У меня тоже был с-е-к-р-е-т.
Я скрывала от друзей предателя. А Пак Чимин… скрывал бюро. Что, если это были два лица одного и того же чувства? Чимин не мог рассказать о бюро, потому что это изменило бы всё… знакомая ситуация. Пусть он играл на стороне Дэнни, а я болела за обратную сторону доски — это не меняло сути. Причина что-то скрывать у нас могла быть либо одна, либо они были разными, но при этом сильно похожими. Значит, то, что объясняло моё молчание, могло объяснить и его нежелание говорить. «Почему я не могу рассказать Тэхёну и Чонгуку о татуировщике?.. — лихорадочно думала я. — Потому что татуировщик играет в том числе и против них, и они не смогут это игнорировать». Предположим, у Пак Чимина такая же причина. Он не мог рассказать друзьям о том, что за бюро открывает Дэнни… потому что это бюро действовало в том числе и против них самих. Это значит, что планы Дэнни были построены так, что могли или даже должны были навредить собственным участникам… то есть, в том числе Тэхёну и Чонгуку. Совет Пак Чимина бросить всё и сбежать заиграл новыми красками. Он говорил, что, узнав о бюро, ребята гарантированно не смогут притворяться, что не знают о нём. С чего бы им не смочь, если к ним самим это бюро не имеет никакого отношения? А вот вести себя как ни в чём не бывало, зная, что над тобой нависла угроза, попросту невозможно. «Дэнни хочет предать участников своей организации… это бюро опасно для нас». Именно поэтому Чимин не находил себе покоя, считал новую работу «сложной» и не мог ничего рассказать. Он был предателем своих друзей и, совсем как я, вынужден был молчать об этом, иначе бы Дэнни Многорукий… не сложно предположить, что бы он сделал. «Это просто трагедия. Это конец. Нам всем крышка», — именно это заявил Чимин, когда со злости проболтался о бюро. Позднее он дал мне слово, что нашим друзьям ничего не угрожает… с чего вдруг ему разбрасываться такими словами? «Я взяла с Намджуна обещание, что его игры не заденут нас, — размышляла я, — возможно, Чимин взял с Дэнни такое же обещание». Однако Многорукий Дэнни — не Ким Намджун. Неужели он согласился? Получается, паранойя Тэхёна в отношении Пак Чимина была вполне оправданной. «Как всегда». Как ни печально, но именно поэтому говорить Тэхёну о своей догадке было нельзя. В конце концов, я могла и ошибаться, но Тэхёну определённо было бы на это всё равно. Преждевременные выводы — его конёк. Эти трое перебили бы друг друга ещё до того, как до них добрался бы Ким Джеук. Я откинулась на мягкую спинку нашей новой машины, окончательно плюнув на и без того разрушенную причёску. Всё равно весь мой образ был безнадёжно испорчен. Лёгкий макияж дополняли следы недавних слёз, заколотые на макушке волосы съехали вниз, платье помялось, а держаться нормально на каблуках я не могла с самого начала. Да и тяжело теперь было думать о свидании. «Чимин, а мы с тобой, может быть, в похожих положениях, да?» — мелькнула в голове мысль. — Говорить с ним буду я, — произнесла я вслух, — а от вас прошу только одного: не устраивать склоки. — Легко сказать! — усмехнулся Тэхён. — Ты забыла, о ком идёт речь? Он сам всегда очень даже не прочь сцепиться. — Ну, требуется всего-то две вещи, — пробормотала я. — Во-первых, не провоцировать его. Во-вторых, не вестись на его провокации. Какое-то время мой спутник помолчал в раздумьях. — Хорошо, я постараюсь, — в конце концов вздохнул он, — но обещать не могу. Из-за твоих рассказов начинает казаться, что существует два Пак Чимина. Один — тот бедолага, про которого ты говоришь, а второй — тихая и скрытная сволочь, которая плетёт козни. Неважно, первое он на самом деле или второе, или всё вместе, мне всё это чертовски не нравится. Я не хочу попасть под раздачу в случае чего. «Наверное, ты всё чуешь правильно». Тэхён мало что мог связать и объяснить логически, но чуйка у него работала на «ура». Остаток пути мы проехали молча. Настроение было странное, вдруг навалилась жуткая усталость от творящегося безобразия — меньше всего на свете хотелось сидеть в глупом ресторане в идиотском платье и клевать равиоли, пока Чонгук аккурат глотает таблетки и раздевает взглядом свою очередную жертву. Я даже думала вместо своего грандиозного плана просидеть из вежливости минут тридцать и упорхнуть домой, чтобы зарыться в одеяла, поставить рядом обогреватель и обниматься в тепле и уюте со своими сладко-болезненными