Ghostly

Под тенью дерева прямо на траву Хана бросает свои вещи и усаживается удобнее, вытаскивая тяжелый учебник по экономике. Символы неправильно плывут перед глазами, солнце слегка прогревает макушку и становится так тепло, что девушка закрывает глаза. Уже хочет лечь и уснуть, но замирает. Чужое присутствие приятно щекочет ее затылок, особенно когда этот человек прижимается ближе, здоровается, интересуясь, почему она вышла без него. — У тебя сейчас тренировка, — с улыбкой выдает медиум, замирая на своих ощущениях. Тепло и спокойно. Пряно в груди от того, как теплые руки оглаживают одним движением спину, замирают на плечах и чуть стискивают в объятиях. Парень рядом снимает книгу с ее ног и сам устраивает голову на коленях, морщится смешно, когда прямой лучик солнца целует его в самый нос. — Я решил прогулять и побыть с тобой. Хана молчит и не может справиться с улыбкой. Старательно прячет ее за волосами, поднимая брошенный учебник и открывая его. Делает умелый вид, что усердно читает, хотя просто разглядывает чужое родное лицо. Тишина между ними понимающая, приятная, такая витает только рядом с близкими, по-настоящему близкими людьми. Слышатся звуки весны, теплой и тягучей, и такое ощущение больно колит грудь, сжимает сердце. Ли все же откладывает учебник, чтобы зарыться пальцами в темные волосы, мягкие на ощупь и удивительно пушистые. Парень на ее коленях откликается на ласку, трется макушкой о ноги и тихо сетует на холодные руки. Усмехается, когда Хана чуть сжимает его волосы в руке, призывая к молчанию. — Я просил одеваться теплее, — все же фыркает студент, на секунду прижимаясь носом к ее запястью. — На улице выше двадцати, имей совесть, Хван Хенджин. Хенджин открывает один глаз, нагоняет на себя обиженный вид и отворачивается, обнимая двумя руками чужие ноги. Это немного согревает Хану, заставляет улыбнуться и, оглядываясь по сторонам и не видя никого, легко поцеловать парня в висок. — Это вместо покаяний? — Совсем зазвездился? — обиженно фыркает не-ведьма и пытается спихнуть Хвана с колен. Тот сильнее, требовательнее, не спихивается никак, лишь прижимается крепче. Трется носом о колени, а затем садится рядом, тянется, но Хана успевает отвернуться и губы его скользят по щеке. — Здесь люди, — напоминает Хана, глядя в бескрайнее голубое небо. — Нет, здесь только мы, — Хенджин касается ее ладоней своими пальцами, ведет выше, замирая на локтях. Глядит прямо, тихо выдыхая о требуемом поцелуе. Слишком требовательно, не откажешь, и проказливый огонек загорается на дне его живых глаз. — Не наглей, я расскажу все маме, — кидает последний аргумент Хана, но голову все-таки поворачивает к нему. Встречается с темным взглядом и принимает легкие поцелуи не в губы, но близко. От губ Хенджина у нее мурашки по телу, от его рук, запаха, голоса, улыбки. Он утыкается носом в ее шею, заставляя девушку втянуть ртом воздух сильнее, чтобы в груди молнии сверкнули, и прижаться к нему. Обвить шею руками и замереть так надолго. Просто потому что его хочется обнимать. — Твоя мама в восторге от меня, — с улыбкой заявляет Хван, заваливая их двоих на мягкую траву. — Звала на ужин сегодня вечером. — Эй, почему вы общаетесь, а я не знаю? — хмурится наигранно Ли, за что тут же получает легкий укус прямо в кончик носа. — Я нравлюсь всем, забыла? Кстати, нам нужно сегодня заехать к Феликсу, забрать вещи с тренировки. — М? — Хана моргает пару раз, переваривая информацию. — А потом ужин? — Куплю госпоже Ли цветы и ее любимый торт. Она растает и разрешит нам съехаться, — мечтательно тянет Хенджин, зарываясь носом в густые волосы Ханы. — Не в этой жизни, — куксится Ли и без силы толкает парня в бок, устраиваясь на его плече. Хенджин смеется тихо. Хане нравится его смех, нравится, как его сердце сильно стучит, когда она просто кладет ладонь на его грудь и слушает. Вслушивается в его дыхание, в его голос, в него самого. Для нее это так почему-то важно, слушать, как бьется именно его сердце. Словно она уже теряла как-то раз ниточку. Словно у них в другом мире сложилось иначе. — Ты права, не в этой жизни, — вдруг ровно и холодно выдает Хенджин. Хана же чувствует удушающий холод. От него больно и хочется плакать, он сводит руки и ноги, он бьется теперь в ее груди. А она может только лежать, кажется, где-то под землей и задыхаться от ледяной земли и вечного плача. Ли пытается нащупать Хвана, пытается понять, здесь ли он. Но она одна, закопанная в землю, похороненная заживо и забытая всеми. Земля начинает забиваться ей в нос и рот, когда Хана кричит, зовет, вырывается. Хенджина нет, только холод под пальцами и тишина, которую боится каждый живой человек.

