Твоя улыбка...

      Задумывался ли кто-то к какому, тëплому или холодному, принадлежит чёрный цвет?       Все цвета вокруг нас делятся на холодные и тёплые, в полутонах бывают исключения, но даже почти всех их различают по группам. Да, верно, каждый видит по своему тот или иной цвет, оттенок.        Жёлтый, оранжевый, розовый, синий или зелёный, переплетение нитей света, тëмно лазурное отражение тени листвы на салатовой траве, бесконечно голубые небеса и журчащий малахитового цвета ручеëк. Все эти цвета казались не так давно Азазелю тёплыми, самыми тёплыми, что он когда либо видел. Они будто были наполнены и пронизаны, словно чем-то мягким, нежным и тёплым, будто светом, что грел и освещал всё вокруг лучами радости и безмятежности. Но сейчас он не видел ничего, кроме темноты, чёрной, непроглядной.       Она была горячей, обжигающей лёгкие, давящей на грудь, словно раскалённый воздух в пустыне, не давала вздохнуть и мучила бесконечными конвульсиями, сводя с ума. Порой становилось настолько жарко, что казалось, бесконечное пространство, окружающее ангела, становится всё меньше и меньше, и вскоре его раздавит с хрустом. После становилось невероятно холодно, кости прошибала дрожь, а цепи по всему телу припали огромной льдиной к коже, жгли металлом при малейшем движении, крылья немели и чувствовалось, что и вовсе отморозятся. Хотя ангел их и так не чувствовал, только болезненные ощущения у их корней, будто их пытаются медленно вырвать, выворачивая суставы. Рука, а если сказать точнее плечо или что от него осталось, неимоверно болела, когда от жары покрываясь гноем, когда от холода замерзая, перекрывая всё сосуды и отдавая тупой болью даже в голову. Также было и с многочисленными царапинами по всему телу, которые ныли и жги остатки кожи.       Зубы дрожали, а тело, не слушаясь, лежало непонятно где, либо в воздухе, либо на каком-то полу. Азазель сам не понимал где он и не видел ничего. Ни одно из его развитых чувств: зрение, слух, осязание или обоняние не помогали. Он уже не чувствовал ничего, продолжая лежать, скованный железными цепями, впивающихся в кожу.       Здесь не было времени, лишь пустота, чёрный густой непроглядный цвет, и ангелу мерещилось, что он не слышит уже собственный сорванный голос и дыхание.       Сколько прошло времени? Он не знал. Да и не считал. Сил не было, как и смысла что-то либо менять, ведь что смерть, что заточение тут ничем уже не отличаются. Везде теперь его будет ждать боль и пустота. Всегда.       Внезапно для себя, когда Азазель проваливался в такую желанную полудрëму, прежде чем снова взвыть от расскалëнных цепей и горячей темноты, он услышал шаги. Размеренные. Словно металл каблука отбивался от пола, разносясь эхом. Ангел мог слышать, что кто-то или что-то всё ближе и ближе приближался к нему и когда, по ощущению, он оказался совсем рядом, Азазель собрал оставшиеся силы, чтобы взглянуть на источник шума, но так ничего и не увидел. Затуманенные глаза щурились, пытаясь что-то разглядеть во мраке, но ничего не выходило. Ангел догадался, что уже сходит с ума и опустил глаза, закрывая такими тяжёлыми веками. —Не думал, что ещё когда-нибудь увижу кого-нибудь здесь — прозвучал ровный голос в нескольких метрах от него— И не думал, что это будешь ты, Азазель— ангел услышал как шаги неизвестного становятся всё ближе к нему и развернул голову, на на исходящий лязг металла. —Кто-ты? — снова прищуривая глаза, что и так видели размыто и щипали, ангел пытался отыскать в темноте хоть малейший намёк на существо, что было рядом. —Кто я? Этот вопрос стоит задать тебе. Кто ты? — бархатный голос, что разрезал всю это режущую слух пустоту, отвечал спокойно, но в нём была слышна доля насмешки и горечью.       Азазель закрыл глаза, однако, что открытыми, что закрытыми, он видел лишь пустоту. Ведь разницы нет, как ты её видишь открытыми глазами или нет, верно? Ведь закрытыми они болят не так сильно от ощущения, словно их выкололи. —Я… — после некоторого молчания начал ангел, но не знал что ответить. Правда, кто он теперь? Назвать себя ангелом он не мог.