«Я просто залипну в эти в дома, В эти окна и лоджии Я просто представлю, сколько там жизней И все они будут закончены И в окнах появятся новые тени, Но окна останутся теми же И чья-то печаль вместе с пеплом Останется вечностью на подоконнике Где же ты? Я не вижу тебя, Свет не загорается больше, Но кто же поможет мне? Быть может, я просто совсем разложился душой И теперь не похож ни на что? Ни на что, что могла ты любить, выбираясь за окна Ты не будешь скучать, пока я буду жить где-то рядом Я попробую»
— ssshhhiiittt! — Не скучай
«Мёртвым место в минувшем, а живым — в грядущем» — вот о чём думал самопровозглашенный Хранитель Карточного Мира за минуту до того, как у него начался приступ. Эта поговорка была известна Джокеру ещё по его далёкому детству. В Империи люди произносили её, провожая очередное уходящее в небытие поколение со всеми их устоями и традициями. «Дряхлое» и «немощное» в милитаризированной стране не ценилось; а потому старики, потерявшие хватку, быстро лишались в политической и общественной жизни всякого веса. Лишь офицеры и чиновники, сумевшие отстоять своё право силой, оставались при должностях, достигнув почтенного возраста. Никого из них не держали при дворе за былые заслуги. Имперцы в целом, даже далёкие от военного дела всегда старались жить настоящим. Их мало интересовало прошлое, однако, в нём как раз и крылся корень всех их нынешних проблем. Джокер зажмурился, когда в его глазах резко потемнело, а сердце противно сжалось и пропустило удар. Дыхание спёрло. Теперь, до того, как станет совсем уж невыносимо у него оставались считанные минуты. Началось. Стараясь ничем не выдать подступающую панику, Джокер нарочито спокойно поднялся на ноги и окинул взглядом помещение. В комнате до сих пор шло собрание. Высшие военные чины Империи слушали доклад одного из министров об обеспечении армии. Пиковый Король молча курил у окна, облокотившись на подоконник. «Несчастные старики», — подумал Джокер, — «и невдомёк им, что они заняты абсолютно бесполезной работой. Волнуются, боятся, тревожатся». А если всё пойдёт так, как он запланировал, их маленький военный поход окажется одним большим пшиком. Должен был оказаться. — Я к себе, — небрежно бросил Джокер и Пик повернул к нему голову. Он изучающе посмотрел на Джокера, пытаясь найти хоть малейшую подсказку его спонтанному решению уйти прямо сейчас, посреди этого немаловажного обсуждения. В конце концов, кому из них теперь вообще нужна была эта война, Джокеру или Императору? «С ним что-то случилось?» — с надеждой подумал Пик, но подумал увы слишком громко. Мысль эта достигла Джокера и тот косо усмехнулся: — Надейся. Скорее Купол рухнет, чем ты освободишься. Джокер глядел на Императора таким же взглядом, каким смотрят на извивающегося под подошвой ботинка червя, за секунду до того, как его раздавить. Ответное презрение присутствовало и во взгляде Пикового Короля. Пик отвернулся, поверив видимо в то, что Джокеру стало слишком скучно, или в то, что у него были более важные дела, или… впрочем, неважно почему, но тот потерял бдительность, а Хранителю Карточного Мира это было на руку. Не преследуемый более тяжёлым взглядом алых глаз, Джокер скрылся в коридоре. И только убедившись, что никто его не услышит, он позволил себе сделать болезненный выдох. Лёгкие горели. Казалось будто он дышит не обычным воздухом, а раскаленным чадящим смогом. Пройдя спокойно пару метров для верности, на повороте, Джокер вдруг бросился бежать. Он пролетал мимо закрытых дверей и окон, ничего уже толком не различая и не понимая где он. Лишь интуиция подсказывала ему верный путь. В глазах изображение искажалось, преломлялось, уродовалось до гротескных форм и размеров, но Джокер не смел останавливаться. «Не здесь, не сейчас», — пульсировала в его голове наравне с адской болью мысль. К счастью, Джокер успел добраться туда, куда ему было нужно. С трудом закрыв за собой дверь (просто закрыв, ключ выпал из его дрожащих рук на пол), он вошёл в лишённое всякого света помещение. — Зонтик… — тихо и умоляюще прошептал Джокер, слепо оглядываясь по сторонам скромно обставленной комнаты. Но к его ужасу трефового валета в ней не оказалось. Джокер подавил в себе желание закричать от боли и разочарования и сделав шаг навстречу кровати, рухнул на неё за секунду до того, как тело окончательно перестало его слушаться. Судорога прошлась вдоль его позвоночника и Джокер замер на холодных простынях безо всякого движения. Только болезненное рваное дыхание выдавало в нём живого человека, а не мертвеца. По голове с ещё бóльшей силой ударила мигрень, из носа потекла кровь, и Джокер захрипел, отплёвываясь. Хотел бы он, чтобы в такие моменты рядом с ним был кто-то, кто мог успокоить, обнять… помочь пережить эту пытку. Именно поэтому Джокер и пришёл сюда, в поисках Зонтика — единственного, кто мог бы защитить его в таком состоянии. Пусть и против своей же собственной воли. В лихорадке жар сменился холодом, и теперь Джокеру казалось, что он умрёт, когда температура его тела опустится ниже тридцати одного градуса. Конечно, это был просто бред, вызванный его состоянием, в помещении на самом деле было тепло, но эти мысли сами лезли ему в голову и пугали своей натуралистичностью. Джокер задрожал, сжимая слабеющими пальцами простынь. Его разбивал озноб, а наравне с ним и страх того, что, несмотря на все исправления, все корректировки что он внёс, эта реальность в итоге отобрала у него самое главное, то, ради чего он и решил бороться с неизбежным. В какой момент этот мир стал тем, где к Джокеру никто не придёт на помощь по своей воле? Тем, где Джокер потерял всё? В какой момент он лишился единственного, что было для него дороже всего на свете? «Нет, не лишился… Зонтик всё ещё любит меня», — всколыхнулась в плывущем сознании мысль, спасительная и приятная. На самом деле Джокеру было достаточно и секунды, чтобы проверить это наверняка. Он ведь мог залезть в голову и к самому Императору, так что уж говорить о Зонтике? Но Джокер никогда бы этого не сделал, потому что он боялся. Боялся того, что может оказаться неправ, боялся увидеть в чужом разуме ненависть и осуждение направленные в его сторону. Слишком много они пережили вместе за эти года, как хорошего так и плохого. Слишком сильно прикипели друг к другу, но, Зонтик узнал о его планах непозволительно много и это знание отравило Зонтику жизнь. Отвернуло его от Джокера. Именно после того, как всё вскрылось, между ними и прошла эта огромная трещина. И та, горькая и пугающая правда, которую не хотел признавать Джокер, была такова — если бы не его магия, их отношениям давно настал бы конец. Диссонанс, разница между тем идеальным миром, к которому Джокер всё это время стремился и тем, в котором он по итогу жил, не давал ему спокойно спать по ночам. В его голове навсегда остались две стороны одной реальности, между которыми его метало всё время — та, где всё шло согласно его плану, где жертв удалось избежать, где все короли умерли, оставив мир в покое и ещё одна, совершенно ей противоположная. Та, в которой Джокер натворил слишком много плохого, где смог спасти немногих, а кого-то и вовсе потерял, та в которой он видел лишь страх и страдания, и наконец та, где его больше не любил единственный значимый для него человек. В какие-то моменты, сумасшествие, сладкое как патока, было для Джокера избавлением, в какие-то оно остервенело глодало его кости, заставляя страдать от невероятной ненависти и страхов. А ведь когда-то, если задуматься, всё было по-другому. Проще и понятнее. Когда-то противоречия напополам с безумием не пожирали Джокера заживо. Взор дрожащего от боли Джокера блуждал по комнате. Мысленно молясь, чтобы всё это прошло как можно быстрее, он столкнулся взглядом со своим отражением в зеркале. Оттуда на него смотрело бледное лицо, в окружении зелёных спутавшихся длинных волос, но эта внешность не была той, с которой Джокер родился. Он попытался вспомнить свой изначальный облик — и не смог. В конце концов, с этим он прожил уже много лет, а магия стремительно подтачивающая его рассудок мешала в деталях вспомнить всё то, что было до него. Когда случился очередной наплыв мигрени, Джокер непроизвольно оскалился, показывая отражению острые зубы. Да, когда-то всё было лучше, и проще, но только потому, что он, как и все окружающие жил во лжи. Потому что так же отрицал прошлое, и не хотел знать причин, стоящих за созданием его народа, не хотел знать того, кем был Император, что вообще за мир их окружал. Не желал даже и думать в истинном направлении. Тогда, когда он был ещё простым смертным, тогда, тогда у него и в помине не было всех этих сил, тогда, когда он ещё ни разу в жизни не пересекался ни с кем из королей Большой Восьмёрки. Глаза Джокера, всё так же неотрывно смотрящие в зеркало, опустились чуть ниже, к отражению его оголённых запястий, изуродованных глубокими шрамами. Он не помнил, как сорвал с себя браслеты и перчатки, но видимо, это случилось где-то по пути из зала совещаний. Они всегда мешали ему во время приступов. Выщербленные и сросшиеся как попало куски кожи, опасно подступающие к кости со всех сторон. Даже спустя столько лет всё это выглядело просто омерзительно, но чего ещё можно было ожидать? В заключении он годами носил кандалы, которые не разрешалось снимать ни на миг. Ни тогда, когда ешь, ни тогда, когда спишь, ни в каких других случаях. Из-за этого у него периодически случались фантомные боли, в бреду Джокеру казалось, что холодный металл срывает с запястий засохшую корку грязной крови. Из-за болезненной привычки — чувствовать тяжесть на своих руках он и создал себе замену наручникам сам, и теперь ходил в серебряных массивных браслетах, однако не скреплённых между собою цепью. Всякий раз, замечая на своём теле шрамы прошлой жизни, Джокер искренне жалел, что их нельзя было убрать, даже при помощи генератора. Он не знал точно, можно ли было назвать это одним из тех немногих правил, которому подчинялась работа устройства или нет, но магия не исцеляла то, что оставило след на самой душе. Сиюминутную рану можно было вылечить, можно было в первые секунды вновь запустить сердце умирающего, если тот изо всех сил противился смерти, если не осознал её и не принял. Можно было даже вылечить слепоту, если человек искренне желал прозреть. Однако, в случае Джокера всё было уже упущено. Именно из-за этого дурацкого правила он не мог избавиться ни от своей хромоты, ни от шрамов, как бы того не желал. Прошло слишком много времени, они уже успели стать частью самой его сущности, вросли в его шкуру. И в каком бы обличье он бы не представлялся — всегда оставались с ним. Теперь тратить на это силы генератора было бесполезно. Глаза Джокера наконец сомкнулись, близилась кульминация припадка. Дыхание знакомо спёрло как при резком погружении на большую глубину. К этому, несмотря на то, что он провёл со своей «болезнью» годы, Джокер едва ли смог привыкнуть. Магия убивала его уже очень и очень давно, сводила с ума, мучала и пытала, но это было ничего. Ведь всякому использующему волшебство было известно — для его свершения нужна жертва. И когда-то давно Джокер решил для себя, что рассудок — цена не такая уж и великая для того, чтобы продолжить жить. Он с трудом втянул воздух в ноющие от боли лёгкие, сознание ускользало от него. В забвении, по ту сторону бытия, сны более не приходили к нему. Теперь, всё, что самопровозглашённый Хранитель Карточного Мира видел — лишь воспоминания. О прошлом… или о будущем.***
«Я не хочу огорчать вас, но мальчик… слишком слабый для того, чтобы быть солдатом» Он сидит на высоком стуле, сложив руки на коленях — маленький ребёнок лет трёх-четырёх в идеально выглаженных брюках и накрахмаленной рубашке. Его вьющиеся фиолетовые волосы, обычно топорщащиеся в разные стороны, уложены в честь визита важного человека. Это его первое сознательное воспоминание. «Почему вы так в этом уверены, доктор?» Голоса из соседней комнаты приглушены прикрытой дверью, но всё равно можно без труда разобрать, о чем именно они говорят. «У вашего сына ранимая психика, которая не подходит для войск специального назначения. Он не набрал проходной балл в тестировании, да и его характер… на такого рода работе нельзя быть чувствительным и жалеть врага. Вам лучше подать документы в другой департамент. Я слышал, что в управляющий аппарат как раз ищут…» — голос одного из мужчин, по-интеллигентному тихий, пытается что-то объяснить, но его почти сразу же перебивает собеседник. «Нонсенс! Наш род служит Императору уже сотню лет: мой дед был в числе его элитных войск, мой отец был, я сам дал присягу, и мой сын должен» «Да как вы не понимаете? Прежде всего, для самого ребёнка это опасно, подумайте о его…» «Тогда может быть, договоримся, доктор? Со временем, я уверен, он научится держать свои эмоции при себе. Не губить же карьеру из-за того, что отбор начинается в столь юном возрасте?» — голос отца, обычно грубый и не терпящий возражений внезапно смягчается. Слышатся шаги и щелчок ключа в замочной скважине комода. Потом — шуршание бумаги, будто большой свёрток запихивают в сумку. Их гость устало вздыхает. «Это останется на вашей совести» Тотчас дверь отворяется и кабинет покидает мужчина в белом халате. Он сочувствующе смотрит на ребёнка и выходит прочь. Следом за ним появляется и отец, что даже не удостоив сына взглядом проходит мимо и скрывается в смежной комнате. Оттуда раздаются взволнованные поздравления дальних родственников и других гостей. Мальчик жмурится, пытаясь скрыть непрошенные слезы, а затем поднимает голову, чувствуя ещё чье-то присутствие в комнате. Женщина в шикарном коктейльном платье, расшитом драгоценными камнями, стоит покачивая бокалом вина у самой двери. Она спрашивает его: «Ты будешь работать там же, где и отец, ты ведь рад, Деус?» — мать улыбается, но в её улыбке не чувствуется совершенно никакого тепла. Она довольна не его личному успеху, а лишь гарантируемыми будущей должностью перспективами. Он мнётся и кивает, сам не понимая почему все взрослые вокруг него так радуются, но хорошо представляя уже в таком возрасте, какой именно реакции от него ждут. Женщина, удовлетворившись ответом возвращается к подругам и друзьям на кухню, праздновать. Мальчик вновь остаётся предоставлен сам себе. Он аккуратно слезает со стула и подходит к окну. На улице кипит жизнь — у детской площадки играет ребятня, неподалёку разговаривают присматривающие за ними родители, в сквере гуляют парочки, наслаждаясь погожим деньком. Горечь подступает ещё выше к горлу, ребёнок с силой трёт глаза. Тогда он ещё не знал названия этому чувству, терзающему его, но даже так, ощущать его было пыткой. Быть одиноким среди толпы, нелюбимым при живых родителях, кто бы вообще не страдал от подобного? Мир по ту сторону стекла видится мальчику волшебным государством, в котором все любят друг друга, в котором людям не плевать на то, что случается с их близкими. Тогда ему казалось, что достаточно просто попасть в подобное место и что после вся жизнь чудом наладится. Что если сбежать из Империи куда-нибудь далеко-далеко, то там точно найдутся более отзывчивые и добрые люди которые полюбят его. Станут его друзьями и семьёй, не кровной, но обретённой. Но, заблуждения такого рода присущи лишь детям. И позже он познает эту горькую истину — куда бы человек ни пошёл, он всегда будет чужим там, где его никто не ждёт. Это воспоминание — единственное, что осталось у него из детства, потому что если так посмотреть, то и детства-то у Деуса Эксгарда толком не было.***
С тех самых пор, как его отец дал взятку придворному врачу, отбиравшему детей для обучения в стражу к Императору, Деуса забрали в кадетский корпус. Там ему, как и всем детям раздали номерные военные жетоны. Ему в качестве «счастливого номера» выпал тринадцатый. Среди таких же детей, часть из которых и говорила-то едва как, его учили по всей строгости в соответствии со специальной программой. Нагрузки у них, готовящихся в будущем стать подле Пикового Короля, были колоссальными, но и дети в Карточном Мире были крепче и развивались быстрее детей из мира реального. Поэтому, то, что Деус был ребёнком, не было оправданием. Он должен был прилежно высиживать такое же количество уроков, как и все его сверстники, а после — тренироваться, тренироваться, и ещё раз тренироваться. Учили их многим основополагающим для военных высшего эшелона вещам. Политика, география, культура других народов, письмо, этикет. Но самое большое внимание конечно же уделяли физической подготовке. Так, курсантов стали учить владению мечом. Как правило «европейские» (и из взрослых никто толком не знал, что это слово значило) модели мечей не были в ходу в имперской армии, в ней пользовались «азиатским» холодным оружием. Каждый из военнообязанных в их стране носил при себе комплект парных мечей, изготовленных одним мастером, его называли «дайсё». Он состоял из катаны и вакидзаси. В некоторых подразделениях солдаты умели фехтовать лишь катаной, в других — использовать оба меча одновременно. Деус был как раз из таких и вполне успешно управлялся и тем и другим, но в реальном бою он выбрал бы скорее катану. Ведь техника техникой, а перед человеком, желающим тебя убить выпендриваться с видом «смотри как могу» было крайне глупо. На самом деле Деус, не слишком высокий и для карточного человека, во многом проигрывал бы своим сверстникам, даже несмотря на то, что он был неплохим фехтовальщиком, если бы не его изворотливость. Деус был мальчиком далеко неглупым и умел подмечать за людьми со стороны их слабости и преимущества. Не чурался он использовать и всякие грязные приёмы, и помимо оружия удачно пользовался своим окружением. Ведь победителей по итогу не судят, а каким именно образом ты победил — волнует только теоретиков, оторванных от реальных сражений, зацикленных на превозношении «воинской чести». И всё это обучение, все его старания были только для того, чтобы не опозорить семью, для того чтобы оправдать надежды, возложенные на него создателем Империи. Деуса выбрали — а значит, он был лучшими из лучших, ведь в будущем его должны были допустить к охране самого Императора. Так говорил отец. Однако сам Деус относился к таким восторженным речам со скептицизмом — ведь и он, и его родители прекрасно знали, как он вообще умудрился пройти этот чёртов отбор. Его судьба решилась благодаря подкупу и лжи, и в этом было что-то до одури мерзкое и фальшивое. Деуса никогда