Русская рулетка

Надо ли говорить, что реакция Гарри Поттера на её такой побитый вид была чрезмерной? О, за каких-то пару минут дорогой друг успел назвать Грейнджер самой безрассудной гриффиндоркой столетия четыре раза — она считала! — и уже собирался прямо как есть, в домашних тапках и одном халате, немедленно отправиться к министру и угрозами заставить того вытащить эту безрассудную гриффиндорку с треклятого острова. — Гарри, — вздохнув, старший смотритель придвинулась к огню максимально близко. — Теперь, когда ты закончил истерику, мне нужна твоя помощь. — Лучшей моей помощью будет незамедлительно убрать тебя подальше от этого места! Ну, очевидно, истерика продолжалась дальше. — У тебя ещё осталась часть зеркала Сириуса? — жестко перебила друга аврор Грейнджер. Находись она рядом, то обязательно встряхнула бы Поттера, да посильнее, а пока надо было во что бы то ни стало заставить его подверженный, пусть и обоснованной, панике мозг снова работать. — Осталась, — наконец внимание сфокусировалось на разговоре, а не на её плачевном виде. — Почему ты спрашиваешь? — Потому что хочу поговорить в своей комнате, — одними глазами Гермиона намекнула ему о наличии за спиной кучки авроров. — Найди его. Через пятнадцать минут увидимся. Поттер, спасибо Мерлину, больше не спорил — беззвучно кивнул, с треском исчезая в языках пламени. — Мисс Грейнджер, — подал голос мявшийся всё это время позади старина Праудфут. — Всех заключенных проверили, мэм. Этой ночью всего один. На Втором этаже. — Мёртв? — Нет, мэм, — на мгновение аврор замолчал, силясь подобрать нужные слова. — Не в себе. — Тогда работники Мунго обо всём позаботятся, — поднявшись с пола, Грейнджер хмуро оглядела оставшуюся на ковре грязь. — И скажи эльфам, чтобы прибрались тут. Когда Гермиона вошла в комнату, то плотно закрыла дверь, даже наложив запирающие чары. Живоглот уже мирно посапывал на кровати, однако второй раз рисковать не хотелось — спасибо, нагулялась! На душ у неё ушло всего минут семь-восемь — этого хватило, чтобы смыть основную массу грязи, но волосы, Грейнджер была в том уверена, после разговора с Гарри придется мыть ещё пару раз. Испачканную одежду, кучей валявшуюся на полу, захотелось сжечь, но времени на подобную выходку уже не оставалось, поэтому Гермиона только брезгливо отпихнула тряпье в угол, чтобы не мешалось на проходе. Облачившись в халат, Грейнджер быстро отыскала в бисерной сумочке то, что осталось от сквозного зеркала Сириуса. Хмурое лицо Поттера уже маячило там. — Гермиона! — морщины на его лбу слегка разгладились, а в голосе слышалось облегчение — принять душ было верной идеей. — Ты в порядке? Как же он себя накрутил, если думал, что с ней может что-то случится за какую-то четверть часа по пути из гостиной в комнату? — Я в порядке, Гарри, правда, — очевидно, Поттера подобное заявление не убедило, но Гермиона не собиралась тратить драгоценное время, плачась о своей тяжелой доле. — Гарри, мне нужно, чтобы ты рассказал мне о тюрьме… — Но я ведь… — Слово в слово, — поймав взгляд зелёных глаз в цепкий капкан, она разговаривала с ним словно с ребенком: медленно и тихо, следя за тем, чтобы быть услышанной. — То, что сказал тебе Кингсли, когда попросил занять должность? О, теперь она точно начнет с начала. — Кингсли, — зачарованно повторил Поттер, вспоминая. — Кингсли сказал, что я лучше всего подхожу на эту роль. А ещё был не очень доволен, когда место смотрителя новой тюрьмы заняла ты! Это было уже кое-что. Гермиона всегда идеально выполняла любую поставленную задачу. Без