тревогами. Но когда наша Киа остановилась у нужного здания, коим оказался Юксам-билдинг, Тэхён заглушил мотор и глухо произнёс: — Можешь сделать мне небольшое одолжение? — Конечно, — ответила я почти машинально, отрываясь от окна, — что такое? — Забудь про всё это на один вечер и расслабься, — он облизнул губу и осторожно покосился на меня, — ради меня и ради себя. Давай притворимся, что этого безумия не существует и просто хорошо проведём время? Всё это теряет смысл, когда нас трясёт от каждого шороха. Это не жизнь, не то, ради чего мы вообще всё затеяли. Звучало заманчиво. Но… — Не уверена, что имею право на веселье, — вздохнула я, — в такое время. Ким Намджун был дома, он читал книгу… но с доски на стене на него смотрела улыбающаяся фотография, и тот, кто запечатлён на ней, готовил план поимки предателя. Пак Чимин слонялся в темноте по пустому Скворечнику, одержимый зловещим наваждением. У Чон Чонгука был целый инвентарь оксикодона. — Имеешь ты право на веселье, — прошипел Тэхён, — даже у маньяков бывают выходные! Если ты так себя не любишь, расслабься и забудь обо всём ради меня. Сегодня я хочу видеть улыбку на твоём лице, иначе мне будет очень плохо, ясно? Это будет целиком твоя вина, Рюджин. Я слабо улыбнулась. Ким Тэхён — вкривь и вкось? — А что же Чонгук… — Не твоя забота, — хлёстко обрубил Тэхён, — твоя забота на сегодня — это я. А я хочу, чтобы ты улыбалась. Придётся тебе выбирать: убиваться об этом обалдуе или о моей персоне, — он помолчал немного, плотно сжав губы, как будто волновался собственного предстоящего откровения. — Ты мне нравишься такой, какая есть, Рюджин. Оставайся собой, но только в комплекте с улыбкой. Если же ты будешь убитой и печальной, как сейчас, то по твоей вине в мире станет на одного глубоко несчастного человека больше. И тут уж даже чёртовы королевские кутюрье тебе не помогут. Я бесшумно посмеялась. Он остался сидеть, как сидел, будто давая понять, что от слов не отступается. — Дело плохо, — мягко сказала я, зачем-то поправляя ему и без того нормально лежащую кудряшку на голове, — похоже, придётся повеселиться. Его губы поползли в улыбке. Он гордо кивнул, и мы вывалились из автомобиля. Оглядели небоскрёб, потом в последний раз посмотрели друг на друга и потопали внутрь. Чон Чонгук и его японка должны были быть там.Глава 12. Подарок
7 декабря 2022 г. в 01:08
Примечания:
спасибо всем, кто тут с:
Прежде, чем окунуться с головой в тот длинный день, хочется упомянуть эпизод днём накануне.
Это случилось незадолго до свидания. Мы готовились отпраздновать переезд в Скворечник. Как раз спускались в лифте апатов Кена с кучей сумок: весёлые, бодрые — спасу нет. На языках вертелись предстоящие планы: ресторан, платье, закуски, музыка. Дом, милый дом. Чонгук был рад вернуться и болтал без умолку. На всех нас — я стала это замечать после его ранения — он смотрел влюблёнными глазами. Его единственного из группы, как меня, обуяло это чувство: желание сгрести всех в охапку и жить вместе долго и счастливо. Он считал нас семьёй — это было по-настоящему. Холодное и угрюмое раннее утро, колючий морозный воздух, четыре фигуры в тёмных верхних одеждах, теснящиеся в салоне лифта: трое суматошных друзей и один молчаливый полумертвец. Ага, Пак Чимин тогда был с нами. Моя работа.
— А вчера, когда спросил, можно ли мне будет отжаться, — между делом и с мальчишеским пылом ввернул Чонгук, — Кен чуть не скинул меня с балкона. Он орал, как ненормальный, я такого в жизни не видел! Думал, мне точно крышка. Слов нет, как я рад оттуда убраться…
Лифт ехал вниз, в нём стоял сладковато-спёртый запах Чонгуковых бинтов, перекисей, лекарств и в целом больницы. Обезболивающими Чонгук был напичкан под завязку. Он наотрез отказывался перестать их принимать, потому что боль тут же возвращалась и, по его словам, делалась невыносимой. Ещё на его плече красовался фиксатор.
С нашим молодым доктором отдельная история. В последнее время, стоило нам появиться на пороге его дома, как он налетал на нас с грацией хищной птицы и принимался зачитывать яростные жалобы на своего пациента. «Слишком много шума, слишком много требований, слишком много обезболивающих…» — чтобы так довести того, у кого лицевые мускулы не работают с рождения, надо изрядно постараться. Словом, мы его вообще не слушали, даже хихикали над ним. Но вскоре стало ясно, что это было зря.
