А мы всего лишь существа

Как-то так получилось, что мы поспорили с ребятами, кто лучше бьëт пенальти. Разделились на две команды по несколько человек: один вратарь и остальные. И так вышло, что я оказался в команде, которая проиграла. Я даже ударить не успел, а мы уже проиграли. Поначалу было обидно, но после того, что случилось в конце этого дня... А впрочем, сейчас я всë расскажу по порядку. Мы поспорили на желание. Каждый из команды победителей мог выбрать себе одного человека из команды проигравших для исполнения своего желания. Миранчуки приватизировали Смолова, а потому я остался без пары. Ребята сначала повозмущались, потом я прикинул, что лучше вообще не выполнять никакого желания, а потому успокоился и встал в сторонке понаблюдать. Уж лучше бы я этого не делал... Первая команда состояла из таких ребят, как Артëм Дзюба, Александр Ерохин, близнецы, Федя Чалов, Марио, неожиданно Сергей Богданович и Роман Зобнин. Команда напротив – моя команда – была под руководством Игоря, который невозмутимо взирал на соперников, будто не желание сейчас проиграл, а вообще даже в чëм-то выиграл. Хотя... Судя по тому, как на Игоря, прищурив один глаз, смотрел Артëм... Мне стало немного боязно за нашего капитана, который нервно дëрнул хвостом – услышал мои мысли, что ли. – Я выбираю Цыплëнка, – послышался голос Ерохина. Затем протяжный стон Головина "ну за чтооо" и неодобрительное фырканье Зобнина, который каким-то образом вдруг оказался втянутым во всю эту историю. Я с некой настороженностью наблюдал за Сергеем Богдановичем, который выбрал себе в "жертвы" невинного Игоря Дивеева. Нет, ну то что Марио выбрал Дениса, а Федя – Костю это понятно, но каким образом Зобнин оказался тем, кто загадывает желание Кутепову? Этому сильному... Мускулистому... С огромным... пушистым хвостом, а вы о чëм подумали? Мне казалось, что это Илья сейчас заставит Рому выполнять что-то невероятное, но нет; он преспокойно себе покатился колесом ко входу в раздевалку, сопровождаемый подофигевшим взглядом Зобнина. (Конец POV Облякова) Марио "приказал" Денису погладить его за ушком и обнять. А если быть точнее, то попросил, как обычно, и Черышев, разумеется, согласился. Да и вообще в последнее время Обляков заметил, что те забияки, которые ранее кричали о том, что гибриды не люди, и они не имеют прав, и бла-бла-бла, сейчас стали относиться с настолько невероятной мягкостью и теплотой, насколько они были способны воспроизводить такие чувства. Денис не отлипал от Марио с того самого случая, как впервые заговорил с ним на испанском. И Марио ничуть не был против: наоборот, расцвëл; Ванька таким его в ЦСКА никогда не видел. Сияющие глаза бразильца были похожи на две половинки луны, особенно когда он показывал свои кошачьи зрачки. Что ж, Ваня был счастлив, что у его друга всë хорошо. Другое дело – Федя с Костей. Обляков далеко не сразу понял, что что-то пошло не так, но когда понял это, понял и то, что Федя-то ничего не понял. Короче, ничего не понятно. Поэтому Ваня решил спросить об этом у Кучаева напрямую, но гибрид ловко увильнул от разговора, и выведать ничего не удалось. Но Ваню постоянно терзали разные мысли. Что могло случиться, когда его друзья всегда были не разлей вода? Сейчас они выглядели вполне себе обычно. Федя почесал гибрида за ушком и кивнул на поле – видимо, желание будет связано с мячом. Почему бы и нет, подумал Ваня. Как вдруг его уши уловили то, чего улавливать не должны были в принципе, но так получилось. – Станцуй мне стриптиз. Обляков весь залился краской. Он резко обернулся, чтобы посмотреть, кто же это сказал. Оказалось, что это прошептал Ерохин, который стоял неподалëку, оперевшись рукой на плечо съëжившегося Сашки Головина. От этого предложения гибрид как завопил: – Да иди ты к чëрту с такими желаниями! – Это была игра на ж-е-л-а-н-и-е, – по буквам пробасил Александр. – И ты п-р-о-и-г-р-а-л. А я хочу, чтобы ты станцевал стриптиз. Действуй. Обляков