Последний шторм

      Эрин много раз спрашивал Иртанаэль об отце. Прямо и вскользь; когда она была в благостном расположении духа и во время особо громких ссор. Просил назвать имя или хотя бы сказать, где его искать. И всегда, всегда получал один и тот же ответ:       «Он всего лишь человек. Он ничего не значит».       Поначалу Эрин верил. Искренне верил, душил в себе любопытство и непонятную привязанность к тому, кого никогда не знал. Потому что он — фейри. А его отец — всего лишь человек. И нет, не имела никакого значения смутная догадка, что мать никогда бы не связалась с кем-то, в ком не видела потенциала. Сильной крови, способностей, невиданного магического резерва. Это Эрин осознал позже, кстати, когда понял, что он тоже далеко не слабый маг. Совсем нет. И с магией у него все хорошо. Просто не так, как того хотела лаэда Иртанаэль.       Эрин — не Кайлин Макнейр. Не Раэлин эрд Таэнейт, не Лайам Эрдланг и даже не хранитель Неметона, Мэйраэн-ши. Эрин — светлый маг земли, может вырастить цветок даже из камня, но на то способна примерно половина ушастого народа. Эрин не исключительный — и в том была его главная проблема в глазах его матери.       Поправочка — он не был исключительным ровно до своих шестнадцати, но о том дому Блайинор узнать было не суждено.       А ведь так было не всегда. До тринадцати лет, пока не проснулась сила, не показала себя во всей красе, мать даже делала вид, что любит его. Делала вид, что не обращает внимания на совсем не фейскую внешность, на слишком круглые уши, на то, что он не похож на неё и хоть на кого-то из фейри Крагеннана. На самом деле же любви в той женщине вовсе не было, она на неё вряд ли способна… Но равнодушие лучше ненависти, которой она воспылала к нему потом.       Неудачное, бесполезное дитя. Копия дурного папаши, и нет, абсолютно неважно, что Эрин себя рожать не просил. Тем более от "мерзкого человечишки, который даже не смог дать ничего путного".       Не смог, это правда. У людей дара баэн-ши не бывает, то привилегия (и проклятие) народа фейри, давно растерявшего свои дары из-за своего же высокомерия.       Эрин — Вестник Смерти, и лаэда Иртанаэль, узнав об этом, наверняка отдала бы руку, лишь бы вернуть его в родные пенаты. Банши — не средненький маг земли и стоит гораздо больше, чем мог предложить хоть кто-то в Крагеннане.       Банши, родившийся у лаэды благодаря человеку, в чьих жилах, помимо сильной крови, ещё и прорва магии. Дориан Тангрим вовсе не слабый человечишка, как отзывалась о нём мать. Герой своего народа, воин и сын лордов ничуть не менее, а то и более знатных, нежели род Блайинор, что давно уже не так силен, как прежде.       Ещё Дориан Тангрим — опальный командир спецназа, невесть за какие злодеяния отправленный в ссылку в Синтар; вечно пьяный балагур, тот ещё похабник и постоянный клиент всех борделей в округе. Если верить Шаю, отличный парень и на редкость добрый малый, но пока что проверять его слова не слишком тянуло. Как и на нормальное, не вызванное очередным видением знакомство — Эрин всё ещё был плох в общении и понятия не имел, о чём разговаривать с тем, кого не знал. С тем, кого даже не надеялся отыскать…       Эрин тряхнул головой, склонился над крохотными саженцами голубых елей, редких и красивых, но совершенно не приспособленных для местной глинистой почвы и влажного климата. Им нужен сухой воздух и песок, а никак не то, что может предложить Синтар. Но Элейн, его куратору и начальнице втемяшилось посадить голубые ели: мол, лорду Маклелану непременно понравится, на его родине растут именно такие... И не важно, что желания и возможности — абсолютно разные вещи и даже полукровке-фейри с его даром не всё подвластно, а уж тем более после…       — Делай со мной что хочешь, Эл, — проговорил Эрин, поднимаясь на ноги, — но они не приживутся. Не в этих условиях. Нужен песок, климат, прорва магии, у меня столько нет!       — Ну Эрин, — тут же заканючила Элейн — суровая с виду северянка, невесть каким чудом оказавшаяся в местных болотах, — ты же фейри! Вы, ушастые, и не такое можете, я читала!       Ну да. Элейн — природница, давным-давно обихаживающая чужие сады-огороды, но в душе всё та же клятая боёвка. Сильная, способная, с отличными рекомендациями из самого Иленгарда, но совершенно не понимающая слов «нет» и «терпение».       — Но не Пресветлая же богиня! — возмутился Эрин, утерев со лба пот. Сегодня ему снова снились те сны, жуткие, тяжелые, отнимающие прорву резерва… Точнее, не сны вовсе, но об этом он думать вовсе не желал. — Серьёзно, Элейн, тут под одну ель нужно два куба песка, хорошего, сухого. Глину поднять, чтобы воду не задерживала. Мы тут все поляжем, но на одной магии до зимы не управимся!       — И что ты предлагаешь? — язвительно поинтересовалась она, тоже поднявшись и принимаясь отряхивать руки.       — Раскошелить лорда Маклелана я предлагаю, ну или кому там этот парк впёрся! — в тон ей отозвался Эрин.       — Какой там лорд Маклелан, — хмыкнул Бойд — сурового вида темнокожий парень с не так чтоб великим резервом, но с поразительными познаниями в ботанике, — то прихоть милорда Лейернхарта, а у этого скряги зимой снег за золотишко покупать будешь!       — Я — точно не буду, — Эрин красноречиво передернул плечами. Синтар и окрестности — хоть трижды родные края, а воспоминания об Аэльбране и его жаре греют душу и кости.       С другой стороны, в Аэльбране, солнечном и душном, не было того, что так давно Эрин искал и желал. Вовсе не отца, нет, Дориан Тангрим, так поразительно похожий на то, что Эрин каждое утро видел в зеркале, стал настоящим открытием. Пугающим, бессмысленным даже.       В Аэльбране не было штормового лорда, Шайена Маклелана херг Ларга, любимца не местной знати, но простых синтарийцев. Того Шайена… Шая, который охотно, своими руками, сильными и крепкими, починил ему дом, хотя Эрин не просил. Того Шая, что исправно оставлял на крохотной и невзрачной кухне всякие сладости, неизменно вызывающие детский восторг у фейри, пусть даже таковым Эрин был всего-то наполовину. Того Шая, что без всяких дурацких предлогов позвал его ужинать в местную таверну. Не стыдясь, не смущаясь, не пытаясь выставить себя настоящим лордом, которому сидеть напротив невесть откуда выползшего пацана-полукровки вовсе не с руки.       Того Шая, что годами являлся ему во снах, пугающих и стыдных. Едва различимой призрачной фигурой и почти реальным человеком. Точнее, грифоном, чья статуэтка так неожиданно — и ожидаемо — оказалась у Эрина на каминной полке.       Признаться, он до сих пор не верил, что Шай не плод его больного воображения, воспалённого годами смутных видений. Что его можно потрогать, сжать широкую, мозолистую ладонь в своей, обнять его и, возможно, коснуться его губ своими. Только возможно, потому что представлять иное страшно. Но хотелось, прямо как ту клятую статуэтку много лет назад. Вот только подарить ему настоящего грифона, настоящего человека, мага, лорда, Арман бы точно не смог. А Эрин не представлял, как его заполучить.       Он понравился Шаю, понять это нетрудно: в конце концов, Эрин нравился кому-то и раньше, знал, как это бывает и как начинается. Но среди его любовников из той, прошлой жизни — высокомерный ублюдок Мерион да психопат Кондор, с чего-то решивший, что скромные остатки своих эмоций стоит тратить именно на Эрина. Не самый лучший опыт…       …Эрин, сколько себя помнил, всегда хотел быть магом. Он не мог им не быть: в крови его семьи магия была всегда, усиливалась многими поколениями близкородственных браков. Тот ещё способ, но проверенный временем. Когда сила проснулась в тринадцать, когда, рассердившись на мать, Эрин заставил умирающий дуб за окном в пару мгновений распустить крохотные, но живые листья, он был рад. Эта магия нравилась ему, она была своей, родной, согревала тело, текла по жилам, требовала выхода и не несла разрушений. Он оказался магом земли… и целую минуту был этому несказанно счастлив. Целую минуту ему казалось, что его мать, холодная психопатическая стерва, каковой он тогда ее, разумеется, не считал, восхитится им искренне, похвалит и, возможно, будет любить чуть больше. Целую минуту до того, как она презрительно скривилась, глядя на результат его первого выброса, и отвернулась, шелестя юбками.       