***
За несколько месяцев до.. Тёплый свет проникал в помещение через высокие окна, пропитавшиеся магией. Смелые лучи мягко пролезали в каждый дальний уголок Большого зала, пропитывая их и уничтожая оставшийся гнилой запах смерти и боли минувших дней. Осторожно дотрагиваясь до мирно сидящих учеников, которые все ещё озирались по сторонам, предаваясь не самым приятным воспоминаниям, свет затрагивал их сердце, вселяя надежду и чувство защищенности. Столы Большого зала были завалены самыми разными вкусностями, которые только можно было увидеть. Здесь были и Йоркширский пудинг, и пирог с патокой, шоколадные лягушки и манящие лимонные дольки. Всё это - только малая часть всего, что там находилось. Забавно, правда? Раньше Гермиона всегда была так рада видеть такое количество угощений, а сейчас они не вызывали у неё такие сильные чувства. Просто еда, которая, как и должно быть на всех пирах, мирно лежала на столе, ожидая, когда к ней кто-нибудь прикоснется и направит в свою тарелку. Наверное, она просто утратила любовь к сладкому, которая и раньше была не то чтобы внушительной. Вкусы меняются. Гермиона посмотрела на Рона, вопреки её размышлениям, активно уплетающего пирог. Уизли перевёл взгляд с Гарри на Гермиону и улыбнулся, на секунды оставляя еду. — В этом году мы с вами должны отдохнуть и даже повеселиться, если учёбу можно назвать отдыхом. Хотя, по сравнению с прошлым годом, даже ежедневные тренировки по квиддичу покажутся чем-то легким, — он явно хотел воодушевить друзей, но в голосе парня всё равно проскочила предательская нота уныния. И никто не был в праве винить его за это. — Полностью согласен с тобой, Рон, — Гарри печально улыбнулся, вспоминая события прошлого учебного года. Гермиона испугалась, что сейчас Гарри и Рон совсем выйдут из строя, погружаясь в тоскливое прошлое, поэтому почувствовала необходимость сказать что-то подбадривающее и подтверждающее слова друга. Обычно это помогало им всем с большей уверенностью поверить в лучшее. Как было всегда. Только сейчас и ей нужен был человек, который наплетет что-то про светлое будущее, когда сам ничего про него не знал и ни в чем не был уверен. — Этот год будет лучшим, Рональд. Сейчас всё идёт на восстановление. Мы сможем спокойно отучиться и как следует восполнить утраченные силы, — Гермиона говорила уверенно, натягивая улыбку на лицо, но вот на самом деле лишь надеялась на то, что её словам и вправду суждено сбыться. Лучшие времена давно прошли, а сейчас оставалось верить в принятие такого настоящего, какое есть. Омрачённое потерями и жалостливыми криками боли, оно всё еще оставалось светлым, поэтому придёт время и все обязательно его примут. Несмотря на то, что её слова о лучшем годе звучали сыро, Рон улыбнулся и кивнул подруге, поддерживая её и выражая благодарность. Как было всегда. К кафедре, прерывая разговоры учеников и шуршание столовых приборов, вышла Макгонагалл. После смерти Дамблдора и победы во Второй магической войне ей предложили стать директором Хогвартса, на что женщина ответственно согласилась. Это событие обрадовало Гермиону. Минерва — ее любимый профессор, а кроме этого серьёзный, собранный, умный и храбрый человек, способный собрать школу по кусочкам после разрухи и навести порядок. Она всегда служила Гермионе примером, на который девушка равнялась. И морщины с поседевшими прядями, увеличившиеся в числе из-за огромной потери нервов, нисколько не изменили этот факт. — Дорогие ученики, мы рады видеть вас в Хогвартсе! Двери школы Чародейства и Волшебства снова открыты! — Макгонагалл остановилась, ожидая, пока волна хлопков спадет. — Большинство учеников, отсутствующие в прошлом году или же те, кто обучался при системе Волан-де-Морта, вернулись в Хогвартс, чтобы доучиться, несмотря на всю тяжесть прошедших событий. Уже за это я хочу выразить вам огромную благодарность, потому что нам всем потребуется поддержка и помощь в восстановлении Школы и порядка. И я горжусь всеми вами! — женщина обвела рукой, скрытой в тёмной мантии, зал, мягко улыбаясь, отчего её строгий вид потеплел. — Всеми, кто сражался за Хогвартс, за место, которое стало нашим домом. Всеми, кто боролся против Тома Реддла, защищая свою семью, друзей и близких. Вы проявили всю стойкость и отвагу, ум и веру в лучшее, и если бы не Ваша помощь, то сейчас бы мы не сидели здесь и не обсуждали предстоящий учебный год. Но, вместе с победой мы понесли большие потери, как бы больно нам от этого не было. И люди, павшие по вине Волан-де-Морта, навсегда останутся в нашей памяти, как герои. Гермиона почувствовала, как что-то острое кольнуло в груди, вынуждая улыбку дрогнуть. Несмотря на все обещания самой себе быть сильной и не погружаться в прошлое, мозг, словно предатель, начал подбрасывать воспоминания о людях, которые погибли. Перед глазами стояли их лица, в одну секунду потерявшие все краски и эмоции, застывшие на долгую вечность. Подавленная боль продолжала скрести внутри лёгких, раздирая её внутренности по частичкам, заставляя сдаться. Потому что это было тяжело. Тяжело сидеть здесь, в теплом зале, смотреть на всех этих улыбающихся людей и понимать, что все их улыбки ненастоящие. Тяжело понимать, что четыре месяца назад этот зал был полон трупов и крови, застывшей на коже людей. Полон рыданий и слез, стекающих с щек людей, склонившихся над мертвыми телами своих родных. Это тяжело. И больно. Зал стал размытым, и Гермиона быстро проморгалась, смахивая слёзы. Нет, она будет сильной. Она улыбнётся и похлопает вместе со всеми, не проронив ни одной лишней капли солёной воды. Она же себе обещала и всегда была верна своим словам, значит и сейчас будет. Как было всегда. Гермиона сглотнула, окончательно приходя в себя и напоминая себе о том, что пора прекращать быть такой эгоисткой, ведь не одной ей было больно. Тяжело было каждому. Каждому, кто сидел в этом зале, натягивая улыбки. Каждому, кто не нашел сил вернуться в Школу, и это было верным решением, потому что так было однозначно легче. Пускай прошло четыре месяца с окончания войны, четыре месяца от времени, когда бездыханные тела падали одно за другим прямо на глазах, отчего скручивало легкие, уничтожая возможность дышать, но нужно было не останавливаться, сражаться, чтобы выжить самому и спасти живых, но люди всё никак не могли отойти от произошедшего, оплакивая умерших. Было больно каждому из их троицы. Всё лето они поддерживали друг друга, а в особенности Рона и Джинни, которые потеряли члена семьи. Они все любили Фреда, но для Уизли он был родным братом. Его потеря сильно сказалась на Рональде, и Гермиона с Гарри боялись оставить его одного, учитывая возможные последствия, поэтому часто ночевали в Норе. Ребята старались помогать друг другу и всей семье Уизли, у которой был трудный период в жизни. В их доме теперь было всё не так радужно, не так ярко и задорно, как раньше. Уизли потеряли часть самих себя, отчего боль своими острыми когтями скреблась в душе, очерняя весь былой уют и тепло, которыми веяло от них и их обителя. Раньше. И смотря на всю серость дней, особенно чувствовалось отсутствие Фреда. Признаться, Гарри и Гермионе порой было очень сложно находить слова поддержки и улыбаться, потому что им самим требовалось оправиться от произошедшего. От всех пережитых смертей и потерь, что они испытали. Макгонагалл продолжила свою речь, от которой Гермиона немного отвлекалась, осматривая зал. С полной искренностью в глазах сидели все, кроме слизеринцев, чьи надменные взгляды были устремлены на нового директора. Они явно ощущали себя лишними, когда Макгонагалл говорила о стойкости, проявленной