не покидала мысль о том, что всё вокруг него пошло по изначально неправильному сценарию. Будто бы его жизнь на самом деле должна была быть совершенно другой. В пять лет, как он покинул родной дом, Деус, до самого своего совершеннолетия, стал скитаться от одного военного лагеря к другому. В домашнюю резиденцию он возвращался лишь на праздники и всякие знаменательные события, вроде дня рождения родителей или других важных чиновников, с которыми те водили дружбу. Говоря о родителях — его отец, герр Эксгард был одним из генералов при дворе его Императорского Величия. Немолодой мужчина, лет сорока-сорока пяти, с проседью в тёмно-фиолетовых волосах, он всегда выглядел отстранённо и холодно, и на сына ему было откровенно плевать, пока тот делал всё так, как он того хотел. Отец Деуса был человеком, до скрипа в зубах педантичным и чтящим традиции, а ещё — законченным карьеристом. Поэтому о том, чтобы его сын выбрал иную стезю, помимо военной не могло идти и речи. Все мужчины в их семье служили Пиковому Королю и для их рода стало бы позором, прерви он возложенную на них обязанность. Но Деуса герр Экгард не хотел делать простым военным при штабе. Нет, ему вздумалось, что тот мог бы служить в рядах элитных телохранителей самого Императора, «демонов», как их называли в простонародье. Демоны были невероятно влиятельными, их боялись и почитали едва ли меньше самого правителя Империи. Так что для его отца дорваться до такой лакомой должности и укрепить своё влияние через наследника было всю жизнь недосягаемой мечтой. Но как на зло — Деус был слишком ранимым и чувствительным для человека, который в перспективе должен был бы без зазрения совести убивать тех, кто покусился на жизнь Императора. Это сыграло свою роль позже. Мать Деуса была красивой молодой девушкой, стройной и высокой. С редкими для имперки голубыми глазами и бледными, почти пепельного оттенка фиалковыми волосами. Внешность, как и необычный оттенок глаз, за исключением роста, Деус унаследовал от неё. Матери его едва исполнилось двадцать четыре года, она в отличие от стареющего мужа была полна энергии и сил. С ней отношения у Деуса были на порядок лучше, чем с отцом; если безразличие можно конечно назвать «лучшим отношением». Её больше интересовали приёмы в знатных домах и драгоценные камни, чем собственный ребёнок, но она хотя бы в отличие от Эксгарда-старшего не стыдила его и не повторяла из раза в раз, что он обязан стараться изо всех сил на службе. Ни для кого, знающего их чету не было секретом, что этот союз был устроен по расчёту, а рождение ребёнка было лишь следствием замешанных в брачном договоре денег. В таких вот странных условиях Деус и рос. Его нельзя было назвать замкнутым, но отсутствие нормального общения со сверстниками, которые не принимали его в свои компании из-за дворянского статуса, нелюбовь родителей и постоянные напоминания отца о том, каким должен быть настоящий солдат сыграли в становлении его личности немаловажную роль. «Ты не должен показывать врагу эмоции, не должен проявлять слабость» По детству бывший чересчур ранимым, со временем Деус и правда перестал плакать, загнав все свои горести и страхи настолько глубоко, насколько это было возможно. Однако психика — штука тонкая, и там, где Деус пытался убежать от своей натуры случился один интересный слом — спустя какое-то время он начал улыбаться. Когда ему было хорошо, он улыбался, но тогда, когда происходило что-то плохое он улыбался ещё шире. Его могли бить или оскорблять, отчитывать за оплошности, а улыбка все никак не желала сходить с его лица. Такая вот своеобразная защитная реакция. Из-за неё окружающие перестали понимать, какие эмоции он на самом деле испытывает. И сказать, что это не бесило их — значит ничего не сказать. Учителей пробивало аж до нервного тика, когда они ругались и читали нотации, а этот противный мальчишка смеялся им прямо в лицо. Но Деус ничего не мог с собой поделать. Из-за этого, ему прилетало ещё больше затычин и поучений чем одноклассникам, но он стойко терпел. «Будь выше этого, всё что не убивает, делает тебя сильнее. Ты Эксгард — потомственный слуга его Императорского Величия», — говорил ему отец, замечая синяки и ссадины, во время недолгих визитов того домой. Деус молча кивал, потому что давно понял — спорить с отцом в любых моментах, касающихся работы бесполезно. Этого старого упрямого осла было уже ничем не разубедить. Мучаясь от одиночества, нелюбви и сложностей жизни, единственное о чем Деус думал: действительно ли его судьбой было служить правителю здешних земель до самой своей смерти? Потому что на самом деле, хоть Деус никогда и не осмелился бы сказать такое ни родителям, ни учителям, он никогда этого не хотел.***
Лет в десять, когда Деус в очередной раз вернулся домой на выходные, ему на одном из торжественных приёмов представился мальчик из чиновничьей семьи, с которой частенько контактировал его отец. «Меня зовут Бевз. Рене́ Бевз. Приятно познакомиться», — приземистый и круглощёкий Рене отличался от Деуса во всём. Покуда как низкий и худой кадет носил максимально простую одежду, наподобие своей обычной формы, сын чиновников был одет по последнему писку столичной моды. Весь в атласе и шелках с кучей всяких лент и оборочек. «Герр Эксгард сказал, что я буду твоим лучшим другом», — Бевз произнёс это в такой ультимативной форме, что Деусу захотелось не просто улыбнуться от абсурдности ситуации, а уже прямо-таки расхохотаться в голос. Однако, переборов себя он молча кивнул. Ну разумеется, у него могли быть только те друзья, знакомство с которыми посчитали нужным родители. И от этого его, если честно просто тошнило. Да, он прекрасно понимал к чему его отец водил дружбу с чиновниками. В случае чего те могли прикрыть перешедшего черту военного, а он — защитить их жирные задницы, намертво приросшие к прикормленным во дворце местам. Но ему самому? Всё это было противно. С Бевзом впоследствии он стал разговаривать и общаться только из-за того, что не хотел лишний раз бесить отца, и потому, что вокруг него так жила вся аристократия — им без связей никуда. На деле же у них не было абсолютно ничего общего. Ничего за что можно было бы зацепиться, на чем можно было бы попробовать построить настоящую, а не эту насквозь фальшивую «дружбу». Деус, к примеру, не хотел быть солдатом, Рене же — напротив был в восторге от лёгкой жизни что гарантировала ему будущая специальность. Деус не понимал, отчего все так молятся на Пикового Короля, при том что бóльшая часть народа ни разу не видела его живьём, а Бевз почитал его почти что как великомученика. Непонимание — вот было лучшее слово для того чтобы описать их взаимоотношения. И если Бевз с упрямостью присущей любому офисному работнику, соблюдая наказ «герра Эксгарда» вечно вертелся вокруг Деуса со своим подобострастным выражением лица, то тот вечно избегал общения с ним всеми силами. Отвратительнее всего в этой ситуации было то, что именно тогда Деус и понял — в высшем сословии все так живут. Жёны не любят своих мужей, друзья — только друзья на бумаге, а дети не нужны своим родителям. Искусственность была во всём, она его окружала днём и ночью и в искусственности этой он задыхался.***
То, что он не вправе ничего контролировать в своей жизни, Деус окончательно осознал в неполные шестнадцать лет. Да, призвание своё он не в силах был изменить, но хотя бы отношения он мог бы построить с тем, кого выбрал бы сам, так? Но и в этом Деус наивно ошибался. Тогда он впервые в своей жизни влюбился. Чувства эти были яркими и в отличие от всех фальшивых слов и обещаний людей вокруг, сводили его своей искренностью с ума. Деус был уверен, тот парень из параллели, на два года старше, не относился к нему столь же трепетно и просто пользовался этой влюблённостью время от времени. Но ему было плевать. Если к нему самому никто не мог испытать таких же чувств, он сам хотел поделиться ими. Не быть любимым, так хотя бы любить. Отчаяние, горечь и желание заботиться о ком-то — вот всё, про что были те, первые его отношения. Но продлились они недолго. Как-то раз их после отбоя вместе заметил старшина и ору-то было… не знала об этом вся рота только потому, что Деус был из благородной семьи и ему оказали услугу, решив не портить репутацию. Но его отца из-за этого вызвали в часть на следующий же день, оторвав от каких-то очередных важных дел. «Герр Эксгард, неприятно такое говорить, но ваш сын…» — начал рассказывать о произошедшем старшина. Все они, простые военные прятали от стыда глаза, когда говорили с одним из генералов Императора. И стыдно им было за то, что они якобы не доглядели за его ребёнком. «Понял. Я поговорю с ним. Такого больше не повторится», — отец как всегда был безэмоционален при других людях, но стоило им вместе с Деусом покинуть кабинет, он тотчас же ударил его по лицу, так сильно как вообще мог. «Что плохого в том, что я хочу любить кого-то?» — закричал Деус в ответ. Ему было обидно из-за всей этой ситуации, он был подавлен и разбит. Тогда герр Эксгард рывком поднял его на ноги и оттащив в темный угол зашипел, схватив за шею: «Что за идиотская манера. Хватит орать, как избалованный щенок! С твоей матерью мы женились не по любви. Наш брак был устроен её родителями, потому что она была из такой же благородной семьи, как и я. Так же будет и у тебя. Ты родился не из-за каких-то там дрянных симпатий и не потому что мы оба этого хотели. Единственное из-за чего ты вообще существуешь — потому, что наш род обязан служить Императору. Через пару лет тебе найдут невесту, а она родит ребёнка, который продолжит твою работу. А об этой погани… и думать забудь. Не смей позорить честь семьи» Щёку жгло от удара, но сильнее жгли подобные слова. Конечно, Деус знал всё это — и историю, стоящую за его рождением и то, что родители ни капли не любили его, но… одно дело читать это между строк, знать из перешёптываний злых языков за своей спиной и совершенно другое — услышать напрямую от родного отца. Ты родился только для того чтобы служить Императору. Деус рассмеялся прямо ему в лицо. Слезы текли по его перекошенным улыбкой щекам. «Семья? Да какая мы вообще семья?! Это вот ты зовёшь семьёй? Как смешно… я-то всё думал, чего ты ведёшь себя как конченная сволочь, а ты оказывается такой же переломанный, как и я сам. И тебя в своё время никто не любил… но ты мог быть выше этого, наплевать на то что говорили твои собственные отец и мать. Ты мог бы хорошо относиться ко мне, к своей жене, однако вот жалость-то…» — он поднял горящие ненавистью и злобой ледяные глаза на великого генерала тёмной страны, — «…если бы такая мразь как ты вообще могла любить хоть кого-то кроме себя» «Бред. Не любовь делает людей сильнее и однажды ты это поймёшь. А если как идиот всё же решишь заложить свои интересы ради того, кого полюбишь, то жизнь тебя научит. До тех пор, можешь разыгрывать из себя злословящего шута с этой дурацкой улыбкой сколько твоей душе угодно, но имей в виду — если ты подведёшь меня ещё раз, я придушу тебя своими собственными руками», — отчеканил генерал и убрался восвояси.***
Из-за того, что Деус вечно щерился своей саркастической ухмылкой, когда он в восемнадцать заключил первый армейский контракт, к нему вместо положенного позывного прилипла целая куча различных прозвищ. И все они были производными от одного: «шутник». И хоть вариантов была масса, но каким-то невероятным образом коллеги всё же умудрялись понять о ком именно шла речь. «Что, каламбур хочешь? Знаешь почему Император носит доспехи такого цвета? Потому что ему на всё фиолетово», — веселил других солдат Деус. После того разговора с отцом он окончательно замкнулся в себе и за эти два года стал ещё более едким и насмешливым. Довести его теперь до слез было делом почти нереальным, а вот он сам легко мог провернуть такое с окружающими. Страшно всё-таки, когда в одном человеке сочетаются и острый ум, и острый язык. Сложно было сказать наверняка, на самом ли деле подтянулась личность Деуса к улыбчивому образу, или же ирония стала его очередным способом отгородиться от окружающих. Остался ли в глубине души он таким же ранимым человеком? Пожалуй он и сам больше этого не знал. С годами служба Деусу лишь всё больше опротивела, но он утешал себя мыслью о том, что тренируется для того, чтобы быть защитником, а не убийцей. Ведь императорский эскорт в конце концов оберегал самого важного человека их страны. Насчет же тех, кто пытался Императора убить и о том, что потом делают демоны с ними, он малодушно старался не думать. Те, кто лез к Императору и его власти были плохими людьми. Ну и безумцами, чего уж греха таить. Их в расчёт Деус не принимал, отмахиваясь от своей совести, чувствующей какую-то несостыковку. Убеждал себя в том, что тому, кто первый берет в руки оружие полагается воздать по заслугам. Но одно дело — останавливать преступников, поправших все человеческие ценности и совершенно другое — сознательно вредить простым людям. И вот эта рабочая необходимость в голове Деуса, несмотря на многолетние наставления на учебном плацу, никак не укладывалась. Именно поэтому, когда в стране начались первые протесты после скандального заявления Рюзе Раута, Деус максимально отгородился от всего, что было с этим связано, в том числе и от своих коллег из Центра Предотвращения Правонарушений. Тем частенько приходилось по долгу службы обнажать свои мечи против обычных граждан. А на дворцовые интриги и революцию Деусу было по большей части плевать. На первых порах он особо и не воспринимал их всерьёз. Император кого-то пытал в тайных лабораториях, у Купола? Ну да, а ещё он наверное самолично потом испепелил подопытных лазером из глаз, чтобы никаких улик не осталось. В самом деле, придумайте чего пореалистичнее. Все эти россказни представлялись Деусу не более чем очередными теориями заговора, которым народ в Империи в силу своей параноидальности внимал куда лояльнее чем стоило бы. Однако как бы Деус не устранялся, в то же время он чётко видел причину, стоящую за всеми этими протестами. В Империи режим был строг, а наказание за любую провинность — каралось во многом с перебором. Люди жили в строго очерченных рамках, которые давили на их психику. Дисциплина дисциплиной, но им всем было тяжело. Сказывалось ещё и сложившееся за года существования страны социальное расслоение, наплодившее кучу бедняков. И им-то уж точно нечего было терять. Даже напротив — революция стала для них единственным шансом урвать хоть какой-нибудь лакомый кусок. Слуг же Императора, развращённых властью, Деусу было ни капли не жаль. Он ведь вырос в доме, где все эти зажравшиеся чинуши и проводили свои светские приёмы и рауты. Он видел всё гнилое нутро этих сволочей изнутри и со временем приближенные к власти люди стали вызывать у Деуса лишь отвращение. Однако, протестующих он так же не жаловал, потому что считал Рюзе Раута гениальным провокатором — а всех его последователей — бестолковыми фанатиками, бросающимися на баррикады непонятно во имя какого «всеобщего блага». Неужели они на полном серьёзе считали, что своими протестами смогут заставить уйти Пикового Короля? На минуточку, того самого человека, что создал весь их народ, и которым правил уже без малого сто с лишним лет? Ну бред же. Ясное дело, что Император будет держаться за власть до последнего вздоха, а вздох этот в лучшем случае настанет лет эдак через тысячу. Единственные, наверное, кого Деусу было искренне жаль — так это простые люди, застрявшие меж двух огней. Те, кто желал спокойной и мирной жизни безо всяких войн, протестов и всей этой погани и показушничества что лезло из министров, распинающихся на выступлениях. Но можно ли было винить Деуса за такое равнодушие? Может быть, это его нежелание занимать определённую позицию — или митингующих или официальной власти было очередной попыткой отгородиться от пугающих его событий, защитить свою чувствительную психику? Кто знает.***
Протесты сменились гражданской войной внезапно и эта новость прогремела для Деуса, равно как и для всей остальной Империи точно гром среди ясного неба. Он слишком хорошо помнил тот день — конец августа, жарища адская, пот глаза заливал. И мысли тогда были только об одном, что мол, «посидеть бы сейчас в теньке при кафе и попить ледяного пива, а не вот это вот всё». Работа уже успела утомить. В карауле, при полном обмундировании и с тяжелым оружием стоять было трудно. В два часа дня, к военному госпиталю, у которого дежурил Деус, прикатила помятая машина разбивая всю эту монотонную идиллию. Из неё повыскакивали солдаты, те что были сегодня по работе в городе. Кто-то из них вышел из автомобиля сам, залитый кровью, кто-то помог вытащить носилки на которых кричал раненый, а кто-то остался лежать внутри. Насовсем. Деус во все глаза таращился на разбитый отряд, на вопящего от боли покалеченного и чувствовал, как кровь от этого нечеловеческого крика стынет у него в жилах. «Что случилось?» — спросил он, дёрнув за рукав одного из более-менее здоровых солдат, проходившего мимо. «Война, вот что. Полезла вся эта погань из-под полы. Повезут нас всех завтра опять в нижний сектор, шваль эту давить. Как пить дать повезут», — отозвался солдат, морщась будто от зубной боли. На челюсти у него наливался буро-черный синяк. Деус долго в прострации смотрел ему и остальным раненым вслед, не смея вымолвить ни слова. На его руке, коснувшейся другого солдата, до самого конца дежурства оставалась кровь. Вот так всё и началось. Назавтра их взвод и правда собрали, и отправили на поле боевых действий. И они остались там на следующий день, и в день за ним, и во все дни после, на протяжении двух долгих лет. Война — это не вычурное словцо в газете и не сверкающая медаль на парадном кителе. Война — это война. И нет слова страшнее чтобы описать её. В одном был прав доктор, проводивший отбор много лет назад — Деусу не место было в армии, не место среди военных. Хоть он и пытался казаться храбрее чем был, на самом деле он был трусом, самым настоящим. По ночам, в окопах он просыпался от криков раненых и свиста мечей. А в те недолгие моменты, когда ему всё же удавалось поспать — страдал от непрекращающихся кошмаров. Ему снились люди. Люди, застывшие в страхе, люди, которых перекосило от злости и ярости, люди, которые рыдали навзрыд. Женщины, старики, мужчины — перед кровавыми жерновами восстания все были равны, никого не пощадила война. И Деус не мог себя заставить убивать их. Вопреки словам министров, вопреки словам Императора, он видел в восставших таких же обычных людей. Чьих-то матерей, отцов, детей. Но уклоняться от приказов вечно он тоже не мог. Единственное, что его до сей поры спасало — так это то, что конкретно их отряд в основном проводил операции не в самой гуще событий и из-за этого у них был выбор. Сохранить людям жизнь или нет. Деус, как не сложно догадаться — всегда выбирал первое. Тогда ему приходилось связывать пленников и помогать грузить их в военные машины, чтобы те увезли их для дальнейшего расследования куда-то ко дворцу. Но что задержанным было это мнимое милосердие? После суда их все равно казнят, либо сошлют на рудники. Возможно, Деус мог бы подарить им более лёгкую и быструю смерть, но он был слабаком. Слабаком и трусом чтобы, как и все вокруг довести приказ до его логического завершения. Однажды за свою слабохарактерность он и поплатился — один из революционеров в попытке сбежать проткнул ему правую ногу ножом. Хорошенько проткнул, да так, что после той стычки Деус провалялся в лазарете целых два месяца, а после стал хромать при ходьбе. Вновь научиться нормально бегать с той поры он больше так и не сумел. А время меж тем шло. Стычки становились всё ожесточеннее и ожесточеннее. Люди продолжали обагрять многострадальную землю своей страны кровью. И вот, в самый разгар войны, когда Деус только вернулся обратно к своему взводу после лечения, их перекинули на новое место и дали новое задание. Последнее, после которого отец всё это время, державший с Деусом связь, пообещал вытащить его оттуда. Формально — он ведь своё отвоевал. Да и какой толк мог быть от калеки вроде него на поле боя? Нужно было возвращаться домой, осталось лишь перетерпеть ещё раз. Один единственный раз — и он был бы свободен, пережил бы весь этот кошмар. Наверное, в начале Деус малодушно радовался бы такому везению, тому что он до сих пор нужен был отцу живым. Но после двух лет на фронте ни радости, ни облегчения он не испытывал, лишь разочарование. И финальным заданием, последним рывком на пути к свободе стала операция, которую после, в учебниках нарекли самой кровавой и масштабной за всю историю существования Империи, а следовательно и Карточного Мира. Марш на проспекте Белых Лилий.***
