Pov Андрей.
Когда за Катей захлопнулась дверь, я еще несколько минут стоял неподвижно, бесстрастно пялясь в кожаную обивку. Мои руки резко ослабели, в ногах появилась тяжесть, глаза жгли слезы от подступившей обиды. Этот ком, сидящий в горле, меня душил так, что хотелось сесть на ступеньки и разрыдаться, забыв, что я уже не ребенок, у которого забрали игрушку, и что мужчины не плачут. Я машинально дотронулся до саднящей болью разбитой брови. А хук справа у Геры был, оказывается, хорошо поставлен. Черт возьми, и откуда он вообще взялся здесь в ее подъезде?! Если бы не он, мне бы удалось убедить Катю, что я не имею никакого отношения к бредням Малиновского и его идиотскому плану. И почему она мне не верит? Неужели не видит, как сильно я люблю ее? Я выскочил из подъезда и вдохнул в грудь холодный февральский воздух. Кислорода по-прежнему не хватало. Меня ломало и давило всё вокруг. Весь мир вдруг мне оказался не нужен, если со мной рядом не будет Кати. В том числе это чёртово президентское кресло, ради которого я пошел на помолвку с Кирой, создание Никамоды и чуть было не повёлся на подстрекания Малиновского. Я сел в машину и дрожащими руками схватился за руль. Отчаяние и злость душили меня, внутри все клокотало от несправедливости и патовости ситуации. Кое-как я доехал до Зималетто и, припарковав машину, отправился в офис. Хотелось поговорить с Романом. Какого черта он возомнил себя вершителем судеб? С какой стати он решил, что мне нужны его советы и что меня нужно спасать?! Мы через столько прошли вместе, я мог ожидать такую подлянку от Александра, от обиженной Киры, даже от отца, но не от своего единственного друга. Ну он же далеко не идиот и не слепой. Видел же, как я отношусь к Кате, и что со мной творится. Я мог ожидать клинок в спину от кого угодно, только не от Ромки. Ему я доверял, как самому себе, а на деле вышло, что «и ты Брут против меня»… Я уверенно направился прямиком в его кабинет, чтобы просто поговорить, объяснить что к чему, возможно даже попросить совета, но то, что произошло навсегда изменило ход истории. — О, Андрюха, как дела с нашей королевой цифр и отчётов? — спросил Роман с язвительной ухмылкой. — Малина, вот скажи мне, ты совсем идиот? Зачем ты наговорил Кире ту чушь про соблазнение? Ты в своем уме? — Да, действительно. Я же должен был ждать, пока всё полетит к чёртовой матери, потому как Кира перестанет прикрывать твою задницу перед Воропаевым. Сашка ведь созовёт совет, и нас с позором погонят, ты хоть это понимаешь? — Да плевать я хотел на твой совет! Кира рассказала этот бред Кате! — тут я взорвался и смел на пол все бумаги с его стола. — И что! Прежде чем орать, надо было прийти ко мне и я бы сказал тебе, что делать! Подумаешь, до Пушкарёвой дошли какие-то сплетни. Тебе надо просто снова лечь с ней в постель. Тем более, ты уже привык. А что, нам полезно, а ей приятно. В кои-то веки! — тут он вызывающе заржал, и я почувствовал, как в моих жилах закипает кровь. Да как вообще можно так говорить о женщине! — Заткнись! — процедил я, сжимая кулаки. — А то что? Андрюха, расслабься. Еще не хватало нам ссориться из-за этой мисс железные зубы. — Еще одно слово и я тебя убью! — я видел уже тогда в его глазах тревогу и страх, я пытался сохранить самообладание до последнего, но ненависть уже бурлила во мне. — Да хватит из нее жертву делать! Да она еще та стерва. И фирму к рукам прибрала, и к тебе в постель уже залезла. Так что нечего из себя строить оскорбленную невинность. И ты что, будешь размазывать меня из-за каждой шлюшки, с которой спишь? — Малиновский благоразумно отошёл подальше, глядя на меня волком. Нас разделял его письменный стол, я не помню, как я перемахнул через него и пнул ногой кресло. — Заткнись! — заорал я и ударил его с размаху кулаком в нос. Рома согнулся и закрыл лицо руками. Удар был такой силы, что моя рука завибрировала от боли. Глухо постанывая, он осел на пол, запрокинув голову назад. Темная кровь струей стекала по его рукам