против Волан-де-Морта. И Гермиона была согласна с их мнением. Они были лишними. Но если попытаться посмотреть на это с другой, противоположной ей, стороны, то что им оставалось? У многих учеников этого факультета родители были Пожирателями Смерти, ныне на всю оставшуюся жизнь сосланные в Азкабан. Они тоже не могли улыбаться. Только меньшинству — скорее нескольким личностям — удалось избежать этой участи, посредством действительно существенной сдачи других сторонников Тёмного лорда, но за ними велась неотступная и постоянная слежка Министерства. Как и поиски группы сбежавших Пожирателей; об этом Гермиона с Гарри, Роном и Джинни узнали от мистера Уизли. Министерство не хотело сеять страх и панику в людях, поэтому умалчивало о небольшой группе сбежавших сторонников Волдеморта, поэтому знали об этом даже не все работники Министерства. Но в глазах всех, кто был в курсе, они были слишком ничтожны как сами по себе, так и количеством, чтобы волноваться на их счёт. И слизеринцы, по всей видимости, не собирались позволить событиям нагнуть себя и дать возможность другим ученикам облить их грязью, поэтому и капли боли или страха в их глазах не было видно. Словно эти черты были им несвойственны, хотя, может, так оно и было. Ученики серебряного факультета умело скрывали свои эмоции за плотной маской, чтобы никто не смог воспользоваться их слабыми местами и надавить. И как бы Гермионе не было отвратно это признавать, но у слизеринцев в лучшем виде получалось защищаться и выпускать коготки наружу. Гермиона уловила ряд прошедших по залу хлопков, перенимающих на себя её внимание. Они явно говорили о том, что Грейнджер сильно отвлеклась и что-то пропустила. Она перевела взгляд обратно на директора, заставляя свои уши во всё внимание принимать слова Макгонагалл. Но мысли, отнюдь не согласные с её решением, всё равно постепенно ускользали в другое русло. К этому моменту прошло какое-то время, солнце продолжало сменять луну, и вспоминать о потерянных людях было уже легче. Словно время действительно имело свойство лечить израненные души, но с особым свойством - в виде шрамов. Потому что мозг не настолько глуп, чтобы повестись на сказки Времени о том, что всё хорошо. Нет, не хорошо. Но всё-таки жизнь продолжала дышать, стараясь уехать на поезде как можно дальше от кровавых событий, постепенно начиная восстанавливаться. Она медленно возвращалась в прежнее русло, отстраивая здания и подталкивая людей к работе. Но Гермиона иногда жульничала, подыгрывая двигающейся вперед жизни. Ей хотелось, чтобы жизнь поверила в её скорое исцеление, поэтому она частенько сдерживала эмоции в себе, нацепляя улыбку. Но Жизнь - не дура, поэтому после очередного сокрытия истины, потоки слёз и нервных срывов вдвойне обрушивались на сознание гриффиндорки. И так продолжалось какое-то время, качели раскачивались всё сильнее, норовя в конечном итоге сбросить Гермиону в затхлый омут. Продолжалось, пока Жизнь и Время не договорились между собой, останавливая сумасшедшие качели и позволяя девушке встать на твёрдую землю. Ей действительно стало легче. Она наконец позволила себе честно улыбнуться и задуматься над своим будущим. И, перебрав достаточное количество вариантов, Гермиона не могла упустить тот момент, что во всех них присутствует обязательное окончание Хогвартса. Поэтому Грейнджер приняла твердое решение вернуться туда и закончить обучение. До середины лета Гарри и Рон отказывались возвращаться вместе с ней доучиваться, считая, что всему чему можно они уже обучились, а сейчас есть дела важнее. Но всё-таки Гермиона, изрядно попотев, смогла уговорить их согласиться с важностью полного прохождения курса Школы и дальнейших открытых дверей после него, чему была поистине рада, в который раз честно улыбаясь. Непередаваемое чувство. И пускай Хогвартс больше не имел своего первозданного вида, у неё он всегда ассоциировался с тёплым, уютным домом, в котором можно вздохнуть полной грудью, и недавняя война, к великому удивлению и счастью, не изменила её мнения. Хотя бы этот дом война не тронула в её сознании, за что её можно было бы поблагодарить, если бы сама мысль о благодарении войны не была такой абсурдной. А всей троице необходимо было выйти из гнетущей обстановки, что неизменно царила над их головами, и Хогвартс показался Гермионе неплохим шансом сделать это. Минерва закончила перечислять всех профессоров, которые преподавали в этом году, и, пожелав всем удачи, вернулась за преподавательский стол, вынуждая Гермиону рассеяно выдохнуть от того, что она пропустила мимо ушей половину её речи. Уроки начинались лишь завтра, что всегда расстраивало Гермиону, но сейчас она была совсем не против такого расклада. Всем необходимо было сбросить с себя эту серую тень возвращения в место, которое имело обратную сторону не самых приятных воспоминаний. Поэтому после утреннего банкета ученики вышли из зала, направляясь в свои комнаты. На выходе было большое столпотворение и Гермиона пыталась протиснуться вперёд, не отставая от Рона и Гарри. Она хотела пройти дальше, но, услышав какой-то спор чуть дальнее от сборища людей, остановилась, поощряя своё любопытство и поворачивая голову в сторону. То что она увидела заставило её окончательно отстать от друзей, теряя их спины из виду. Сначала ей показалось, что человек, стоящий около первокурсника и говорящий ему что-то с таким видом, будто сам факт их разговора вызывал у него сильную неприязнь, лишь галлюцинация, вызванная.. А чем, собственно, ей быть вызванной? С головой у Гермионы все было в порядке и она не помнила ничего, что могло бы вызвать у неё такие спазмы. И этот факт лишь подтвердил, что Малфой, засунувший руки в карманы и чуть склонившийся над первокурсником,- вовсе не беспричинная галлюцинация. Какого чёрта? — Что здесь происходит? — Грейнджер подошла к мальчику, который, как она успела запомнить, только что был избран в Гриффиндор. Первокурсник поднял на неё жалобные глаза, заминая пальцы. Он нервничал — это нельзя было не заметить. Гермиона желала разобраться в ситуации, параллельно думая о том, что Малфой делает в Хогвартсе. Нет. Почему он допущен к Хогвартсу. Потому что после всех произошедших событий он не должен был посещать Школу. Человек, имеющий на руке Тёмную метку, не имел права появляться в только что отстроенном после разрухи, сотворённой теми самыми людьми с меткой, месте, теперь полного света и добра. Света и добра. Вот главные составляющие Хогвартса. А та чернь, что была вплетена в кожу и душу Малфоя, была самым настоящим антонимом этим вещам. И поэтому не имела право очернять стены замка. Малфой перевёл взгляд на Гермиону, и она бы даже задумалась о том, что скрыта дезиллюминационными чарами, потому что его взгляд выражал буквальное ничего. Полное равнодушие. К ней, её словам и нахождению в этом месте. Словно она - просто блеклая призрачная тень, донимающая живых людей. Потрясающе. Только тут же скривившиеся на секунду губы слизеринца опровергли теорию скрывающих чар, давая возможность ощутить его раздражение. Малфой снова посмотрел на первокурсника, отклоняясь обратно, отчего диссонанс его роста и роста мальчишки приобрёл новые величины. — Надеюсь, ты меня понял, — его тон был полон холода и стали, и ощутила это не одна Гермиона, потому что первокурсник рядом с ней поёжился. Реакция гриффиндорца заставила ее сдвинуть брови на переносице ещё больше. Гермиона повернула голову к слизеринцу, который уже сделал шаг в сторону, собираясь уйти, даже не удосуживаясь отделаться простым объяснением. И как она могла подумать, что это её галлюцинация? Потому что