Два "не" счастливого человека

Какое-то время в хижине стояла гробовая тишина. Чань Ли молчал, не спеша озвучивать своих мыслей. Фэн… Фэн и вовсе – просто ни о чём не думал. Тяжёлое, как могильная плита, глухое равнодушие навалилось на плечи, забрав с собой все чувства. Где-то глубоко, холодной рукой, сжимающий сердце, ворочался страх. Ближе, отчётливее, тупой иглой под рёбрами, засела горечь и чувство вины. Сямэн… И далеко, на самой границе сознания слабо дрожала болезненная надорванная струна: «Юнь, прости… Зря ты не убил меня, как обещал… Ты не будешь рад такому спасению.» Спустя бесконечно долгую паузу Фэн услышал, как Чань Ли шагнул вперёд. Скрежетнула по деревянному столику чаша, в которой кипела их с Юнем кровь. Он ощутил прикосновение холодной стали к горлу. И почти неосознанно напрягся всем телом, готовясь к боли. Стиснул пальцы на плече Юня. Крепче, ещё крепче – так, чтобы, даже случайно, даже утратив разум в агонии, не отпустить. - Прежде чем я сделаю непоправимое, - негромко, пугающе безжизненным голосом произнёс старый целитель, - подумай ещё раз, Фэн. Ты действительно хочешь этого? Хочешь такой судьбы – для себя, для своей женщины, для Юня? Он сделал свой выбор, повинуясь порыву – но, я уверен, будь у него время подумать, он ничего не стал бы менять. Ты действительно готов вернуть его в мир, который он покинул по собственной воле и ради вашего спасения, такой ценой? Фэн сглотнул. Надорванная струна дрогнула – и зазвучала громче, отчаяннее. Толкнулась в сердце тупой болью. - Он обещал убить меня, если я перейду на сторону зла, - хрипло откликнулся он, с трудом заставляя себя выталкивать слова из перехваченного невидимой удавкой горла. – Он мог меня убить. Я не в силах был сам вырваться из-под власти зла, но тогда, когда он стоял надо мной с мечом, я почти хотел, чтобы он это сделал. Мы оба знали, что это было бы правильно. Не он должен был погибнуть. Я просто восстановлю нарушенный порядок вещей. Чань Ли громко хмыкнул. В надтреснутом старческом голосе Фэн отчётливо услышал горькую иронию. - Не восстановишь. Лишь обесценишь жертву, которую принёс твой друг, и обречёшь его на ту боль, от которой бежишь сейчас. - Я не… Фэн осёкся. Кого он обманывает? Бежит. Юнь не должен был умереть. Чу Чу не должна была умереть. Это он виноват в их гибели. Будет только правильно, если он заплатит жизнью за всё, что сотворил. Если бы Сямэн не удержала бы его, он закончил бы всё ещё тогда, на краю обрушившегося утёса. Если бы… И вдруг, обжигающей вспышкой, вспомнилось другое: измученное, опустошённое лицо Юня – в миг, когда он разжал пальцы, посылая свой меч в полёт к его груди. И его же лицо – но застывшее, пугающе спокойное, с едва заметной усталой улыбкой на окровавленных губах: словно даже агония погребения заживо не смогла затмить радости от того, что их двоих он сумел спасти. Фэн зажмурился. Вдруг остро, до прервавшегося дыхания, сжалось сердце. Шевельнулась, разрывая грудь, тупая игла под рёбрами. Ледяной комок, холодной глыбой лежащий всё это время где-то внутри, вдруг хрустнул, и Фэн затрясся в накатившем безо всякой причины ознобе. Судорожно вздохнул, хватая ставший неожиданно горячим воздух. И потрясённо ощутил, как мучительно, невыносимо печёт глаза под плотно сомкнутыми веками. Впервые за много лет. Впервые за две недели, что прошли с момента, когда его душа умерла вместе с другом, обещавшим убить его, но вместо этого отдавшего жизнь ради того, чтобы спасти их с Сямэн. Он прижался затылком к стенке хижины, чувствуя, как едва заметно отодвинулась от горла, не отстраняясь полностью, холодная сталь ножа. Сглотнул, с запоздалым ужасом понимая, что увидел бы Юнь, если бы старый целитель не заставил его взглянуть на всё случившееся – его глазами. Что он почувствовал бы. И, глубоко, прерывисто вздохнув, тихо произнёс: - Не надо, мастер Чань Ли. Я буду жить, - задержал дыхание, пережидая особенно острый укол в сердце, и через силу закончил, - даже если Юнь не поправится. Лезвие возле его шеи помедлило ещё мгновение. А потом отодвинулось. Раздался громкий лязг небрежно брошенного на деревянный стол металла. - Хорошо… - надтреснутым, каким-то смертельно усталым голосом прошептал Чань Ли. Фэн, поражённый переменой, с недоумением поднял веки. - Мастер? Старик с трудом улыбнулся ему совершенно бескровными, дрожащими губами. И обессиленно опустился на колени прямо на голый пол. - Я рад, что ты понял, Фэн… Я боялся, что ты не выдержишь испытания горем. И я вновь должен буду стать убийцей… Он тяжело прикрыл глаза и, глубоко вздохнув, признался: - Если бы ты не передумал, я убил бы Юня. Он принял мужественное решение и не заслужил того, чтобы его жертва была так жестоко брошена в грязь. Фэн замер, похолодев. - Что? - Если бы ты не осознал того, на какую судьбу обрекал своего друга, отдавая свою жизнь после того, как он спас тебя и Сямэн такой ценой, то рано или поздно ты бы зашёл слишком далеко. Ты слишком измучен, и сегодня, или завтра, или через неделю тебе придётся рискнуть здоровьем Юня и разорвать связь, чтобы не умереть от истощения. Теперь я знаю, что ты сможешь это сделать. Если бы ты по-прежнему был одержим жаждой искупления и смерти, то не сделал бы это никогда. Было бы лишь милосердием избавить вас обоих от этой затянувшейся агонии. Чань Ли тяжело поднял морщинистые веки и посмотрел в глаза Фэна неожиданно острым взглядом. - Запомни то, что ты понял сегодня, Фэн. Запомни и не забывай, даже если выбором, что станет перед тобой, будет выбор между твоей жизнью и жизнью Юня. Ваше с Сямэн спасение оплачено дорогой ценой. Сохрани это золото – как дар и, возможно, как память о друге, так любившем вас. Он не заслужил того, чтобы его бесценную жертву бросали ему под ноги, словно ничего не стоящую медную монету. Даже повинуясь горю или чувству вины. Фэн поймал его взгляд. И, на этот раз – удержал. - Я запомню, - тихо пообещал он. А потом, окинув взглядом сперва бесчувственного Юня, потом – спящую у порога Сямэн, глубоко, с благодарностью поклонился старому мастеру. И повторил одними губами, для себя, клеймом выжигая запоздалое озарение на сердце: «Я запомню…»