провалов за всю карьеру! У Бруствера не могло быть веских оснований так принципиально отвергать её кандидатуру. — Почему? — Потому что ты — девушка? — предположил Гарри Поттер, но быстро прикусил язык, заметив вспыхнувшее на лице подруги раздражение. — Прости-прости! Но он так и сказал: «У неё слишком кровоточащее сердце», — я тогда даже посмеялся! Ты ведь буквально живое воплощение справедливости! Враги Гермионы Грейнджер обязательно получают по заслугам! Да, всегда и каждый… Она всё время на стороне угнетенных. Возможно ли, что Кингсли боялся… Точно! И почему она раньше этого не сделала? Дура-дура-дура! — Гарри, достань мне газеты. С другой стороны связи послышался шум — Поттер уронил зеркало. Хвала Годрику, что не разбил! — Газеты? — брови друга поползли вверх, и смотрел он на неё точно увидел впервые в жизни. — Ты же не читаешь «Пророк»? — Нет, не эту чушь, — Грейнджер повторила слова, некогда сказанные Люциусом Малфоем. — Достань мне «Предсказателя» или «Нострадамуса». Выпуски, в которых упоминалось хоть что-то о «Карусели». Думаю, по времени искать нужно где-то рядом с датой открытия. С очевидным сомнением, но Поттер согласился. — Хорошо, я пришлю тебе твои газеты. — Нет, привези их сам, — строго и почти истерично наказала она. — И чтоб ни слова Кингсли! — Мне не нравится то, что ты замышляешь, — он несколько раз провел руками по волосам, взлохмачивая их — нервничал. — Но я слишком верю во всё, что ты делаешь. Я буду у тебя уже завтра, Гермиона. О, как сильно она его любила! — Кстати, как там Рон? — вспомнил Поттер как будто невзначай, но Гермиона знала, что он просто пытается быть крайне аккуратным вокруг их с Уизли темы. — Мы с ним мало общаемся в последнее время. Последний раз, когда мы пересеклись в Министерстве, он хвалился, что собирается в отпуск, во Флориду. Лицо Уизли мелькнуло перед глазами — слишком бледное для того, кто отдыхал на берегах солнечной Флориды. Грейнджер знала, что наедине с Гарри может не сдерживаться в чувствах и мыслях. Но Рон был для него словно брат, по которому скучаешь. Гермиона не хотела снова становиться их камнем преткновения, и чтобы они отдалялись ещё больше. — Раздражает, — да, не хочешь врать — скажи пол правды. — Гарри, мне пора идти. Поттер посмотрел куда-то в сторону, скорее всего, там стояли часы, а потом взглянул на неё с присущей ему фундаментальной серьезностью. — Береги себя, Гермиона, и постарайся не попасть в передрягу до завтра. — Обязательно. Лицо, отражающееся на поверхности осколка, растворилось в дымке. Безотлагательных дел оставалось ещё много. Стоило только щелкнуть пальцами — в состоянии крайней степени взвинченности беспалочковая магия давалась особенно легко — и дверь отворилась. Их гостиная никогда не пустовала: кто-то играл в карты, кто-то делился последними новостями. Жадным взглядом Гермиона выискивала, кому бы доверить небольшое поручение. — Где Сэвидж? — спросила она у всех сразу. Шум и возня тут же прекратились. — Занят с работниками Мунго, мэм, — слишком уж весело отозвался аврор Роттен, и выбор Гермионы моментально пал на него. Парень ей никогда не нравился, но, если во всем происходящем замешена верхушка Министерства магии, Гермиона очень сомневалась, что он был с ними заодно. Слишком молодой. Недавно на службе. Ещё не успел заработать необходимого доверия. — Эдвард, — пропела она так сладко, что вся бестолковая веселость тут же испарилась с молодого лица, — подойди, есть одно дело. Сглотнув, Роттен чрезвычайно медленно, точно напрашиваясь на жалящее проклятье, поднял