её сознание никогда бы не смогло быть настолько грубым и раздражающим. — Да что здесь случилось? — теперь голос гриффиндорки звучал куда более требовательно, но едва ли это было способно заставить Малфоя ответить на её вопрос. Слизеринец вновь повернул к Грейнджер голову, будто она его насильно заставила, и прошелся по ней быстрым взглядом, полного неприязни. — Не суй свой нос куда не просят, Грейнджер, — язвительно бросил Малфой, окончательно теряя к ней всякий интерес и оставляя Гермиону наедине с новоизбранным гриффиндорцем. Волна возмущения затопила грудь девушки, реагируя давним рефлексом — Гермиона сжала ладонь, оставляя там лёгкие полумесяцы и смотря вслед удаляющемуся слизеринцу. — Если бы меня ещё волновало, просишь ли ты меня влезть или нет, — но Малфой, к её сожалению, уже не слышал ответа Грейнджер, с полным равнодушием выходя из зала. Девушка поджала губы, которые сразу стали тонкой линией, злясь. Это выходило за все рамки дозволенного и возможного. Но, вспоминая, что из себя представляет Малфой, можно ли было ожидать чего-то другого? Чего-то более приемлемого и человеческого? Гнилой тьме здесь не место. Гермиона выдохнула, переводя взгляд на первокурсника. — Что он тебе сказал? — Научиться использовать глаза по назначению.. Ну и еще парочку слов, — смутившись, ответил мальчик. — Просто я хотел догнать своих однокурсников, но не заметил, что рядом находится этот парень, и налетел на него. Гермиона выдохнула, качая головой. Малфой имеет хоть какое-то воспитание, в одном пункте которого чёрным по белому написано, что замечание можно сделать в более этичной и адекватной форме? Или всё, что лежит в его черепной коробке — скрупулёзное изучение хамства и грубиянства? — Забудь про оскорбления, но по Школе во время сборища толпы лучше не бегать, — смягчённым тоном, чтобы очистить неприятный осадок от слов Малфоя в голове мальчика, произнесла Гермиона. Грейнджер аккуратно взяла кивнувшего ей мальчика за плечо и вывела из Большого зала, толпа которого уже успела рассосаться. Гермиона подошла к Гарри и Рону, которые ждали ее, выискивая среди учеников. Заметив её недовольное выражение лица, явно изменившееся с момента их последней встречи, Гарри обеспокоился. — Что-то случилось? — Ничего. Просто застряла в толпе, — отмахнулась она. Не хватало ещё разводить из мухи слона, потому что ситуация с Малфоем не стоила того, чтобы тратить на неё время для обсуждения. Да, обсуждать это ей точно не хотелось, но мысли всё равно уже начали собственный монолог в голове. Потому что на самом деле Гермиона думала, вернее, наивно полагала, что события войны изменили как Малфоя, так и других слизеринцев. Дали понять, что для того, чтобы жить и делать правильный выбор не нужно быть самодовольной скотиной и вести себя так, будто другие ничто по сравнению с тобой. Но это действительно было наивно. И глупо. Потому что люди не меняются, и ей давно уже пора это понять. Но это лишь заставило её сильнее поджать губы, потому что ненависть колючим током пробежалась по сознанию, скрипучим шепотом сообщая о том, что Малфой не вынес для себя абсолютно ничего, и теперь, будучи бывшим Пожирателем — хотя насчёт существования бывших Пожирателей ещё можно поспорить — продолжает поливать грязью стены Хогвартса. В этом ли справедливость? Гермиона не знала, по собственному ли желанию Малфой вошёл в их ряды , потому что некоторые его действия противоречили факту добровольности, и тем не менее он тоже пытал людей, тоже верил в идеологию крови, поэтому это никак не отменяло того факта, что он был одним из псов Тёмного Лорда. Член семьи, приближенной к существу, из-за которого умирали и страдали люди, дорогие её сердцу; люди, просто желающие свободную жизнь; те, кто.. Чёрт. Гермиона выдохнула, раскрывая ладонь и замечая там ожидаемые красные полумесяцы. Чёрт. Чёрт. Чёрт. Она быстро сжала руку в кулак, чтобы мальчики ничего не заметили, подтягивая сумку с учебниками. Нет, это неправильный путь. Путь ненависти, злости и презрения — то, что способно сжечь каждого изнутри. И сжигало. Путь, который всегда казался Гермионе неправильным и отравленным, чтобы встать на него. Это совсем не то, чего требовала душа, которой нужно было восстановиться от крови и смертей. Это. Не тот. Путь. И Гермиона ни за что не встанет на него. Она выше этого. Выше порока ненависти. Она умеет отпускать и прощать. Прощать людям их заблуждения и ошибки, сохраняя в себе свет, отвергающий черную злую ненависть. И пускай возвращения Малфоя не ожидал никто, Гермиона даже голову не повернет в сторону шептаний учеников на этот счёт. — В этом году не так уж много первокурсников, — заметил Рон. — Люди должны убедиться, что в стране и в Школе действительно безопасно, чтобы отпускать сюда детей, — согласилась Гермиона. — В следующем году будет намного больше. И Грейнджер полностью понимала и поддерживала такую позицию родителей: безопасность прежде всего. Просто сама она пережила достаточно тяжёлых и страшных вещей, чтобы беспокоиться сейчас о своей сохранности в Хогвартсе. — Только мы этого уже не увидим. Странное чувство, правда? — голос Гарри граничил между грустным и умиротворённым. Будто он выбирал, какие эмоции должны его сопровождать. — Покидать это место, теперь уже навсегда. Оно и вправду было странным. Гермиона думала об этом раньше: расстаться с местом, в котором ты вырос, которое стало тебе домом. И в котором ты пережил слишком многое, чтобы просто отпустить его. Но тем не менее, сразу за мыслью об окончании и отъезде из Хогвартса, у неё возникало чувство завершённости. Это было последним недостающим пазлом картины, которая требовала своего завершения, чтобы на неё можно было взглянуть осознанно, а после просто.. перейти к следующей несобранной картине из пазлов, в несколько раз больше предыдущей. Вступить в новый период жизни. Да, в будущем Хогвартс необходимо было оставить позади. — Гарри, впереди ещё целый год, прежде чем начать впадать в меланхоличную ностальгию, — краешком губ улыбнулась Гермиона, вспоминая, что поначалу Гарри даже возвращаться не хотел, а по прибытии и день не прошёл, как он стал печалиться о разлуке со Школой, до которой была ещё куча времени. Куча. Обычно, когда произносят это слово в паре со временем, оно начинает идти с точностью наоборот. Слишком быстро. Поэтому Гермионе стоило опасаться проговаривать это словосочетание даже мысленно. Или наоборот, повторять, словно мантру. — Ты права, нужно развеять мысли. — Как думаешь, в гостиной все ещё стоят шахматы? Рон покосился на Гарри, чуть не заставив Гермиону закатить глаза. Вечно они присваивали эту настольную игру исключительно себе. — Самое время узнать, — кивнул Гарри на портрет Полной Дамы, к которой они приближались. — Хотя вряд ли Николас позволил бы их убрать. — Это уж точно, — хмыкнула Гермиона. Призрак Гриффиндора слишком влюблен в антураж собственного дома, чтобы позволить нарушить его идиллию. Даже с учётом недавней войны. — Медовые колонны, — продиктовала пароль Гермиона, после чего портрет Полной дамы согласно отъехал в сторону, перед этим эмоционально поприветствовав троицу и поздравив с началом нового, мирного и спокойного учебного года. Вероятно портрет, на протяжении прошлого года видящий вышколенные строи не то учеников, не то солдат, и применение Круциатуса на первокурсниках, тоже был непомерно рад возвращению старого расклада. Гермиона прошла вперёд небольшого коридора, оказавшись в самой гостиной Гриффиндора и первоначально кидая взгляд на камин и стоящие возле него кресла с диваном. Неозвученное, но их место. Именно здесь Гарри вечером