Горький

      Майкл Шервуд уехал в Шотландию сорок лет назад с вокзала Кингс-Кросс. У него четверо внуков, проблемы с памятью и два развода за плечами.        У него никогда не ладилось с женщинами. Вот и с Глэдис они развелись через три года после того, как родился их второй сын. Хотя они и остались друзьями, в отличие от его первой супруги, которая предпочла собрать вещи и прислать к нему адвоката, отсудившего половину имущества.       Глэдис хороший человек. Майклу жаль, что у них ничего не сложилось.       Как-то она сказала, что Майкл, никогда не был с ней до конца, что между ними всегда был кто-то ещё.       «Какая чушь».       Майкл не знает, о чём она говорила, Майкл не помнит Ричи или делает вид, что не помнит. Но Майкл не пьёт кофе с того момента, как покинул Лондон.       Пробовал несколько раз, но что бы он ни делал, какой сорт не покупал — это было не то. Он всё ещё помнил вкус настоящего кофе сваренного вручную. Кофе, рядом с которым надо стоять, чтоб не убежал, иначе безнадёжно испортится вкус. Главное, не упустить момент, проследить, чтоб он поднялся три раза, потом налить ложку холодной воды в турку, подождать пару минут, чтоб осела гуща.       Нет. Всё-таки было что-то еще в этом кофе, кроме техники и все вокруг Майкла упускают этот момент, даже Дорис в кофейне на углу, чей кофе славится на всю округу. Им всем далеко до того кофе, которое ему варил «кто-то», кого он всю жизнь пытается стереть из памяти…       Зато пончики у Дорис ничего, а ещё эта пожилая женщина нравится Майклу. Он буквально заворожён ей, но не влюблен. И может быть, в этом дело, почему у Майкла никогда не складывались отношения с женщинами? Может быть, он просто никогда ни одну не любил?       «Может хватит, Майки. Хватит с тебя женщин».       Майкл не считает себя старым, хотя его каштановые волосы давно поседели, а большинство зубов выпало и их заменили протезы, и он понимает, что устал, и не горит желанием тратить оставшиеся месяцы и годы на короткие, не приносящие радость связи. Дорис хорошая. Она напоминает ему Глэдис. Майкл не хочет портить ей жизнь.       Но с первым осенним холодком, еще до того, как падает первый лист, к нему возвращается желание жить, любить, безумствовать.       Он обожает это. Воздух становится прозрачным, без всяких видимых причин настроение поднимается, и впервые за долгое время ему хочется накрыться тёплым одеялом, устроиться в кресле и пить кофе. Он думает, как было бы здорово растянуть этот золотой свет, этот листопад, тянуть это всё сколько возможно, как коллекционное вино, удержать осень и это чувство ностальгии, которое накрывает его, каждый раз и выгоняет на крыльцо.       Чудесно, верно?       Дети уже забрали внуков, которые гостят здесь летом, и он может побыть один, сидя в кресле-качалке и глядя, как опадают листья. Майкл не знает, почему, глядя на то, как клён теряет листья — жёлто-оранжевые, точно угли в камине — его сердце обливается кровью. Он не знает, почему запах влажной листвы напоминает ему терпкий запах кофе. Он снова вспоминает тот самый кофе. Но его вкус канул в Лету, как здоровье его сердца и гибкость суставов.        Но Майкл пьёт горячую воду с лимоном. Чай слишком похож на кофе, ведь там тоже есть кофеин, а это заставляет его вспоминать Ричи.       — Ричи…       Жаль, Ричарда нет рядом. Он бы не отказался сейчас покурить, выпить кофе в его компании. Но сделать это одновременно — подписать себе смертный приговор. С его-то сердцем.       Ветер треплет седые волосы Майкла. Прохладно, приятно… И вдруг ему кажется, что запахло свежемолотыми зёрнами. Этот аромат всегда ассоциируется у него Ричардом, аромат, отделяющий одну жизнь Майкла от другой.        Как же он хочет вновь увидеть его лицо, заглянуть в глаза, сказать, что скучал.       Неужто время пришло? Неужели он дождался?       — Хочешь кофе? — раздаётся голос за спиной. Майкл поворачивает голову. Шея хрустит. Ричард улыбается и протягивает руку. Его карие лучистые глаза светятся молчаливой скорбью и искренней радостью, совсем как в тот вечер. Майкл понимает: «Пора», и отвечает:       — Всегда.       Уже молодой Майкл встаёт с кресла, вкладывает руку в ладонь Ричарда и уходит с ним по усыпанной листьями, выложенной камнями дорожке. Он так долго ждал этой встречи, и он без сожалений оставляет позади себя старого, сидящего в кресле-качалке.       Они идут нога в ногу, как в синхронном плавании, пока Ричард резко не останавливается и не смотрит Майклу прямо в глаза.       — Майки…       Вдали раздается гудок прибывающего поезда, но платформа, возле которой живёт Майкл, пустая. Этот поезд только для Майкла, и они оба это знают.       Майкл смотрит на Ричарда и понимает, что в его жизни не было никого дороже этого человека. Что никто до него и после него не относился к нему с той же преданностью, бескорыстием и теплом. «Прости меня», — говорить поздно, этим уже ничего не исправишь, но слова сами срываются с губ Майкла.       — Ричи… Я до дрожи в коленях боюсь оленей и… прости меня за всё, — Майкл опускает глаза. Всё это время эта недосказанность между ними висела на сердце Майкла грузом. Но Ричард усмехается, поправляет очки и тихо отвечает.       — Я люблю тебя.       — Я знаю. Всегда знал.       И странная благодарность за эти слова, смешанная с теплом в карих глазах, даёт понять Майклу, что его давно простили. Его сердце затапливает радость, заживляя раны, и, крепко сжав руку Ричи, он отпускает её, чтобы сесть на поезд, который должен увезти его.       — Мы ведь встретимся снова?       Ричард молча улыбается и пожимает плечами. Но в душе Майкла теплится надежда, что они встретятся — не в этой жизни, но точно в следующей, и тогда он всё сделает правильно. Всё сложится так, как должно. Ведь им суждено быть вместе... всегда.