Иртанаэль эрд Блайинор не любила своих детей. Она любила только себя и своё положение в чванливом фейском обществе — не слишком богатый, но древний род, исключительные способности. Не у неё. Но среди предков дома были те, кто по праву занимали свое место в Благом Дворе. Это Эрин понял намного позже, и порой, забившись в тёмный угол своей комнатушки в Аэльбране, после очередного видения, когда было больно и страшно, а магии в теле не было вовсе, он подумывал заплатить Гильдии, чтобы избавить мир от существования лаэды Иртанаэль. Кондор бы с удовольствием взялся за тот заказ, он бы точно смог и среди очередных подарков принес бы ему голову его матери…       …и всякий раз Эрин отметал эту идею, потому что знал — не мог не знать, — та смерть, что её ждет на самом деле, куда хуже. Не от ножа в сердце, даже не от долгих пыток, которые Кондор несомненно бы ей устроил. Иртанаэль умрёт в нищете и безвестности, покинутая мужем и сыновьями, забытая и презираемая всеми. Это случится не так скоро, как ему бы хотелось, но случится точно.       Эрин — светлый маг. Однако, спасибо дару баэн-ши, которого он не хотел и не просил, к чужим смертям он научился относиться с равнодушием.       Почти ко всем.       К смертям, что он видел последние месяцы, нельзя было остаться равнодушным. Они казались неправильными, совсем уж страшными. Пропитанными тьмой и холодным ветром. Не-пра-виль-ны-е.       Бальтазар возник под рукой внезапно, толкнул головой, то ли веля, то ли помогая встать. Кажется, кто-то вскрикнул, завидев его пса, но Эрин так и не понял кто. Перед глазами плыло, темнело, и состояние было такое, словно ему ни за что не удержаться на ногах.       Оно всегда так — когда магия уходит полностью, выбивая воздух из лёгких, оставляя только чувство полного опустошения. Будто кто-то все внутренности вынул, заменив холодом, ветром и запахом моря.       — Эрин?.. — кажется, то была Элейн, по крайней мере голос, донёсшийся сквозь шум в ушах, был похож на её.       — Я в порядке, — выдавил он, даже не понимая, к кому обращается. — Мне нужно… нужно…       Нужно. Идти, бежать, прорываться сквозь кусты, царапая себе лицо, потому что — Эрин вдруг ощутил это так ясно, как никогда до этого, — он ещё мог успеть. К ней, к той девушке, что сейчас замерла на краю обрыва, что ещё пытается… бороться, удержаться, не соскользнуть с холодных камней прямо в бушующее море. Он не понимал, куда именно ему нужно, магия словно сама вела его. Или то был Бальтазар, вдруг понявший, что его хозяину, его компаньону нужна эта помощь; что он всеми силами хочет помочь той несчастной.       Весь Запад — сплошь крутые берега, фьорды, голые камни и нескончаемый сырой ветер. И прорва магии, витающей в воздухе. Тёмной и светлой, людской и фейской. Проклятия и чары, мёртвое и живое.       Девушка в изрядно потрепанном платье, с распущенными светлыми волосами, стояла на краю обрыва и плакала. Она не хотела вниз, не хотела разбиваться о камни и умирать. Она хотела жить, но то, что двигало ей сейчас, лишило её этого выбора.       Эрин сделал шаг. Осторожно, стараясь не сделать лишнего движения, не хрустнуть какой веткой, не напугать еще больше. Только шаг, но нужно сделать ещё несколько.       Ещё несколько десятков шагов.       — Эй, — тихо позвал он, жалея, что резерв пуст — настолько, что впору самому искать чьей-то помощи. К ноге прижался Бальтазар. — Эй, как тебя зовут?       