сообщал какие-то новости, связанные с Сириусом. Здесь Гермиона рассказала мальчикам о своей идее создания Гражданской Ассоциации Восстановления Независимости Эльфов. Здесь Гарри тайком читал учебник Принца Полукровки, не желая выдавать секрет своего успеха в зельеварении. Это место так тесно связано с их жизнью, что Гермиона могла бы его назвать её личным крестражем. Немного пугающе, но именно так оно и было. Потому что ничего не изменилось. Всё стояло ровно на тех местах, какие отложились в памяти одиннадцатилетней Гермионы. Ни на сантиметр левее. Не в этом ли прелесть магии? Грейнджер оглядела всю комнату, отмечая про себя, что её нахождение здесь можно назвать полётом в прошлое, если забыть о факте уничтожения всех маховиков времени. Красный и золотой, портреты и шахматы, книги и перья. Всё настолько одинаково с прошлогодними днями, что прелесть магии превращается в жуть. — Я же говорил, — хмыкнул Гарри, обращаясь к Рону и кивая на одиноко лежащие на деревянном столе шахматы. Как и несколько лет назад. — Гермиона, я тебя искала! Грейнджер повернулась к лестнице, по которой спускалась Джинни. — Что-то случилось? Она очень надеялась, что нет, иначе, это был самый короткий по продолжительности спокойный день в Школе. А она ведь даже ещё не разобрала вещи. — Нет, всё в порядке, — Уизли смахнула огненную прядь волос. — Но если хочешь видеть свою одежду висящей в шкафу, а не поваленной где-то на дне чемодана, то следует поторопиться, потому что место там не бесконечное. Её одежда. Ну конечно. Честно, это было похоже на паранойю, которую немедленно было необходимо пресечь. — Да, пойдём, — кивнула Гермиона, нисколько не сомневаясь, что тумбочка возле её кровати стоит точно через десять сантиметров.***
Грубые потоки холодного ветра Астрономической башни обвивали, просачиваясь под лёгкую белую рубашку, охлаждая и без того замерзшую кожу слизеринца, отчего мурашки армией пробегали по исхудалому за время телу. Малфой рукой оперся на перила, вдыхая вечерний осенний воздух и прикрывая глаза. На длинном пальце лунным светом отливал почти незаметный малахитовый камень древнего кольца Малфоев, что в несколько раз утяжеляло руку, и вовсе не из-за своих размеров. Кольцо давило своим присутствием, будто все предки собрались в этом куске серебра, выбивая поверхность камня, чтобы выбраться наружу, освободиться из заточения, отчего от перстня чувствовалось тёмная энергия, придавая силы, и сразу отнимая их. Давая почувствовать себя сильным, властным, и когда ты в полной мере поверил в это, кинуть в омут, оставляя в бесконечной жалости, слабости и беспомощности. Драко достал кофейную сигарету, которая уже давно была его фаворитом среди других разновидностей табака, и поджёг, пропуская в себя её часть, чтобы та очистила его, несмотря на то, что сигареты с организмом делали все наоборот. Кофе вперемешку с табаком проникли в его тело, разум, отпуская захламляющие голову мысли. Малфой выпустил дым, который клубился в неровные кружки, и оперся локтями на перила башни. Слизеринец усмехнулся. Он совсем не собирался возвращаться в Хогвартс, и сейчас задавался вопросом: сколько времени прошло с того момента, когда он беззаботно разгуливал по окрестностям школы, не раздумывая о своём будущем? Казалось, что целая вечность. Несчастные развалины, в былые времена именуемые школой Чародейства и Волшебства, отталкивали его, ненавистным колокольчиком напоминая произошедшее. Драко посмотрел на метку Пожирателей, что уже несколько месяцев смеялась над его ничтожными попытками свести её. Могущественная темная сила преобладала над способностями восемнадцатилетнего волшебника, но это ни разу не останавливало Малфоя. Заклинания, не менее тёмные, ничего не меняли, очередной раз причиняя боль обладателю столь позорной вещицы. Скрывающие чары тоже не задерживались надолго, а к сдиранию кожи Драко прибегать не собирался. Слизеринец зло поджал губы и выхватил палочку, направляя её на предплечье. — Экскуро! Жёлтый луч выстрелил в метку, проникая в неё. Если бы Драко делал это впервые, то у него была бы надежда на удачное сведение метки, но этот раз он даже не стал считывать, потому что вести счёт было более чем бессмысленно. Сейчас Малфой сделал это для очередного напоминания: он в дерьме. Потому что от этой черни, вплетенной в кожные покровы, ему не избавиться. Как он и ожидал, заклинание выстрелило обратно, разрывая капилляры Драко изнутри, заставляя его сдержать себя и тяжело зарычать, вместо больного крика, что рвался наружу. Но он ни за что не закричит. Чёрта с два. Даже не пискнет, потому что эмоции — слабость, разрушающая весь стержень. А слабостей с Малфоев достаточно. И вновь было видно ухмылку чёртовой змеи на метке, что не собиралась проигрывать, забрав душу Малфоя взамен на его жалкие попытки. Одернув рукав пиджака, Драко сделал новую затяжку, снова прибегая к мазохизму. Когда он уже поймёт, что пытаться уничтожить метку Волан-де-Морта невозможно, и прекратит издеваться над собой? Но Драко не собирался опускать руки, причиняя себе боль каждый день снова и снова. Раз за разом. Будто ему это действительно доставляло удовольствие. Хотя.. Усиливающийся ветер и приторно белая луна говорили о наступающей ночи, но Малфоя это нисколько не волновало, оставаясь незамеченным. Что-то спустя время надломилось в нем, и теперь на многие вещи он смотрит через равнодушие, покрытое коркой прежней ненависти. Раньше на определенные вещи он бы реагировал слишком громко, а теперь ему было просто наплевать. Хотя к ранее выводящим из себя людям он по-прежнему испытывал сильную в своей разрушимости ненависть. Постоянное упоминание Поттера, Уизела и Грейнджер заставляли его желваки каждый раз ходить ходуном, раздражённо посылая уничтожающие взгляды на подпевал, что прославляли их. Герои войны нисколько не заставили Драко изменить к ним своего отношения, теряя значение прошлой вынужденной взаимовыручки с Поттером. Герои-герои-герои.. Спасли бы мир эти герои, если бы не его мать? Драко же люди начали презирать и нагло обсуждать его цель прибытия в школу, но эти трусы не настолько смелы, чтобы высказать все в лицо самому Малфою, что заставляло его плеваться от лицемерия. Но вместе с презрением переплетались опасение и страх. Статус Пожирателя везде следует за ним, и ученики предпочитают молча наблюдать в тени, поджав хвосты, когда Малфой проходит мимо. Они боятся его и его возможностей — ведь он Пожиратель Смерти, значит у него нет тормозов, — что в полной мере устраивало Драко, ведь он не собирался быть загнобленной собачонкой, что сидела в углу. Никогда. Уж лучше идиоты продолжат и дальше молчать в тряпку, опасаясь метки, которую из учеников имел только Малфой. Сейчас никчемные обсуждения его персоны нисколько не волновали слизеринца. Отец на долгие годы отправлен в Азкабан, окончательно и навсегда разрушая свой и так кончающийся авторитет. Или уже давно исчезнувший. И что же теперь? Человек, вечно вкладывающий в Драко свои взгляды, направляющий и указывающий дальнейший путь, просто исчез из жизни. Не давал и шагу сделать без его соглашения и одобрения, а теперь бросил на произвол судьбы? И это Люциус олицетворяет статус Малфоев? Омерзительно. И пусть никогда не возвращается из своего грёбаного Азкабана. Плевать хотелось на отца, что был ненавидим родным сыном. На деле Малфой давно научился справляться и принимать решения самостоятельно, поэтому последняя ниточка, соединяющая его с отцом, оборвалась. Навсегда. Единственное, что волновало Драко — его мать. И пускай она твердит, что с ней всё в порядке, Малфой не слепой и