«Увидите цели — устраняйте», — отчеканил командир взвода, пристально всматриваясь в лица своих подчиненных, пока они ехали в сторону вверенного им квартала. У Деуса перехватило дыхание, а вся его броня и мечи в миг показались ему намного тяжелее чем они были на самом деле. «Но, командир, это же жилой район, тут будут девушки и де…» — начал было он, но старший по званию его перебил. «Я что сказал, Эксгард? Тебе нужно особое напоминание, что они все — изменщики? Эти женщины добровольно шли за своими мужьями воевать — их никто силком не тащил. Они могут быть такими же опасными, как и мужчины, особенно с оружием в руках. А что касается детей… сейчас ты откажешься выполнять приказ, а через десять лет когда щенок революционера выживет и убьёт твоих родных, ты будешь готов взять на себя ответственность за это?!» Деус отрицательно покачал головой, но в его глазах было слишком много сомнения. «Ты — солдат, твоя задача не думать, а делать», — подытожил командир и другие военные поддержали его небольшую речь. Лишь один Деус все ещё шокировано продолжал пялиться сквозь него. Его последнее задание не должно было закончиться именно так. «Ебанный в рот, да он же не серьёзно…»***
Поначалу Деус малодушно хотел отстоять всю операцию, охраняя броневик, но у него поставили ребят покрепче. Пришлось пусть и позже всех, но все же зайти в один из многоэтажных домов. Там было тихо, пугающе тихо. И хоть снаружи всё и выглядело так же как и прежде (Деус иногда бывал в этом районе раньше, ещё до войны), то вот внутри повсюду были мертвецы. «Видать побывала-то до нас тут другая группа», — поделился вслух мыслями один из солдат, шедших чуть впереди. «Ну и ладно. Нам же какой приказ был — найти и дочистить тот мусор, который они упустили. Да и всё», — отозвался другой. Деус крупно вздрогнул и остановился, глядя на белые цветы лилий на подоконнике, перепачканные каплями крови. Мусор? Это же всё когда-то были живые люди… ваши соседи, знакомые… да как вы вообще можете такое говорить?! — хотелось прохрипеть ему, но он не стал подкармливать подступающую истерику. Лишь нервно улыбнулся и продолжил свой путь за остальными. «Ладно, на верхние этажи чет совсем в лом переться. Эй, Эксгард, может проверишь их? Там никого уже быть не должно, но ты ори если чё. А мы с пятым в подвал спустимся, поищем этих крыс» Деус кивнул в ответ на это предложение. Ему противно было разговаривать с такими как они, теми, в ком не осталось за эти года совершенно ничего человеческого, но в то же время он не мог напрямую им противоречить. «Всё в порядке, там ведь и правда…» — он бросил взгляд на тело женщины с искореженными руками, застывшее у вазы с цветами. «…никого уже не должно быть»***
Так ему по крайней мере хотелось думать. Но ребёнок, внезапно появившийся в одном из дверных проёмов, у этажа под самой крышей, к сожалению, не был ни его галлюцинацией, ни больной фантазией. При виде неё — маленькой девочки в чёрном платье Деус застыл как олень в свете фар. Так, будто это не он тут был самым страшным человеком, которого можно было встретить, а она. «Ты поможешь маме?» — глаза ребёнка, смотрели на него с детской непосредственностью. Она была настолько мала что в них ещё даже не сформировалось толком и само понятие страха. Сколько ей вообще лет? Три года? Четыре? — судорожно пытался сосчитать Деус, держа руку на широком поясе с катаной. Пальцы его дрожали. Он прислушался. Кажется, другие военные и впрямь не пошли наверх. Но опасаясь быть услышанным Деус всё равно ответил ей тихо: «Если отведёшь меня к ней, то помогу» «Обещаешь?» — девочка надула пухлые щёчки и посмотрела на солдата с прищуром, сомневаясь в его словах. «Обещаю», — на сердце у Деуса потяжелело и он с трудом разбирая дорогу направился за своей маленькой провожатой. В его голове крутилось лишь одно: это приказ, это приказ, это приказ. Отец обещал тебя вытащить отсюда, ты не можешь его ослушаться, не можешь… У одной из дверей девочка подскочила, и забежав в комнату, крепко обняла бледную женщину, одежда на которой вся была изорвана. Деусу, глядя на неё было страшно и предположить, что с ней сделала та, другая группа, побывавшая тут до них. И на каких условиях те могли оставить её в живых. «Эмма! Я говорила тебе не убегать, за нами скоро должны прийти…» — мать обняла девочку в ответ и только тогда заметила стоящего в дверном проёме солдата. Из её рта вырвался судорожный всхлип. «Я уже привела помощь!» — радостно сообщила малышка. «Ох, милая…» — женщина крепко прижала её к себе и слезы покатились по ее лицу. Но минута слабости прошла и взгляд, с которым она повернулась к Деусу был решительным и тяжёлым, — «если собрался убить, то сделай это быстро. Так, чтобы она не почувствовала боли. Со мной делай что вздумается, но если в тебе есть хоть что-то человеческое, моего ребенка не заставляй мучиться» Деуса от этих спокойных слов прошибло словно током. Всё происходящее было таким неправильным. Все эти революционеры, нет… эти обычные люди — были не виноваты в происходящем. Черт возьми, да перед ним же сейчас были просто женщина и ребёнок! «Нет. Я… вам помогу», — вдруг выпалил на одном дыхании он. Даже по прошествии многих лет, в моменты когда он вспоминал всё это, Деусу было сложно сказать отчего он тогда решил спасти их. Но видимо эта ситуация стала последней каплей в чаше того, что он готов был вытерпеть. За те два бесчеловечные года войны его всё настолько заебало, что он не видел в дальнейшей жестокости никакого смысла. На неё он уже порядком насмотрелся. Да, Деус всё ещё хотел жить, но… не ценой смерти двух беззащитных людей. «Вы сказали, что за вами придут, но вся улица давно оцеплена. Мне не обязательно знать, куда вы потом пойдёте, но нужно указать хотя бы направление, чтобы я попробовал вывести вас отсюда» Женщина долго молчала, вглядываясь в его полное отчаяния лицо. Наверное, она ответила Деусу честно только потому, что он в этот самый момент выглядел ещё более жалко и испуганно чем она сама. А может быть, она просто уцепилась за последний шанс выжить, даже если и велика была вероятность того, что её обманывали. «Ниже, по дороге есть канализационный люк. По стокам можно дойти до безопасного места», — сказала наконец она. «Тогда берите дочь на руки и пойдёмте. Нужно двигаться быстро, потому что скоро сюда подойдёт подкрепление» Вниз они спускались в полной тишине. Деусу нечего было сказать своей спутнице, а она слишком спешила. Девочке мать предусмотрительно завязала глаза оторванной от подола платья тряпкой. Если её дочь выживет — ей ни к чему видеть всю эту кровавую кашу вокруг. У самого выхода, заслышав шаги своих сослуживцев, возвращавшихся из подпола, Деус в последний момент успел впихнуть женщину в дверной проем одной из квартир и захлопнуть за ней дверь. «Ну что, поймал кого, а, шутник?» — ткнул его локтем в бок один из солдат. Нервная улыбка перекосила лицо Деуса, но его сослуживцы ничего не заподозрили — он ведь всегда улыбался. «Нет, дом пустой. Как раз возвращаюсь к машине», — он сощурился, пытаясь выдать застывшую на его лице гримасу за дружелюбную. «А, ну ты смотри, поаккуратнее…» — начал говорить второй солдат, но в кармане у его плеча внезапно зашипела рация и все присутствующие внимательно вслушались в кричащий по ту сторону голос. «Столкновение ниже по улице… всем солдатам срочно… вооружены…повторяю…» — шум и взрывы в сочетании с помехами не давали толком расслышать что именно происходило, но трое военных сразу же поняли: ничего хорошего. «Там походу совсем ребятам хуёво. Ну мы с пятым побежали, а ты допроверяй окрестности! Не хватало ещё чтобы какие мрази отсюда сбежать успели!» Деус кивнул вслед ретировавшимся солдатам, не веря такому удачному стечению обстоятельств. Только убедившись в том, что те отошли на достаточное расстояние, он вновь открыл дверь. «Вы там в порядке?» Женщина кивнула, едва сдерживая слезы. На её ноге расплывался огромный синяк, с кровоподтёками. Видимо Деус слишком сильно толкнул ее. Чудо, что ни она ни девочка не издали ни звука, когда падали. Но дочери она судя по всему, успела закрыть рот рукой. Деуса больно уколола совесть за то, что он так грубо обошёлся с ними, но синяки — это ничего. Главное, что живы остались. «В порядке. Идём дальше» Женщина проскользнула мимо него на улицу и бросилась бежать, огибая горящие здания. Деус молчаливой тенью последовал за ней. Он помог ей поднять крышку люка и подержал девочку, пока она спускалась вниз. Глаза женщины из темноты посмотрели на него с благодарностью, когда она вновь взяла дочь на руки. «Спасибо. Я этого никогда не забуду», — сказала она и исчезла. Некоторое время Деус сверлил крышку люка взглядом, а затем — выдохнул от облегчения и закрыл проход в подземелье. Вот всё и закончилось. Вместо того, чтобы погубить две невинные жизни он их спас. Теперь лишь осталось вернуться к остальным и сделать вид, что ничего не произошло. Однако, когда Деус нетвёрдой походкой доковылял до машины, там уже выстроился весь его взвод. И глаза их были полны осуждения. Командир, докуривающий последнюю сигарету из пачки посмотрел на него с полуулыбкой, скаля жёлтые зубы. «Я уже говорил тебе, Эксгард…» Деус застыл на месте и догадка пугающая и страшная посетила его. Они знают. Он не понимал как и откуда, но они всё знают. Он поднял на командира глаза, с мрачной готовностью принять любую расплату за свой проступок, ведь в глубине души он с самого начала понимал, что поступает правильно. Его злой твёрдый взгляд встретился с насмешливым. «…ты слишком много думаешь для простого солдата. Деус Эксгард, сын генерал-майора Эксгарда, ты обвиняешься в измене родине и пособничестве революционерам. Есть что сказать в своё оправдание? Нет? Ну и плевать, на трибунале всё равно запоёшь как милый. Пакуйте его, ребята»***
В камеру для допросов четыре часа спустя зашел невысокий пожилой человек. Он выглядел как обычный дедушка, который по вечерам нянчил внуков или высаживал цветы в придомовом палисаднике, но не стоило обманываться его внешностью. Деус, которого привели сюда немногим раньше него прекрасно знал, кто был перед ним, хотя мало кто мог похвастаться такой осведомлённостью. Это был начальник тайной гвардии, главный среди «Демонов», Бёрг Аррениус. Той самой, где после этой, «проверочной» службы и должен был работать Деус. Той, что приезжала под покровом ночи, а после о людях, которых они забирали больше никто и никогда не слышал. «Эксгард. Твой командир рассказывал о тебе», — начал разговор, Аррениус, буднично раскладывая по столу листы его личного дела. «Надеюсь, только хорошее?» — криво усмехнулся Деус, внутренне почти воя от паники. Было рискованно и глупо шутить в присутствии человека, которому достаточно лишь один раз косо посмотреть, чтобы тебя тотчас же внесли в расстрельный список. Но, теперь уже очевидно бывший военный ничего не мог поделать с этой дурной привычкой — он всегда шутил. Особенно когда ему было страшно. «В том числе. Хитрый, изворотливый, острый на язык. Но до крайности эмпатичный. И это прекрасное качество, но не для солдата, увы. Интересно, работает ли до сих пор тот человек, благодаря которому ты прошёл отбор?» — Аррениус захлопнул папку с характеристикой, видимо, заскучав от увиденного там. В том, что он видел по сотне таких же на день, Деус ни капли не сомневался. Старик же тем временем, сев напротив него, продолжил: «Среди вас, молодёжи, тех кто сочувствовал предателям всегда было много. Именно самые добрые и понимающие перебегали с нашими тайнами на их сторону. Потому, что проникались идеалистическими бреднями про чудесный мир без Императора и его правления. Так что, скажи-ка мне, шутник, в чьи именно сказки ты поверил? На кого работаешь? Варуленд? Верона? Может быть на этих проклятых серых коммуняк с севера?» В этот самый момент Деус едва не вскочил со стула. То есть он конечно попытался, но у него получилось лишь какое-то вялое подобие движения, из-за того, что цепь, обвитая вокруг его рук, прикованная к полу, утянула его обратно. Выражение лица Деуса было испуганным и возмущённым одновременно. «По… погодите! Я ни на кого не работаю. Одно дело — отказаться убить безоружную женщину с ребёнком, другое — доносить на своих же», — выкрикнул Деус, чувствуя как бешено колотится его сердце. Неужели они собирались пришить сюда и красную статью? «Отрицаешь? Ну с другой стороны, ты, наверное, думаешь, что не совершил ничего плохого. Может быть ты и измену родине оправдал тем, что жизнь людей по ту сторону баррикад кажется тебе лучше. Решил привести свою страну к такому же «светлому будущему», да? «Я повторю ещё раз, я никогда. Никому. Ничего. Не сливал! Я черт возьми даже за границей не был ни разу, я всю жизнь служил лишь Императору… откуда бы я…» «Та женщина, которой ты помог сбежать — Ария Раут, жена того самого Раута, человека, начавшего восстание. И не говори мне, что это простое совпадение. Из всего квартала смогли спастись только двое — она и её ребёнок», — Бёрг бросил на стол две фотографии — той самой революционерки и её дочери. «Эмма Раут и Ария Раут» — гласили надписи на них. Лицо Деуса стремительно побледнело, ноги подкосились, и он рухнул обратно на стул. Это был финиш. После такого отец не сможет ему помочь, и никакой пощады точно не будет. Но даже так, зная, кто она на самом деле, неужели он смог бы убить её? Нет, не смог, и решив этого не делать он поступил правильно. Видимо эта отчаянная мысль очень явно отразилась в глазах Деуса и в ответ на неё начальник тайной гвардии разочарованно цокнул языком, его кустистые брови нахмурились. «А я надеялся, у нас сложится вменяемый диалог. Кто бы мог подумать — юноша из такого знатного рода и предатель. Твоему отцу должно быть стыдно за тебя. Хотя, как говорят в семье не без урода. Ну-с, не хочешь сознаваться по-хорошему, сознаешься по-плохому. Нам нужны имена твоих хозяев и их связи», — он нажал на кнопку под крышкой стола, и дверь в коридор со скрипом отъехала в сторону. В кабинет зашли пятеро здоровенных амбалов во внушительном черно-фиолетовом обмундировании. Вот Деус и увидел их вживую, цепных псов тайной полиции, самых отбитейших из отбитых в карательной структуре. Их лица и впрямь были сокрыты масками, изображающими клыкастые морды демонов, так, чтобы невозможно было понять, кто под ними скрывается. Поступь их тяжёлых подкованных металлом берцев заставляла пол камеры дрожать. И раз уж эти ублюдки были здесь, то… «Узнайте у него всё, что можете, однако не переусердствуйте. Трупы становится проблематично вывозить днём. Да и будет не слишком весело, если он не доживёт до суда. Хочу посмотреть на бесстрастную рожу генерала, когда его сыну будут зачитывать приговор. Я загляну к нему завтра вечером», — обратился к ним Аррениус и скрылся в коридоре. «Блять», — это было единственное, что Деус успел сказать перед тем, как его начали бить.***
Он и сам не знал толком, как долго всё это продолжалось. По ощущениям — около пары дней, но в закрытой клетушке без света и окон было сложно сказать наверняка. Деусу не приносили не еду ни воду, во время «допросов» его рвало пару раз, а ещё он иногда слышал крики других заключённых из камер поблизости. Он ничего не сказал и ни в чем не признался только по одной простой причине — признаваться ему было не в чем. И если раньше Деус с презрением посматривал на революционеров за то, как легко они кололись в местах подобных этому, то теперь он сомневался в том, что не выдал бы так же все их тайны если бы мог. Всё же пытать людей «демоны» умели превосходно. Не зря они заслужили такое название. Вечером в кромешной тьме и холоде на глаза Деуса наворачивались злые слезы. Стекая по разбитым скулам они обжигали ему лицо. Почему всё должно было закончиться именно так? Он никогда не жил счастливо, а теперь, после суда лишится и такой жизни. Он ведь поступил правильно. Правильно чёрт возьми! Даже вопреки обстоятельствам. Он был хорошим, мать его человеком. Была ли в этой реальности хоть какая-то карма, хоть какая-то блядская справедливость?! Но на эти вечные вопросы Деус не мог найти ровным счётом никаких ответов и ненависть начала пожирать его с тех пор. Ненависть и обида на весь мир. Надолго в тюрьме Деус не задержался. В очередной раз, после «допроса», когда его полумертвого оставили валяться на холодном полу, один из «тёмных» выговорил сквозь зубы: «Радуйся, гнида продажная. Скоро весь этот блок поведут на суд и надеюсь, раскачиваясь в петле ты повеселишься получше, чем тут, шутник хуев», — он, приподнял край скалящейся маски и сплюнул на пол у входа. А затем с хлопком закрыл массивную дверь. Деус, посмотрев ему вслед, с трудом втянул в отбитые лёгкие воздух. Ему было так хуёво, словами не передать. Но он всё равно растянул губы в болезненной ухмылке. «Не дождёшься, сволочь… не сломаюсь», — процедил бывший солдат. Он не хотел сдаваться раньше времени, что бы кто не говорил. Напротив, злость давала ему силы жить дальше. «Скоро» наступило на утро следующего дня.***