Как оказалось, Чон Чонгук полежал в палате, пораскинул обо всём мозгами и решил послать к чертям и пожизненную терапию, и свой безутешный диагноз, и Кена с его наводящими ужас терминами. То он лежал, вперившись в потолок глазами умудрённого старца, и распинался, какой иной теперь ему видится жизнь; и вот, буквально несколько дней спустя, — уже требует более эффективного лечения, яростно отрицает невозможность полного восстановления и горстями жрёт таблетки. В злосчастный день выписки, когда он прямо в прихожей проглотил пригоршню обезболивающих, многозначительный и холодный взгляд Кена уже не казался нам смешным. Но давайте-ка вернёмся в лифт.
— Ты сделал что? — вспыхнула я, буквально только что обменивавшаяся милыми улыбочками с Тэхёном. — Ты с ума сошёл? Какие отжимания?
Чонгук задорно усмехнулся.
— Да всё путём, — заявил он, — я не смог даже начать. Поболело чуток, но не смертельно. А Кен пугал, что я чуть ли не замертво упаду — гнида. Пара недель, и я буду, как с магазинной полки, вот увидите! Это всё шельма Кен пугает нас небылицами. Выписывать страшные диагнозы коллекторам у него вместо хобби, зуб даю.
— Чтобы свести тебя в могилу, никакие наёмные убийцы не понадобятся… — негромко вздохнул Чимин, — ты сам отлично справляешься.
Я покосилась на него с лёгким удивлением: он впервые за всё утро вмешался в разговор.
— Чонгук, — осторожно проговорил Тэхён, сдвинув брови к переносице, — какого чёрта ты творишь? Тебе же из-за этого стало хуже, да?..
Он имел в виду новенький фиксатор для сустава у Чонгука на плече. Все его заметили.
— Да вы чего все взбеленились? — блеснул зубами виновник торжества, недоумённо бегая глазами от одного к другому. — Говорю же, всё пучком.
— Потому что ты на обезболивающих? — хмыкнул Чимин. — Ну-ну, это я тоже заметил.
Я чуть было не кивнула головой. И у Тэхёна на уме, судя по тому, как он нервно облизнул губу и потупил глаза, вертелось то же самое. Пак Чимин не изменял себе, вкатился в разговор с разбегу, как только дошло до выговоров. «Можно было не так грубо», — стыдливо думала я. Хотя и шевелилось под ложечкой противное понимание — он прав. Конечно, гробовая тишина не ушла от внимания Чон Чонгука. Задорной зубастой улыбки на его лице как не бывало. Он в мгновение ока нахохлился и теперь буравил каждого из нас прищуренным взглядом, выражающим подозрение.
— Я не понял, — проскрипел он почти с опаской, — какие-то проблемы?
Чимин охотно ответил бы, если бы Тэхён не встрял вперёд него:
— Может, будешь завязывать с таблетками? — с сомнением проговорил он. — Кен сказал, что они дорогие. Ты же не хочешь попасть в список должников Дэнни, когда у него и без того крышу сорвало?
В этот раз я едва заметно кивнула головой. Отличный ход. Никакого намёка на злоупотребление — просто дороговизна лекарств. Однако Чонгук мгновенно потемнел от гнева, и в очередной раз за несколько дней он показался мне чужим человеком. Будто подменили. Такое появлялось буквально на минуту, но этого было достаточно, чтобы волосы зашевелились на голове. Глаза у него были тёмные, как два колодца, а на дне — безумие.
— Я ему всё верну, только до Скворечника доберусь, — раздражённо рявкнул он, — я хочу просто слегка унять боль, пока не окрепну! Это теперь преступление? Не могу поверить, что и вы туда же… кучка Кенов!
— Сколько этой дряни в день ты пьёшь? — осмелилась я задать вопрос, который вертелся на языках у всех. — Они с тобой что-то делают, ты постоянно на взводе. То весёлый, то злой, то печальный. Я тебя не всегда узнаю…
— Что? — не то с недоумением, не то с возмущением воскликнул Чонгук. — Ай, не говори чепухи, Рюджин!..
В этих словах было столько обиды, что у меня сжалось сердце. Чонгука сильно обожгло, что мы не на одной стороне. Как бы хотелось мне быть на одной стороне! Отчасти именно поэтому я боялась поднимать эту тему, не только с Чонгуком, а вообще: и вслух, и даже про себя. Курс обезболивающих кончился отнюдь не вчера. Тревожные колокольчики мягко звенели и до этого, но игнорировать их было легче, чем ссориться. Слишком много бурь стучалось в окна, чтобы ещё и в доме поднимать хай.
— Мне кажется, или тебе лучше перестать их пить? Курс обезболивающих закончился, верно? — я говорила аккуратно, почти ласково — оставалось разве что потрепать его по волосам, как ребёнка. — И не напрягай сустав, это у тебя от вспыльчивости, от досады и нетерпения, Чонгук. Скоро будешь жить, почти как раньше. Ну, будет терапия, нет-нет и врачи, подумаешь! Что ты, не справишься с ними, что ли? В целом жизнь станет прежней — надо просто немножко потерпеть, что скажешь?