был уверен, что Головин откажется, пошлëт Ерохина куда подальше и, в конце концов, расскажет тренеру, но... Тут он заметил, насколько потерянным выглядит Сашка-цыплëнок, которого недавнее событие выбило из колеи. Дальше всë было как во сне: Головин закрывает глаза, делает глубоких вдох, выдох... Покачивая бëдрами, идëт к центру поля. Встаëт в третью позицию. Поднимает хвост, и... Все оборачиваются. В колонках включается интимная музыка (Дзюба, ага, кто же ещë), и Головин начинает... Танцевать. Нет, ну реально, он начинает именно танцевать. Выгибается, изображает стоны, соблазнительно облизывает губы и царапает невидимыми когтями воздух. Ей богу, не хватает только шеста. Ваня смущëнно опускает глаза вниз и видит, что многие ребята сделали то же самое. Но не видеть распахнутые глаза Ерохина было нельзя. В них читалось удивление, смешанное с каким-то убийственным удовольствием и... гордостью? Хорошо, что Головин так увлечëн своим танцем (ну или плохо, я не знаю), что на Ерохина не обращает никакого внимания. А, нет. Ванька ошибся. Вот Головин подходит к Александру... Одним ловким движением рук срывает с себя футболку... Обхватывает Ерохина за талию и "заваливает" назад, придерживая одной рукой, при этом выдыхая тому прямо в губы: – Ну что, не ожидал такого от "цыплëнка", а, баклажан? Все замолкли, пытаясь переварить то что только что произошло. А Ерохин взял и расхохотался. Упал на землю. – Се... се... серьëзно... Ба... Бакла... Баклажан... Ойс не могу... Вот умора! – Ерохин катался по полю, не в силах остановить смех. А Головин с краснющими щеками поднял с травы футболку и побежал в сторону раздевалки – смывать с себя позор под горячим душем. Ваня думал, что самое стыдное он уже видел. Но оказалось, что всë намного, намного сложнее в российском футболе... Когда вперëд вышел Артëм, исподлобья бросая взгляды на Игоря, Обляков успел помолиться всем богам, чтобы те уберегли капитана от острого языка Дзюбы – он и так уже за жизнь свою всякого натерпелся. Но оказалось, что Артëм ничего такого не задумывал. – Побудешь у меня дома? Со мной и моей племянницей. Я просто не представляю, что мы с ней будем одни делать – повесили еë на меня, а она по гибридам тащится Ну я и подумал, может, вы с ней сможете поладить. Это всего на один день, – Дзюба умоляюще взглянул на капитана, который, по-видимому, растерялся – всю его невозмутимость как рукой сняло. Наконец он вымолвил: – Конечно. А сколько племяннице лет? – Девять, – улыбнулся Артëм. – Она не сильно шалит, ты не волнуйся! Тем более, очень любит футбол. Вот увидишь... Далее на очереди шла очень странная парочка из Семака и Дивея. Ванька напрягся, но Сергей Богданович всего лишь приказал Игорю сбегать в его кабинет, сделать ему кофе и принести сюда. На самом деле, когда Гончаренко не было рядом, Семак казался вполне адекватным человеком. Он также был очень хорошим тренером, и Ваня начал сомневаться: а имеет ли он основания не доверять этому человеку? С чего он вообще решил, что он плохой? Может быть, они просто поругались с Виктором Михайловичем, и ничего больше – бывает же такое у людей, да?.. Следующими шли близнецы. Они хитро переглянулись и тыкнули пальцами в Смолова. Но тот вдруг с самоуверенной ухмылочкой летящей походочкой подошëл к Миранчукам, обхватил их за талии обеими руками и надавил на область паха. Те сразу же издали однозвучный стон, хотя потом сразу же очухались и начали лупасить Смолова бутсами. – Так не честно!!! Это ты должен страдать, а не мы! – Я всего лишь исполнил ваше желание, – смеялся Смолов, убегая от своих гибридов. Ванька покачал головой. Кажется, он начал понимать, какие отношения связывают этих троих. Не полностью, не сразу, но начал понимать. И это не могло его не радовать, потому что другие ребята из сборной постоянно пялились на локомотивских как на сумасшедших. Близнецы постоянно буквально тëрлись о Федю своими хвостами, руками и спинами, причëм даже