видеть умеет прекрасно, а потому тяжёлое внутреннее состояние Нарциссы не могло остаться незамеченным. Её синяки под глазами, которые она активно пыталась скрыть косметикой или заклинаниями, и худоба говорили о многом. Бывали дни, когда Драко заставал Нарциссу тогда, когда она думала, что её никто не видит: и не был скрыт ни один изъян кожи, пострадавшей от бессоных ночей и просады нервов. После суровых дней войны мать должна была восстановиться, на что и дано лето, но в эти, казалось бы, солнечные дни, которые таковыми уж и близко не являлись, Драко с матерью боролись с Министерством, которое так желало поскорее сослать их к чёрту в Азкабан. Равнодушные ублюдки. Малфой ненавидел их. Одним из самых искренних видов ненависти, потому что настолько изворачиваться, почти не скрывая своей предвзятости, чтобы только как можно удачнее опровергнуть аргументы с их стороны, было больше, чем погано. Отвратительнее, чем просто мерзко. Хуже, чем всего лишь ужасно. Но им удалось оправдаться, на что было потрачено огромное количество сил и нервных клеток, которые высасывалось при каждом походе в здание Правительства магии. Словно то являлось вампиром, жаждущим свежей крови. И они, признанные оправданными, вернулись в Мэнор. Вдвоём. Вместе. Но даже дома, в месте, которое должно было ощущаться совершенно по-другому, не чувствовалась та защищённость, надёжность и лёгкость, что были раньше. А были ли они вообще когда-нибудь? Это должно было помочь освободиться, прийти в себя, забыть прошлое, но само здание было как нить омута памяти, ведущая в нескончаемый мрак их династии. Забросив размышления над этим бессмысленным вопросом, Драко затушил сигарету, уничтожая палочкой окурок, и направился к выходу из башни, оставляя пустой холод наедине с собой. Наплевать.***
Спёртый, застоялый запах сырости и зелий ударил в нос, как только Гермиона зашла в кабинет зельеварения. Холод ощущался так явно, что она поёжилась. Похоже, этот запах не выветрится никогда, навечно приковываясь к этому кабинету. Потому что он был таким же, каким всегда. Ни капельки не изменился. Как все-гда. Она прокручивала эти слова в голове, словно пробуя их на вкус. Ужасный и прекрасный одновременно. Горький и сладкий. Ведь Гермионе хотелось встать и громко закричать: « Ты не можешь пахнуть как всегда, ведь была война! Ничего не может быть как всегда!» Но в реальности девушка лишь тихо садилась за свою парту, кидая быстрый взгляд на преподавательский стол. Первым в расписании стояло Зельеварение. И Гермиону это не очень радовало, потому что поступки Снейпа уж точно никак не изменили его методы преподавания и отношение к ученикам. По крайней мере, он никому этого никогда не покажет. Ей было непривычно думать о таких малостях, но.. Было бы неплохо, если бы зельеварение продолжил вести Слизнорт. Возможно, вместе с ним в школу бы вернулся верный задор, что сейчас был утрачен и только начинал свой путь к восстановлению. Но после войны профессор отказался работать в Хогвартсе, изъявив желание отдохнуть и восстановиться от произошедшего. И Гермиона не могла, да просто не имела права, винить его в этом, потому что всем в это нелёгкое время нужен отдых. Передышка. Исцеление или восстановление. Тем более, унывать не стоило: Гораций Слизнорт обещал вернуться, только позже. Быть может, она даже застанет его в Хогвартсе в этом году. — Надеюсь, каждый из вас уже достал книги и приготовился к занятию. Открывайте учебники на странице сто пятьдесят семь, — Снейп, словно действительно ничего не изменилось, вошёл в кабинет неожиданно и грозно, без всякого приветствия и напутственных слов. Словно и не было этих нескольких месяцев, длиною будто в целую жизнь. Как и всегда. Хотя кое-что всё-таки проводило кардинальную линию между тем, что было, а чего не было. Спрятанная под длинным рукавом одежды Метка Снейпа. Но это не тот случай, когда она трактует своё наличие, как что-то вопиюще ужасное. Нет, ведь Гермиона знала, что Северус был на их стороне. Что чуть было не отдал жизнь, как и все те, кто был по сторону Ордена. Поэтому его Метка в стенах этой Школы не вызывала злости и боли несправедливости; казалась более гуманной и понятливой. Одним словом, не шла ни в какое сравнение с Меткой Малфоя. Тяжёлый взгляд профессора Снейпа прошёлся по ученикам, изучая каждого, и опустился на пергамент, написанные слова на котором, профессор начал зачитывать вслух гриффиндорцам. Гермиона внимательно слушала, стараясь пропустить через себя как можно большее количество информации, но мысли все равно ускользали от урока к размышлениям. Другим. Более тяжёлым. Более материальным. Более существенным. После событий на войне за Хогвартс, многие ученики начали уважать Снейпа, теперь в их глазах были не только обречённость и страх взыскания. Хотя, словно соглашаясь с предположениями Гермионы, они до сих пор тяжело вздыхали, когда узнавали, что его предмет следующий по расписанию. Забавно. Как. И. Всегда. Пальцы рук охватил холод и Грейнджер спрятала ладони в рукавах мантии. Но разве легкая ткань способна укрыть от набежек памяти? До сих пор Гермиона, несмотря на все безыскусные попытки переключиться, вспоминает тот день, когда Волдеморт собирался убить Снейпа. Память, память, память.. Волан-де-Морт послал в профессора заклятье Смерти, именуемое Авадой. Но Северус не пал под дыханием Гнилой, а вступил в сражение с темным магом, сумев вовремя увернуться. Что тогда, что сейчас, Гермиона понимала, что силы были не равны. С болью в сухом горле осознавала, что Снейпу не спастись, но всё равно отталкивала эту мысль и надеялась на другой исход. Без гибели, без потери. Они с Роном и Гарри были тогда втроём и всех их охватил ужас, сковывающий конечности, отнимающий возможность дышать. Страшно-страшно-страшно.. Этот страх не выразить словами. И никому не пожелаешь его прочувствовать, поэтому он навсегда останется непонятым. Кроме тех людей, которые ощутили его собственными клетками кожи. Казалось, что прошла вечность, но не прошло и минуты. Силы ведь действительны были не равны, каким бы искусным бойцом Северус не был. И когда Нагайна бросилась на него... Холодок привычно пробежал на спине, как было всегда, когда Гермиона вспоминала что-то из того времени. Какие-то моменты, обрывки, взгляды и крики. Всё смешалось в голове и одновременно сидело в абсолютно разных уголках сознания, будто поджидая, когда наступит именно его черед напомнить о себе. Тогда Волдеморт прервал змею, решив, что она достаточно постаралась и Северуса уже не спасти. И сам он ушёл. Вот только у зельевара ещё были силы, а кроме них трое подростков, в тот момент которые были намного старше своего биологического возраста. Они не медля подбежали к Снейпу и Гермиона достала из маленькой сумки крововосполняющее зелье, как раз из остаточных экземпляров. Наложила ещё какие-то чары и заклинания; она смутно помнила что говорила в тот момент, так как действовала механически, стараясь отбросить все чувства и эмоции. Было сложно вот так просто отключиться, но, тем не менее, Грейнджер справилась. У неё получилось. Зато отчётливо тогда всё помнил Гарри, которому Снейп в последние секунды сознания сказал собрать свои слёзы. Как нити воспоминаний, только заключенные в другую материю. Всё это Гермиона узнала потом, тогда она не слышала и не видела ничего, кроме своих рук, зелий, которые ей быстро подавал Рон, и крови на теле преподавателя. И им удалось. Всем вместе. Северус Снейп был спасен, а его, на тот момент бессознательное, но живое, тело спрятали в одном из кабинетов, заперев тот настолько прочной защитой, что при падении