юнги боится, Чимин чувствует это. А ещё Чимин не уверен, что ему делать, когда эта решётка откроется. За время, проведенное взаперти, он забыл всё: песни тёмного братства, молитвы, и ему думается, что он даже забыл, как держать клинок. Если вспомнить, он был почти мирным ребёнком, и убийства на заказ приманили только деньгами. Чимину плевать на идеологию, он просто выживает. Эти сомнения не доведут до добра, да и пусть. Жуя орехи в меду, Чимин рассматривает шрамы на лице Юнги, снова чувствуя себя виноватым.