***

Хана резко открывает глаза и оказывается в своей постели, а теплые руки матери держат ее крепко за плечи. У Ханы перед глазами все еще темнота и холод, сон слишком плотно впечатывается в мозг, вгрызается в ее разум и держит, дразнится, смеется. — Хана, — госпожа Ли обнимает дочь, баюкает ее в своих объятиях, гладит по голове. — Это лишь сон, милая. Сон. Хана знает, что сон этот не простой. Он прочно въедается ей в мозг, оседает на ребрах и там, где бьется сердце. Ей больно даже вдохнуть, но она всхлипывает и делает глубокий глоток воздуха. Ей хочется обратно, но не в мертвый холод. Во сне была ее правильная жизнь, ее нормальная жизнь, ее жизнь. Под деревом в теплый день, где родные руки сжимают в нужных, как воздух, объятиях. А без них все равно, что лежать под землей на глубине двух метров. Окно в ее комнату открыто и мороз приятно гладит ее по волосам вместе с тонкими ладонями мамы. Хана обнимает женщину в ответ, прижимается крепко-крепко и пересказывает все, абсолютно все. До тревожащих мелочей, до затронутых глубоко струн, до мальчишки, чьи волосы были почему-то темными, и он весь был нужным. — Что со мной? — Хана дрожащими пальцами утирает слезы с щек, вглядываясь в мать, как в икону. Госпожа Ли подает ей стакан воды и садится на край кровати. Грустно смотрит в ответ, все еще касаясь ладони дочери. Молчит долго до тревожащего зуда под ребрами, до подступающей к горлу истерики. — Что со мной происходит? Такого ведь не должно быть, это ведь просто сон, да, мам? Сон? — Хана задает и задает вопросы в надежде услышать хоть один приемлемый ответ. Но в ответ лишь тишина и понимающая улыбка. Мама снова обнимает ее, укладывает на подушки и сама ложится рядом. — Возможно, это сон, — госпожа Ли гладит дочь по волосам, вспоминая старую колыбельную, которую когда-то пела ее мама. Тогда, в далеком прошлом, у нее тоже были подобные сны. — Или кто-то показывает тебе видения. От этого становится хуже. Хана закрывает глаза, льнет к матери крепче и выдыхает тихо-тихо. Ее раздирает тревога надвое, где с одной стороны ее ждет тепло, спокойствие и банальная любовь, а с другой стороны… — Знаешь, когда я впервые видела это, — тихо шепчет госпожа Ли, и ее голос окрашивает полумрак в комнате спокойствием, — мне снился твой папа. Я была так счастлива с ним там, в мире снов. Хана вздрагивает. Закрывает глаза, упорно игнорируя дрогнувший голос матери. Уверена, что сейчас госпожа Ли проваливается в этот сон, который должен был быть забытым, но почему-то вечно согревающий. — Он смешался с кошмаром. С чем-то ужасным, но я даже не помню, что меня тогда напугало. Главное, я была счастлива там, с ним, — мама прижимается ближе, накрывает одеялом до макушки Хану, хоть как-то пытаясь согреть. — Мама тогда спела мне колыбельную. Такой позор, если честно… — Спой мне, мам, — выдыхает Хана, закрывая плотно глаза и хватаясь за женщину с новой силой. Колыбельная эта прогоняла все кошмары госпожи Ли, но сейчас колыбельная кажется насмешкой над собственной дочерью и над ней самой. Но мать сделает все, чтобы ее ребенок не чувствовал боль. И мать Ханы Ли поет тихо строчки, которые помнит слишком ярко, прямо как сон с господином Ли. В колыбельной поется о звездочке, что упала и попала в грудь маленькой девочке. Эта девочка начала видеть страшные тени, они окружали ее, смеялись, танцевали подле нее, но не касались. Маленькой девочке было страшно. А звезда горела ярче, отбрасывала тени еще дальше, еще искаженнее. И тогда девочка закрыла звездочку руками, и тени обрадовались этому. Из этих теней выросла одна, тонкая и печальная, и протянула девочке свою руку. Она говорила с ней о царстве теней, рассказывала о вечных бурлящих реках, бескрайних просторах и танцах, прекраснее которых не было во всем мире. Тень стала другом девочки. И девочка поверила тени. Она протянула к тени свою руку, почти коснулась ее, но звезда, что все еще горела в ее груди, вспыхнула с новой силой и тень исчезла. Девочка так горевала по потерянному другу, что, в конце концов, вырвала звезду из сердца. И тогда весь ее мир погрузился во тьму.