Хогвартса это помещение должно было остаться целым и невредимым. По крайней мере, они на это надеялись. Хотел ли Северус, чтобы его спасали? Они не знали. Они действовали механически и в то же время от всего сердца, не растрачивая секунды на пустые раздумья. В такие моменты время всегда летит быстрее скорости света и гадать о том, хотел бы умирающий своего спасения.. — Мисс Грейнджер, вы не поняли с первого раза? Вам повторить ещё раз? — узкие щелки вместо глаз смотрели на неё, кажется, просвечивая насквозь. — Простите, сэр. Впрочем, кто бы не хотел? Ведь так? Гермиона быстро раскрыла книгу, оставляя все размышления на потом. Хотя она отчаянно желала, чтобы этого «потом» не наступило, потому что думать об этом было все еще больно. Всегда будет. Но нужно забыть о нем, как об участнике Ордена и войны, ведь Снейп до сих пор оставался их профессором, который всё также будет не любить гриффиндорцев, штрафовать их с малейшим поводом и без, и закрывать глаза на проступки Слизерина, и.. И чёрт, все эти штрафы и потеря баллов казались теперь такими несущественными. Как она раньше могла к этому так серьёзно относиться? Хотя, раньше все было по-другому. Было проще. Грейнджер взяла перо и начала выписывать составляющее зелья, замечая на себе взгляды Гарри и Рона. Вероятно, это по поводу замечания от Снейпа. Они были удивлены? Но ведь они должны понимать, что несмотря на её трудоголизм и перфекционизм, ей тоже будет трудно так быстро влиться в учёбу и не возвращаться к страшным мыслям каждый раз, когда Гермиона проходила по коридорам Хогвартса. Спустя час урок закончился и Гермиона чувствовала, что уже начинала уставать. Мерлин, так быстро.. Обычно усталость приходила за ней, как к обязанной, после уроков или вечером. Обычно — это год назад. А сейчас её хватило на час, чёрт возьми. Гриффиндорка потёрла глаза, на секунду отключаясь от шума вокруг. От звуков, голосов, вопросов. Просто тишина. Просто тихий звон в ушах. Чёрт.. Гермиона резко поднялась, быстрыми отрывочными движениями складывая все учебники в сумку. Это тяжело. Тяжело сидеть тут, слушать эти чертовы тихие слова профессоров, тяжело делать вид, что все хорошо, тяжело.. — Гермиона.. Тихий голос Гарри вынудил девушку чуть вздрогнуть, поднимая голову. В кабинете остались только они вдвоём. Даже профессора Снейпа не было. Когда все успели выйти? — Ты как? — юноша осторожно прикоснулся к её плечу, после чего поддерживающе сжал его, не услышав протестов. Аккуратность, по его мнению, была верным решением, потому что состояние Гермионы было неустойчивым. Так он считал, и, возможно, было прав. — Всё нормально, Гарри. Нормально. Просто немножечко тяжело, — она слабо улыбнулась, накрывая ладонью пальцы Гарри на своем плече. — Немножечко тяжело, — тоже слабо улыбнулся он, повторяя её же слова. Соглашаясь с ними. Понимая. Он чувствовал себя также. — А где Рон? — спросила Гермиона, когда они вышли из кабинета. — Его о чем-то спросил Симус, они разговорились и вышли из кабинета. Гермиона кивнула. Это хорошо. Хорошо, что Рон может улыбаться и говорить о всякой всячине с друзьями; она знала, что ему тоже было нелегко. Но.. У него получалось лучше, чем у нее, и Грейнджер это определенно радовало. — Вот вы где! — к ним подошёл Рон, вынырнув из-за угла. — Я думал, вы за мной идете, а вас нет. — Мы задержались, — улыбнулась Гермиона краешком губ, кидая быстрый взгляд на Гарри. Он тоже посмотрел на неё, но ничего не сказал, едва заметно кивнув, а потом перевел взгляд на Рона. Понимает. — Может, посидим во дворе? У нас есть ещё минут двадцать до урока, — предложила Грейнджер. Ей хотелось на воздух. Свежий. Прохладный. Освежающий и успокаивающий. Он словно был способен проникать в сознание и расставлять всё по полочкам, сводя волнение и тревожность на нет. Возможно, дело в магии, что пронизывала стены Замка? А, может, так работает самовнушение. — Пойдёмте, — кивнул Гарри.***
— Наконец-то свежий воздух! — Рон втянул в себя его, падая на траву. Правда, Гермиона в последний момент всё-таки трансфигурировала плед из своего маленького платочка, который она никогда не использовала. — Я думал, что мне придётся сбежать из подземелий. Такое ощущение, что запах там стал ещё сильнее. Друзья сели рядом, отложив сумку с учебниками. Гриффиндорка прикрыла глаза, впуская в легкие кислород. Легко. Так легко было ощущать что-то противоположное тяжести, что томилась в груди, ломала рёбра, потом собирала их по косточкам и снова ломала. Из раза в раз. — Может и стал, — пожал плечами Гарри. Его, видимо, эта проблема не особо заботила. Гермиона повернула голову влево, отвлекаемая щебетанием птиц. Вдалеке было видно горы и деревья, спрятавшиеся в чудном небе. Правда чудно. Иногда она спрашивала себя: «За что она так любит Хогвартс?». И ответ всегда был разный: магия, добро, друзья которые окружали её. Сейчас же она могла ответить, что любит Хогвартс за эти прекрасные горы и деревья с озером, которые навевали сказочные ощущения. По-детски? Может быть. Но куда лучше любить Школу за это, чем вспоминать, что прямо тут, недалеко от этих самых чудесных гор с озером, умирали люди. Она ещё десятки раз поменяет свой вывод, за что же она любит Хогвартс. Но в каждом варианте неизменно будет одно: она будет его любить. Даже с присутствием смерти в этих каменных стенах. Даже со слезами боли и горечи, утонувших в земле, на которой она сейчас сидит. Даже тогда. — Я рад видеть Снейпа в строе, — Гарри оперся руками о плед и чуть откинулся назад, задумчиво глядя куда-то вперёд. — Я тоже, — вернула им своё внимание Гермиона. — Повезло, что никаких плохих последствий оказанной нами помощи не возникло. — А могло? — чуть нахмурился Рон. — Мне казалось, мы делали всё правильно. — Да, но мы не могли быть уверены, что заклятья в таком состоянии пройдут бесследно для здоровья и внешнего вида, — ее голос звучал ровно и чётко. В душе же прошёлся привычный холодок. — Вероятно, на ситуацию повлияли зелья. — Вероятно, — медленно повторил Рон, опуская взгляд, ещё больше хмурясь и погружаясь в размышления о чем-то своём. — Правда, я думала, что теперь профессор Снейп будет вести ЗОТИ, а не зельеварение, — она попыталась свести тему в другое, более безопасное русло. Просто беззаботный, просто обыденный, просто повседневный разговор. Гермионе не хотелось, чтобы улыбки стирались с лиц мальчиков. Как и всегда. В этом году вновь преподавать Защиту, по просьбе и приглашению Минервы Макгонагалл, вернулась знаменитая ликвидатор заклятий — Патриция Рейкпик. Рейкпик уже преподавала этот предмет в восьмидесятых годах, — Гермиона прочитала это ещё два года назад в книге обо всех учителях Хогвартса, на которую случайно наткнулась в библиотеке, — но была вынуждена покинуть заведение. Что-то связанное с личными мотивами и целями в жизни. — Возможно, ему хватило опыта в прошлом году и он решил остаться там, где был всегда, — предположил Гарри. Перед глазами пронесся строй учеников, больше похожих на солдат, чьими надзирателями-садистами были Кэрроу и Снейп, отчаянно преподающий Защиту и, по совместительству, являющийся на тот момент директором. Холод-холод-холод.. — Может быть, — попыталась буднично ответить Гермиона, но вышло глухо. Чёрт, ей нужно прилагать больше усилий к учёбе владения своими эмоциями. Потому что у неё не выходит скрыть свой разбитый негатив. Было только начало осени, а потому лучи солнца пока что пропускали тепло, согревая. Гермиона открыла книгу, которую привезла из дома, собираясь прочитать пару глав до урока. Прохладный ветерок шелестел по страницам, будто изучал их вместе с