Он не хотел это даже произносить. До чего ему стал омерзителен образ святых небожителей, однако, скованные крылья за спиной говорили о действительности. Ангел сжал губы, не зная что ответить. — Да, ты. Ты же ангел, святое божество, воплощение небес, ты был рождён, чтобы нести свет и благословение, но по итогу, оказался здесь, в бесконечной темнице, в пустоте, и кто же ты сейчас? — вновь спросил голос более внушительно. —Я… не знаю— ответил тихо беловолосый не поднимая головы. Да, теперь он не ангел, а кто именно и сам не знает. Но важно ли это? Нет, ему уже было все равно, кто он и где, что будет дальше и как, да и будет ли это дальше, ведь «дальше» теперь для него исчезло, как и «надежда». Ведь даже если спросить, хотел бы он покинуть эту темницу, его ответ был такой же. А смысл? Его тоже больше не было. Грань между жизнью и смертью перестала быть. И Азазелю даже было всё равно будет ли он жить или умрёт. —А кем бы ты хотел быть? —Я не знаю.       Настала тишина, и ангелу показалось, что неизвестный наконе–таки ушёл. А может это была лишь иллюзия больного воображения, ведь он не знал сколько времени находился здесь. —Твоё сердце разбито— вновь прозвучал голос, но скорее более утвердительно, на что заключённый решил больше не отвечать, считая это лишь нелепым навождением— вдребезги расколото, но это было ожидаемо— вздохнув, он продолжил—из-за богов и их законов, что они сами и создали уже много веков все терпят боль и унижение. Их сила растёт из-за страха людей. Это жалкое зрелище— тихо говорил гость и в его голосе читалась задумчивость— раньше, тех кто их ослушался они жестоко убивали, однако, за столько веков я впервые вижу здесь кого-то. Что же ты сделал, что тебя одарили этим заключением, что хуже смерти? — неведомый собеседник с долей удивление спросил и в этот момент Азазель почувствовал сквозь густую чернь, что глаза незнакомца с интересом и даже любопытством на него смотрят. Тот не отвечал, продолжая лежать, но через несколько мгновений, сам не зная почему, ответил: — Я не смог защитить…дорогого мне человека— начал он, надрывая осевший голос, и его зубы сжались до хруста, а к горлу подбирался ком, слёз уже не было, но даже так глаза щипали— она… отдала свою душу им, чтобы меня спасти… а я даже не смог… — вновь горькие слёзы выступили из глаз и говорить не было сил, ногти впивались кожу, а тело напряглось, а цепи резали, заставляя кости хрустеть. Вдруг, Азазель почувствовал, что будто из пустоты протянулась чья-та рука и коснулась его головы, мягко и неспеша поглаживая белые волосы. Ангел решил что это тоже часть его иллюзий, что обретали всё большую и большую реальность, поэтому не стал отклоняться. — Мне жаль— в тихом голосе слышались нотки искреннего сожаления и печали— но она мертва, как и её душа, и ни богам никому невозможно вернуть умерших. Её больше нет. Однако те, кто это сделали продолжают до сих пор жить— он стал грозен и холоден—Ты сам это знаешь. Тогда почему, ты всё ещё здесь? — О чëм ты? — недоумевая, Азазель посмотрел вверх, но никого не увидел, кроме устой черни. — Знаешь, кто на самом деле предал её? — внезапно спросил голос— Те люди из деревни. Ведь когда Микаэль пришёл в деревню за ней, то люди, боясь гнева божества, сразу всё рассказали. И их не остановило даже то, с какой целью он спустился до них. Думал ли ты, почему никто не отзывался в деревне? Почему она была словно пуста в тот момент? Почему никого не было? — всё задавал и задавал вопросы он внушительно и тихо и от того они были настолько громко и тяжелы. —Нет…— полушёпотом промолвил Азазель, медленно качая головой и не веря. —Да. Люди трусливые жалкие существа, которые всегда будут на стороне сильнейших. На стороне тех, кто даст им защиту и кров. Они губят любого, кто отличается от них, и такой оказалась она — его голос становился всё твёрже и чувствовалось сквозь его тон безразличие с презрением.       