«Тишина! Тишина в зале суда!» Грохот, что эхом разносился по залу когда судья в парике стучал своим молоточком по столу заслуживал отдельного упоминания в истории всех Восьми Королевств как особо жестокий вид пытки. Деус морщился от звука, а сразу же после этого — морщился от того, что ему было больно, когда он морщился. Все его лицо было одной сплошной гематомой, и судя по сидящим рядом заключённым, он ещё относительно легко отделался. «Его Императорское Величество, Пиковый Король!», — провозгласил судья после того как зал более-менее угомонился. Несмотря на боль, сопровождающую любое маломальское движение, Деус, как и все присутствующие свернул шею в сторону появившегося в помещении человека, того самого, которому он служил всю сознательную жизнь. Из-за которого и оказался здесь. Среди арестованных прошёлся тихой волной удивленный ропот. Многие из них, включая и самого Деуса не видели Императора ни разу, хотя и почитали его как святого. На удивление, Император Пик не слишком-то и отличался от своих фотографий в учебниках истории полувековой давности. Разве что в цвете он выглядел повнушительнее, чем в черно-белом варианте. Немного сгорбленный в плечах, крепко сложенный, он с высоты своего роста казался в сравнении с обычными имперцами великаном. Он был облачен в тёмно-фиолетовый тяжёлый доспех, а за спиной его висел подбитый белоснежным мехом плащ. Дополняли вид растрёпанные волосы, небрежно собранные в короткий хвост, и глаза, которых не могло быть ни у кого другого в королевстве. Холодные и суровые, алые, будто кровь, с вертикальным драконьим зрачком, сверкающие во тьме, они абсолютно точно были нечеловеческими. Все имперцы, кроме обвиняемых, пристёгнутых к скамьям наручниками, поднялись, когда он взошёл на помост и занял самое высокое место на кафедре. Император возвышался над ними всеми, а свет софитов, озарявший его контур делал из него в глазах, всех находящихся в зале кого-то и вовсе подобного Богу. Люди благоговейно улыбались ему, но по мнению Деуса, это было мерзко. Его товарищи по несчастью, напротив же, все как-то съёжились и притихли. Они старались не смотреть на Императора, боясь, как бы он вдруг не решил их убить за проявленную дерзость. Деус, с удивлением понял, что многие из них, даже те, кто как и он попал сюда по ошибке, испытывали перед тёмным королём, своим правителем чувство вины. Но Деус… он не чувствовал себя виноватым, о нет. Он был до чёртиков зол. Именно в Пике он увидел корень всех бед, что произошли с ним и их страной за последнее время. И именно его, по мнению Деуса нужно было судить за такое бесчеловечное обращение с подданными, а не их самих. Это он, как правитель этих земель довёл до того, что началась война, это он должен был остановить её в своё время. Ох, Деус многое бы отдал за то, чтобы стереть это бесстрастно-мёртвое, омерзительное выражение с лица Императора… «Тишина в зале суда, тишина!» — взревел вновь судья, заставляя взбудоражено шепчущихся присяжных и журналистов притихнуть. Когда они замокли во второй раз, он прокашлявшись, начал свою речь: «Все присутствующее сегодня под стражей были уличены в пособничестве революции. Будучи гражданами Империи они умышленно совершили измену Родине, в ущерб ее суверенитету, территориальной неприкосновенности, государственной безопасности и обороноспособности. Также они обвиняются в попытках бегства за границу, переходе на сторону врага, шпионаже, выдаче государственной и военной тайны, в том числе — иностранным агентам. В оказании иным государствам помощи в совершении враждебной деятельности против Империи, пособничестве заговору с целью захвата власти. Наказание, вынесенное судом, в зависимости от тяжести преступлений каждого отдельного индивида — пожизненное лишение свободы с последующим заключением в трудовом лагере, с конфискацией имущества или смертная казнь с конфискацией имущества. Приговор обжалованию не подлежит» Последний удар молота прозвучал будто выстрел в тишине зала. Присяжные начали аплодировать, кто-то из них даже засвистел с самых дальних мест и Деус ошалело посмотрел на людей по ту сторону решётки, толком ничего не соображая. Тем временем судья начал зачитывать список расстрельных. Деуса там не оказалось. После, все начали расходиться. У выхода встал так и не сказав ни слова их Император. Судя по всему его присутствие было чистой формальностью, придававшей легитимности всему этому цирку. Затем, вышли гражданские и конвоиры начали выводить заключённых. Один из них, вырвавшись из лап охраны упал к ногам замершего у помоста судьи. «Ваша светлость, умоляю! У меня семья, дети!» — осуждённый схватил его за подол сиреневой мантии. «Раньше надо было думать. Вас создали лишь с одной задачей — служить Императору. И если вы не в состоянии выполнить её, то ему не нужны столь жалкие слуги», — с омерзением, точно прокажённого отпнул его от себя сапогом судья. Император, молча наблюдавший за этой сценой вышел, вслед за ним вышел и судья, а протянувший к нему руки заключенный принялся скулить, точно побитая собака, когда его схватили и заломали полицейские. Деус, которого тоже пихнули наружу криво усмехнулся. У дверей он внезапно столкнулся с Бевзом. И встреча эта, похоже удивлением была только для Деуса. Рене, отъевшийся за эти два года на государственных харчах смотрел на худого и израненного Эксгарда с презрением едва ли не бóльшим, чем секундой ранее судья смотрел на молящего его заключенного. «Я не поверил, когда к тебе домой прислали документы. Вот и пришёл убедиться лично», — процедил он, сжимая в кулаке какие-то бумажки. Но этот напыщенный гнев давнего знакомого лишь отчего-то развеселил Деуса. «И как ты только посмел?», — в праведном, как ему казалось гневе, напирал Бевз. Деус в ответ сощурился. «Как посмел? Ты хоть в курсе, что меня осудили за то, что я не убил женщину с её дочерью? А если бы это была твоя жена, твой ребёнок? Ты с такой же благодарностью попросил бы меня их отправить на тот свет?» Бевз чуть не задохнулся от возмущения. Его второй подбородок затрясся, когда он начал кричать: «Моя жена образцовая гражданка, она никогда не помогала революционерам и никогда не окажется в такой ситуации! А ты всегда был слишком мягкотелым. Вот и хорошо, что Император избавился от такого мусора как ты, до того, как ты успел ему навредить!» Глаза задержавшего дыхание Деуса налились кровью, а губы искривились в улыбке, что была больше похожа на оскал животного. Он достаточно натерпелся всякого дерьма в свой адрес за последнюю неделю и едва ли собирался терпеть ещё и это. «А ну-ка повтори» «Я сказал…» Никто из конвоиров не успел толком отреагировать, когда бывший солдат бросился на чиновника и накинул ему на шею толстую цепь от наручников. Деус несмотря на своё телосложение всё-таки был военным. Причём военным, проведшим эти два года в самом эпицентре сражений. И сила, подгоняемая яростью в его руках, была просто чудовищная. Его с трудом оттащили и двое взрослых мужчин от корчащегося на полу Бевза, совершенно не по порядочному для «образцового гражданина» блюющего на сверкающий мраморный пол. Деус в то же время хохотал как умалишённый, выворачиваясь из цепких лап охранников. «И это — ваш «идеальный слуга», Император? Это — то к чему вы стремитесь? Хахаха! Да Империя сгинет ещё раньше того, как во дворец войдут революционеры, ещё раньше, чем сюда вторгнутся посторонние!» Люди вокруг, в том числе и сами заключённые в суеверном ужасе смотрели на него, кто-то даже перекрестился. Ну и пусть, какая теперь к черту разница? Все равно, его ведь уже… Воспоминание о суде оборвалось на моменте, когда один из конвоиров ударил Деуса гардой меча по голове.***
Всю дорогу до распределителя Деус провёл в бессознательном состоянии. Без особых церемоний его растолкали только ночью, когда машина перевозившая заключённых затормозила у низкого барака практически на призамковой территории. Там их всех разделили по группам и на каждую тюремную робу выдали по нашивке. Именно в тот момент, когда Деусу досталась красная он и понял, что это конец. Хоть его и не убили, ведь доказательств шпионажа с его стороны не было никаких, но перед отправкой вниз его пометили. Снимать нашивку было нельзя — тюремщики, не видя их на спинах заключённых сразу же стреляли на поражение. Логика в этом была очень простая — если человек срывал нашивку, значит опасался последствий, и вероятнее всего был отправлен в ссылку за самые тяжёлые преступления. А таких можно было и не щадить. Красный был самым худшим из всех возможных цветов — им метили изменщиков и революционеров. Тех, в перспективе по чьей вине могло бы погибнуть очень много людей. Этот цвет был его личным билетом в преисподнюю.***
Глубоко под землёй, в лагере, расположенном в рудниках, стояли вечная сырость и холод. Помимо тусклых вольфрамовых ламп, закреплённых на сводах тоннелей, и фонариков охраны, там не было никаких источников света. «13-8…» Деус открыл глаза, и медленно стянул с себя влажную шинель. Она пахла как мокрая плесневелая тряпка, впрочем, как и всё, что принадлежало заключённым живущим внизу. Голос, неразборчиво выкрикивающий что-то приближался. «13-8-10, поторапливайся! Где тебя черти носят?!» Тут ко всем обращались так. Не используя ни имён, ни фамилий. Заключённых лишили их, похоронив там, на поверхности, со всеми почестями в сырой земле. Как посмеявшись от души сказали потом надзиратели, церемония после суда была помпезная — медали бывших солдат, государственных дезертиров и прочих безумцев, уличённых в пособничестве революции, переплавили в один большой мемориал, признав их официально мёртвыми для всего остального общества. Даже цветы говорят на него возложили. Белые лилии — знак императорского дома и позорная метка для всех, кто предал Пикового Короля. По иронии судьбы Деусу выпал почти что тот же номер, что и в его бытие солдатом. Всё та же извечная цифра тринадцать. Ну и что, что к ней добавились ещё каких-то три цифры после? Он с трудом поднялся на ноги и натянул верхнюю одежду с драными полами поверх робы. Несмотря на то, что всё в пещерах отсыревало со скоростью звука, мёрзнуть без шинели ему не особо хотелось. Неприятно было признавать, но к такому роду дискомфорта он успел привыкнуть. Пять лет уже жил здесь, как-никак. «13-8-10, сука ты такая, опять прячешься?!» — раздался уже совсем близко недовольный рёв надзирателя. Деус вздохнул. Несмотря на то, что тут так было не принято, он до сих пор думал о себе только как о «Деусе Эксгарде». Все эти ритуалы с лишением имён пусть остаются для слабых духом. Многие из заключённых действительно со временем сдались и из-за тяжести жизни здесь стали просто «номерами», но не он. Хотя, на «тринадцатого» Деус отзывался так же хорошо как и на своё имя или фамилию, к этому ему в конце концов было не привыкать. «Иду-иду, начальник. Ты чего разорался-то так?» — он схватился за тележку, к которой был прикован и с грохотом покатил её в сторону выхода из тоннеля. Начиналось утро нового дня, новая смена. Нужно было работать. На рудниках они занимались лишь одной монотонной работой — из года в год добывали руду и минералы, необходимые для того, чтобы государство над ними стояло так же непоколебимо, как и раньше. Расширяющаяся Империя требовала все больше и больше ресурсных вливаний и такой рабский труд был как раз кстати. Каторжникам не надо было платить, да и условия им предоставляли минимальные — крохи еды, обеспечение одеждой, да возможность поспать. Многие из заключённых имели здесь пожизненные сроки, так что они до самой смерти будут работать на благо тёмной страны. Это было перспективное вложение при минимальных затратах, как ни погляди.***
Условно в рудниках всех делили на два лагеря — «враги народа» и «друзья народа». Первые — политзаключённые, которых осудили по той самой «красной» статье, вторые — воры и головорезы, убийцы и насильники, одним словом все те, кто «народ не предавал». Так, разве что в точечном порядке и может быть на периодической основе. Но кто в наше время не без греха? — так смеялись сами уголовники. Им присваивали не красные, а рыжие нашивки. Рыжий — это пограничный список. Преступление, которое человек совершил было тяжким, но не таким, как измена родине. Это мог быть и грабёж, и хищение госимущества в особо крупных, и продажа наркотиков, и распространение запрещённой литературы, и убийство, и чего только «не». Список за который можно было получить эту нашивку был очень и очень широк. И к этим двум группам колоссально разнилось отношение. «Идейных», красных ненавидели поголовно все — и рыжие и местный персонал. Потому, что именно красные, по их мнению, а не Император, начали гражданскую войну. Войну, в которой много кто из них успел потерять своих близких или друзей. «И херли вам, падлам, на жопе ровно не сиделось?» — сплюнул в первый же день при виде ярко-красной нашивки Деуса главный надсмотрщик, заполнявший его документы. К тому же, самых отбитых бандитов бывало побаивались и сами охранники, оттого могли и закрыть глаза на их трудовую дисциплину. А вот на «красных» всегда отыгрывались все, кому не лень. Надзирателям и людям свободным, работавшим тут не из нужды политзаключённые по вышеописанным причинам были противны. Уголовники тоже их не жаловали, так как те были не «их масти» и могли красным навредить если в том находилась какая-то выгода. Поэтому для Деуса равно как и для всякого подобного заключённого быстро стало понятно — помощи ждать не откуда. Врач, который мог дать вору обезболивающее, едва ли помог бы ему. Повара, которые боялись убийц и отдавали тем свыше нормы пайка и не посмотрели бы в его сторону. Охранники… ну они вполне могли закрыть глаза если кого-то из политических убивали в драке. Скатертью дорожка, мы лучше относимся к убийцам и насильникам. Рудники были перевёрнутым с ног на голову обществом с законами, подвешенными в воздухе и это угнетало ещё больше чем беспредел военного времени. Однако, к Эксгарду тут было особое отношение. Его ненавидели абсолютно все. И это даже не было броской фразой чтобы преувеличить бедственность его положения. Уголовники ненавидели его за то, что он — политический, политические за то — что он бывший солдат. Никто и не знал за что он был здесь и его считали отбросом из отбросов, самым худшим человеком внизу. И в который раз, он остался один, предоставленный сам себе, безо всякой поддержки и помощи. Ну, с другой стороны — ему не привыкать, верно? На него из-за такого чрезвычайного положения в этом «обществе» пытались катить бочку рыжие, пару раз даже кто-то пробовал убить, но Деус был сильным. Сильным и злым как черт, а потому после нескольких бесплодных попыток его оставили в покое. Так бы он и работал сам по себе, ни на кого не обращая внимания, если бы не произошло одно примечательное происшествие.***
В один день, когда на лифте с поверхности доставили новую партию заключённых, прямо перед приёмником случилась поножовщина. Пока конвоиры, побросав застывших в ступоре прибывших, побежали разбираться с дерущимися, один из новеньких, парнишка лет девятнадцати, незаметно отступил к толпе зевак у проходной. Кажется, он не был шокирован происходящим ни капли, напротив, лицо его выражало крайнюю заинтересованность. Будто бы он смотрел не на уголовников, катающихся по земле и голосящих словно животные, а на диковинную гидру в каком-нибудь цирке. «Дядь, а дядь, а чё это у вас тут происходит такое интересное?» — спросил юноша у одного из каторжников стоявшего поближе к нему. Тот так же, как и он носил на плече робы грязно-рыжую нашивку. «А что, не видно, милок? Красных наши бьют, сволочей эдаких. Так им и надо», — старик скривился на политзаключенных, которых оттаскивали надзиратели. Парнишка многозначительно промычал в ответ и выплюнул соломинку все это время гулявшую у него во рту. «Занятно. И часто у вас тут такие побоища случаются?» Старый вор оглядел его с макушки до пят. Этот непосредственный дурачок по какой-то странной причине ему импонировал и он решил поддержать разговор. «Тю, какая ж это тебе битва? Так, детский сад. Видел бы ты, соколик, как местный шут дерётся. Вот уж с кем всегда веселье так веселье. Один, а стольких за раз уложить может…» «Какой шут, дядь? Это же вроде рудник, а не цирк», — недоуменно переспросил парнишка. «А ты туда вон глянь, в толпу. Видишь? Вон он стоит», — старик указал пальцем в сторону и молодой человек и пригляделся повнимательней. Его взгляд столкнулся с колючим взглядом Деуса Эксгарда, наблюдающим всю эту сцену со стороны. «Я дам тебе совет, соколик. Ты ещё пташка не резанная, а потому и не боишься, но этого обходи дальней дорогой. Он бывший солдат, так ещё и дезертир, насолил и власти и революционерам одновременно. Бог знает, что такое он вытворил, раз даже папаша его, генерал местный от тюрьмы не отмазал. Видать есть за что ему тут чалиться», — усмехнулся вор, скаля гнилые зубы. Парень проводил взглядом людей, уносящих труп одного из политзаключённых куда-то в боковое ответвление тоннелей. «А по поводу того убивают их здесь — одним больше, одним меньше, какая разница? Всё равно тут после ентой революции красных как собак нерезаных. Да и чисто между нами», — преступник наклонился к другому рыжему и заговорчески зашептал, — «было бы неплохо, если б они все в один прекрасный момент просто сдохли» Парнишка с рыжей нашивкой посмотрел вслед Деусу, скрывшемуся в начавшей редеть толпе.***