девушкой. Она на секунду оторвалась, посмотрев на своих друзей. Зелёные глаза и вечно спадающая чёрная челка; веснушки и рыжий беспорядок. Солнце, уроки, книга.. Гермиона будто ощутила на себе слово «хорошо». Да, ей сейчас, прямо в эту самую минуту, хорошо. И спокойно. Эти переплетения букв в словах чувствовались так, словно она впервые прикоснулась к ним. Но ведь хорошо ей было и раньше.. Только сейчас все по-другому. Эти «хорошо» и «спокойно» ощущались по-другому — были более ценными и осознанными. Но не менее лёгкие и воздушные. Рон что-то сказал Гарри и тот рассмеялся. Так чисто и искренне. Этот смех грел душу. Гермиона внезапно поняла, как же сильно ей этого не хватало. Простого общения, смеха и непринужденных улыбок, которые скрашивали события пугающего прошлого. Не просто наклеивали пластырь на рану, а лечили. Робко. Осторожно. По чуть-чуть. Но лечили. Беготня от смерти и попытки спасти мир затмили возможность умиротворённой и беззаботной беседы, поэтому сейчас хотелось говорить и смеяться, говорить и смеяться, только бы восполнить убытки. Они обязательно восполнят. Уже начали. И так же понимала, что и с Рональдом решение закончить то, что толком не началось, было правильным. В мае, после битвы за Хогвартс, им казалось, что это была любовь. Такая долгая и настоящая. Но стоило им вернуться домой и столкнуться с грузом последствий внутри себя, справляться по одиночке было гораздо легче. Даже при том факте, что Гермиона очень часто гостила в Норе. Гостила. Пыталась восстановиться. И их общение всё меньше походило на влюблённость, всё больше преобразовываясь в дружбу. Это получилось так странно, потому что столько лет Гермиона была влюблена в него. Странно, скомкано, но будто бы ожидаемо. Ожидаемо и мирно, потому что Рон ощущал тоже самое. И поговорить и понять друг друга не составило труда, поэтому вся неловкость в общении, продлившаяся неделю в конце мая после разговора, осталась позади. Вновь лучшие друзья и как всегда родные. Гермиона улыбнулась своим мыслям. Взглянув на часы, она убрала книгу и поднялась, отсчитывая время до начала занятия. — Пойдёмте, скоро начнётся урок.***
Первые дни сентября обычно всегда солнечные и приветливые, будто делавшие людям поблажки, позволяя насладиться тёплым, греющим солнцем и безветренной погодой в последний раз, прежде чем поводья власти возьмёт в свои руки настоящая Осень. Вот и сегодня был один из таких дней. Гермиона глянула в окно, встречаясь взглядом с солнцем. Тёплым и счастливым. Она улыбнулась, думая о том, что неплохо было бы в полной мере перенять эти качества Светила себе в душу, вытеснив всё нехорошее. Удары звонка вынудили гриффиндорку прекратить созидать погоду и вернуть своё внимание уроку. Сегодня у них было первое занятие Магловедения, совмещённое со Слизерином. Это не особо воодушевляло, но Гермиона приказала себе отбросить все предрассудки прошлого и просто отдать всё свое внимания материалу, оставляя без внимания ряд справа. Какая ей до них разница? Почему она вообще должна тратить свою энергию на слизеринцев? Разве они чем-то заслужили её внимание? Нет. Ничем. И не должна. Поэтому Гермионе было откровенно плевать на острые неприязненные взгляды, которые бросали друг на друга ученики обоих факультетов. Былая война лишь усилила ненависть между этими факультетами и Грейнджер хотелось рассмеяться. Когда же все поймут, что их стычки абсолютно не важны и бесполезны? В этом году был новый профессор, потому что прошлая преподавательница была Пожирательницей, а до неё.. Мисс Бэрбидж, которая была убита. Поэтому на эту должность отыскали нового человека. Все уже давно заняли свои места, когда новый профессор Магловедения вошла в кабинет. Естественно, Слизерин не удержался и что-то высказал гриффиндорцам насчёт их колких взглядов. Плевать. Гермиона даже не собиралась выяснять, кто прав. — Добрый день, дети. Как вы уже знаете, — Макгонагалл представила женщину на пиру в первый день, — меня зовут Матильда Салливан. Я буду вести у вас Магловедение. Надеюсь, мы с вами поладим, — профессор улыбнулась, окидывая класс дружелюбным взглядом. Дети. В свете недавних событий никто из присутствующих уже не был ребенком, поэтому это обращение к ним прозвучало странно и неуместно. Но, несмотря на это, Гермионе на первый взгляд профессор Салливан понравилась: выглядела женщина приятной и здравомыслящей. К тому же, как сказали ей Гарри с Роном, по рассказам учеников из других факультетов, свой предмет она знала в достаточной мере и вела его с энтузиазмом. Возможно, её кандидатура внесёт какие-то изменения в устоявшийся порядок вещей: в Хогвартсе стремительно начнёт расти количество людей, принимающих и уважающих маглов. Гермиона на это очень надеялась. — Как вы знаете, маглов в наше время принижают, обзывая никчёмными и ни на что неспособными людьми. Но это отнюдь не так. Да, маглы не имеют способностей относительно магии, но и без неё они изобретательны и находчивы, — профессор сделала маленькую паузу и, не услышав открытых возражений, продолжила, — Изучением их изобретений мы с вами и займёмся. Ученики лениво открыли тетради и начали записывать тему урока. — Пока я не начала рассказ, может кто-нибудь знает что-нибудь что изобрели маглы? Рука Гермионы взлетела вверх. Бессознательно, не успев сформулировать мысль до конца в голове и совершенно не отдав себе отчёта в действиях. Как было всегда. Грейнджер почувствовала прилив сил, осознав, что темперамент той, довоенной Гермионы не утерян. Он здесь, внутри неё, и она прямо сейчас будит и раскрывает его, возвращая всё в прежние места. — Пожалуйста, мисс.. — Гермиона Грейнджер, профессор. Например, маглы изобрели сотовый телефон в тысяча девятьсот семьдесят третьем году, — отчеканила гриффиндорка, воодушевляясь все больше. Как было всегда, как было всегда.. — Сейчас это изобретение довольно популярно во многих странах. — Верно, мисс Грейнджер, — кивнула профессор. — Вот наглядный пример и показатель способностей маглов. — Если позволите, хотела бы добавить, что по исследованию, проведенными учёными-волшебниками, были выявлены маглы, которые по интеллекту превосходят магов. Обычные люди и маглорожденные волшебники достаточно умны и смышлёны и я не понимаю за что маги, кроме отсутствия самой магии, их так сильно принижают и унижают, — Гермиона решила важным сказать это. Потому что, во-первых, это было доказательством и правдой, а, во-вторых, ей очень хотелось поддержать нового профессора. Да, так было всегда, и прочее и прочее, но.. Что насчёт обратной стороны так-как-было-всегда? — Так может стоит лучше изучить поведение маглов и их взаимоотношения с магами, прежде чем нести свой бред на весь класс? — холодный, полный злобы голос. Боже, как давно Гермиона его не слышала, и как хотела вернуть то время, когда у неё была эта возможность — не слышать его. — Или, может, ты, Грейнджер, на самом деле грязнокровка, просто скрываешь своё происхождение и поэтому пытаешься защитить идиотов, между прочим, такими же идиотскими способами? — наконец-то закончил слизеринец и с ряда его факультета послышалось одобрение. Ладони Гермионы сжались в маленькие кулаки. Какого чёрта? Почему ему неймется? Разве он не должен заткнуться и не сметь проронить ни одного язвительного слова? Явно разозленные Рон с Гарри открыли рты, чтобы ответить за Гермиону, но гриффиндорка тут же пресекла их попытку взмахом руки, осознавая, что в полной мере может сама за себя постоять. — Нет, просто я достаточно умный человек для того, чтобы понять, что статус крови и наличие магии в жилах совершенно неважны, Малфой. Но не