задницу с насиженного места. Кажется, он прекрасно усвоил урок, что преподала ему Грейнджер в самый первый рабочий день, и больше не пререкался. — Ближе, — велела Гермиона замершему в полуметре юноше, и добавленные им полшага её совсем не устроили. — Да не съем я тебя! Под хихиканье более старших коллег, Грейнджер схватила молодого парня за грудки и притянула так, чтобы их разговор больше никто не услышал. — Как только работники Святого Мунго уведут сегодняшнего бедолагу, — тихо прошептала она прямо в ухо, — проследи за ними. Да так, чтобы никто тебя не видел. Понятно? Одна теория после ночной прогулки никак не хотела убираться прочь из головы, поэтому её срочно нужно было либо подтвердить, либо опровергнуть. Грейнджер отпустила испуганного юнца и тот, выпрямившись, быстро-быстро пару раз кивнул головой и выбежал вон из гостиной. — Аврор Волохов, — не давая подчиненным передышки, Гермиона поспешила дать следующее поручение, как никому другому подходящее русскому коллеге. — Приведите ко мне заключенного № 13. Я лично проведу допрос, под свою ответственность. — Но, — не понял Дмитрий, — куда же его вести? У нас нет комнаты для допроса. — Об этом не переживай, — Гермиона закатила глаза на такую медленную догадливость. — Допрос можно проводить где угодно. Ступай. И не успел Волохов даже из комнаты выйти, как снова раздался командный голос старшего смотрителя. — Долиш! Мужчина, держащий всё это время в руках кружку с неким горячим напитком, подскочил на месте. Из-за такой неаккуратности кипяток перелился через край и выплеснулся на одну из морщинистых рук. — Да, мэм, — Долиш, отставив напиток, потряс ошпаренной кистью в воздухе, пытаясь отогнать боль. — Сделай мне кофе. Без молока. Его привели точно затравленного зверя, участь которого проста и понятна, но не принята. Это непринятие сквозило во всём: в гордой осанке, неспешном широком шаге, бунтарском взгляде. Гермиона как раз только пригубила чашку свежесваренного кофе, когда глаза-кинжалы безошибочно нашли её среди толпы и выстрелили точно в душу обещанием скорой расплаты. Но Грейнджер просто не могла сейчас относиться к нему по-другому. Знала, что к смерти Алекто Долохов никак не причастен, но роли им раздали задолго до этого дня: он заключенный, она — аврор. Они обязаны отыграть всю пьесу до конца. — Осужденного в мою комнату, — смело встретивши и выдержав острый взгляд, Гермиона молила Мерлина, чтобы у этого мужчины хватило мозгов не ляпнуть что-нибудь безответственное. И судя по тому, какая гаденькая улыбка появилась на покрытом щетиной лице, он еле-еле себя сдерживал. — Мисс Грейнджер, Вы уверены? — спасибо, Праудфут, я запомню, что ты единственный обо мне беспокоился. — Как никогда прежде. Волохов и Уильямсон грубо швырнули Долохова прямо в дверной проём. Удивительно, но тот даже не сопротивлялся — подыграл-таки. Гермиона, вернув недопитую чашку кофе Долишу, дерзко вошла следом. И крепко заперла дверь. — Муффлиато! — последнее, чего она хотела, это чтобы кто-то их подслушал. Живоглот, почувствовав чужака, резво прошмыгнул под кровать. Трусость не была ему свойственна, но Долохов одним присутствием пробуждал во всём живом инстинкт самосохранения. Гермиона, видимо, была какой-то неправильной с самого начала. — Северус довольно талантлив, — Грейнджер и не заметила, когда этот великолепный мерзавец успел сесть на крышку письменного стола. — Был при жизни. Она подошла, встав напротив. Каким-то наистраннейшим образом, Антонин, не напрягаясь, вновь взял под контроль их беседу. И даже