Азазель стиснул зубы, в ярости сжимая кулаки. Как они могли так поступить? Как они могли? — всё задавал он вопросы. Он знал, что люди алчны, знал, что жестоки, знал, что корыстны, но, проведя столько времени с человеком, с ней, он проникся к ним чувствами. Жить, как хочешь и делать всё, что вздумается, ведь жизнь коротка. Любить, ненавидеть, испытывать различные чувства от радости и печали, до любви. Их стойкость и сила при всём отсутствие магии и сверхспособностях–это его покорило, стоило узнать их поближе, этих людей. Однако… этими качествами обладала, как оказалось, только она. Слова, произнесённые о людях не были для Азазеля новостью, но всё равно заставили вспомнить, то что он знал и то, что позабыл, встретившись с той, у которой была чиста душа. —Ты можешь освободить меня? — произнес ангел полушёпотом, напрягая тело и уже не обращая внимания на боль. — С чего ты решил? — холодно ответил неизвестный— Я не могу, однако… ты можешь сам, если…— голос его стал тише и загадочнее. — Если что? — тут же переспросил ангел, поднимая голову и смотря прямо. И пусть ничего не видел, он точно чувствовал, что смотрит прямо в глаза этому существу, и что тот смотрит в ответ. —Если станешь сильнее— ответил он. — Но как? — в замешательстве и отчаянии спрашивает он тут же. — Знаешь в чём слабость богов? В вере людей. Если люди перестанут в них верить, молиться, то боги ослабнут. Однако есть те, кому не нужны ничьë благословение и почитание, те кто всегда свободны и черпают свою силу из своих же чувств. Те, кому подвластно, то что и богам— внезапно тон стал тише, перейдя на разрезающий шёпот—Демоны — отзываясь в ушах, это слово стало эхом. —Что…? — в недоумении произнёс Азазель. — У тебя есть то, чего нет ни у богов, ни у людей– твоё сжигающее всё вокруг синее пламя ярости и желание уничтожить несправедливость. Стань же демоном и возродись вновь и тогда твоей силы хватит для того, чтобы противостоять богам — Он чувствовал телом, что этот некто становится всё ближе и ближе, а его голос всё внушительнее—Ты согласен, Азазель?        Тысяча мурашек пробежали по коже, охлаждая. Сотни мыслей пронеслись в голове с небывалой скоростью, однако ни одна из них не противоречила его решению, пусть и вызывала сомнение. —Да       И этот ответ стал для него неоспоримым и решительным. Этот ответ изменил ход событий. —Тогда, с этого дня и впредь… ты падший ангел– демон Азазель— внушительно произнёс неизвестный, повышая могущественно тон. Азазель почувствовал как из темноты что-то к нему приближается, а после ощутил прикосновение к щеке, что зудела от царапин— Прими же эту кровь.       Внезапно он почувствовал, будто когти, острые как иглы впились в кожу, проводя по ране под глазом, долго и протяжно впиваясь и царапая .Азазель вздрогнул, но не отсранился, а после ощутил как тело прошибла ужасная дрожь.       Сердце застучало с такой скоростью, что казалось вырвется из груди, разрывая её на клочья и ломая кости, оставляя лишь жалкие осколки. Азазель упал на, покрытую мраком, поверхность от внезапной острой боли во всём теле. Железные цепи, что сковывали его тело, въедались в кожу от напряжения мышц. Все горело от боли и ломки в костях, но это было лишь малостью, ничтожной крупинкой того, что ангел уже испытал. В один миг, ощутив в теле неимоверную тесноту, он, собрав все свои силы, раскрыл во всю длину белоснежные крылья, ломая цепи на ничтожные части. И в этот же миг его охватила чернота и пламя, словно его горячей души, окрасило белоснежные крылья небес в чёрный, подобно ночи цвет, не оставляя ни одного белого пера. Его голова зудела, но после её охватило это сияние с пламенем и на ней появились изогнутые рога, словно драгоценный опал, а ниже, рога мощнее, будто нимб, что переливался даже в густом мраке. Все тело жгло от боли и небывалой раньше силы и в один момент падший одним движением сорвал с себя все оставшиеся цепи, а на месте разодранного плеча появилась чёрная рука с когтями острыми как лезвие. На его губах горел пурпур, как и на ногтях левой руки, что стали длиннее и острее. А во рту неприятный привкус его же крови— прорезавшихся острых клыков. Он поднялся, раскрыв свои чёрные крылья и будто в унисон этому окружающая чернота разбилась вдребезги, проявляя свет.       