обижайся, тебе этого просто не дано, — она даже не повернулась к нему, чтобы сказать все прямо в лицо. Потому что чувствовала, что если увидит его высокомерные, пропитанные ненавистью глаза, то просто не совладает со своей стихийной магией. Грейнджер хотела избавить себя от его вида, и сейчас у неё это чудесным образом получалось. — Поверь, мне дано намного больше, чем тебе, предательница крови, — так буднично, словно он имел право об этом говорить, словно имел право это произносить, словно имел право так её назвать, словно.. Гермиона вскочила на ноги, поворачиваясь к нему лицом и ощущая на себе взгляды всех учеников в кабинете. Плевать. — Да как ты смеешь, жалкий Пожи.. Ещё мгновение и Гермиона просто разнесла бы кабинет стихийной магией, что била её в грудь, желая вырваться, или сама бы разорвалась от злости, что переполняла её. Злости? Ярости. Казалось, что не сделай она ничего, то от неё останется только пыль. Поэтому ей жизненно необходимо было ответить Малфою тем же ядом, который он только что влил в неё, нарушая все ведомые нормы морали и.. Вообще нормы, чёрт возьми. Ещё мгновение, но это мгновение, как и слова Грейнджер, прервал звонкий голос. — Тишина! Успокойтесь, молодые люди, и прекратите срывать мне урок! — прикрикнула профессор, хотя всего секунду назад стояла в растерянности, не зная, как все исправить и наладить. И эти жалкие секунды были вечностью для слов ненависти, так что в произнесённых словах была и её вина. — А вас, — Салливан кивком головы обратилась к Малфою, — ждёт серьёзное наказание, если я ещё хоть раз услышу подобные слова в адрес кого-либо. Гриффиндорка, в последнюю секунду задержав взгляд на Малфое, отвернулась, садясь обратно на своё место. — Гермиона.. — к ней обернулся Рон, который сидел на парту впереди, собираясь что-то сказать. — Всё в порядке, Рон, тут нечему удивляться, — её резкий тон, адресованный вовсе не Уизли, очень быстро дал понять парню, что лучше сделать так, как она хочет. Поэтому уже через секунду, тяжело вздохнув и задержав ненавистный взгляд на Малфое, Уизли отвернулся. Гермиона слышала, что на замечание профессора Малфой лишь хмыкнул, будто его это вообще не волновало. Хотя нет. Не будто. Ему было откровенно плевать. И Грейнджер увидела это ещё тогда, когда вскочила на ноги и посмотрела ему в глаза. Равнодушный взгляд, слабая ухмылка на лице. У неё было чувство, что он только этого и добивался: вывести кого-то на эмоции. Как-будто сам не мог их проявить, а поэтому искал кого-то, на ком можно выместить злость. И нашёл, чёрт подери. Ему не нужна была Грейнджер. Ему нужен был просто малейший повод, чтобы встрять и разозлить кого-то, а потом с наслаждением упиваться проделанной работой. Она лишь была средством достижения цели. Гадкий ублюдок. Ему было абсолютно все равно на слова, которыми Гермиона отвечала. Он так и смотрел на неё тогда — равнодушно и с ухмылкой. Хотя Грейнджер показалось, что когда она начала произносить «Пожиратель», уголок его губы дернулся, а глаза вместо равнодушия застелила ненависть. Она не помнила точно, да и ещё не хватало запоминать выражение его лица. Всё, что Гермиона сейчас чувствовала — жгучую ярость, что была еле контролируема. На него. И на себя тоже. Потому что какого чёрта всегда спокойная и рассудительная Гермиона повелась? Она же в самом начале урока сказала: ей плевать. Стоило промолчать и оставить его без желаемого эффекта злости. Но так бы сделала та, довоенная Гермиона. А она.. Грейнджер выдохнула и раскрыла сжатые кулаки, в которых остался небольшой след её ногтей. Только он был получен не сейчас: это старый след. Новый просто незаметно наложился сверху. Она уже не та. Другая. Более импульсивная и эмоциональная Гермиона. И чёртов ублюдок Малфой сыграл на этом. Девушка перевела взгляд на Гарри. Тот так и продолжал прожигать Малфоя взглядом, сжимая перо и пребывая где-то в своих мыслях. Наверное, страшных. И опасных. — Гарри, — тихо позвала его гриффиндорка, ради друга стараясь успокоиться и выдержать голос так, чтобы у того не возникло сомнений в том, что она прекрасно себя чувствует. Поттер чуть дернулся на звук ее голоса, переводя взгляд на Гермиону. И от злости в его глазах остались только осколки. — Он.. — Я знаю, — прервала его Грейнджер. — Знаю. Но этого стоило ожидать, так что постараемся не обращать внимания. Постараемся не обращать внимания. Голос в голове передразнивал ее же слова. Конечно, ведь именно это сейчас ты и сделала. Гарри хотел что-то сказать, но промолчал, кинув на подругу обреченный взгляд, а потом начал что-то записывать. Он понимал, что спорить с ней сейчас бесполезно. Гермиона же мысленно выдохнула, сбрасывая маску умиротворённости, что была создана для Гарри, и пыталась успокоиться, считая до десяти. Это ужасное и мерзкое прозвище: Предательница крови. Маглолюбка. Её так начали называть ещё с младших курсов и главное по такой глупой для Гермионы, и святой для чистокровных, причине. Девушка, являясь чистокровной волшебницей, открыто поддерживала маглорожденных магов, утверждая, что чистота крови не имеет абсолютно никакого значения. Также летом она часто общалась с маглами, узнавала про их жизнь, достижения и открытия. Казалось бы, жизнь отличных от себя людей должна интересовать и завлекать, но эти слова неизвестны неблагоразумным волшебниками. Под «неблагоразумными» Грейнджер подразумевала богатых, высокомерных и ядовитых колдунов. Поэтому, чистокровным, в большинстве своём слизеринцам, это, естественно, не понравилось. Хотя, нет. Не «не понравилось». Это слово слишком мягкое для того, чтобы выразить их поганое отношение к ней. Гермиону стали унижать, высмеивать за её взгляды, дав прозвище «Предательница Крови». Эти идиоты вообще знают, что на самом деле обозначает это выражение? После Второй мировой ученики и чистокровные семьи начали уважать Грейнджер. Героиня — лучшая подруга всеобщего Героя, умнейшая ведьма своего возраста. Но не в Школе с факультета Слизерин, как оказалось. Эти напыщенные и циничные гады ничуть не изменили своего отношения, продолжая насмехаться и высказываться , по их мнению, тупости взглядов Гермионы. Какое право они имели? Никакого. Осознавая, кто они такие и что сделали, чью сторону выбрали бы, когда предстала возможность, в период войны в Хогвартсе, их действия и слова были полным абсурдом. И это они говорят о тупости? А что касается Малфоя.. Гермиона вспомнила его равнодушный взгляд и мерзкую ухмылку. Она хотела, чтобы он убрался из Хогвартса. Как он смеет так высказываться о ней? И не из-за всех этих дурацких титулов, которые следовали за Гермионой повсюду, но никто даже не думал, что ей это может не нравиться. А потому что тогда, в Мэноре, он видел и слышал, сидел в первых рядах, когда Беллатриса, его сумасшедшая тётка, помешанная на Волдеморте и его идеях, вырезала на руке Гермионы отвратительное «Предательница Крови», не забывая уничтожать её тело адской болью Круцио. Малфой не имел права и слова в её сторону произносить. Чем тогда он отличается от своей тётки? — Эй, ты здесь? — Гарри коснулся руки Гермионы и сжал её, в знак поддержки. Она резко подняла голову, возвращаясь из своих мыслей в реальность, всматриваясь на доску и в свою тетрадь. Гермиона поняла, что всё это время не писала материал. Ни единого слова. Мерлин.. — Да, разумеется, — кивнула Гермиона, игнорируя многозначительный взгляд Гарри на её пустую тетрадь. — Покажешь, что вы писали? Поттер молча подтолкнул ей тетрадь, не желая давить на подругу, и гриффиндорка, выкинув все мысли, принялась за писание. Лучший год? Для начала его нужно хотя бы выдержать.