на светлые джинсы. — Дай мне салфетку и лед, — сказал он со злостью, продолжая стонать. — Еще раз ты оскорбишь Катю, я тебя в порошок сотру! — Руку мне дай и заткнись, — с ухмылкой проговорил Малиновский. — Ты же сам это всё придумал. Ты же сам не доверял ей. Сам же боялся, что она нас по миру пустит со своим женишком. Кто же знал, что она так быстро перепрыгнет с него на Полянского. Боже правый, тут же еще и Герман успел. А ты еще хочешь меня убедить в том, что она не шлюха, — он истерически рахохотался, размазывая кровь по лицу, а у меня почва плыла под ногами от осознания того, что этот циник и подлец мой лучший друг. Ведь, как говорится, скажи мне, кто твой друг… Нет, я не такой. Меня тошнит от всех этих интриг, этой низости и лицемерия. Я сыт всем этим по горло. Я вышел из его кабинета и направился к себе. Нужно было срочно позвонить родителям.***
— Так, что случилось? — строго спросил отец, войдя в мой кабинет. Он прилетел на следующий день после моего звонка. — Здесь реальный отчет, — коротко сказал я, положив перед ним черную папку. — То есть, как реальный? А до этого что, были нереальные? — он уставился на меня, как на полоумного, с презрением и тревогой. Еще год назад я бы не выдержал этого взгляда, пошел бы на попятную, начал бы врать и изворачиваться, лишь бы не быть ничтожеством в глазах отца. Но сейчас все изменилось. Я смотрел на него спокойно и твёрдо. Мой голос звучал ровно, слова не путались, сливаясь в обстоятельный рассказ. Я рассказал ему все, начиная с моего ошибочного бизнес-плана и заканчивая арестованными на таможне тканями, что закончилось созданием Никамоды и залогом Зималетто. Отец холодно выслушал меня, но на удивление принял это спокойно и сдержанно. Даже не хотел отстранять меня от работы, видя хорошие перспективы роста продаж и новые контракты. Я уволился сам. Просто потому что надоело. Достало играть эту роль, носить маску выхоленного мальчика-мажора, успешного бизнесмена и героя-любовника. Я устал. Я решил уехать из России навсегда и начать новую жизнь. Своим пристанищем я выбрал США, куда и попросил Шуру заказать мне билет в один конец. Малиновский уволился следом за мной. С того рокового дня мы больше не виделись и не общались. Кира тоже наконец-то отстала от меня, обретя новую любовь с мужчиной, которого пригласили со стороны исполняющим обязанности президента компании до выхода из кризиса. Катя же сама не желала со мной разговаривать, но зато охотно общалась с отцом, выписала доверенность на его имя и даже консультировала нового финансового директора. До меня доходили слухи, что они с Полянским встречаются и уже даже в прессе появились их совместные фото. Итак, дела были завершены, чемоданы собраны. Оставалось лишь попрощаться с Катей. Да, я не смог отказать себе в том, чтобы увидеть ее в последний раз, запечатлеть в своем сердце ее черты перед тем, как уехать навсегда. Хотя кого я обманываю? Да, я надеялся до последнего, что она передумает, что выслушает и поймёт. Я надеялся, ведь надежда умирает после пациента. — Ой, Андрей Палыч, здравствуйте. А вы к Кате, наверное, да? — ее мама открыла мне дверь. Она, как всегда, добродушно улыбалась и тут же предложила мне войти. — Да. Я хотел поговорить с Катей? — А Катюши нет. Она сегодня утром с Германом в Рим улетела. — Как улетела? — Ну вот решили они полететь развеяться. Ну что же, дело молодое. А вы знаете, этот Герман нам с Валерием очень нравится. Очень приятный мужчина. Видно, что порядочный. — Я… Я не думал, что так быстро… — я резко сник и ослабленно опустился на пуфик в прихожей. — Случилось что-то? — спросила меня Елена Александровна, с беспокойством заглядывая в мое лицо. — Да… Вернее… А вы уверены, что Герман именно тот мужчина, который нужен Кате? Она любит его? — Ой, Андрей Палыч, у меня у самой сердце кровью обливается. Очень я боюсь за нее. Ведь она такая доверчивая. А когда уж два раза на одни и те же грабли наступишь, так вдвойне обидно, — женщина резко спохватилась и