Девушка не ответила. Они никогда не отвечают. И никогда его не слышат, как бы он ни кричал и как бы ни просил.       — Я могу помочь. — Ещё одна попытка. И ещё один шаг.       Ей ничем не помочь, Эрин знал это, чувствовал ту тьму, с которой он не в силах бороться. Она тянется и к нему, но рядом Бальтазар, который потемнее будет.       Он — сильнее, и его рык — грозный, громкий — всё же заставил девушку обернуться. Она красивая, очень молодая, и лицо такое знакомое, будто Эрин его уже видел.       Эрин точно её видел.       — Просто не делай ничего, ладно? Подожди, я сейчас, я…       Он протянул руку к девушке. Добраться до неё невозможно, но шагов осталось уже меньше.       Эрин бы отдал всё и даже чуть больше, чтобы магия вернулась. Он бы смог заставить корни старого дерева вырасти из земли, обвить её ноги, ободранные так сильно, будто она бежала прямиком через лес. Заставил бы камни выстроиться стеной, заставил бы саму землю воспротивиться. Положил бы на это всю свою магию, но он бы смог.       Вот только магии в нём сейчас не было совсем. Есть только Бальтазар, и можно было хотя бы попросить помочь его, он ведь может поймать её за платье, да хоть за ногу — даже челюсти адского пса, вгрызающиеся в кость, будут лучше, чем смерть. Раны залечить можно, после смерти не спасет даже некромант.       Но Бальтазар — его хранитель, ничей больше.       Девушка сделала шаг. Эрин потянулся за ней, в тот же миг ощутил, что к обрыву потянуло и его. На это даже наплевать; по крайней мере, он перестанет видеть…       Видеть, как она срывается со скользких камней, как все они это делают. Видеть, как она умирает, и что-то в Эрине — надежда — в ту же секунду умирает вместе с ней, оставляя после себя только безысходность.       — Нет… Нет, нет, нет!       Бальтазар потянул его за воротник куртки, оттащил от обрыва, заставил встать. Заставил идти, бежать, прорываться сквозь бьющие по лицу ветки, заставил…       Эрин ненавидел свой второй дар с первого же мига. Он — банши, и за такую редкость половина Благого, да и Неблагого двора передралась бы вмиг. Построили бы самую прекрасную и самую охраняемую башню на всём Западе, заперли бы на всевозможные замки. Он ненавидел этот дар и мечтал им никогда не пользоваться, но увы — подобной силе плевать на желания её обладателя.       Он ненавидел свой дар, но никогда ничего не сможет с ним поделать. А потому сейчас может только плакать, прижавшись спиной к старому дубу посреди леса.       — Не плачь, — послышался вдруг детский голосок — тихий, ласковый, полный сочувствия. — Не плачь, глупенький. Ты теперь наш, тебе больше не надо плакать. Никогда-никогда!       «Нечисть какая, что ли? — вяло изумился Эрин. — Так она ни в жизнь сочувствовать не станет…»       Крошечная рука утёрла его мокрые щёки — не то платком, не то рукавом. Сквозь пелену слёз проступило остренькое смуглое лицо, огромные зелёные глаза и две толстые белокурые косы, перевязанные широкими малиновыми лентами.       Перед глазами живо мелькнуло видение — молодой мужчина, светловолосый и очень красивый, водит щёткой по мягким локонам, старательно плетёт девчонке косички, вяжет банты своими длинными, сильными, но неуклюжими пальцами и что-то бормочет ей на ухо — ласково-ласково, с огромной любовью в низком бархатном голосе, с немым обожанием в холодных тёмных глазах. Сошёл бы за папашу года, только вот слова сплошь о том, как он всех прибьёт и покалечит, если вздумают дышать на его волшебных эльфов.       Этот может. Прибьёт и покалечит, и будет собой крайне доволен. Нелюдь как есть.       Лорд кошмаров. Эрин его в своих глюках и раньше видел, а потому точно знает: ласковый папа девочки — кровожадный монстр с красивым человечьим лицом. Безжалостный, жестокий, алчный. И вся его франтоватая красота рухнет, уйдёт, улетучится с очередной поганой ухмылкой.       