— Потерпеть? — Чонгук ядовито усмехнулся. В глазах его при этом появился язвительный блеск, и я тут же поняла, что изгалялась впустую. — Без них мне больно, Рюджин. Что в слове «больно» тебе не понятно? Ты сама сказала: скоро плечо заживёт. Тогда и прекращу курс. В чём проблема, чёрт побери?
Я уже открыла рот, но растерялась и выдохнула лишь жалкие обрывки тишины. Ещё одна проблема, ещё одна головная боль — очередное повальное бессилие. «Зачем Кен даёт ему таблетки? — решила я вылить злость хоть на кого-то. — Он что, больной? Не видит, что это Чонгуку только во вред?» Но в глубине души я знала, что Кен тут ни при чём. Чонгук так исклевал нашему доктору мозг своими усмешками, шуточками и пререканиями, что тот прекратил читать свои нудные полезные нотации и стал послушно и в неограниченных количествах отсыпать то, что у него просят, а после молча выписывал счёт.
Тут откуда ни возьмись на подмогу мне, если можно это так назвать, пришёл Пак Чимин.
— Ты держишь нас за идиотов? — негромко, монотонно и, тем не менее, агрессивно прошелестел он. Голос у него был мягкий, убаюкивающий, будто всегда науськивающий. — Из кого ты пытаешься выдавить слезу?
Я чуть не икнула не то от смятения, не то от испуга: ну зачем же так резко? Мы же пытаемся поговорить, а не перессориться. Впрочем, вести задушевные разговоры Пак Чимин не мастак. Когда был не в духе, он говорил коротко, жёстко и по существу, а не в духе он в последнее время был постоянно. Ребята такой язык не воспринимали: бычились, взбрыкивали и не желали ничего слышать. На моих глазах они холодели и щерились, а Тэхён так и вовсе приписывал в уме «в-р-а-г».
— Не боись, не из тебя уж точно, — холодно пропечатал Чонгук, когда очнулся от ошеломления. — Из тебя, дружище, Дэнни выдавил всё, что было, давным-давно.
Очередной узелок боли, затянувшийся у меня в груди. Я взглянула на Чимина, стараясь угадать: задело или нет? Тот никак не изменился в лице, даже не шелохнулся, ни один мускул не дрогнул. «Этим двоим ничего не угрожает, — вспомнилось мне обещание моего учителя танцев, — я даю слово».
Нет уж, мне сделалось неуютно в салоне, во всех этих слоях верхней одежды, в собственном теле. Они делали всё неправильно, все они! Тот, из кого всё выдавили давным-давно, не даёт подобных обещаний. Мне казалось, что Чонгук-то всё понимает… как вдруг до меня дошло: возможно, он понимает. Ему просто хотелось сказать что-то противное, задеть за живое, увести тему от таблеток, а заодно и высказать, наконец, накопившиеся обиды. Никогда прежде Чон Чонгук с Пак Чимин открыто не ссорились. И когда с негласным лидером Скворечника воевала я, и позднее, когда меня сменил Тэхён — наш младший товарищ сохранял молчаливый, скромный нейтралитет.
Я опасливо озиралась то на одного из них, то на другого, предчувствуя склоку.
— Чонгук… — вмешался, как ни странно, Тэхён. — Давайте хоть сейчас не собачиться… выписка же, мы праздновать едем.
— А мне ты это зачем говоришь? — хохотнул тот. — Не я это начал. Скажи лучше вот этому, — он указал на Чимина, — и спроси заодно, какого чёрта он вообще припёрся.
Пак Чимина позвала я. У него был выходной, и он, как ни удивительно, согласился поехать с нами. Чонгук ничего не сказал, когда увидел старшего товарища в пороге, молча потрепал его по плечу и крепко-накрепко сцепил ему ладонь в приветственном рукопожатии, но я-то сразу заметила, что у него ком в горле и глаза на мокром месте. Сентиментальный он стал просто до жути. «Липа, — поняла я, — зачем ты так говоришь, Чонгук?..» Как вдруг обернулась на Чимина и поняла, что липу приняли за чистую монету. Он был раздражён, зол, обижен? — желваки ходили ходуном, грудь вздымалась, глаза сверкали. Попробуй разбери хоть что-то в бесчисленных оттенках его гнева.
— И всё-таки! — хлестнул Чимин так звонко, что я невольно вздрогнула. — Из кого ты давишь слезу?
— Слушай, заткнись… — поморщившись, как от чего-то протухшего, промямлил Чонгук, — ты ко мне почти не ходил, а теперь заявился и решил поиграть в командира? Да катись ты к чёрту… что ты тут вообще делаешь, Малыш Джей?
— Я задал вопрос, — прошипел Пак Чимин, — что за слезливую драму ты устроил? Кого хочешь разжалобить? Её? — не отрывая масляного взгляда от Чонгука, он ткнул в меня пальцем. — Тогда ты выбрал неудачный момент. Я видел подобное и прекрасно знаю, на какие байки кто горазд, когда хочет дозу. Так что можешь сворачивать свой балаган.