***

Хана застывает в библиотеке прямо посреди потока спешащих студентов. Заставляет себя подняться на второй этаж, невольно поправляя волосы, кофту и надевая улыбку на лицо. Все-таки замирает на последней ступени, вглядываясь в знакомый силуэт. У настоящего Хвана Хенджина светлые волосы и холодные руки. Настоящий Хван Хенджин не пытается коснуться ее телом, но ласково касается взглядом и чуть улыбается. — Плохо выглядишь, — прямо заявляет он, подталкивая подушку ближе к медиуму. — А ты само очарование, — тут же кидает Ли, зарываясь пальцами в свои волосы. Хочется выдрать их и свой мозг с корнем. Чтобы не думать постоянно об одном и том же. Хочется убежать и больше никогда никуда не ввязываться. Хочется быть далеко-далеко, поехать к Феликсу и остаться у него в квартире навсегда. Потому что Феликс ее будущее. Светлое, чистое, верное, но вспоминает об этом Хана только на рассвете, укрывая уснувшую рядом с ней госпожу Ли одеялом. И заплакать тоже хочется, но она держится, потому что чужой взгляд режет ее сильнее и острее любых скальпелей. Сильнее сжимает пальцы, старательно дышит, вспоминая, зачем она сюда вообще пришла. Что-то нужно было сделать с Хенджином. Нет, вместе с ним. Но что? В голове сплошная мишура из обрывков разных разговоров. Так много голосов, мыслей и картинок проносятся перед глазами кометами, а Ли только может вцепиться в себя, чтобы не потерять. — Эй, мне нравятся твои волосы, — голос Хенджина врезается в образы тараном, ломают картинки и глушат голоса. — Прекрати пытаться их выдрать. Он лишь слегка касается ее руки, сжимает несильно запястья и заглядывает прямо в глаза. Улыбается, когда замечает торчащие в разные стороны волосы и стеклянный взгляд Ханы. Улыбается ободряюще, сжимает слегка и будто всей сущностью пытается заглянуть за грань. Девчонка лишь фыркает, когда он отпускает ее руки и поправляет волосы с присущей ему придирчивостью. Ли усмехается глубоко в душе на этот жест, вспоминая, что же ей все-таки было нужно. — Закрой, пожалуйста, библиотеку, — просит тихо медиум, ловя удивление на чужом лице. — Что случилось, Хана? — голос Хенджина твердый, с нотками переживаний. Кажется, он заботится? Хана бы рассмеялась, но смех застревает посреди горла от его прямого теплого взгляда. — Поверь мне, — совсем тихо выдыхает Ли. — Всё будет в порядке. — Всё, кроме тебя? — прямым ответом разрушает спокойствие Хенджин, но идет. Хана любит это место, это спокойствие здесь и Хенджина, который возвращается и собирает книги. В библиотеке он будто другой человек, парень из сна, никуда не спешащий и слушающий ее рассказы. Здесь он будто больше становился собой, пропадала выточенная маска и пустой взгляд. — Так, что стряслось? — Хван садится напротив, на расстоянии вытянутой руки. Хана достает из кармана амулет, крутит его пару секунд и протягивает Хвану. Тот не спешит брать вещицу, но аккуратно касается ее, хмурясь сильнее. — Я хочу тебя кое с кем познакомить. Она сама балансирует на грани, чувствует это. Хенджин одергивает руку от амулета, но протягивает к Хане, помогая ей подняться на ноги. Медиум хватает его чуть выше запястий одной рукой, другой продолжая протягивать амулет. — Тебе надо отдохнуть, слышишь? — хмурится Хван, разглядывая темные круги под глазами и бледность не-ведьмы. — А тебе ничего не бояться, — парирует Хана, вкладывая амулет ему в руку. — Если это только для того, чтобы доказать… — Нет, — обрывает Хенджина Ли, нацепляя на лицо живую улыбку. — Это не только для тебя. Хенджин наблюдает за маской на лице Ханы, за этой гребанной улыбкой и хочет стереть ее. Очень хочет. Но перехватывает ее запястье, сжимает в руках амулет крепче и слушается. Страх сплетается в большой клубок, когда медиум начинает шептать что-то, но для Хвана все будто сквозь вату. Он вглядывается в бледное лицо, держит крепко и, черт возьми, боится за другого человека. Ему кажется, что еще немного, еще шаг, и Хана Ли перестанет существовать. И что даже ее обычно горячие руки сегодня менее горячие, приятно теплые. Хван вглядывается в ее лицо, вглядывается в губы, что шепчут непонятные неслышимые слова, и