«Ты знал его? Того человека с красной статьёй, которого убили сегодня» Деус неохотно поднял голову, отвлекаясь от поистине захватывающего занятия — перемешивания ложкой комьев в каше и сощурился. Над ним нависал тот самый паренёк с рыжей нашивкой, что пялился на него на «площади» парой часов ранее. То, что тот решил поговорить с Деусом уже было странным до крайности — обычно его тут наказывали всеобщим порицанием и игрой в «молчанку». «Какая к черту разница? Знал, не знал, все едино. Человек умер», — зло выплюнул он, не желая вести этот дебильный диалог. Еда его интересовала куда больше, чем потенциальный собеседник. «У тебя руки дрожали, когда ты смотрел. Вот уж не думал, что встречу на рудниках сочувствующего революционерам солдата», — продолжил как ни в чем не бывало паренек. Кажется, настроения он читал невероятно плохо. Деус скрипнул зубами. «И в кого ты, падла, такой глазастый? В мамку-воровку или папку-фальшивомонетчика? А может быть, не слышал ещё о местных чудесных работах? Попробуй кирку весь день держать, посмотрю я потом, как у тебя руки дрожать не будут» Странный парнишка, тряхнув головой с коротко стриженными сиреневыми волосами отчего-то усмехнулся. Видимо его повеселил сарказм бывшего военного. «Язвишь. Но знаешь как говорят: «та собака что лает, не кусает», так что, пожалуй, я переживу твою компанию. Мой номер — десять, приятно познакомиться», — сказал он, усаживаясь рядом с Деусом, который закономерно выпал в осадок от внезапного такого поворота событий. «Не понял. И херли это значит?» — ошарашенно уставился на собеседника он. Тот покачал ногами, непривычный ещё к весу кандалов и незамедлительно ответил: «А разве не ясно? Почти все рыжие здесь — конченные ублюдки, а красные — дрожащие твари. Когда мимо них шёл, они дёргались через раз. Но ты — не такой, мне это нравится, так что буду отныне твоим другом, раз никто другой не хочет» Деус от такого заявления окончательно потерял нить, связующую его с реальностью и чуть не выронил жестяную банку с едой из рук. «Боюсь уточнять, но у тебя что с головой не всё в порядке?» — он уже всерьёз начал сомневаться в адекватности собеседника. «Ну почему сразу не в порядке? Я революционерам помогал, так же, как и ты. Просто случайно вывернуться получилось и красную статью мне не дали», — непосредственности этого парня можно было позавидовать. Он был бы душой любой компании, но это же мать его каторга! Он чем вообще думал, рассказывая первому встречному о подобном?! «Не боишься, что я донесу?» — осведомился Деус. «А какая тебе выгода? Срок у тебя пожизненный и его точно не сократят. И что бы ты не сделал, никаких бонусов за это не получишь, ведь тебя тут не очень-то и любят» «А вот просто так. Из вредности, чтобы неповадно всяким было», — фыркнул обидевшийся на последнюю часть Деус. «Но ты ведь этого не сделаешь. Людей порядочных сразу видно, это и ваше проклятие, и благословение. Я в общем-то потому к тебе и подошёл. Дело в том, что весь мой обман вскроется недели через две, а шансы я свои оцениваю трезво. Узнают вокруг что я красный — сразу же убьют. А ты — сильный, к тебе не лезут, поэтому разумнее всего будет держаться рядом с таким как ты», — парнишка поднялся на ноги и отряхнувшись сделал пару шагов от Деуса, тот запоздало окликнул его. «Постой» Рыжий обернулся и наткнулся на тяжёлый взгляд Эксгарда. «А если не узнают, что ты — революционер, что тогда? Будешь таскаться со мной — тебя и без этого все возненавидят и навредить захотят. Так что брось эту затею, пока не поздно» «Хах, что бы ты не говорил, господин шут, но дело обстоит ровно наоборот — с тобой шансов выжить у меня гораздо больше. Так что, не отказывайся от моей дружбы. Я смогу быть тебе полезен, вот увидишь. Поможем друг-другу и всё будет хорошо», — улыбнулся паренек раскинув руки в разные стороны.***
Так вот этот бессовестный мальчишка и увязался за Деусом и ему в его компании довелось провести еще два года. Что бы Деус ни делал — тот был приставучим словно жвачка и не отходил от него ни на шаг. А ещё он без умолку тарахтел, только успевай его слушать. Рыжий постоянно возмущался всему, что видел внизу. Что, впрочем, было и неудивительно для революционера. На нынешнюю власть у него было жуткое несварение. Часами он мог рассуждать о протестах и сложившейся в стране ситуации: «Вот и кричат: «Война, братец, ай да мечом бить с нашей политикой несогласных!» Чтобы им, паскудам, не повадно было рот разевать, когда не спросят. Не понимают они-де, люди в массах, что их на заклание сам черт, Сатана, дьявол во плоти Рюзе Раут, предатель из предателей ведёт. А мы этих несчастных разубедим, да так разубедим, что одну половину перевешаем, вторую — пересажаем. А на деле-то что выходит? Не такой уж народ и дурак конченный. Всё-то они прекрасно понимают и идут за революционерами не от тупости, а от безысходности, потому что альтернативы нет никакой и потому что жрать им уже совсем нечего. А вельможи, во главе с нашим высокочтимым Императором, Тёмным Солнцем Империи, чтоб ему там во дворце из мрамора не чихалось, простых людей лбами сталкивают. По обе стороны баррикад соотечественники. Солдаты ведь тоже же понимают, что это всё чушь полная. А эти бляди, зажравшиеся во дворце сидят потом прибыль подсчитывают, да баб раздушенных у себя на приёмах мацают. А мы — тут вот, за страну думы думаем, на благо Империи вкалываем. Ну скажи Деус, разве ж я не прав?» «Да, прав-прав, только не ори так громко, а то опять надзиратели сбегутся. И в этот раз я твою задницу спасать не стану. Всекут тебе тридцать профилактических ударов, будешь с покоцанной спиной работать потом», — ворчал привычно Деус в ответ. И если тринадцатого десятый звал по имени (Деус, кажется был один такой оригинал, что не боялся смотря в глаза тюремщикам говорить, что не откажется от него), то вот себя он просил звать «Рыжим». «Внизу имя мне уже ни к чему», — Рыжий несмотря на то, что его срок не был пожизненным не верил, что сможет выбраться из каменоломни живым. Иногда из-за этого они ссорились, потому что Рыжий принимался шутить над тем, что в таких условиях не только он, но и они все скоро перемрут. А после, кашляя так, будто пытался выблевать свои лёгкие, добавлял, что ему в частности, не так уж и долго осталось. Однажды, после очередной смены, он свалился на пол и не в силах встать, слёзно умолял Деуса убить его. Деус же за такое влепил ему затрещину и оттащил к лежаку. Таких сцен, с его сильным желанием жить «вопреки» он не любил. После этой ссоры, через несколько дней, когда ему стало получше, Рыжий с выражением лица великого добытчика притащил им на завтрак собственноручно убитую крысу. Такую же тощую и облезлую, как и они сами. В тот день примирения у них был пир — мясо, без соли и всяких приправ, толком не прожаренное, но они оба ели его со слезами на глазах. Тогда Деус, прибывая в приподнятом настроении, принялся шутить: якобы ещё одна такая крыса — и жена бы из Рыжего вышла отменная. Революционер в ответ просмеялся и возразил, что напротив, жена бы из него с таким паскудным здоровьем вышла бы крайне херовая. Деус был с этим не согласен, потому что уметь снять шкуру и разделать мясо без ножа могла далеко не каждая женщина, но в полемику вступать не стал. И шутки шутками, но спустя годы Деус и правда понял: не подойди тогда к нему Рыжий и он не смог бы выжить без него. В рудниках умирали, сходя с ума от одиночества и более стойкие люди чем он. Иногда Рыжий просил Деуса рассказать шутку или две и тот рассказывал, хотя комедиант из него был отвратнейший. Холодными ночами, они жались спинами друг к другу и бывало делились едой, если кому-то удавалось заполучить на пол краюшки плесневелого хлеба больше. Их сложно было назвать… семьёй, или родственными душами, но они оба понимали друг друга как никто больше не понимал. И странной, однако, штукой была судьба. Ведь Деус никогда не подумал бы, до своего заключения, что в месте подобном этому, он сможет обрести своего первого настоящего друга.***
«Это…» «Мыло» «Ты думаешь о том же о чем и я?» — спросил Деус не веря в удачу такой находки. Он переглянулся с Рыжим. Дело происходило после отбоя — они возвращались с работы и немного заплутав в одном из тоннелей, вышли к лагерю не совсем прямой дорогой. На пути им и попался этот невероятный артефакт — кусок хозяйственного мыла. В обёртке, ещё запечатанный и благоухающий. Кто-то из тюремщиков, или перетаскивавших свою нычку заключённых видимо обронил его. «Наверное? Кто первый будет вешаться? Чур я», — рассмеялся Рыжий и тотчас же получил по голове, — «эй! Знаешь, больным вообще-то нужно уступать!» Он снова раскашлялся и Деус в ответ закатил глаза. Хоть он и старался этого не показывать, но болезнь Рыжего, которую тот приобрёл внизу здорово его беспокоила. Ну не должен был он так сильно хрипеть при простом разговоре. «Придурок. Что нормальные люди ещё могут делать с мылом?» «Эээ… взрывчатку? Не хочу тебя расстраивать, но это слишком болезненно и сложно для самоубийства» Деус зло промычал что-то невнятное и посмотрел на собеседника с выражением лица явно говорящем о том, что если тот продолжит так шутить, то он его самолично где-нибудь прикопает. «Моются. Нормальные люди нормально моются, а не так, как мы сейчас» «А, понял, хочешь стать королевой красоты, я прав?» — Рыжий кивнул на копну Эксгардовских спутавшихся фиолетовых волос, перевязанных бечёвкой. «Я бы с удовольствием от них избавился, если бы у меня было лезвие, умник», — вполне закономерно обиделся на подкол тот. «Ага, мечтай. Такого лёгкого варианта выпилиться нам точно никто не даст», — ответил ему Рыжий, глядя на то, как Деус, подхватив мыло развел костёр и поковылял за тазом, чтобы набрать в него воды.***
«Выглядит убого», — вынес свой вердикт Деус, после помывки, смотря на своё еле различимое отражение в жестяной банке. Его длинные спутавшиеся волосы как были страшными, так и остались. Ух, сил его на весь этот ужас не было. Рыжий же в ответ на оценку проделанной работы надулся. В конце концов это он помогал их расчёсывать подручными средствами. «Ну знаешь ли, я парикмахерские курсы не оканчивал. Однако, плюс в них всё-таки есть», — сказал он, дёрнув длинную фиолетовую прядь, выбившуюся из хвоста. «И какой же?» «Тебя с этим гнездом на голове за версту видно. Ни у кого таких длинных волос нет, принцесса» «Ой, да пошёл ты», — беззлобно отмахнулся от него Деус. Удивительно, но и внизу бывали такие дни, когда и он улыбался искренне.***
Два года спустя Рыжему стало заметно хуже. И если Деуса с его крепким здоровьем вообще практически никакая зараза не брала, то Рыжий внизу, без солнечного света, нормальной еды в постоянной сырости чах. Оттого Деус стал временами работать и за него тоже. Норму нужно было выполнять и надсмотрщиков мало волновало, кто именно из них двоих делал её. Взвалил на себя ответственность за этого придурка, подружившись с ним — будь добр, следи за тем, чтобы тот нормально питался (насколько это вообще возможно при таких-то условиях), спал и не урабатывался со своими больными лёгкими — так думал про себя Деус, носившийся с Рыжим так, будто тот был его младшим братом. Но парнем Рыжий был упрямым и оставлял работу только тогда, когда кирка уже выпадала из его рук, а сухой кашель доходил до рвоты. Когда ему становилось полегче, Деус помогал ему лечь, укрывал сверху шинелью и работал в одиночку. Вот и в этот раз, Рыжий лёг, только когда ему стало совсем уж невыносимо. Но спать испытывая такую боль ему было тяжело и для того, чтобы отвлечь себя, он начал читать вслух стихи: «Залетевшая в комнату бабочка бьётся О прозрачные стёкла воздушными крыльями. А за стёклами небо родное смеётся, И его не достичь никакими усильями. Но смириться нельзя, и она не сдаётся, Из цветистой становится тусклая, бледная. Что же пленнице делать ещё остаётся? Только биться и блёкнуть! О, жалкая, бедная!» Деус покачал головой. Слушать поэзию в месте подобном этому было как-то грустно. «Литератор мать его. Тебе заняться больше что ли нечем?» — вопрос был чисто риторическим. Конечно же нечем, не то чтобы тут внизу была масса способов отвлечь себя во время обострения болезней. Рыжий рассмеялся и захрипел, как выдохшаяся кофемашина. Так же грустно и печально. «Раз уж ты любезно освободил меня от работы, то правда нечем, а так хоть развлекусь сам да и тебя заодно немного развлеку» «Дальше стихи читать будешь?» «Не обязательно. Могу вот песню спеть, всё равно из школьной программы только два этих четверостишия про бабочку помню…» «Ну пой тогда», — Деус прекрасно знал, что Рыжему вредно говорить, а петь уж тем более, но Рыжий был упрямым и всё равно бы сделал своё вопреки. Так что было толку от таких запретов? «Эта тебе должна понравиться», — улыбнулся он. «Глупый мотылёк Догорал на свечке Жаркий уголёк, Дымные колечки Звёздочка упала в лужу у крыльца, Отряд не заметил потери бойца… Мёртвый не воскрес Хворый не загнулся Зрячий не ослеп Спящий не проснулся Весело стучали храбрые сердца… Отряд не заметил потери бойца» Деус слушая эти положенные на нехитрый мотив строки, думал о своих боевых товарищах. Как они там были, наверху? Получили небось, уже все повышения. Семьи себе позаводили, детей понарожали. Дома загородные отгрохали. Жили, наверное, так, будто бы и не было всех этих ужасных кровавых событий, будто бы и не было войны. Семь лет уж минуло с тех пор. Семь долгих лет. А Деус, а что он? Жизнь его остановилась в тот день, когда он решил следовать своим принципам до конца. И то, что сейчас — это была не жизнь, а выживание. Так стоило ли минутное упрямство и малодушие того? Желание жить всегда было в Деусе сильнее чем у прочих, он так отчаянно хватался за свою жизнь всё это время, но по сути, зачем он это делал? У него уже не было никаких перспектив. Он никогда отсюда не выйдет, и в подобном существовании, том, где даже мыло считается неземной роскошью — больше не было никакого смысла. Рыжий тем временем пел низко, с надрывом, прикрыв глаза с залёгшими под ними тенями, так будто выступал перед толпой одухотворённых слушателей, а не в сырой прокажённой каменной яме. Акустика пещеры искажала голос, преломляла его, точно солнечный луч пущенный с небес на дно озера. И в этом, несмотря на обстоятельства, из-за которых своды горной породы слышали эти грустные слова и тоску человека лишённого свободы, была какая-то своя особенная магия. Да, верно, — подумал Деус, я живу теперь не ради себя, а ради него. Ему ведь осталось всего полгода здесь. И я хочу, чтобы он дожил до этого момента. Чтобы вышел на свободу и жил за нас двоих. Чтобы у него, а не у меня всё было хорошо. Чтобы хоть у кого-то была нормальная жизнь.Но вслух, несмотря на внезапный наплыв эмоций, он сказал совсем другое: «И все-то у тебя про мотыльков да бабочек. Они вообще существовали когда-нибудь?» «Кто знает. О многих живых тварях нам известно только из рассказов Восьми великих Королей. Но нам в школе говорили, что всё это вроде как метафора, и не стоит воспринимать их слова буквально. Вот мотыльки, например, олицетворяют людей, тянущихся к чему-то, но в итоге глупо погибающих. А мы с тобой… такие же, да? Искали в этой жизни какие-то идеалы, да так ничего и не нашли. Хотя, вот о чем я недавно думал — Император и войну допустил и эксперименты проводил не просто так. Только целей его никто из нас не знает» «А, так ты из тех, кто верит в теории заговора?» «Теория заговора, не_теория заговора, называй как хочешь. И сам подумай, зачем ему вообще было делать всё это? В его поступках так много нелогичного. Сначала — давать нам свободу воли, а после — создавать рудники и наказывать за восстание. Если он настоящий Бог, он же мог изначально сделать так, чтобы мы не способны были его предать, разве нет? Так может, он никакой и не Бог вовсе? Может быть он вообще нас не создавал, а просто примазался удачно?» «Тьфу. Слишком много чуши, даже для тебя. Заткнись лучше и спи, раз ничего путного рассказать не можешь», — отстранил поднявшегося в порыве вдохновения Рыжего Деус и подобрав кирку занялся наконец работой. С одной стороны, весь этот околомистический фольклор, который так любили революционеры, был тем ещё бредом. Небылица на небылице, похлеще сказок, которые читают на ночь детям. Там было и про подземные тоннели под городом и про всяких волшебных эльфов, появлявшихся из ниоткуда, но с другой — нельзя было отрицать что какое-то рациональное зерно в них всё же присутствовало. К примеру — чем вообще таким был Император? Очевидно, что между ним и обычными людьми была огромная пропасть отличий и несмотря на то, что практически вся информация, касающаяся правителя тёмной страны, была засекречена, у Деуса в знакомых и до заключения были те, кто видел его вживую. Рассказывали эти ребята из его стражи странные вещи — например то, что Император мог чувствовать присутствие посторонних, или то, что имел зрение, слух и реакцию намного более острую чем у любого обычного человека. Его описывали чрезвычайно хитрым и изворотливым, хотя и не производящим по началу подобное впечатление. Он почти не старел по меркам Карточного Мира и застал как первое поколение имперцев, так и все последующие, а его фото даже не было нужды перепечатывать со старых изданий учебников по истории — ведь он не изменился ни на йоту. «Сколько тебе ещё тут осталось?» — чтобы перевести тему спросил Деус. Думать о Пиковом Короле ему сейчас не особо хотелось, ибо подобные размышления вечно у него оборачивались приступами агрессии. «Пять месяцев вроде, но точную дату не скажу. Да ты не бойся, Деус, даже если меня и отпустят я к тебе всё равно вернусь. Насобираю мыла со всей Империи и взорву Императора к чертовой матери. Если успешно — вытащу тебя отсюда, если нет — ну тогда снова будем внизу крыс на пару жрать», — рассмеялся комментируя их относительно скорую разлуку Рыжий. «Ага, это при условии что Император после такого не решит что твоя глупая голова тебе больше ни к чему» «Эй! Я очень даже умный» «Ну да, конечно. Человек скрывшийся на всех карательных операциях, но попавшийся на воровстве не может быть умным», — кисло отозвался Деус. Что-то во всем происходящем не давало ему покоя.***