Теперь уже поморщилась и я.
— Хватит разговаривать со мной, как с наркоманом, — потемнев ещё пуще, ощерился Чонгук. Во взгляде его заиграло что-то звериное.
— Если не хочешь, чтобы тебя держали за наркомана, — прорычал Чимин, — не веди себя, как наркоман. Какой-то марафон дурости, чёрт побери. До «Алмаза» ты нужен мне живым и здоровым. Так что с сильными обезболивающими покончено. Если есть какие-то возражения, милости прошу предоставить их лично Дэнни. Я ясно выразился?
Образовалась новая гробовая тишина, которой никто не осмеливался ничего противопоставить. Не стоило, конечно, упоминать имя Дэнни, оно у всех уже в печенках сидит. В голове пищало едва различимое гудение — я не могла разобрать, лифт это или у меня в ушах. Чонгука перекосило от гнева, честное слово, я его совсем не узнавала. Пак Чимин был твёрд, как скала: во взгляде вызов, кулаки сжаты, челюсти сцеплены, как у собаки.
Тут-то случилось кое-что знаменательное. Чонгук метнул яростный взгляд в сторону Тэхёна, ища у того поддержки… а Тэхён в ответ только опустил глаза. Тогда Чонгук взглянул уже на меня, и я тоже трусливо потупилась. Неловкость чесалась под кожей. Щекотала рёбра — ещё чуть-чуть, и возьмёт истеричный, сардонический смех. Вот так мы оставили младшего товарища совсем одного, и я, хотя понимала, что поступаю правильно, чувствовала себя гнусной предательницей. Мы словно залепили ему пощёчину, все втроём.
Когда наконец звякнул лифт, Чонгук круто развернулся, дерзко растолкал всех плечами и прошмыгнул через открывающиеся двери. Мы с Тэхёном наконец посмотрели друг на друга, безмолвно говоря «я с тобой»: набрались друг у друга сил, чтобы потопать следом. Пак Чимин проследовал за нами безмолвной тенью. Движения у него были неловкие, неестественные, скованные — я чувствовала это даже спиной. Он хотел убраться отсюда… жалел, что приехал.
По дороге домой Тэхён попытался напеть что-то про гололёд и смену резины для Хёндая, но никто не поддержал. Тишина была отвратительной, а ещё меня, кажется, укачало. Празднования по случаю выписки из больницы так и не состоялось.
На следующий день, когда я заявилась в Скворечник с утра пораньше, чтобы забрать Тэхёна и поехать выбирать платье (это был день свидания), Чонгук вовсю уплетал яичницу. Движения во время еды у него были неестественно механические из-за фиксатора: рука от плеча до локтя прильнула к телу, как будто приварилась — работала только нижняя часть. Наш больной не замечал этого — привык. Меня он встретил бодро, радостно, даже вскочил со своего места и сгрёб в охапку здоровой рукой. И несколько раз остервенело расцеловал мне макушку.
— Что, собираешься нарядиться?! — голос у него был такой, будто он раззадоривал котёнка. — Давай, срази нас всех. Пусть моя японочка посрамится.
С этими словами он снова прибил мне кучу поцелуев в голову, как молотком в гвоздь. Тут вышел Тэхён с полотенцем на голове и, тактично нахмурившись, хотя и без всякого осуждения, медленно и с расстановкой проговорил:
— Чонгук. А ну-ка отпусти её. Маньяк проклятый.
— Не пущу, а ты пошёл отсюда, у нас тут интимный момент.
Он меня, конечно, тут же отпустил. Я рассмеялась — вышло немного рассеянно, но никто не обратил внимания.
— Что на тебя нашло? — я насилу взлохматила Чонгуку волосы. — Из-за свидания такой бодрый?
После ранения Чонгук стал очень тактильный — ещё одно последствие. Вчерашнюю ссору он не вспоминал. Тэхён предупредил меня об этом через сообщение, ещё когда я была в дороге, а заодно попросил поддержать зыбкий мир и притвориться, что ничего не было. И всё-таки… странно было это всё, будто понарошку. Они-то так делали постоянно, а я в этом деле была новичком.
— Ещё бы! Как бы мне на эту японку прямо в ресторане не наброситься, — хохотнул Чонгук. — У меня скоро… — тут он стрельнул в меня взглядом, — кхм, Рюджин, закрой уши.
Я пихнула его в бок. Его зашатало от смеха.