стоя в центре собственной спальни, Грейнджер не ощущала себя хозяйкой положения. Это следовало исправить. — Я буду задавать вопросы, а ты — отвечать на них, — продиктовала старший аврор правила их сегодняшней игры. — Всё понятно? Ей рассмеялись в лицо, точно зарядили пощечину. Громко. Хлестко. Закидывая назад голову и обнажая зубы. — А Библию дадут? — расставив широко ноги, Антонин наклонился так, чтобы упереться острыми локтями в колени, и одарил Гермиону тёмным взглядом исподлобья. — Язык проглотила, золотце? Ну как же, я думал, ты знаешь! — Долохов резко выпрямился и, вытянув одну руку вперед, а вторую разместив на сердце, изобразил процесс клятвы. — «Я обещаю говорить только правду и ничего кроме правды», — так, кажется, делают магглы. — Прекрати этот цирк! — два быстрых шага, и Гермиона, хлопнув ладонью по выставленной руке, оказалась прямо перед его носом. — Скажи, откуда у тебя пуля?! Антонин опустил взгляд, зафиксировав его на некой нематериальной точке между ними. Его лицо расслабилось, и теперь, Грейнджер ясно видела, как он устал. Этот сильный человек медленно задыхался. Тонул, находясь на суше. Чах в этом всеми забытом и покинутом месте, расплачиваясь за совершенные грехи. — Нет, — тихо, но отчетливо. — Как-то есть — нет? — гнев и возмущение накрыли Грейнджер с головой, но их быстро прогнали сильные мужские ноги, обхватившие её бедра с обеих сторон. Долохов дернул обескураженную гриффиндорку на себя, против воли заставив упереться кистями в широкие плечи. И только Грейнджер попыталась вернуть телу вертикальное положение, громадные руки якорями пригвоздили её к одному месту, запрещая даже помыслить о скором побеге. — Ты как больная на всю голову клептоманка, — шептал злой голос, и слова невесомыми бабочками щекотали вздернутый нос, горевшие огнём щеки и скучающие по ласке губы. — Только берешь, берешь и берешь. И тебе всё мало! Грубой силой пальцы сжались на тонких ребрах, и Грейнджер всхлипнула. — Неправда! — О, как искусно она лжет! Антонин поднял девушку в воздух, будто та ничего не весила, перевернул и бросил на стол, точно приготовился казнить. Хрупкая фигура гриффиндорки жестко ударилась о дерево, заставив всё, что на нём находилось подскочить в воздух и задребезжать. Ручки и карандаши раскатились по всей поверхности, книга, оставленная на самом краю, упала на пол, матрёшка затряслась. Грейнджер побелела. Как она могла про неё забыть! — Так искусно, что сама себе верит! — Долохов воспользовался секундной растерянностью, успев схватить запястья и запрокинуть руки ей за затылок. — Но даже это не умоляет моего желания служить псом, поклоняясь алтарю твоей лжи! — и снова бесы в синих глазах танцевали в огне инквизиции, огне, который она ощущала всем бренным телом. — Моя церковь не отпускает грехи, но как насчет твоей? Если небеса хоть когда-нибудь вещали простым смертным, то ты — их последний глашатай! Сможешь простить меня, а, грязнокровка? Как же невыносимо! Почему с этим мужчиной всегда так сложно! Он ловко вил веревки из её страдающей плоти и жаждал ответа. Но как она могла здраво мыслить, когда эти желанные пальцы змеями ползали по телу и жалили огнём прикосновений? Милостливые Основатели! Когда же она так пала, захлебнувшись в пучине нестерпимого вожделения? Когда так помешалась, сойдя с пути истинного? Мерлин примет её. Годрик стерпит. А Гарри? Бедный Гарри! Простит ли он? Предательский халат, щекоча, сползает с плеч, оголяя набухшую грудь. Неровным ногтем Долохов обводит пурпурный шрам, заставляя тело извиваться. И сам