Предчувствие его к сожалению, не подвело. Всё произошло вечером, когда он оставил Рыжего в очереди за едой, а сам отошёл буквально на две минуты. Две мать его минуты и успело случиться такое. «Деус, пожалуйста… холодно…» — Рыжий смотрел на него своими огромными карими глазами полными слез, сжимая раненный бок. Бледные как мел губы шептали еле разборчиво. Деус молча накрыл его шинелью, с дрожью нависая над чужим разбитым лицом. Рубашка Рыжего задралась и было видно, как пергаментного цвета кожа обтягивает выступающие на теле ребра. Такой хрупкий и такой молодой. Этому горе-революционеру бы жить и жить, но вот незадача — опять какие-то сволочи подрались незнамо за что. Когда Деус вернулся, когда заметил, было уже поздно и единственное, что оставалось — схватить этого тупого ребёнка и отнести к врачам, чтобы потом со слезами на глазах, потеряв всякое достоинство умолять спасти его. И доктора, кажется даже прониклись жалким видом Деуса и помогли. Но было уже слишком поздно. «Я вколю обезболивающее, чтобы он не так сильно мучился», — опуская глаза к полу, стараясь не смотреть на страшное, перекошенное в улыбке лицо бывшего солдата сказала одна из медсестёр. Ну что же, с обезболивающим, наверное, было лучше, чем без него. Деус держал Рыжего за руки до самого конца. Тот глядя на него старался через силу улыбаться. Последнее, что он, задыхаясь от боли сказал было: «Деус, пожалуйста… живи. Пообещай мне, что выживешь, пообещай…» И только после того как Деус со всей серьёзностью кивнул, Рыжий впал в беспамятство на всю ночь, показавшуюся бывшему солдату вечностью. А наутро, когда над Империей занялась заря, Рыжий наконец умер. Он ушёл туда откуда не было возврата. Оставил Деуса, но тот клялся себе в тот день никогда о нём не забудет, никогда. Рыжий останется с ним навеки, станет частью его памяти, и покуда жив сам Деус будут жить и воспоминания о его друге. Тюремщик, вошедший в низкий врачебный барак, чтобы обработать свои раны оглянулся на тринадцатого, пустой взгляд которого сверлил стену напротив, и хмыкнул. «Твой дружок был? И чего сидишь, любуешься? Бери тачку и тащи со всеми остальными к Яме. Много нынче трупов», — цинизму работавших здесь людей можно было поражаться и злиться сколько угодно, но Деус не стал. Он молча поднял тёплое ещё тело на руки и поплёлся на площадь. Нужно было забрать и других погибших.***
Яма — разлом в горной породе. Глубокий и тёмный, такой что сверху не увидеть его сводов, не то что дна. Это было место, куда в рудниках сбрасывали мёртвых, потому что разводить ещё бо́льшую антисанитарию в лагере было не положено, а хоронить людей под камнями в такой твёрдой породе не представлялось возможным. Трупы были ужасно тяжёлыми и Деус с трудом катил телегу, толкая ее вперед ослабшими руками. Он не хотел верить в реальность происходящего, но боль как душевная, так и физическая, убеждали его в обратном. Всё это происходило здесь и сейчас. Но с такими шутками этой поганой жизни ему ни за что не хотелось мириться. Однако много ли разбитый своим горем человек может противопоставить злой судьбе? Тем более человек бесправный и неимущий. Чем и кому мог он отплатить за смерть того, кто был ему дорог, когда всё самое страшное уже произошло?.. Камень пещеры склонившийся над несчастным узником был глух и молчалив. Он не обращал внимания ни на его проклятия, ни на пролитые в озлоблении слёзы. Крики не отражаясь в глуби испещренных рудой стен, навечно вязли в них. Когда волной от поверхности до самых недр пещеры прокатились отголоски первого взрыва Деус не сразу понял, что именно произошло. Настолько он погрузился в свои мрачные судорожные метания. Он вытянулся и замер у самого края Ямы, толком не пытаясь защититься, стены же тем временем содрогнулись от чудовищного удара ещё раз, загрохотали. Но даже сквозь их грохот и толщу горной породы было слышно надрывающующся сирену с поверхности. Не иначе снова какие-то эксперименты проводили с Куполом на границе. Землетрясения и обвалы из-за них в рудниках были не редкостью, но почему именно сейчас?.. Всё вокруг рушилось как в последнем дне существования этого мира, а Деус стоял и невидящим взглядом смотрел на то, как телега с телами медленно скатывается к раззявленной пасти Ямы. К ржавым поручням он был прикован и длинная цепь зашуршала по полу, натягиваясь с каждой секундой всё сильнее. Деус не успел сделать ни шагу назад и глаза его в ужасе расширились, когда с очередным толчком, порода под ним пошла волной и его потащило вперед. Мгновение спустя под его ногами разверзлась бездна. Крик Деуса заглушил грохот осыпающихся камней, а секунды падения, показавшиеся вечностью, сменились обжигающей болью.***
Он давно не видел никакого света, но боль была ослепляющего белого оттенка. Кошмары, складывавшиеся из обрывков фраз и воспоминаний, реалистично жуткие, сменяли друг друга в сознании бывшего стража. Всё то, что его психика старалась подавить года, вместе с болью и страхом выплеснулось наружу. В бреду он слышал голоса. Некоторые из них говорили от лиц тех, кого он стал ненавидеть больше всего на свете: «Вас создали лишь с одной задачей — служить Императору» Только для этого? Неужели он родился и жил только для того чтобы отнимать жизни других? «Какой толк был давать жизнь такому мусору как вы?» Какой толк? А жители Империи, просили создавать себя?! Просили давать им волю и личность? Если чертов Император был Богом, то он мог не оставлять им всем выбора, создать себе послушных слуг. Марионеток, неспособных отказать, неспособных узреть нити тянущиеся к их запястьям. Зачем он вообще показал им свободу? Чтобы наигравшись отобрать ее, как и жизни всех, кто ему был неугоден? Другие голоса в этом хоре звучали до болезненного горестно: «Если хочешь убить, сделай это быстро» Нет, он не хотел ранить беззащитных. Тех, кто не совершил ничего плохого. Никогда не хотел. Именно поэтому попал вниз. Именно за этот поступок и расплатился всем, что имел. Даже своим безбедным будущим. Но лишь об одном об этом бывший страж не жалел. Невинные жизни, что он спас, стоили того чтобы опуститься в самые глубины Ада. «Я считал что мы друзья! Я никогда не мог подумать, что ты предашь всех нас, свою Родину! Ты не достоин быть солдатом» Не мог подумать?! Ха! Конечно, ведь для того чтобы думать, нужны мозги, а не тот комбикорм, что остался в твоей черепной коробке за двадцать лет пропаганды. Предал?! Какой же ты безмозглый, Бевз, какой же идиот, какая же безразличная сволочь! Такой, каким был и сам тринадцатый года назад. И ведь этот чинуша искренне верит, подписывая указы об арестах, что делает благое дело. Бевз никогда не видел того, что видел он, никогда не переживал все это! Жирный, жадный до денег человек, отсиживающийся в тепле госкабинетов. Ему никогда не понять, что испытывают те, кого он и вся его система послала на заклание! «Деус, пожалуйста… живи. Пообещай мне, что выживешь, пообещай…» А что же ты сам, Рыжий? Почему оставил всё это на него? Почему сдался, почему решил умереть сам? Последним бывший солдат услышал незнакомый голос. Всеобъемлющий и грустный, он прозвучал набатом, глухим эхом прокатился вдоль всего его сознания. «Ты хочешь жить, номер тринадцать?» Он сам не зная, во сне или наяву прохрипел сквозь злые слезы: «У меня есть имя, не смей отнимать его!» Голос на секунду замолчал, будто бы колеблясь. «Ты хочешь жить, Деус Эксгард?» «Да, я хочу жить! Хочу!» — закричал он, надрываясь до того самого момента, пока не сорвал себе горло и не мог произнести уже ни слова. Пустота оглушала и давила. Незнакомец молчал невероятно долго, словно бы он тонул в своих раздумьях. «Раз так, то живи», — сказал он и всё белоснежное вокруг него свернулось в чёрное игольное ушко, — «Живи и измени этот мир». Боль медленно угасая прошла и смерть отступила прочь.***
Деус дёрнулся всем телом и сдавленно застонав резко распахнул глаза. По крупице возвращаться в мир живых было далеко не так поэтично и приятно, как об этом пели в песнях или писали в легком эпосе, который он бывало почитывал от скуки ещё до заключения. Вокруг не было ни никаких божественных посланников, ни мудрых правителей одаривших бы его как и в книгах за страдания благодатью. Не было и никаких внезапно сошедших на голову просветлений. Деус попытался было слепо приподняться, но почти тут же с криком вновь повалился обратно. Холодная испарина выступила на его лбу и висках и он медленно ощупал правую ногу. Та, искалеченная ещё давным-давно вновь отдавала режущей болью которую едва возможно было терпеть. Дрожащие от страха пальцы наткнулись торчащую из бедра кость. Хорошая новость заключалась в том, что это определённо была не его кость, плохая — в том, что это была не его кость и она какого-что черта впилась в его ногу. Деус закусил щеку так, что у него потемнело перед глазами и силой заставил себя успокоиться. Только истерики ему в таком состоянии ещё не хватало. Его тело после падения с подобной гигантской высоты будто бы ежесекундно выворачивало наизнанку. Каждая мышца и каждый пучок нервов, о которых он прежде едва ли подозревал, откликались страшной болью, но Деус пересилил очередной позыв к тошноте и приподнявшись на ободранные до крови руки осмотрелся. Вокруг него были тела. Кучи человеческих тел, благодаря ним он и не разбился насмерть. Весь пол пещеры, устланный огромным слоем трупов, а под ними — костей, послужил каким-никаким, хоть и дерьмовым, но амортизатором. Сквозь посмертие и свежие трупы скрюченные скелеты тянули к нему свои выбеленные конечности, будто пытаясь таким образом утащить за собою, в Тартар. Что ж вопрос о том, откуда появился обломок кости отпал сам собой. Гниющее и разлагающееся, это место вселяло в Деуса животный ужас и он, стараясь лишний раз не отрывать взгляда от потолка пещеры и не дышать ядовитым воздухом, содрогаясь от режущей боли, пополз вперёд. Нет, блять, его так просто не добить какой-то чертовой ямой! Он выберется отсюда, из этого царства мёртвых, он выживет! В конце концов, он ведь дал сегодня утром обещание, слишком отчаянное и серьезное чтобы его игнорировать. Только оно напополам с ненавистью ко всему живому двигало Деуса вперёд. Наверху, там, где раньше маячила крупица света, было темно. Видимо, во время землетрясения проход к Яме завалило окончательно. Но в любом случае Деус и не смог бы даже и без нынешних ран забраться на такую недосягаемую высоту. Всё что ему сейчас оставалось так это ползти вдаль по проходу пещеры и молиться любому чуду что могло его сейчас услышать.***
Это был старый тоннель, ветхий и заброшенный и даже во тьме было прекрасно видно, что в нём давно никто не бывал. Через каждый его грёбанный метр Деусу приходилось переводить дыхание и обливаясь холодным потом уговаривать себя двигаться дальше. Прошло уже около суток с момента его падения вниз. Он выдернул застрявшую в ноге кость и как мог обработал рану, изорвав на лоскуты рукава рубахи, но рана загноилась и кожа вокруг неё распухла. Глядя на неё не надо было быть доктором, чтобы понять — с такими сильными повреждениями Деус вряд ли сможет сдержать данное Рыжему обещание. В голове всё чаще мутнело, и Деус периодически отключался на час или два, падая в тягучие, полные бессвязного бреда обмороки. Но каждый раз каким-то чудом он всё же находил в себе упорство открыть глаза вновь. Силы медленно, но верно покидали его, жар заражения начал проникать в кровь, но Деус всё равно упрямо продолжал свой путь. Ближе к концу дорога, явно прокопанная кем-то наспех сужалась и ему пришлось ползти на незаживающих коленях оставшиеся пятьдесят метров. И удивительно или нет, но ход из пещеры в итоге его куда-то вывел. Спустя целую вечность Деус добрался до небольшой сквозной трещины в гладком боку пещеры. По его сторону от неё остались лишь иссохшие от времени скелеты людей, умерших с кирками и лопатами в руках и по их серьезному оборудованию можно было сказать наверняка — едва ли это свалившиеся сверху каторжники. Эти люди, кем бы они не были, судя по всему копали откуда-то из боковых проходов пещеры, на которые Деус наткнулся во время своего путешествия. Но те успели обвалиться за давностью лет. А вот по другую сторону трещины, виднелось нечто странное. Тёмно-фиолетовая зала, с серыми колоннами, огромная и величественная была много больше любого помещения что за всю свою жизнь видел Деус. Посреди неё находилось что-то вроде «яйца Фаберже» — крупного стального цилиндра, возвышающегося на пьедестале. Сквозь его скважину, предназначенную явно для ключа немаленького размера, мерцая проливался таинственный свет. Не имея иных вариантов, Деус мог лишь двигаться, вперед. Из последних сил он расширил трещину одолжёнными у мёртвых инструментами, так, что теперь мог протиснуться через неё и сам. Из дверей, запиравших зал в который он попал, трещину явно не было видно, ведь она скрывалась за одной из загородивших её гигантских мраморных колонн. Этот отчаянный порыв и тяжелая работа отняли у Деуса последние силы и он прислонившись к колонне подтянул к израненным рукам колени, обхватил их. Так он попытался согреться на холодном каменном полу, но всё это было тщетно. Сон быстро сошёл на него, полный ярких болезненных образов от истощения.***
Деус с трудом очнулся из-за голосов, раздававшихся из смежного с залом помещения. Ему стало ещё хуже, чем раньше, и он запоздало понял, что заражение успело дойти до своего кульминационного пика. Он едва мог дышать — горло сдавливало спазмами, сердце билось слишком часто. Думать из-за жара ломящего кости и перекручивающего мышцы было тяжело, но Деус изо всех сил постарался прислушаться к говорящим. «Вам не обязательно использовать её, есть в конце концов и другие варианты…» — блеял точно овца первый из них, второй же ответил ему со стальной уверенностью. «Я должен знать, что все пойдет так, как было запланировано. Оставь меня, дальше я пойду сам», — двери распахнулись, отбила копьями по полу в приветствии стража и на пороге зала появился человек. И этот голос ох… его Деус не забыл даже перед лицом смерти. Глаза его, умирающего налились кровью, а на стремительно гаснущий рассудок набежала волна ярости. Ненависть, чёрная и клокочущая поднялась в его душе. И впервые за всю свою жизнь Деус испытал злость настолько сильную, что та способна была толкнуть его на убийство. Он услышал голос Императора. Если бы только Деус не был сейчас так слаб, если бы он только мог совершить правосудие. Руки его, скованные цепями бессильно дрожали, а лицо презрительно скривилось в улыбке во тьме, покуда, он пристально наблюдал за Пиком. Миру было бы лучше без таких как он, — подумал Деус, стискивая до боли зубы. О, как бы он хотел сейчас свернуть Императору шею своими собственными руками. Пиковый Король тем временем подошёл к постаменту, вставил свою золотую ключ-секиру в замок, провернул её пару раз и открыл одну из створок сейфа. В нем как оказалось всё это время мерцало какое-то устройство. Пик почти коснулся его пальцами, как вдруг: «Император!» — голос начальника тайной гвардии эхом разнёсся по залу и Пик с рычанием отдёрнул руку. «Я занят» «Вы сказали сообщить, если протестующие дойдут до поворота Тальберга, ведущего ко дворцу. Они дошли. Им осталась всего улица до…» Император с бешеной скоростью выхватил свой ключ обратно. Он бросил мимолётный взгляд на машину в хранилище и одёрнув полы плаща, стремительно вышел, не забыв сказать страже у дверей: «Головами за эту дверь отвечаете» В спешке он совершенно забыл закрыть дверь сейфа, а солдаты, от страха даже не заглянувшие в зал, тем более не сделали этого. Очевидно, им не о чем было беспокоиться, ведь они не знали ничего ни о тайном проходе, ни о паре голубых глаз, чутко следящих за ними. Деус медленно выполз из своего укрытия. Невзирая на чудовищную боль, сопровождающую малейшее его движение, передвигаться он старался максимально тихо. Вся злоба и ненависть, весь страх и презрение, долго кипевшие у него на душе, в этот самый миг выплеснулись наружу. Логика в том, на что он сейчас решился была до одури простой — если в хранилище находилось нечто ценное для Императора, Деус должен был это уничтожить. Он едва устоял когда добрался до своей цели и не в силах долго опираться на израненную ногу, повис почти на одних руках на одной из створок сейфа, заглядывая внутрь. Там на бархатной подушке, в самом центре лежало странное устройство. Яйцеобразной формы, едва ли больше ладони в диаметре, в обшивке из металла оно выглядело крайне несуразно. Маленькие ножки едва могли удержать машину в вертикальном положении, а сверху корпуса будто бы шутки ради была приделана ярко-красная вертушка. Деус смотрел на неё и не понимал, отчего надо было прятать столь глупое устройство мало того что в сейфе, так ещё и в специально отведенном подземелье дворца, приставлять к нему стражу. Когда перед его глазами поплыло он сморщился и решил: ладно, даже если эта хрень была всего лишь шуткой бессмертного всемогущего правителя над идиотами вроде него, чем быстрее он сломает ее, тем быстрее сможет вернуться обратно в пещеры. Шансов выжить у Деуса, конечно, не было уже совершенно никаких, но сидеть здесь и дожидаться охранников или самого Пикового Короля ему едва ли хотелось. Бледно-синий цвет мерцал согревающее и приветственно, будто бы дожидаясь его прикосновения. Деус вытянул руку и стоило ему только дотронуться до машины, как тотчас же раздался тихий электронный писк. «Режим беззвучного информирования активирован. Режим Бога — получен. Пользователь зарегистрирован под номером… тринадцать» Со страхом Деус обернулся к дверям, но у них никого не было, как и в зале. Безжизненный механический голос, явно принадлежащий машине тем временем говорил и говорил судя по всему только в его голове. «Вы желаете сделать запрос?» «Что?» Со стороны коридора послышалась тяжелая поступь. Видимо, правитель темной страны разобрался со своими делами чрезвычайно быстро и теперь возвращался обратно. «Вы можете пожелать и ваше желание исполнится» Звук шагов становился всё отчетливее. «Все, что угодно? Я могу пожелать абсолютно всё?» «Запрос принят. Ответ: корректно с некоторыми ограничениями» Времени выяснять, что же это за ограничения такие уже не осталось. «Тогда, я хочу на свободу», — не скрываясь, вслух сказал Деус. «Принято. Ожидайте» Двери зала отлетели к стенам, раздробившись в мелкие щепки, к Деусу бросились охранники, а за ними послышался и глухой звон доспехов Пика. Но до того, как кто-либо из них успел Деуса коснуться, пространство вокруг побелело и схлопнулось, утягивая его за собою вдаль. Последнее, что он услышал перед тем как перенестись — это леденящий душу вой Императора.***