Вот так этот эпизод с лифтом и закончился — конечно, закончился он не навсегда. Но зыбкий мир, как ни странно, действительно был лучшим решением. Подобную проблему невозможно решить за один разговор, и перекусаться вдрызг тоже не хотелось. Чонгук замял… притворился, что ничего не было. Он понимал, что мы беспокоимся, а ещё, может, понимал в глубине души, что беспокойство не беспочвенно — это уже неплохое начало. Я решила довольствоваться пока и этим, не замахиваться высоко и сосредоточиться на свидании. Девушка, еда, ресторан… на японку я делала большие ставки — в конце концов, она поддерживала с нашим взбалмошным другом общение на протяжении всего времени, что он находился в больнице Кена. «Значит, общаться ей с ним не скучно, — делала выводы я, — вся проблема в нём, в его намерениях… с этим и надо что-то делать». Ох, как же я ошибалась!.. В те дни я ошибалась на каждом шагу.
Но я забегаю вперёд. В этот раз я хочу поговорить о том, что случилось накануне свидания, прямо перед тем, как мы заявились в ресторан. Потому что это важно, хотя я и не отдавала себе отчёт в те дни, насколько. Сложно, когда всё самое интересное происходит у тебя за спиной. Никто не спешил посвятить нас в детали, вы понимаете. И всё-таки кое-что происходило, шевелилось прямо за нашими плечами, а мы умудрялись не замечать.
Для начала, мне и Тэхёну пришлось потратить уйму времени на покупку платья. Ким Тэхён в его шикарном кремовом костюме в тонкую чёрную полоску и красным платком из кармана пиджака блестел, как золотой лучик в пучине ноябрьской серости, а я ходила подле него бледной поганкой, чувствовала себя бледной поганкой — и настроение у меня тоже сделалось поганое. Пигалица и ворона — такая вот у нас парочка. И всё бы ничего, но когда ворона пытается выкраситься в пигалицу, получается смешно и глупо. Тэхён сыпал бесконечными «красиво», «прекрасно» и «шикарно», но без толку.
— Я буду посмешищем, — вздохнула я, таращась на своё нелепое отражение в очередной примерочной.
К тому моменту я жутко устала, зеркала опротивели, и ничего не хотелось.
— Не будешь, Рюджин, — мягко отвечал Тэхён, — тебе всё идёт, честное слово.
В последний раз мне приходилось выряжаться на похороны родителей и брата. Аж тогда! Но тогда мне было совершенно всё равно, что надевать.
Помимо воли в голове завертелись воспоминания, и я поморщилась нарядному силуэту напротив. Была бы жива мама, что бы она сказала? А папа? Их размытые силуэты неодобрительно безмолвствовали… холодные, безликие. Если они что-то и говорили, то голос их был слишком слаб. Я одёрнула себя, стряхнула было мысль, но тут же застыла снова. Покрылась гусиной кожей с головы до ног ни с того, ни с сего — частое явление тех дней. Что до моего брата?.. Он вечно меня копировал. Когда я говорила, что запишусь на тхэквондо, он заявил то же самое — и так было во всём. Что бы он делал теперь? Как бы смотрел на меня? Какой бы брал пример? Со странным волнением я осознала, что не заблудилась бы так сильно, если бы он был жив, и всё сделала бы правильно. Стало почему-то невыносимо стыдно, всё вокруг казалось глупым, карикатурным и игрушечным: кабина примерочной, мягкая магазинная музыка, шуршащая ткань юбки. Собственная жизнь громыхала обломками где-то там, пока я выбирала дурацкое платье! «Зачем вообще я сейчас здесь?..»
— Просто купи что-нибудь, что угодно. Вот увидишь, результат будет хорош в любом случае, — продолжал Тэхён, — Рюджин, ты что, плачешь?..
— Что?.. — пролепетала я, как вдруг спохватилась и смахнула редкие слезинки с щёк. — Нет-нет, всё в порядке!..
Тэхён торопливо шагнул внутрь примерочной и встал напротив.
— Что случилось? — обеспокоенно протараторил он. — Только не говори, пожалуйста, что это из-за платья…
— Нет, ты чего, — я тихо рассмеялась, — просто вдруг вспомнила родителей. В последний раз я наряжалась аж на похороны, представляешь?
На его лице появилась странная пустота с примесью замешательства. В прошлый раз, когда мы заговаривали о трагедии моей семьи, он просто отшутился. Мы тогда были далёкими людьми. Но теперь всё по-другому. Он чувствовал, что должен что-то сказать, но не знал, что. Я ненавидела замечать это в глазах людей.
— Не переживай, — пришла на помощь я, — просто небольшое короткое замыкание, честно!
— Ты… — он кашлянул и сделал невыносимо долгую паузу, как всегда, когда был взволнован; глаза его при этом метались туда-сюда, прежде чем остановиться на мне, — всё ещё грустишь, скучаешь? Это тебя беспокоит?