следит за пыткой безотрывно. Возбуждаясь. Гермиона чувствует увеличивающийся в размерах член рядом с изнывающим женским центром. Одна его рука уже там — она давит так сладко, но так недостаточно! — Я не понимаю, чего ты хочешь! — глупо и так по-детски, но она не собиралась продолжать играть в эти больные игры без четко оговоренных правил. Мужчина над ней будто озверел. — Я хочу, чтобы ты назвала мне свою цену, — Антонин наклонился. Спутанные кудри спрятали его лицо, и Грейнджер вздрогнула, почувствовав опаляющий жар и сырость чужого языка на оголенной плоти. О как нестерпимо ей хотелось большего! Но острые зубы лишь очертили горошину соска, заставив молитву сорваться с влажных уст. Мольба, адресованная не Богу, не Дьяволу — только ему. — Предложи мне бессмертную кончину! Непроизвольно одна из ног согнулась в колене. Она подталкивала Антонина, умоляя быть ближе. И когда наконец её страждущее естество в полной мере ощутило приятную тяжесть желанного тела, Гермиона блаженно вздохнула, издав звук, что мог бы стать песней восхваления для ушей любого любовника. Но, очевидно, не для него. Долохов прервал изводящие ласки и приподнялся на локтях. Он выглядел шокировано. Потерянно, точно мальчик, сошедший со страниц произведения Джеймса Барри. Парализовано. И это было почти смешно! Вот тогда-то до Гермионы Грейнджер дошло, что несмотря на все прозвучавшие высокопарные речи, мужчина перед ней никогда и помылить не мог об их близости. И если он всегда представал перед ней в обличии дьявола, она оставалась незапятнанной святыней. Каждый день, начиная с той секунды, как Грейнджер очнулась на больничной койке после битвы в Министерстве, гриффиндорка жила, боясь Антонина Долохова. Изучала его жизнь, искала слабости. Не понимала. Завидовала. Упрямо гналась по следам. Гермиона свихнулась на нем окончательно. И даже представить не могла, что больными сделались они оба. Будь она проклята, если отступит сейчас! Он позволил её рукам вырваться из капкана, и Грейнджер воспользовалась этим, порываясь ему на встречу. Их губы наконец встретились в снедающей ласке. Антонин пил её точно источник жизни, а она не сопротивлялась. Их голодный поцелуй был таким же грехорожденным, как они сами. Был отчаянным. С полосами ногтей по телу, с ранами от зубов на губах, он высасывал из лёгких последнюю частицу кислорода. Гермиона отстранилась, толкнув русского мага в грудь. У неё совсем не осталось дыхания. Однако Антонин отошёл дальше, чем ей бы хотелось. Туда, где она бы не смогла до него дотянуться. — Не смотри на меня так, золотая моя, — большим пальцем он собрал влагу со своих исцелованных губ, а потом слизал её языком, не прерывая зрительного контакта. — Я далеко не святой, дорогая, но почему-то каждый раз, когда прикасаюсь к тебе, чувствую, как вместе с кожей стягиваю с себя рясу. Он станет для неё погибелью. — А теперь будь хорошей девочкой и расскажи-ка мне, откуда у тебя моя вещица? Пока Гермиона успокаивала трепещущее сердце, Долохов почему-то снова спрятал все чувства под замок. Но теперь ей было всё равно. Теперь, увидев правду лишь раз, это был только вопрос времени, когда Антонин Долохов сможет окончательно обнажить перед ней свою поломанную душу — она заставит его. — Я взяла её из твоего поместья, — спрыгнув со стола, Грейнджер поплотнее запахнула халат и потуже затянула пояс. — Если честно, сама не знаю, зачем. Обойдя её и всё ещё держась на расстоянии, Долохов приблизился к стоящей на столе старой матрешке. Черты лица изобразили крайнюю степень задумчивости. Двумя