«К… кандалы, убери их», — первое, что попросил Деус у машины, когда очутился посреди редкого пролесья, где-то на окраине Империи. «Принято» Цепи испарились в белой вспышке, будто бы их и не бывало. Деус судорожно вздохнул, напополам от боли, напополам от вида огромных уродливых выщербин на своих запястьях, стёртых дочерна. Рана на ноге всё так же нестерпимо ныла, жар бил в голову и Деус с трудом съехав по стволу дерева прохрипел: «Вылечи…» «Принято» Он не успел толком сформулировать мысль, как вдруг, в голове всё прояснилось, и тупая ломающая кости боль ушла. Он взглянул на руки, залез холодными пальцами под робу и не обнаружил там ничего. Лишь уродливые, криво сросшиеся шрамы были напоминанием, что всё это не галлюцинация. Никакой крови, никаких оголившихся в инфекции мышц. «Одежду» Он не успел и глазом моргнуть, как на нем тотчас же оказался комплект новёхонькой одежды. Длинный дорожный плащ, форма, чем-то отдалённо напоминавшая солдатскую, высокие сапоги на шнуровке. В общем, после каторжной кое-как доживающей свои последние дни робы Деусу грех было жаловаться. Видимо раз машина могла сращивать кости и лечить внутренние повреждения одежду сделать ей было раз плюнуть. Деус застонав прислонился обратно к дереву, ему нужна была передышка. Лишь один вопрос крутился в его голове. Что это, мать его сейчас было? Он бросил недоуменный взгляд на машину, мерно гудящую в его ладонях. Отметая вариант с предсмертным бредом, коий мог сейчас сотрясать его умирающее тело, происходящее едва ли вписывалось в рамки нормального. Машина, способная исполнять желания? И она всё это время была у Императора? Этот простой факт порождал такую уйму вопросов. Почему тогда Пиковый Король просто не пожелал остановить восстание? Почему не пожелал мира во всем блять, мире? Они бы могли жить с другими государствами в содружестве и не было бы всей этой проклятой шпиономании, не было бы полиции, революции, смертей. Или может быть, эта штука такого не могла? «Слушай, внеземная хрень, или как там тебя…» «Интегрирующее устройство номер восемь», — незамедлительно поправила его машина. «Да-да, как скажешь. Ответь мне вот на что — ты можешь исполнить абсолютно любое желание?» «Отрицательно. Пользователем №0 установлен ряд ограничений» «Что за ограничения?» «Запрещено использование устройства с целью навредить любым разумным формам жизни. Запрещено использование устройства с целью прямого влияния на сознание любых разумных форм жизни. Также, информируем вас о том, что устройство имеет конечный запас энергии. Устройство прекратит работу при достижении 0% мощности. Подзарядка устройства из внешних источников данного мира неосуществима. Исходя из этого ограничения рекомендуется избегать создания сложных структурных единиц, и запросов во избежание перерасхода энергии» «Изменять сознание значит нельзя напрямую… а косвенно этого делать никто не запрещал, да?» — Деус призадумался над вторым ограничением и невольно сам не зная отчего отложил этот момент в памяти, — «и энергию не восстановить? Ну что ж, будь она бесконечной это было бы слишком жирно, даже для вещицы Императора. Так сколько, ты говоришь, процентов осталось?» Деус постучал пальцем по металлическому корпусу и машина незамедлительно отозвалась: «Запрос принят. Вычет оставшийся энергии интегрирующего устройства генераторного типа номер восемь производится… ответ: 85% от изначальной мощности» Деус не смог сдержать кривой торжествующей ухмылки. Джекпот мать его! Но радовался он недолго, его вдруг настигла внезапная мысль. «Погоди-ка… твой номер — восемь. Значит есть ещё семь таких же?» «Корректно, устройства под номерами 1-7 принадлежат старшим карточным мастям» «Че… чего? Причём тут карты вообще?» — чертыхнулся Деус совершенно не понимая о чем именно говорит генератор. Но ему тотчас же вспомнились жуткие алые глаза, горящие во тьме. Остальные устройства принадлежат «старшим карточным мастям»? Императора зовут «Пиковый Король», выходит он — один из этих восьмерых? Он — часть этой странной системы с картами? — судорожно думал Деус, стараясь нащупать хотя бы обрывок нити того о чем сказала ему машина. В голове у него все смешалось. На самом деле вопрос о том, чем таким был Император мучал не одного Деуса, а весь народ Империи целые пять поколений. И ни они, ни Деус, очевидно, не знали на него ответа. Не знал Деус толком ничего и о других королях, хотя слухов ходило вокруг них предостаточно. От шпионского подразделения он как-то слышал о султане, в краю вечных наслаждений, где жили только женщины. Кто-то из солдат даже на полном серьёзе пояснял, что те развратнее всех живущих девушек в этом мире и у них у всех по шесть рук. Поговаривали, что и в синей стране правило настоящее божество. Не из плоти и крови, а эфемерное. Что на востоке стоят нерушимые красные горы, воздвигнутые одной лишь силой мысли, а на севере… «Персонификация старших карточных мастей, они же — восемь клонов, они же — правители Карточного Мира. Были созданы при помощи магии из обычных игральных карт. Четыре короля, четыре валета. Пиковый король, правит Империей на юге. Трефовый король — на севере. Бубновый — северо-востоке, червовый — на западе. Пиковый валет — востоке, трефовый — юго-западе, червовый — северо-западе, а бубновому валету принадлежит Сердце Мира. Жителей этого они нарекли «карточными людьми» В его голове пронеслась запоздалая мысль и Деуса пробрало на сиплый смех. «Так вот почему наш мир называется «Карточным»? Блять, ну и наркомания, никогда бы не подумал что… хахаха… великий Император — и на самом деле такое, не могу…» — он бился и хрипел в истерике от абсурдности происходящего. Годы войны, годы заключения, смерти людей вокруг — всё проносилось перед его глазами, но теперь в контексте того, что и его и других людей создало существо, которого когда-то давно кто-то другой создал из чёртовой прямоугольной бумажки. И за него они воевали, за него проливали кровь. За какую-то безделицу, что можно было купить в любом киоске на улице. Воистину, как в этом мире было слишком много иронии. Фальшивый Бог, создавший фальшивую насквозь страну. Слезы катились по щекам Деуса, лицо его перекосило от улыбки, но ему сложно было успокоится. «А сам мир? С ним что?» — ещё давясь смехом, толком не отойдя от предыдущего откровения, с трудом спросил он. «Карточный Мир, он же Карманное измерение CW-2012, оригинальный спин (-)1, гравитация идентична реальному миру на 100%, пластичность мира относительно реального 100%, СТО нерелевантна. Итерация временной линии № 1585. Измерение глубины мира… производится. Мир ограничен усечённой сферой, размером…» «Подожди, подожди… все равно ни черта непонятно. У меня тут назрел другой вопрос: если Восьмёрка Правителей — это олицетворение старших карт, то выходит, поэтому они отличаются от обычных людей? Поэтому такие дохрена сильные и живут долго?» «Корректно. Чем старше карта, тем она сильнее» «О как, интересно. А чё тогда правители — не два Джокера? Куда они оба делись?» Машина вдруг пошла помехами, голос ее стал искажаться, точно плохой сигнал радио: «Чёрный Джокер… вне пределов мира. Красный…н҉̨̛̑̋иг̵̣̘̈̒̋̕͢д̵̧͚͍̠̅̔͝е̶̛̂͢.̸̢͙͎̚͡ вё̱̜͔̦̮̥̤̫̬̈́͊̑̀̓̄̚з̩͖̥̣̓̉̎́д͈̫͈̤̤͈̭͓̲͂͂̅̃̔̓̄̅ё̤̗̳̦̠͈͇͇̖͓̭̪̀͂͐.̖̥͎̳͓̱̂̂̏̐͌̓͋̈́̈.͍͕͇̜̖̮̭̖̿̆̊̌̉̉͋́̏̚.̀» «Что значит и везде, и нигде? Это бессмыслица какая-то» — Зло посмотрев на генератор выплюнул Деус. Что за чушь она вдруг начала городить? До этого её ответы были хоть и абсурдными, но все равно в какой-то мере осмысленными. А теперь? Ну что же, Чёрного Джокера судя по всему занесло куда-то далеко отсюда, Деус не исключал, того, что Пиковый Король в свое время говорил им всем правду и что их мир мог быть не единственным существующим, но Красный Джокер, что случилось с ним? Этот вроде, несмотря на странную формулировку был всё ещё где-то здесь, в пределах этой реальности. У Деуса возникла внезапная идея — раз он сам не мог убить Императора, раз этого не позволяло ограничение генератора, то может быть он мог попробовать достучаться до другого Бога этой земли? Может быть Красный Джокер мог бы помочь ему в этом? «Ладно… попробуем по-другому: покажи мне, где он находится» «Принято» Глаза Деуса в тот же миг полыхнули лазурью и он судорожно завертел головой, вглядываясь в пространство вокруг себя. Ужас искренний и животный отразился на его лице, а из лёгких внезапно выбило весь воздух. Он не мог сделать ни единого вдоха, ни единого выдоха из-за того, что увидел. Деус упал на колени, генератор выскочил из его рук и покатился прочь по примятой траве. Во время видения Эксгарда рвало с такой силой, что он едва ли мог остановиться даже тогда, когда в его желудке не осталось ничего кроме желчи. Кровавые слезы покатились из его глаз. Он слепо зашарил в траве в поисках машины, гул в его голове нарастал, взор застилала красная пелена, но даже она не в силах была заставить его прекратить видеть то, что он сейчас видел. Он умрёт, он твою мать точно умрёт, он сойдёт с ума, если не найдёт генератор, ни секундой больше он не может больше видеть этого! «Желаете продолжить?» — раздался вдруг подле него механический голос и Деус вытянувшись в его сторону, схватил генератор дрожащими руками. «Нет!» — закричал он что было сил и видение прекратилось. Глаза его вновь приобрели привычный голубой оттенок и Деус распластался на земле, уткнувшись носом в грязь, переводя дыхание. «Запрос выполнен. Энергия генератора израсходована на 0,038%. Внимание, обнаружен перерасход энергии. Желаете создать следующий запрос?» «Как… почему так вышло? Почему он… твою же мать», — захрипел Деус, обессиленно переворачиваясь на спину, не обращая никакого внимания на бешено колотящееся сердце. Теперь его занимала только одна мысль. Ему сложно было логически объяснить то, что машина показала ему. Оттого ему и было страшно. Увиденное им было далеко за гранью простого человеческого понимания. Красный Джокер действительно существовал, но не как живое существо. От того он и вправду был и везде и нигде одновременно. Потому что все частицы его сущности были рассеяны в пространстве. Он был Древним Богом этой реальности, ментальные останки которого разбросало по их миру. Он и был всё это время… их магией. Однако обычным зрением всего этого, истины… не было видно. «Он… когда-нибудь существовал здесь… как обычный человек? В физической форме?» «Корректно» «Что с ним случилось?» «Запрос получен. Запущен анализ предвосхищавших создание мира событий. Ответ: в мире существует лишь одно фундаментальное правило, «магии для свершения необходима жертва». Карточный Мир был нестабилен из-за постоянно открывавшихся червоточин в реальный мир. Для того чтобы мир продолжал жить, Красный Джокер стал необходимой жертвой» «То есть, он пожертвовал собой. Добровольно?» «Корректно» «Продлил жизнь мира, убив себя и рассеяв по округе… до чего оригинальный способ. Никогда бы до такого не додумался», — с сарказмом протянул Деус, ехидно оскалившись. Но на самом деле ему вдруг стало страшно. Не прошло и часа после его побега, а он уже влез в вещи, стоящие далеко за пределами познаний простого человека о мироустройстве. Деус в конце концов был обычным смертным, не ученым и не магом, слабым и никчёмным. К чему вдруг именно он заполучил эту силу, докопался до правды? И что ему теперь со всем этим было делать? По сути, знай он ее, не знай — его и так могло убить что угодно, а теперь, когда он умудрился стащить генератор — наверняка Император самолично захочет свернуть ему шею. Он хорошенько обдумал то, что хотел сказать. Раз генератор мог исполнить любое желание, раз он знал то, чего не знал ни один ныне живущий смертный, то был смысл попросить у него в данной ситуации лишь одного. «Я хочу силу, которая позволит мне выжить», — твердо сказал Деус. «Корректно. Ожидайте реформации через 3…2…» Если бы он сформулировал свой запрос по-другому, если бы струсил в самый последний момент, если бы передумал и отказался… тогда в его жизни всё сложилось бы по-другому. «…1» Но Деус до последнего момента верил, что, дав выбирать машине, что была за гранью его представлений об этом мире, принял верное решение. И именно с этого решения его жизнь и полетела стремительно под откос и стала гораздо безумнее, чем раньше. «0» «Что-то я не чувствую никаких особых метаморфоз. Не хочешь отвечать? Ну и ладно», — машина промолчала, когда Деус поделился вслух своими наблюдениями, спешно осматривая тело. Он заранее понимал, что разговаривать с генератором у него точно водйдет в дурную привычку. Деус поднялся на ноги и поспешил скрыться в лесу. Солнце над городом уже садилось, и ему нужно было найти место для ночлега.***
После утомительных часов блужданий по оврагам и пригоркам Деусу наконец удалось обнаружить небольшую прогалину на склоне холма. Скрытую от ветра и посторонних глаз. Превозмогая усталость и нарастающую боль в голове он натаскал туда ободранного валежника с еловыми лапами. В низине было относительно сухо, а потому там же и решено было заночевать. С одной стороны, удобства в том, чтобы спать на ветках было ровно никакого и при большом желании Деус мог бы попробовать материализовать что-нибудь более подходящее при помощи генератора, но с другой — тратить его энергию так расточительно, особенно учитывая то, каким чудом он достался… Нет, одна ночь или даже несколько в походных условиях — это ерунда, ведь Деус хоть и бывший, но всё же солдат. Он за свою жизнь терпел вещи и похуже. В лесу, на который опустились заморозки было холодно и изо рта при каждом выдохе вырывались облачка пара, но даже это несмело радовало. Деус так много времени провел под землей, что давно разуверился в том, что ещё хоть когда-нибудь увидит над головой свод Купола, в любую его погоду. По правде говоря, Деус боялся умереть там внизу, вдали от свободного мира, что знал с самого рождения, но в то же время, сломленный обстоятельствами, он мог только смириться с этим. Рыжий тоже обрадовался бы, — подумал на автомате Деус и вдруг осекся. Все эти дни, что он полз по пропахшим смертью норам, сдирая всего себя в кровь, он толком ничего не соображал от боли. У него не было сил на рефлексию о произошедшем, инфекция капля за каплей выжирала его рассудок. А теперь?.. странно, но у Деуса было ощущение будто бы вся его физическая боль мигом излеченная генератором, утянула за собою куда-то вглубь и душевную. Глухая ярость хоть и прибитая потрясением не растворилась бесследно, но Деус искренне не понимал куда и к кому её можно было обратить. Поэтому он привычно улыбался, как делал в любой дерьмовой ситуации. Зло, голодно и горестно, точно зверь, которому нужно пустить чужую кровь для своего собственного успокоения. Так, изможденный сожалениями и переизбытком полученной информации от генератора Деус уснул только тогда, когда уже начало светать. Тяжёлым и неестественно нечутким сном, перед которым в̈́͊͠с̓̽͊ё͒̈́ е́̓г̽͝о̿̈́͛ с́̓̚о͛͐̓з̐͋͆н͛͑а͠͝н͆͛͘ӥ́͘͠е͛̈́͌ с̈́̔̚д͑͒͊а͑̓̚в̾̐͐и̾͐̀л̈́̈́͘о́̿͠ б̿̓̕у̔̀͠д̾̿͘т̓̈́͝о̐͊̕ б̀̾ы̾̾̕ п͌͆͘е͋̒́р͋͘̕е͑͋͋д̀̓͐ п̾̈́̔р͆̚͠ы̔͒͝ӝ́̔͐к͆͊̕о̔́̾м̈́͛̈́ н͌͐͐ӓ́͝͠ б̿͒͐о͑̕͘л̀ь͌̕ш̓̈́у̾̚̚ю̒͊̕ г̾͋͒л̈́̓̾у̓̐̀б̿̈́̽и́̐͒н̀͛͝у̓͝.̔̓͝***
Человеческие голоса Деус услышал только тогда, когда кто-то с размаху вдарил ему бронированным сапогом по пальцам левой руки. За этим ударом, мгновенно последовали и другие, но Деус всё же успел вскочить на ноги. Реакция у него, проторчавшего семь лет в рудниках, полных драк и опасностей была быстрой, но никакая скорость не спасает от железной дубины, если ты едва разлепил глаза. Про генератор Деус запоздало вспомнил в тот самый момент, когда его уже выбили из его хватки. Машина низко зажужжав, ускакала вниз по склону, на самое дно оврага. Но не успел Деус и проводить её взглядом, как тут же крепко получил по голове и упал вновь. На этом дело не закончилось. Ему не давали прийти в себя, не давали и шанса закрыть живот или лицо, отползти в сторону или подняться вновь. Пинки чередовались с ударами короткой дубинки. Воздух звенел от крика, того кто бил и ударов. На мгновении затишья, в паузе, поблизости вдруг раздался ещё один голос. «Ну хватит уже. Нам его ещё допросить нужно, дай человеку вздохнуть спокойно» Рывком Деуса подняли на ноги и сквозь кровь, заливающую глаза он увидел перед собой демона в звериной маске. А тот, что прежде избивал Деуса, теперь встал за его спиной, крепко схватил за плечо, выворачивая ему руки, так чтобы тот не смел и шелохнуться. Деус чувствовал его горячее зловонное дыхание через скосившуюся щель маски на своей шее и его посетило смутное подозрение — дай первый демон второму команду и тот вгрызется врагу прямо в глотку, наголо вырвет зубами все артерии. Как и положено послушной злой псине Императора. «Надеюсь, наш добрый похититель славно выспался сегодня», — продолжал разглагольствовать мягким пружинящим голосом первый демон, закинув руки за спину, — «потому что Император в отличие от тебя переживал не смыкая глаз всю ночь» Деус плохо соображал, перед взглядом у него всё плыло, но выработанная годами реакция его не оставила даже при такой скверной ситуации. «Боюсь если бы вы меня не разбудили, я пропустил бы второй завтрак», — он со свистом втянул разбитым носом воздух и поморщился от боли, — «так что не жалуюсь» С дознавателями шутить было себе дороже, но Деус прекрасно знал, что дать им быстрый и честный ответ — значило подписать себе равный по быстроте и честности смертельный приговор. Нет, конечно, демоны убьют его в любом случае, что с его дерьмовыми шутками, что без них, но при первом раскладе им придется хорошенько повозиться и устать, а значит, потерять бдительность и дать ему какой-никакой, но шанс. Вопрос заключался только в том, как долго мог продержаться в таком беззаботном расположении духа сам Деус, попутно не выблевав все свои внутренности или не сосчитав вне своего рта зубы. Первый демон разочарованно вздохнул и обратился к коллеге. «Терпеть не могу идиотов вроде него. Ну что ж, раз по вежливому не хочет, давай попробуем по-другому» Через пару коротких ударов, Деус отчего-то припомнил славные времена обучения в академии и то, как долго в тот раз заживали трещины на его ребрах. Что ни говори, а эти уроды были прямо-таки мастера своего дела. «А ну говори, сучье отродье! Куда ты спрятал вещь Императора?!», — в этот раз на ухо ему орал «плохой» из двоих дознавателей. «Какую именно вещь? Украсть можно всё что угодно», — хрипя выдавил Деус, как умея строя из себя саму невинность. «Но не у Императора. Ты прекрасно знаешь о чём мы», — вновь вклинился в разговор «хороший» демон. Деус сощурился глядя на его маску и отчего-то его акцент показался ему до жути странным. Если бы он не был занят сейчас пусканием кровавых пузырей носом, то даже вспомнил бы наверное где прежде его слышал. «Куда ты спрятал вещь Императора?» А вот