«Не надо, Тэхён, честное слово…»
— Почти нет, — ответила я от всей души, не ради себя, а ради него, — это странно, но я начинаю медленно их забывать… в эмоциональном плане. Я будто помню лица, голоса, всякие события, но теперь мне скорее странно, чем грустно. В воспоминаниях-то они живёхонькие, а на деле их трупы уже давным-давно, наверное, черви пожрали, — я совершенно не к месту рассмеялась и осекла себя, когда поняла, как это, должно быть, выглядит. — В общем, странно, что человек может вот так бесследно исчезнуть из мира, как будто его и не было, понимаешь? — мне вспомнился татуировщик, и живот скрутило от нового приступа тошноты и страха. На долю секунды даже в глазах потемнело. — Вот, мы идём с папой после его работы летом, у нас очень длинные тени, у него в руках журнальчик «Кроссворд для механика: тысяча деталей» и пакет яблок. А вот, его больше не существует. Просто горсточка косточек в земле. Разрешите представить — вот это и есть то, что вы знали и любили, — новые слёзы вперемешку со смешком брызнули словно из ниоткуда, всхлип тоже сорвался предательски быстро, как подножкой; татуировщик не шёл из головы: его хмурое лицо, его голос, как он зовёт меня по имени. — В общем, жутко странно, — я снова торопливо смахнула слёзы, улыбнулась насилу. — Особенно с братом… — тут меня осенило, — слушай, Тэхён, а ты их не боишься?
— Кого?
Он, стало быть, решил, что у меня крыша поехала. Ещё чуть-чуть, так схватит телефон и позвонит в соответствующие службы.
— Своих братьев, — я взволнованно переступила с ноги на ногу, — тебе не становится стыдно за себя, когда ты о них думаешь?
Тут уж наконец в его глазах блеснуло понимание.
— Да, бывало, — с воодушевлением проговорил он, — но они… как бы сказать, они лучше меня. Не проблемные, хорошо учатся, жутко мозговитые и очень славные. А я с самого детства был какой-то не такой, — лёгкое веселье появилось на его лице, и я поняла, что он старается меня утешить, отвлечь, — как-то я пробрался в кабинет школьного психолога и прочитал своё досье. «Худее нормы. Рост выше среднего. Проблемы в семье. Проблемы в учёбе. Проблемы с адаптацией. Есть признаки агрессии к миру и окружающим». Много было всего в таком духе, — он беззвучно рассмеялся, — лол. У меня не было ничего, а хотелось мне всего и сразу. У них-то хоть что-то есть, какой-то стержень. Они молодчики. А я тогда смирился с тем, что я получился вкривь и вкось, — он сжал губы в смущённой улыбке и пожал плечами. — Наверное, быть вором — моё призвание. Другого поприща я для себя не представляю.
Мы умолкли. Со стороны торгового зала доносилась сладкущая песенка — действовала на нервы. Почему-то от истории Тэхёна у меня сжалось сердце: захотелось прильнуть к нему, свернуться в комочек в его руках и вылечить от всех бед жизни. А ещё я поняла, что сама никак не могла с таким согласиться. Я не могла отказаться от себя, как от какого-то черновика.
— Ты не получился вкривь и вкось, — пробормотала я, — не говори о себе так плохо, Тэхён.
— Эй, — он взял мою руку и снова рассмеялся, — у меня есть ты, помнишь? Я больше и не хочу быть пустышкой, в кои-то веки хочу жить ради себя, ради кого-то. У меня есть ты, всё время мира, а скоро будут и деньги. Я стану настоящим человеком с какой-нибудь настоящей историей, вот увидишь. Может быть, даже отращу бороду, — он деловито двинул бровью.
Я улыбнулась, но улыбка далась мне тяжело. Младший брат смотрел на меня из окна нашего старого дома, и в его детском лице читалось серьёзное, задумчивое любопытство. Его больше не существовало — не оттого ли я пустилась в пляс? Не было надобности стоять на ногах, не было ответственности перед кем-то более уязвимым, и я снова стала ребёнком. Выстрелила себе в висок просто от балды и наслаждалась свистом в пустой голове во время бесконечно долгого полёта вниз. Но Ким Намджун не дал мне слишком уж забыться. Пришлось вскочить, собрать вышибленные мозги с пола и силком запихнуть в черепушку. До чего же он противный! Я изрядно поела ему нервов своими безумными выходками, и он, обозлившись, решил сделать то же самое — извести меня, поселиться в груди тяжёлым камнем первобытного страха… страха снова потерять близкого человека. И это сработало первоклассно.
«А что, если скоро он тоже станет всего лишь историей? — пришла в голову леденящая кровь мысль. — Я буду вспоминать, как он сгорбился над починкой радио, и вот — он мёртв». Нет, даже не так. Что, если это уже случилось? Он вёл себя странно в нашу последнюю встречу. Он не хотел уходить, пил много кофе и казался очень уставшим. С того дня мы не созванивались. «Он вообще жив?..»