Азазель смотрел на свои руки, которые стали отличны от его былых, на крылья, что стали чернее, будто впитали всю черноту той темницы, которую он сам и разрушил. Его рана, под глазом шипела, но дотронувшись, он почувствовал лишь тонкие полосы, что теперь навсегда останутся неизгладимым шрамом. — Неплохо выглядишь, Азазель— он тут же обернулся на голос, сщурив глаза от золотого свечения. Но после увидел того, чей голос как ему казалось, мерещился. Всё. Глаза, лицо, волосы и эта улыбка, с которой он смотрел на Азазеля. — Л… Люцифер? — ошеломлëнно спросил Азазель, смотря на парящего падшего ангела от которого исходил тот золотой небесный свет. — Давно не виделись— приземлился он на землю, взмахивая белоснежными крыльями.       И в этот миг его обхватили руками. Азазель в ту же минуту оказался рядом, утыкаясь в кованные латы брата. — Ну и ну. Ты не изменился совсем, такой же сентиментальный— посмеиваясь, тот легко гладил по голове. — Ты… ты… — всё не мог сказать чернокрылый, сжимая ткань на груди. —Да— спокойно и мягко ответил Люцифер, продолжая гладить белоснежные волосы, что теперь отдавали нитями серебра и отливали ирисами. —Тогда почему ты…? — все не мог собрать слова он. — Потому что не мог, чтобы мой брат испытал подобное. Даже если бы ты и узнал, ты бы ничего не смог сделать. А если бы ты предал богов, тебя бы ждало ещё суровие наказание.       Тихий голос успокаивал, а его уверенные слова не давали и шанса на сопротивление.       В тот день он умер и возродился вновь, сокрушая стены и законы богов. В тот день мир познал истинный первобытный страх, что испытывал сотни лет назад. С того дня погибло много божеств и людей, а фрески храмов и святые писания стали излагать легенды и мифы, изображая чёрного ангела- посланика смерти. С того дня в его сердце, словно умерли чувства, и, казалось, его подошвы окрасились в кровь врагов, которые пали от его руки.        В тот же самый день он не пожалел никого. Не внимал молитвам и просьбам, не смотрел в глаза полные страха и ужаса. В тот день он был весь в крови и этот день он больше никогда не хотел вспоминать. Он знал, что она была бы против, была бы в ужасе, что она бы его не простила, он это знал, но её не было больше здесь и не будет никогда. А эти люди, которым она всегда помогала, предали её, бросили и даже не защитили. Вся деревня была чудовищно вырезана. А среди других людей пошли ещё ужаснее слухи о чёрном чудовище с крыльями ангела. Деревня была разрушена и никто не смог ничего сделать, даже те боги. Слух об этом распространился во все стороны человеческих селений, ужасая. Многие люди дрожали от страха, молясь богам, но теперь большинство небожителей были также бессильны и неспособны сражаться с ним, содрагаясь и роняя белоснежный пух при упоминании только его имени.       Чёрные переплетающиеся шипы, как у дикой розы, украшают его тело с ног до головы, запутаваясь в спирали на такой же чёрной, как смоль, руке, отражают блики света. Рога, подобно короне и нимбу венчают величественно голову, переливаются драгоценным блеском, словно чистый андрадит, а на конце сверкают холодными синими сапфирами с аметистовым отливом, как и его глаза. Его кожа стала белее снегов, что веками лежат на вершинах недосигаемых гор. А четыре крыла хранят мрак безвездной ночи, разрезая воздух своей неимоверной силой и следуя за хозяином шлейфом. Волосы, что раньше чуть вились к концам и достигали чуть ниже плеч он обрезал, словно прошлое, которое не хотел вспоминать из-за боли.       