страх перестает царапаться и начинает грызть. Убежать он не может, никогда не мог, и принимает это, поворачивает голову на источник странного, мертвого звука. И глаза немного округляются в удивлении, когда перед ним возникает хрупкая прозрачная фигурка девочки. Школьницы еще, в обычной форме, идеально-чистой и выглаженной, а милое личико и легкая улыбка делает ее слишком похожей на живого человека. Она смотрит исключительно на медиума и улыбка с пухлых губ тает постепенно. — Ты ведь понимаешь, что делаешь? — без приветствий начинает говорить дух, и голос ее будто резонирует со всем сущим в комнате. Хвану хочется закрыть уши, но он вцепляется в руки Ханы, страхуя, мешая ей упасть. — Я не так глупа, Заноза, как ты думаешь, — выдыхает Хана, и настоящая улыбка на секунду касается ее губ. Ли кидает быстрый взгляд на Хвана, тот, кажется, тоже бледнеет, но рассматривать лицо медиума не перестает. Его страшит призрак рядом, но больше его страшит почти умирающий человек. — Ах, это неожиданный поворот даже для меня, — цыкает языком девчонка, привлекая к себе внимание. — Не стоит, Лиса, — Ли оборачивается на призрака, и Хенджин повторяет движение медиума. Заноза покорно кивает, складывает руки на груди и прямым взглядом буравит Хенджина. У того по спине мурашки мелкие колются, но он глаз не отводит, впитывает и наблюдает, как призрак девочки хмурится сильнее. — Меня зовут… — выталкивает из себя Хван, отмечая, что молчание затягивается. — Я знаю, кто ты, Хван Хенджин, а вот ты, кажется, забыл… — Просто, — обрывает резко призрака Хана, вцепляясь в Хвана сильнее, — расскажи о том мире. — Ты вызвала меня для рассказов, прекрасно понимая, куда вызвала? — не верит услышанному Лиса и хмурится больше. Хван действительно не понимает, но его голова идет кругом, он смахивает это с себя. Ему будто на плечи давит каменная стена, и двинуться он не может. Принимает потому как-то смиренно, вглядываясь в призрачные темные глаза. — Там иначе, — Лиса поворачивает голову в сторону Хвана, будто рассказывая только ему. — Там светло. И это не нужно бояться. Нет ни печалей, ни боли. Тебя встречают любимые и ты проводишь с ними вечность. Любишь их и себя всем сердцем, всей душой, и больше ничего тебя не заботит. Ты просто ждешь, когда твои любимые люди придут к тебе, ждешь их в этом свете вместе с другими любимыми. И когда встречаешь, время для вас останавливается. А потом наступает перерождение. Ты рождаешься, живешь снова с чистого листа, любишь по-новой и ценишь то, что, казалось, не ценил никогда. Ты следуешь своему пути, ты слушаешь собственные мысли и разделяешь их с другими. Ты живешь. А потом снова приходит свет. — У меня ещё не настало перерождение, но скоро, — Лиса улыбается, и взгляд ее вдруг устремлен далеко в синее небо за окном. — Совсем скоро. Хенджин смотрит на призрачную фигурку, что растворяется в легком серебристом тумане. Лиса напоследок бросает полный сожалений взгляд на медиума, и прозрачная капля легко скатывается с ее щеки. Тишина воцаряется после своеобразного ухода духа. Хван смахивает с собственных ресниц слезу, встречаясь взглядом с улыбающейся Ханой. Медиума трясет немного, Хенджин спешит опустить ее руки, чтобы подхватить, помочь сесть и прижать к себе крепко-крепко, когда Ли начинает вздрагивать и пытаться укротить подступающую обессиленную истерику. — Видишь? — всхлипывает девушка в его руках, прижимаясь на удивление близко. — Тебе не стоит бояться смерти. И призраков. Хенджин кивает едва заметно, утыкаясь носом в ее волосы. Хана в его руках успокаивается долго, почти не держит связь с реальностью, но в итоге засыпает, свернувшись в комок. Лучи весеннего солнца озаряют помещение и ложатся на спину Хвана. Он рассматривает пылинки, кружащиеся в прямом поцелуе солнца, и улыбается долго-долго, сжимает теплого человека крепче в объятиях. Спокойствие стелется по душе и в ногах, Хван впервые вдыхает весну в легкие, наслаждаясь пряными ароматами вокруг. Страх сужается. Хенджин укладывается щекой на макушку медиума, прикрывает глаза и улыбается. Он не хочет отпускать этот момент. Не хочет отпускать воспоминания.