Герои

      Тенко не нравились сладкие девичьи духи, которыми пахла Урарака, ей не нравилась солёная кислость парфюма Джиро, персиковая нежность Тсую, пряная вишневость Яойрозу, апельсиновые брызги Ашидо, чистота Тоору. Но ей нравился теплый пыльный запах торжественно красной, выходной, помады Наны.       Золотистый футляр, внутри осталось немного, но запах всё ещё был.       Глядя на себя в зеркало, Тенко растягивает губы в ломкой улыбке, на грани с оскалом. Искренности в гримасе ноль целых хрен десятых, а смысла и того меньше, но почему-то она улыбается. Для себя, наверное. Или для того чтобы не забыть, как это делается. Она не знает.       В зеркале отражается болезненная худоба, скрытая плюшевым свитером с длинными рукавами, прикрывающими кончики пальцев, яркие, броские, будто бы даже светящиеся изнутри собственным светом голубые волосы и глаза — такие же яркие и врезающиеся в память, но красные с малиновыми и желтоватыми прожилками в глубине радужки.       Оттягивая руками щеки и до боли натягивая кожу лица Тенко смотрит строго вперёд и немного на полку, где красуется золотистый футляр помады. Отрывает руки от лица и бережно, двумя пальцами, берёт в руки, крутит, разглядывает, снова смотрит на себя в зеркало.       Первый росчерк ложится почти как кровь, только пахнет иначе. Жирно, густо — ложится неприлично просто. Вторая черта ровно поперёк первой. То ли крест, то ли плюс, или английская «Х», хер поймёшь.       Размазывая пальцами красное по зеркалу, Шимура не думает. Вазюкает туда-сюда, превращая английскую «Х» в натуральную трудноубираемую хуйню. Усмехается уже более искренне и подносит перепачканные пальцы к губам.       Остро, быстро, похоже не удар. Теперь она выглядит чуть больше замучено, чуть больше похоже на героиновую наркоманку, чуть меньше — на блядь.       Она устало смотрит на себя, зачесывает сухие волосы, цепляющиеся за обломки ногтей назад, улыбается.       Теперь уже искренне. Уже точно для себя.