Перед всеми он падший ангел, правая рука Владыки, высший демон. Страх он внушает только своим взглядом, полным насмешки и высокомерия к большенству. Если считать, то на кого он не смотрит безразлично, чем тех, кого он одаривает хоть иногда обычным взглядом, то среди таких был Люцифер. Единственный кто знал его, а потому больше никогда не спрашивал о прошлом, а просто знал. И Азазель знал, что он знал. И он был единственным. Зависть, что все к нему испытывают впережку со страхом и тихой ненавистью что боги, что демоны. И это было так, ведь есть у него всё. Статус, власть и сила. Про него ходили разные слухи и легенды, которые перерастали в небылицы и абсурдные устрашающие истории, способные внушить ужас и испугать любого. Даже демоны его боялись, а у богов он вызывал страх и отвращение. Но не большее отвращение, чем он к ним. Он ненавидил отныне людей, всей своей душой. Но в то же время был непрочь позабавиться их жалкими жизнями, разбавляя свою вечную скуку. Вся его душа будто бы вывернулась от ненависти ко всему человеческому и божественному. В его сердце поселилась лишь злость и темнота, и хоть его брат это видел, он не мог ничего сделать, надеясь, что когда-нибудь, по истечению многих лет и столетий это рана заживёт. Но рана не заживëт никогда.       Скитаясь ночами, полными бессоницы и беспокойства, он топит все свои воспоминания в вине, и так каждый раз. И это стало привычкой, чем-то обыденным и неизменным. Пытаясь заглушить боль и уснуть, и даже не проснуться. Столетия проходили за столетиями и всё оставалось прежним, если не хуже. Извечная тоска и скука и лишь игры с человеческими жизнями его развлекали. Он рушил семьи и накладывал заклятия забавы ради, сколько слёз и сколько горя за собой неся. И это была только зависть чужому счастью, что он никогда не познает, и что никогда не испытает, разъедающая изнутри и выжигающая. Казалось, ему всё равно, что о нём думают. Но вот только Люцифер видел из всего этого лишь одиночество и ничего не мог сделать. А зачем это? Он привыкнет, верно?        Чёрный ангел не был отделён вниманием женщин, даже наоборот. Что ещё нужно? Даже по меркам богов, он был красив, а теперь рога, что венчали его голову и дурманящий цвет губ на бледной коже, только подчёркивали это, к то му же статус и власть. Однако ни с одной он не оставался больше одной ночи. По этой причине также ползли множество абсурдных слухов, на что он лишь игнорировал их.       Если бы она его увидела таким, что бы она ответила? Как бы посмотрела? Что сказала бы? Испугалась бы?        Сейчас его утешало лишь то, что она никогда не увидит его тем, каким он стал. И это правда иногда утешало. Ничто и никто не мог его так или иначе надолго заинтересовать, а в обществе в котором он находился, всегда нужно было быть на чеку, не расслабляться, поэтому чëрствость, жестокость и хладнокровие сложились в его характере очень скоро.       Однако… Когда появился в его жизни лучик света, он стал другим. Маленький лучик и маленькая тёплая улыбка смогли пробиться сквозь черноту его души, которая, как оказалось не была мертва. Словно тысячелетний лёд начал таять, даря тепло и удивительно было, что присуща демону забота и добрый взгляд и внезапно проявляемые чувства, так давно забытые. Вся его жизнь стала другой и впервые за долгое время чистая улыбка была на его лице и стало так легко.       Стоя на поляне, окутанной зеленной травой и маленькими соцветьями, он смотрел на небольшой холмик, на котором был камень, а подле него цветы. Разбитая душа не может ещё больше треснуть? Нет, может, ещё больнее, ещё сильнее с треском. И теперь пройдут года, столетия и больше, а эта боль останется, но только без горький слёз, которые никто не увидит. Чернота сгущалась всё сильнее и теперь во веки веков, словно плата за все его грехи, вечное одиночество.