Сама девочка, впрочем, на удивление добрая и жалостливая. Стоит вот рядышком, гладит Эрина по голове, будто маленького. Лепечет что-то, утешить пытается. И Бальтазара тоже гладит, а тот на удивление довольно щурится, ластится к девчонке, вроде как он обычный пёс и вообще самый хороший мальчик в Синтаре.       — Не верь ты этому засранцу, — буркнул Эрин, наконец немного придя в себя. — Осторожнее с ним, он та ещё злюка.       — Я не боюсь, — девочка улыбнулась чуть высокомерно, вмиг напомнив своего белёсого папашу. — Я — Неметон. Пусть меня боятся.       — О, в самом деле? — послышался неподалёку мужской голос — ласковый такой, певучий, хорошо поставленный. — Сэра, твой отец — не лучший пример для подражания. Друзей не так заводят.       — Но, папочка! — возмутилась Сэра, забавно надувшись. — Я — Неметон!       — Ты мне заливать будешь? Я — Неметон. А ты рядом со мной максимум Неметончик.       Стройный и ладный юноша-фейри опустился на колено рядом с ним, и Эрин с изумлением осознал, что девчонка — его маленькая копия. Красивое смуглое лицо, зеленущие, будто кошачьи глаза, нежная белозубая улыбка, длинные непослушные волосы… правда, не белобрысые, но чёрные как смоль.       — Вы так похожи, но… она не ваша дочь, верно? — выдохнул Эрин, прежде чем успел себя заткнуть. А стоило бы — за такие знания всякому хорошему родителю тебя положено убивать на месте. — Она ведь… слуа.       Юноша изящно склонил голову к плечу, недобро сверкнул диковато-звериными глазами, но ответил вполне миролюбиво:       — Не стоит повторять это в присутствии моего мужа. Он немного… чувствительный на эту тему.       — Простите, Мэйраэн-ши, — покаялся Эрин, кляня себя за бестактность.       И за дурость. У фейри магию крови давным-давно запретили, и даже среди либеральных имперцев она вряд ли приветствуется. Эрмегарские маги слишком любят детей, чтобы их убивать.       — Ты мне это брось, — проворчал хранитель Неметона, уложив руку ему на лоб. Слабость и дурнота вмиг отступили, точно вместе с ласковым касанием Эрин получил плотный ужин и пару-тройку зелий. — Я — просто Мэйр, а Сэра — моя дочь, и неважно, как она родилась.       — Почему всем это так интересно, папочка?       — Потому что ты очень особенная девочка, мой Неметончик, — отозвался Мэйр, стиснув Эрина за плечо и без особых усилий поставив его на ноги. — Идём, Эрин.       Эрин послушно позволил приобнять себя за талию и утащить куда-то в чащу — хранитель Неметона, один из самых опасных людей на Западе, вызывал у него странное, просто невероятное чувство доверия и безопасности. И Эрин точно мог сказать: дело тут не в магии. С другой стороны его прихватила за руку Сэра, и теперь он понял со всей ясностью — девочка она особенная дальше некуда.       Слуа. Неумершая душа, которую маги крови приговорили умереть или навек быть оторванной от матери, что её родила. Просто потому что кто-то захотел присвоить чужого ребёнка.       У фейри магией крови баловаться рисковали те, кому боги не давали своих детей. Рисковали раньше, когда это ещё не запретили, и порой наверняка рискуют даже теперь. Кто бы мог подумать, что имперцы тоже ввяжутся в эту мерзость?       — Мы не делаем такое со здоровыми детьми, — произнёс Мэйр, точно прочитав его мысли. — Только с больными и умирающими. На самом деле, и у ваших магов это бы могло работать, не пытайся они подвергнуть ритуалу сродства здоровых детей, силком оторванных от родной матери. Естественно, такие дети умирали! Предполагается, что ты спасёшь умирающего ребёнка, породнишься с сиротой. Не украдёшь здорового из семьи — за такое боги жестоко карают. Ты для ребёнка, а не он для тебя.       — И это всё? — протянул Эрин изумлённо. — Значит, если накладывать чары сродства на больного ребёнка, он выживет?       — В ста процентах случаев, — подтвердил Мэйр. — Но родитель должен быть очень сильным магом с кровью фейри: иначе богини могут взять в уплату всю его магию, и хорошо, если оставят жизнь. В случае удачного исхода, однако, ребёнок тоже будет магом и полностью пойдёт в своего нового родителя…       — Одного родителя?..       — Да, Эрин. У неё светлые волосы, потому что у моей биологической матери они такие. И предлагаю тебе не заостряться на этой теме: как я уже сказал, мой муж на этот счёт несколько чувствителен.       — Папа иногда ну такой глупый, — простодушно, но вместе с тем на удивление мудро заметила Сэра, помахивая их сцепленными руками, — кому тут важно, родной он нам или нет? Семья не так делается!       — И то правда, — пробормотал Эрин чуть рассеянно.       Всё, что он знал о кровавых ритуалах сродства, вдруг из прописной истины обернулось враньём, заблуждением, пустышкой. Удивительно просто — злое чёрное колдунство оказалось делом вполне себе благим, хоть и сложным. Не эгоизм и жадность, но огромная жертва, отречение от самого дорогого — от части своей магии. И работать фейское колдовство заставили именно имперцы — слабые, смертные, с не такими ушами.       А фейри… а кто ж фейри виноват, что они вечно только о себе думают? Богиня пресветлая?       Тропка, по которой шла их странная троица, петляла, плутала, огибала кусты, порой ухала в совсем уж непроходимую чащу, пока наконец не вывела к одинокому дому на опушке, подле которого переливался золотом стационарный портал. Дорогое удовольствие. Впрочем, как и сам дом, располагайся он где-нибудь в городе — в Синтаре, Иленгарде или даже Аэльбране. Хороший камень, новая черепица, окна с витражными стеклами, в сложном узоре которых угадывался рисунок дерева с раскидистой кроной и словно бесконечными корнями. Того самого, возле которого едва не упал без сил Эрин.       Неметон.       Он видел Неметон своими глазами, чувствовал его, слышал его, но понять, увы, не смог. Пока. Эта мысль пронзила мозг, неожиданная, настойчивая, но совсем не пугающая. Прямо как девочка от крови и магии фейри, но с человеческим именем.       — Здесь красиво, — бездумно выдал Эрин, уставившись на деревянную дверь с резной ручкой. — Я бы хотел тут жить.       — А ты разве не живёшь? — склонив голову к плечу, совсем как Мэйр до этого, удивилась Сэра, выпустив его руку из своей ладошки. — Я точно знаю, твой дом тут. Там, где ветер, море и башня.       — Только ветер, — всё же смог улыбнуться Эрин. — А ещё лесная чаща и полчаса пути до портала.       — Это неправда, — вдруг нахмурилась девочка, непонимающе уставилась на своего отца. — Твой дом там, где море. Без него никак. И без башни.       Мэйр, сперва строго посмотревший на неё, вдруг рассмеялся.       — Моя дочь — Лейернхарт до мозга костей, и не важно, что от второго папочки у неё разве что цвет волос. Сэра, прекрати смущать нашего гостя. Лучше давай накормим его. Ты же оставила нам всем немного лимонного пирога?       Сэра кивнула и первой припустила по каменной лесенке, что вела к двери. Бальтазар вдруг прошмыгнул за ней, и Эрин беспомощно глянул на Мэйра.       — Прости, обычно он так не делает, он же…       — Грим, я знаю, — кивнул тот в ответ. — Порождение Неметона, как и все здесь. Всё нормально, что нам твоя собачка после толпы вкрай охамевших келпи?       Они вошли в дом, удивительно светлый, ни разу не похожий на обитель жуткого лорда кошмаров и не менее жуткого хранителя Неметона, тёмного до кончиков пальцев фейри, в котором одни боги знают что ещё понамешано. Без демонов точно не обошлось…       Светлые обои на стенах, герань в горшках на подоконниках, светлые шторы и светлые же обои с едва приметным рисунком. Дом фейри, понял вдруг Эрин. Не тех, что могли бы жить в Крагеннане, Ферроале или ещё какой приграничной дыре. Настоящих фейри, в чьей крови сплошь магия.       