на публике, а тот ничуть не стеснялся. Ваня даже почувствовал, что ему немного завидно. Ведь он никогда так не сможет... – Виктор Михайлович, присоединяйтесь к нам! – прохохотал Дзюба. Как и всегда, только Обляков слышит имя Гончаренко – сразу же навостряет ушки и ищет сам объект его навязчивых и спутанных мыслей. В последние дни в голове только Гончаренко-Семак, Семак-Гончаренко. И нет, Ваню смущало даже не то, что он думает о мужиках, а то, какие чувства у него вызывают его же собственные мысли! Ваня тут же помотал головой, дабы сосредоточиться на реальности. Гончаренко покачал головой. – Не-е, спасибо. Как-нибудь в другой раз. – Да ладно тебе, Михалыч, – Набабкин махнул рукой. – Жалко тебе, что ли? А-а-а, точно, зазвездился! Гончаренко закатил глаза и усмехнулся. – Ага, звезда во лбу горит уже. – У нас тут Ванька неопробованный ещë стоит! А ну, налетай! При этих словах Иван вздрогнул и покосился на Виктора Михайловича, который закашлялся. Подавился, может быть? Принести водички? – Ты с такими шуточками иди знаешь куда, – просипел Гончаренко. – Знаю, к Кокориновой матери, – рассмеялся Кирилл. – Это ещë почему? – не понял Дзюба. – Ну так он же чëрт, – развëл руками Набабкин. – Кокорин не чëрт, он чëрт знает что, – обронил проходящий мимо Смолов. – Шутка, если что. – Да мы тоже шутим, не парься! Ванечка, бедный Ванечка стоял и не понимал, что от него хотят. Гончаренко уверенным шагом приближался к нему, и почему-то отчаянно хотелось убежать, но он заставил себя остаться на месте. Будь, что будет. А Виктор Михайлович просто аккуратно взял гибрида за руку и мягко спросил: – Они тебя не обижают? Этот вопрос Ваня слышал от Гончаренко несколько раз на протяжении всей его игры в ЦСКА. Тогда он думал, что тренер просто не хочет, чтобы с ещë одним гибридом повторилась история Игоря, или, например, Марио, но позже Ваня стал ощущать от Виктора Михайловича искреннюю заботу. Ваня почувствовал себя маленьким котëнком, которого ласково лижет в щëку мама, заставляя уснуть. Но в один момент детство закончилась, родители погибли, а Обляков попал в детский дом, а потому емк теперь казалось, что это что-то такое тëплое и ласковое может в любой момент закончиться, рассыпаться. А потому он всегда напрягался, когда Гончаренко задавал ему вопрос. – Всë в порядке, это просто игра у нас такая... Я единственный, кто остался без напарника, который должен был загадывать мне желание, – Ваня шмыгнул носом. Виктор хмуро посмотрел на него. – Так, дружочек, а ты чего без ветровки? Простудиться хочешь? Ну я тебе сейчас, – Ванька и слова не успел вставить, как Гончаренко снял с себя ту самую серую кофту и обволок ею гибрида. – Вот теперь порядок. А желание и я тебе могу загадать. Пойдëм? Ваня неуверенно посмотрел на Набабкина, но тот махнул ему рукой – мол, Богданыч ничего не сможет сделать, даже если и очень сильно захочет. А потому Ваня с радостью пошлëпал в его улюбленное место. Кабинет Виктора Михайловича пах Виктором. В нëм всë было строго, по-офисному, но в то же время уютно и спокойно. Обляков любил зависать в кабинете у своего тренера, часами сидя на диване и наблюдая за тем, как Гончаренко расписывается в каких-то отчëтах и заполняет важные бумаги. Иногда Виктор отрывается от дел и спрашивает гибрида, как прошëл его день, не хочет ли он чего-нибудь, как себя чувствует. И Ваня чувствует себя самым счастливым человеком на свете. Почему? Да потому что у него есть дом, у него есть друзья, и наконец-то появилась настоящая семья – ЦСКА. А чего ещë желать обыкновенному сироте? Ване хотелось любви. Не то что бы он хотел встречаться с кем-нибудь, ему просто хотелось дарить свою любовь окружающим, и чтобы его любили в ответ. Хотя бы немножко. И в Гончаренко Ванька всегда находил отдушину: он всегда мог поговорить с тренером на любую тему, включая эту. И тренер всегда выслушивал, смеялся, сопереживал... Ваня и сам не заметил, когда и как он закохався по полной.