попыталась перевести тему. — В каком смысле? — я поднял на нее удивленные глаза. — Елена Александровна, пожалуйста, скажите мне. Я тоже очень переживаю за Катю. — Да я вот не знаю, вы бы хоть справки навели нам про этого Германа. Мы же его совсем не знаем. Было уже такое. И цветы, и подарки, а потом еле вернули девочку к жизни. Дело в том, что за Катенькой несколько лет назад в университете ухаживал один мальчик. Цветы ей дарил, открытки, шоколадки, в любви ей признавался. Даже с нами познакомился… Катина мама говорила тихо, то и дело прикладывая передник к уголкам глаз, смахивая слезинки. Во время ее рассказа мои кулаки нервно сжимались, брови хмурились. Я возненавидел этих подонков, которые поступили почти как мы. Ведь я же мог не идти на поводу у Малиновского и что тогда? Но от того, что я почти не виновен мне легче не становилось. Ведь Катя поэтому так на все и отреагировала. После всех издевательств и насмешек она буквально потеряла веру в людей, в любовь и взаимность. И как ее убедить, что я никогда ее не использовал? Да и вообще возможно ли это? Может быть Герман сможет ей дать то, что мне не под силу. Я хочу быть с Катей, но еще больше я хочу, чтобы она была счастлива. Пусть даже с другим. — Простите, мне нужно идти, — быстро сказал я и вышел из квартиры. Хотелось поскорей выйти на свежий воздух. В этой душной прихожей, пропитанной ее запахом, мысли путались, а голова начинала кружиться. На часах уже было четыре, пора было ехать в аэропорт. Я в последний раз посмотрел на ее окна и сел в машину.***
Прошло уже три года, как я не видел Катю. Тогда я уехал за границу, как и говорил, но после года проживания в Сан-Франциско, я понял, что такая жизнь не для меня. Всё-таки в Россию меня тянуло больше. Денег вполне хватало на безбедную жизнь, но мне было скучно сидеть без работы, поэтому я решил вернуться на родину и открыть свой бизнес. Поняв, что единственное, в чем я разбираюсь, это модная индустрия, я открыл в Петербурге компанию по производству тканей и наладил торговые отношения со многими модными домами. Я вспоминал о Кате каждый день. Ничего не мог с собой поделать. Забыть ее не получалось, как бы я не старался. В груди у меня зияла дыра, которую я не мог заполнить ничем — ни путешествиями, ни работой, ни другими женщинами. Я стал нелюдимым и угрюмым, полностью погрузившись в себя. Часто я гулял в одиночестве по старым улочкам Питера, любовался Невой, алыми закатами на крышах. Еще решил, что весной обязательно отправлюсь в горы. Все-таки к одиночеству привыкаешь и потом уже начинаешь получать от этого удовольствие. Однажды я шёл по Лиговскому и вдруг мой взгляд зацепился за до боли знакомое лицо. Подойдя ближе к газетному киоску, я вздрогнул. На первой полосе красовалась фотография Кати и Германа. «Крупный бизнесмен Герман Полянский снова в списке самых завидных женихов Москвы. Подробности развода» — гласил заголовок глянца. Былое чувство покоя и умиротворения мгновенно улетучилось, а предательская надежда снова затрепыхалось внутри. Нет. Хватит. Я не должен. Время уже безвозвратно упущено. Я уже не тот Андрей, которого она, как мне казалось, когда-то любила. Да и она скорее всего изменилась. Осталось ли в этой красивой, сияющей девушке что-то от моей Кати Пушкарёвой… В растрепанных чувствах я вернулся на работу и сразу же закрылся в кабинете, предупредив секретаря, что меня ни для кого нет. Впервые за долгое время я налил себе виски и впал в сомнамбулическое состояние глубокого раздумья. Из этого транса меня вывел голос из селектора: — Андрей Палыч, извините, пожалуйста, к вам девушка пришла. Говорит, что это очень важно. Я ей сказала, что сегодня вы не принимаете, но она очень настаивает. — Оля, хорошо, спасибо, — сумбурно произнес я, пытаясь сообразить, кто бы это мог быть, и что произошло, — Узнай, пожалуйста, как ее зовут. — Екатерина, — ответила секретарь. В кабинете повисла тишина. Звенящая радость оглушила меня, а сердце нещадно забилось. Она пришла…