это было уже занятно. Кажется, демоны и сами не знали, за чем конкретно их послали, но оно и немудрено. Раз Пиковый Король хранил генератор всё это время в сейфе, едва ли кто-то из простых смертных имел счастье его лицезреть. Да и… как бы парадоксально и смешно это не звучало, но это описывать их цель было явно не в интересах Императора. Деус прежде слышал о таких сверхсекретных заданиях. На них демонам не говорили что именно нужно было найти, но подразумевалось, что из вора информацию об украденном выбьют силой. Либо же принесут всё, что было при нем во дворец и тело его в том числе и разберутся уже на месте. Именно поэтому они так небрежно обошлись с генератором, — понял Деус, — если бы эти идиоты знали, на что способна эта вещь, и кому именно она принадлежит то не посмели бы касаться её без перчаток, не то что пинать. Он скосил глаза на генератор, мерцающий в росе высокой травы вдалеке. Хотя, искренне говоря в этом плане Деус и не осуждал демонов. Генератор выглядел так по-детски нелепо в сравнении с величественной тёмной фигурой Императора, что ни один человек в здравом уме и не подумал бы о нём как о его владельце. «Отвечай, когда тебя спрашивают, животное!», — вновь зарычал второй демон, потерявший всякое терпение. «Животное? Знаешь, братец, из нас двоих тут только ты носишь маску пса», — Деус в ответ лишь рассмеялся. Он отчаянно тянул время пытаясь хоть что-нибудь придумать. Хоть что-нибудь… Когда-то давно он был равен демонам по силе, но года без тренировок, на скудном рационе истощили его. Он умел драться, но навык был бесполезен там, где бьют исподтишка, не давая ни единого шанса защитить себя. С другой стороны демоны никогда и не отличались излишним благородством. Им любыми методами нужно было достичь поставленной цели. И насколько они были грязными никого не волновало. Первый демон поправил перчатки на руках и резко сократив дистанцию, ударил Деуса под дых. В отличие от его коллеги, удар его был до ужаса болезненным и точным. И с такого близкого расстояния Деус вдруг заметил мелькнувшие в прорези оскалившейся маски зеленые глаза. «И как только такие выродки как ты появляются на свет, не пойму. Дезертир, каторжник и вор. Даже руки марать противно» Пытаясь угадать черты лица скрытого маской, слушая понизившийся в отвращении голос, Деус как на духу понял, что ему нужно было сделать, чтобы спастись. У него был мизерный шанс, один на миллион, надо только… «Кто из нас двоих ещё выродок, а? У чистокровных имперцев в жизни не было ни таких глаз, ни акцента. Что, мать с кем-то из зеленых папаше изменила?» Люди в конце концов всегда оставались людьми. Какими профессионалами они бы не были. Деус прекрасно это знал. Чужую гордость ранить проще, чем плоть под керамическими доспехами. Тем более, когда единственное оставшееся у тебя оружие — это твой острый язык. И слава всем имеющимся богам, но этот идиот, слишком молодой для работы в подобной структуре, с радостью заглотил наживку. Когда он подался навстречу, чтобы ударить ещё раз, второй демон несколько ослабил хватку и тогда Деус рванулся изо всех сил. Причем не абы куда, а вперед, на своего противника, лбом вписался в его лоб, заставив хлынуть чужую тёмную кровь. Зеленые глаза на секунду зажмурились от неожиданности, но это была непозволительная для демона роскошь. В драках демонов всегда учили держать с врагом зрительный контакт, не отводить взгляд ни при каких обстоятельствах и Деус, если бы у него было на это время, точно задался бы закономерным вопросом: насколько сильно расшаталась после войны структура, раз люди в ней не понимали таких элементарных вещей? Но времени у него не было. От слова совсем. Воспользовавшись суматохой и чужим замешательством, едва переставляя ноги он кинулся вниз, напролом. Бежал, хромая, спотыкаясь и падая и окончательно свалился на землю у самого генератора. Выцепив его в последний момент Деус кубарем перелетел через овражек, сполна искупав все свои свежие раны в грязи и пыли. Он обернулся к демонам с торжествующей улыбкой, бой крови в ушах затмевал его рваное дыхание, все звуки вокруг, руки его дрожали от страха и предвкушения. Вот, сейчас он исчезнет у этих двух идиотов прямо на глазах и отправится так далеко, что больше они его никогда не смогут достать. Вылечится, спрячется, спасется, также невероятно как и вчерашней ночью… Деус нажал на кнопку генератора, но ничего не произошло. Он успел в прострации нажать на неё ещё с чертову тысячу раз прежде чем в плечо ему впилась арбалетная стрела и пригвоздила к земле. «Про матушку было лишнее», — со вздохом сказал первый демон, когда они с коллегой неспеша спустились к своей израненной и воющей добыче, искренне не понимающей как же всё это произошло, — «что ж, мы пытались, но судя по всему ничего полезного мы так и не добьемся, да, Ину? Ну, нам не впервой носить начальнику трупы. Кончай его» Второй демон с садистским наслаждением наступил на грудь Деуса так, чтобы нос его ботинка упирался ровно в наконечник торчащей из плеча стрелы. Перезарядил с сухим «треньк» арбалет и придавил свою трепыхающуюся жертву так капитально, чтобы уж наверняка. «Последние слова?», — голос демона, нависающего над ним, насмешливо исказился за массивной маской, а Деус в ответ лишь плюнул ему на сапог. Бежать он уже не мог, но погибнуть желал с честью. «Хах. Так и думал. У тупого животного не будет ни единого напоследок» Ещё один арбалетный болт поразил Деуса прямо в сердце и он с отвращением в конвульсии и ужасе чувствовал, как неправильно оно билось, искореженное металлом изнутри. Так и закончилась его недолгая, полная метаний жизнь. И если бы Деус в тот момент мог говорить, не корчась от боли, то он сказал бы, что это была невероятно болезненная смерть.***
Когда он проснулся, то с огромным усилием задушил рвущийся из глотки крик. Запихал пальцы себе в рот, прокусил их до чёрных синяков, захрипел, задергался, сжимая одежду прямо напротив сердца, но не издал ни одного по-настоящему громкого звука. Фантомное ощущение того, что сердце билось со стрелой внутри было просто невыносимо, но каким-то шестым чувством Деус понял, что орать сейчас — себе дороже. Боль, что он испытал мгновения назад была такой яркой… такой настоящей. Его трясло от пережитого и чисто машинально Деус начал ощупывать своё тело, но вместо тех ран, что приобрел в видении, он наткнулся лишь на генератор в одном из карманов плаща. Почему во сне тот не сработал? Из-за удара? Ну да, Деус напрягши память припомнил неестественно звонкое жужжание внутри машины, когда ее с силой отпнули прочь. Значит, механизм ее хрупок, это… надо было учесть, на будущее. И почему демоны так легко убили его? Видимо они оба были новобранцами и решили и впрямь не возиться со строптивым врагом чересчур долго. Старики точно бы пытали его до самой смерти и выбили из него и всю правду и неправду не только о генераторе, а обо всём свете. Деус задумался столь сильно, что меж его сведенными бровями пролег сонм глубоких морщин. Он так серьезно задавался вопросами по поводу произошедшего потому, что для кошмара оно было пугающе реалистичным и Деуса не оставляло ощущение, будто что-то похожее случится прямо сейчас. Наитие, глухой крик в голове: «опасность!» гнал его прочь, стучал громогласным набатом в висках. Лучи восходящего Солнца едва коснулись крон деревьев когда Деус с трудом поднявшись на затекшие ноги доковылял до ближайшего пригорка, лег там и затаился. Следы своего пребывания в низине он замёл при помощи магии генератора. Пришлось ждать. И только Деусу стало казаться что он перенервничал попусту и вдарился в паранойю, как вдруг близ оврага раздались приглушённые голоса и на том самом месте, где он был буквально десять минут назад, возникли два демона из его сна. «Черт. Я был уверен, что мы идём правильно», — тихо выругался тот, что был в маске Неко. А тот что был в маске Ину вскинул арбалет, высматривая свою цель среди окружающих поляну кустов. «Местные сказали, что видели вчера здесь странную вспышку света вечером. Думаешь, соврали?» «Да хер их разберёт. Может быть нет. Может быть да. Надо будет на обратном пути всё их село перетрясти. Не первый раз эти загородние скрывают красных выродков» «Правильно, осторожность лишней не бывает. Предателей нынче много вокруг. Но в любом случае раз его тут нет, нам надо идти дальше», — выслушав своего товарища отозвался первый демон и они двинулись в лес, вдоль линии горизонта. Деус дрожа всем телом приподнял голову, чтобы запомнить в каком направлении те скрылись. Уж что-то, а наткнуться на своих несостоявшихся коллег ему хотелось теперь меньше всего. Он внезапно понял, что всё произошедшее было связано с его вчерашней просьбой генератору. И это открытие шокировало не хуже тех, что касались личности Императора или сути Красного Джокера. Из всех возможных в этом мире сил генератор дал Деусу Эксгарду силу видеть будущее.***
В том видении он умер так глупо, потому что потерял генератор, это Деус быстро сообразил. Машину неудобно было таскать в руках. Она могла с лёгкостью выпасть и всё — прощай билет в счастливую жизнь. С этим надо было что-то делать. «Так, мне нужно что-то неброское, незаметное…» — Деус вытянул руку с машиной вперёд и начал мысленно перебирать образы различных подходящих под это описание предметов. Кроме маскировки генератор надо было ещё и обезопасить, укрепить его корпус так, чтобы он не лишался своих сил от одного простого удара. Было бы неплохо, будь он в какой-нибудь защитной оболочке или типа того. Одним из последних возможных вариантов на ум Деусу пришла короткая булава, которую он изредка использовал, будучи ещё кадетом. Воспоминание было смазанным за давностью лет, но ему не нужно было оружие. Лишь его удобная форма хорошо ложащаяся в руку. «Ладно, попробуем. Прими самый незаметный и практичный для себя вид», — произнёс Деус и генератор вспыхнул ярким светом, от него клубами повалил дым. Деус закашлялся и непроизвольно закрыл глаза, разгоняя его свободной рукой. Но когда он открыл глаза вновь и посмотрел на генератор, его губы тут же скривились в истерической усмешке. «Ну и что это такое?» Он держал какую-то странную штуку, напоминающую шарообразную булаву, и внешне и по весу, но… Шипов или острых углов, как на нормальном оружии на ней не было никаких, так что навредить кому-то такой хренью можно было только приложив очень, очень много усилий. Вдобавок, она была таких вырвиглазных, кричащих сине-зеленых цветов, что смотреть на неё не морщась было просто невозможно. А ещё, у рукояти, будто бы издеваясь над пунктом про «незаметность», висели противно звенькающие колокольчики на нитях. Деус потряс этим аляпистым нечто и с ужасом обнаружил, что и внутри пустотелого шара, под который была замаскированная машина, спрятались эти чертовы звенящие отродья. Деус гневно воззрился на бывший генератор и у него впервые за всю его жизнь появилось желание выпотрошить неодушевлённый предмет. «Незаметно, да? Спасибо, блять большое, что она хоть в темноте не светится» Он со вздохом взмахнул этой безшипованной «булавой», представив следующее своё желание и та, со звоном материализовала в его руках портупею, за которую Деус и зацепил всё это безобразие.***
Как объяснить человеку, лишённому зрения, что такое видеть? Как описать цвета? Ощущение боли, когда смотришь на Солнце? Мимолётное видение теней, штрихами набросанных по всей земле, где есть хоть капля света? Все это — физическая сторона процесса, понятная лишь тем, кто испытывал её на себе. Магия в этом плане ничем не отличалась от зрения. Для наделённых волшебством с рождения не составляло труда интуитивно понимать законы мироздания, или поднимать вес вдесятеро больше своего собственного. Каждый маг получал тот тип волшебства, к которому у него лежал талант, но для Деуса обретение магии обернулось самым ужасным кошмаром из всех возможных. Он чувствовал себя слепцом, прозревшим на пороге смерти, увидевшим тот самый мир, который всё время существовал вокруг, понявшим что такое зрение, и оно… было просто отвратительно. Рассудок его мутнел от невыносимой боли, в глазах двоилось, троилось, множилось… и так до бесконечности. После того как Деус начал видеть будущее, оно стало приходить к нему в событиях одного и того же дня в сотне различных вариаций. В сущности, бóльшее их количество отличалось лишь какими-то мелочами, но в каких-то Деуса поджидали заботливо щерящиеся колья в волчьей яме, или имперские солдаты, которые все же смогли настичь его и убить. Отделять «линии-пустышки» от линий, где происходили действительно значимые события на проверку оказалось невозможно. Да даже если бы он и мог, у него не было варианта не видеть их. Судя по всему, эта опция, отпечатавшаяся на подкорке мозга, оказалась без кнопки «выкл». Невозможно было и понять, каким видениям стоит уделить внимание в первую очередь, и это зародило в душе Деуса страх. Страх того, что однажды он не успеет увидеть нужное предостережение и его настигнет закономерный итог. Но, справедливости ради, машина все же выполнила его желание, хоть и таким извращённым образом. Ведь только благодаря обретённой магии Деус и смог выжить.***
Куда стоило отправиться путнику, который стал никем? Деус не знал. А машина — единственный его собеседник, хоть и могла раскрыть все тайны мироздания, не в силах была ответить на этот единственный вопрос. У неё в отличие от живых существ не было самосознания, а как следствие и свободы воли для того, чтобы хоть что-то ему предложить. Но одно Деус знал точно — на родине ему уже давно не было места, оставаться здесь было опасно, поэтому он решил покинуть тёмную страну. Ответом как именно сбежать от преследующих его имперцев в который раз, стала магия. Видения и образы будущего, что цеплялись во тьме за его разум, пугали очерняя душу и подсказали решение, которое было невероятнее всех предыдущих, но лишь оно одно могло его спасти. Именно благодаря ему, Деус понял, что за ним сейчас не просто шла парочка солдат, о нет… по его следу, следу человека, дерзнувшего украсть самое ценное сокровище Пикового Короля пустилась сейчас вся военная мощь Империи. В коротких урывках беспокойного сна Деус видел и своих бывших коллег, и тайную полицию и тех, кого прежде никогда не знал. Но с каждым днём, какую бы фору машина ему не давала (он не телепортировался слишком часто из-за страха истратить энергию генератора впустую и остаться без защиты перед преследователями), кольцо оцепления сужалось все сильнее и сильнее. Теперь Деус практически каждую минуту своего времени только и делал, что скрывался от военных, слыша их голоса и днем, и ночью, и в реальности, и во всех паршивых временных линиях, которым он не позволял произойти. Всё это — видение будущего и постоянный страх за свою жизнь выматывали и опустошали, но он всё ещё продолжал бороться.***
Люди Пика настигли Деуса у речной переправы, в дне пути от границы Зонтопии. Лёгкие его жгло будто калённым железом, а во рту отчётливо чувствовался металлический привкус крови, но Деус не мог себе позволить остановиться. На кону стояла его жизнь. Очевидно, что к мосту, переходящему реку, он уже не успевал, поэтому оставался лишь один вариант. Всё происходило в точности так, как и показало ему видение. Деус обернулся. Позади маячили огни преследователей, а их крики раздавались всё ближе и ближе. Он остановился в самый последний момент на пике кру́чи. Под его ногами, там внизу, где обрывались скалы, бушевали мутные потоки воды, тащившие за собой комья земли и поваленные прошедшим штормом деревья. Именно это место показали ему сны. Именно здесь он и должен был прыгнуть. Деус не хотел вновь ощущать это отвратительное чувство невесомости, что возникало при падении с большой высоты. Не хотел отчаянно сражаться за свою жизнь с болью, но, судя по тому, что он увидел, в этом конкретном случае будущее было одновариативно. Он либо прыгнет прямо сейчас, либо выберет каким именно пыткам его подвергнут в дальнейшем. Однако, он не знал, что его ожидает — магия как назло не показала ничего кроме мизерного шанса на спасение, оставив Деуса в неведении касательно того, как именно он в итоге спасётся. Это был единственный вариант, при котором он не умрет сразу. Видение обрывалось холодом и шумом реки. Ещё секунда — и раздался перезвон выстрелов. Пара стрел выгрызла землю буквально в сантиметре от сапог Деуса, и тот понял — тянуть дальше нельзя. Зажмурившись он разбежался и прыгнул навстречу разверзшейся под ним стихии. Столкновение с тёмным ревущим потоком вышибло из его лёгких весь воздух. Деус с трудом выплыл на поверхность и уцепился за одну из ветвей, сносимых рекой. В эти самые мгновения генератор казался ему невыносимым грузом, тянущим ко дну, как и вся его одежда. Сверху продолжали стрелять, преследователи побежали вдоль берега, и казалось, вот-вот должны были его настичь. Очередная стрела, просвистев, прошила Деусу плечо. Он взвыл от боли, но лишь ещё сильнее сжал на ветви пальцы. Ещё секунда и со склона вниз по его фигуре во тьме ударил луч прожектора и Деус как ни силился не мог отвести от него ошарашенно взгляда. Чёрная кровь, омываемая водой, стекала по разорванному рукаву, слышались щелчки арбалетных затворов, а он все никак не мог прийти в себя. Внезапно, точно кости, затрещали перемалываемые деревья и Эксгард, выйдя из транса, повернул голову. Впереди, посреди реки образовалась огромная воронка, утягивавшая вовнутрь себя всё, что к ней приближалось. Деуса затянуло в тот же самый момент, когда сверху вновь зашелестели стрелы. Некоторым из них повезло и они нашли свою цель. Боль и невозможность противостоять ей, перемешавшись со мраком, топили беглеца. Сил у него, потерявшего единственную опору, бороться с потоком уже не было. Тьма окружила Деуса, воздух в его лёгких стремительно заканчивался. Последняя мысль, что мелькнула в его угасающем сознании была: «Спаси меня, перенеси… куда угодно, лишь бы подальше отсюда» Деус закрыл глаза, теряя сознание и в тот же момент, генератор, ремень которого перекрутился вокруг его шеи, издал тонкий мелодичный перезвон. Странная, старая как мир мелодия полилась из его недр, и ни вода, ни рёв реки не были для неё препятствием. Глаза Деуса под сомкнутыми веками осветились лазурным светом, таким же, каким светился и сам бывший генератор. Ослепительный и яркий он заполнил всё пространство вокруг, а затем Деус Эксгард исчез. Так, будто бы его никогда и не существовало в этом мире.