пальцами Антонин поднял игрушку на уровень глаз и, внимательно осмотрев, скудно и как-то грустно усмехнулся. — Я всегда думал, что лучшая защита от непрошенных гостей — магия крови, — поняв, к чему Долохов клонит, Грейнджер яростно вспыхнула и попыталась отнять матрёшку у мужчины, но тот быстро убрал деревянную куклу из зоны досягаемости. — А как оказалось — нет! — о, Великий и Могучий! О, Русский язык! А потом беззвучно рассмеялся. Грейнджер страсть как захотелось кинуть в него что-нибудь да потяжелее! — Долго корпела над словарями, мм, золотце? — этот мужчина был не исправим: Антонин был готов издеваться над ней абсолютно в любой ситуации, отложив все дела на потом. Но вдруг произошло то, чего Гермиона никак не ожидала. — С одного дерева да четыре угодья… О, я бы на твоём месте записывал, а не стоял столбом! Поняв наконец, что Антонин решил помочь ей перевести текст, Грейнджер пулей метнулась за ручкой. Блокнот всё никак не хотел находиться, поэтому она быстро нырнула под стол за упавшей книгой и, не теряя времени, потому что Долохов уже начал читать дальше, стала записывать прямо на жесткой обложке. — …первое от тёмной ночи свет, второе — некопаный колодец, третье — старому здоровье, четвертое — разбитому связь. Антонин замолчал, продолжая рассматривать матрёшку так внимательно, что в какой-то момент Грейнджер показалось, что душой он был где-то далеко. Гриффиндорка не решилась отвлекать русского мага от дум, а попыталась всецело сосредоточиться на тексте. И была крайне разочарована — знание перевода ничего не дало! О, разумеется, Долохову об этом было прекрасно известно — стал бы он помогать в противном случае! — Полегче, Грейджер! — наконец Антонин выпустил игрушку из рук и принял расслабленную позу, облокотившись на стол. — Я отсюда чувствую, как кипит твоя голова. Не скрывая искреннего самодовольства, он пристально наблюдал за ней распластавшейся на полу. — Ничего не понятно! — расстроено бурчала себе под нос Грейнджер. — Что это вообще за ерунда такая? — Загадка — подарок ещё моей бабули, — услужливо подсказал Долохов и, вздохнув, приблизился к гриффиндорке, одним грубым рывком поднимая ту на ноги. Испуганные глаза тотчас замерли, попав в плен снисходительной улыбке. — Не могу поверить, что делаю это… — Делаешь — что? Долохов сейчас был слишком не в себе. Его слова, мотивы и поступки и раньше оставались за гранью её понимания, но их конечная цель всегда отчетливо маячила на горизонте. Теперь же всё казалось бредом. — Когда ты откроешь эту матрёшку, — сквозивший неприкрытой уверенностью голос отпечатался на подкорке сознания, — помни, что очень часто истинна выжигается из общей истории. — Что там внутри? — в кольце сильных рук Грейнджер чувствовала себя в безопасности и честно расстроилась, когда Антонин её отпустил. — Какая-то фамильная тайна? — Открой и узнаешь. И если у тебя всё ещё будут вопросы, я отвечу на каждый из них. О, у неё было очень много вопросов, в ответах на которые она нуждалась так сильно, как нуждается в оазисе заблудившийся в пустыне путник. А Долохов предложил страждущему даже не оазис — бесценный родник! Их разговор закончился, и она попросила Долиша и Праудфута сопроводить Антонина обратно в камеру, уже зная, какой шаг сделает дальше. Переодевшись и ещё раз покрутив матрешку в руках, Грейнджер сунула игрушку в карман форменных брюк. Благо русских в этой тюрьме было целых двое. Если понадобится, она и непростительное применит, но заставит Волохова помочь. Но это чуть позже! А пока… Настало время пить чай!