Лимонный пирог, а заодно и здоровенный кусок мяса, сочащийся кровью, Эрин не съел — проглотил вмиг, толком не почувствовав вкуса. Просто еда, не важно, из чьих рук. Главное, что вернула подобие сил и капельку магии. Вместе с ней же вернулись и воспоминания — о том, что не помог, не спас, не сделал ничего из того, что мог и должен был.       Кажется, вилка в пальцах всё же согнулась — Мэйр глянул вопросительно и выжидающе.       — Она умерла, — выдохнул Эрин, не дожидаясь вопроса. Все равно его зададут и звучать он будет непременно глупо и неуместно. — Я не смог помочь.       — Мне жаль, Эрин. Очень жаль её и очень жаль тебя. Однако это не первая смерть, которую ты не смог предотвратить, — ответил Мэйр невозмутимо, пододвинув к нему вазочку с миндальным печеньем. — И наверняка не последняя. Ты банши, твоя природа — знать смерть, видеть смерть. Хочешь смерть предотвращать — мотай на ус, что это работёнка скользкая, а ещё выбирайся из своей раковины и учись взаимодействовать с окружающим миром. В частности, с теми, кто действительно может побороться за жизнь с Хладной госпожой.       Стоило бы удивиться тому, что он знает. Тому, что понимает, что с ним творится. У самого-то Эрина ушёл добрый год и немало чужих смертей, чтобы понять, кто он таков. И что ему придётся с этим жить. Хоть как-то.       Стоило бы. Но Мэйраэн-ши — хранитель Неметона, а Неметон, как известно, всегда в курсе, что творится с его детьми, насколько бы заблудшими те ни были. Сколько бы крови фейри ни текло в их жилах.       — Не первая.       Эрин клял себя за эту откровенность, за то, что не смог промолчать, хотя именно это и стоило бы сделать. Ему — стоило бы. С мужем лорда кошмаров, для которого чужие мысли никогда не будут секретом. Но не хотелось. То было желание Неметона, вдруг вообразившего, что Эрин — его светлый хранитель, и чувствовалось это столь же явно, как запах лимона, растекающийся по кухне.       — Хладная Госпожа тут ни при чём. Это… — он замолчал, силясь подобрать нужное слово, — хуже. Хуже обычной тёмной магии. Я чувствую. И мне очень страшно, — Эрин отложил в сторону вилку, бездумно глянул в окно. — Я не хочу… в тюрьму. За то, кто я. Не хочу, чтобы кто-то знал.       — В таком случае ты зря вернулся в Синтар, где мне известно всё обо всех, — серьёзно заметил Мэйр. — Впрочем, нет, очень хорошо, что ты вернулся. Да, конечно, Себастьян не прочь упрятать тебя в башню понадёжнее, но он — не тот, кого тебе стоит бояться. Нет, правда. Как бы этот белобрысый поганец ни грозился и ни выделывался, а всё же законом здесь было и остаётся моё слово. Я — Неметон. И покуда я жив, Эрин, никто не заставит тебя делать что-либо против твоей воли. Клянусь. А если кто попробует, то сильно об этом пожалеет.       В словах Мэйра нет лжи. Эрин знал это. И видел. Как и то, что за окном — зелень и золото, в кухне — лимонный пирог и свежезаваренный чай. Эрина никто не оставит в башне, что так желает для него Себастьян Лейернхарт. Ему уготована другая — та, что пахнет морем и ветром. И против неё сложно что-то иметь, потому как… место Эрина в ней.       Он повернулся к лениво ковыряющей пирог Сэре. Светлые косы с лентами — малиновыми, бирюзовыми и вовсе без них, и распускающиеся под пальцами розы — в этом вся она. Правда, до того момента ещё десять лет и целая уйма отцовской ревности со стороны лорда кошмаров. А ещё — знания. И прорва тьмы.       — Она не будет банши, — проговорил Эрин быстрее, чем сам понял, что делает это.       — А кем будет? — заинтересованно спросил Мэйр. И да, кажется, сейчас он действительно не знал ответа.       — Она будет… знать, — он нахмурился — перед глазами предстала другая девушка — рослая, светловолосая, сидящая подле свернувшегося в клубок оборотня — огромного кота с переливающейся металлом шерстью. — Как Астрид Эйнар. Так желает Неметон, хранитель.       Магия наконец позволила взглянуть на Мэйра, чуть нахмуренного и внимательно его слушающего.       — Сэра — тэй'таара. Будет ею. Если мы все выживем.