Я невольно стала теребить юбку платья. Где он находился в этот самый момент, пока я примеряла эти чёртовы блестящие тряпки? Бочка, цемент, свисающая рука… даже сама смерть, наверное не так страшна, как Многорукий Дэнни и его зверские издевательства. В голове возникали картинки, от которых меня мутило. Глаза татуировщика закатились, пряди волос липли к лицу, губы посинели, кожа покрылась трупными пятнами и сморщилась, как у древнего старика. Он не похож на себя, он вообще не похож на человека. Ни озорного взгляда, ни сварливого вздоха, ни знакомого до боли в груди оклика — уродливое подобие кого-то знакомого, тёплого, бывшего мне родным, отныне изувеченное смертью, разлагающееся в ничто и попросту больше не существующее. Его больше нет, он — история. Медленно тающая во времени, в памяти и в сердце — совсем как наши с отцом длинноногие тени. Ужас сковал меня ледяной цепью. Ноги ослабели.
Все наши с Намджуном споры, все недомолвки, все вопросы, разрешённые и открытые, отныне тлеют в виде воспоминаний и развеваются по ветру. Острая необходимость немедленно позвонить татуировщику так скрутила живот, что меня затрясло. На лбу выступил пот, ладони тоже стали липкими, вязкий ком тошноты осел в пищеводе. Я прикрыла глаза и сделала глубокий вдох, стараясь успокоиться.
По моей просьбе ребята откопали кое-какие фотографии Птичника и показали мне. Он оказался маленьким метисом с худыми плечами, детским улыбающимся лицом и непривычно большими глазами. Другие его фото я выискала в газетах сама: бочка с цементом и торчащая из неё рука. «У трупа отсутствовало несколько зубов и ногтей, наблюдались многочисленные переломы рёбер…» Я вырезала это фото и оставила его у себя — не знаю, зачем. От него мне становилось дурно, и именно по этой причине оно меня гипнотизировало. Конечно, Птичника мог убить не Многорукий Дэнни, однако убийство было совершено его методами. Это было возможное наше будущее. Возможное будущее Ким Намджуна. Оно было чудовищно, и я везде носила его с собой.
— Рюджин, — донёсся до меня перепуганный до полусмерти голос Тэхёна, — чёрт побери… ты в порядке?.. — большие пальцы рук гладили мои щёки.
— Да… — вздрогнула я, оборачиваясь к нему и снова оказываясь в примерочной. — Да… прости, я задумалась.
У меня гудела голова. Мужчина, женщина, мальчик девяти лет. Гробы на похоронах моей семьи были закрытыми. Слишком хорошо мне было известно, что это такое. Вот, смех татуировщика катится по пустым летним улицам, словно ветер, вот, его тело опускается в последнее тёмное путешествие, из которого не вернётся, вот, его душу окутывает прохладное забвение. А мне, опять разбитой вдребезги, снова собирать себя по кусочкам и просто жить дальше… это невозможно, просто невозможно, только не снова. Многорукий Дэнни… как всем нам укрыться от вездесущего Многорукого Дэнни?
Тэхён застыл надо мной, бегая глазами по моему лицу, и отчаянно старался высмотреть, что меня беспокоит, но не возымел успеха. От него так и веяло тревогой и желанием помочь, но он молчал, совсем растерялся, размыкал губы и снова смыкал их. Бедняга — он просто не знал, что сказать. Он гладил меня по голове, водил пальцами по щекам, смахивал слёзы. Странно, но от этого мне становилось и хуже, и лучше одновременно. Будь он виртуозом словесности, он бы так плавно вывел меня из образовавшейся зоны фрустрации, что я бы и не заметила: не задавал бы все эти неловкие вопросы, с которыми после семейной трагедии на меня глядит весь чёртов мир, не искал бы нужных слов посреди пустоты в своей голове. Но виртуозом он не был — он был неловким, топорно говорящим, но сострадающим и внутренне мягким самим собой. И в этом заключалось его очарование — то, чего не видел в нём татуировщик, то, из-за чего заподозрить в нём первозданного злодея просто невозможно. «Потом, — решила я отчасти из заботы о нём, — или я сойду с ума. Всё это потом». Я потянулась к нему и поцеловала, задёргивая шторку. «Эй, ты чего?..» — удивился он, мягко меня отстраняя.
— Я люблю тебя, — прошептала я.
Он застыл на месте, словно статуя. Расширенные глаза, приоткрытые губы, как будто его вмиг поразило невидимой стрелой. Только гораздо позднее до меня дошло, до чего он был шокирован. Он попросту не верил, что это возможно. Наконец его взгляд потемнел, помутнел под застлавшей глаза поволокой.
— Я тоже… — только теперь он выдохнул, прикрыл веки, — Рюджин, то есть… я люблю тебя.
Этими словами его словно вырубило. Прежде, чем я успела что-либо пикнуть или хотя бы дойти до происходящего головой, он стиснул меня к стене, и мы снова целовались. И хотя всё это явно было слишком серьёзно, я ничего не возразила. Пусть всё шипит и взрывается, пусть невесомость поглощает без остатка — лучше так, чем воображать смерть, её уродливые обличия, её постоянное присутствие где-то рядом. Тягучий и густой, как патока, узел. Тысячи рассыпающихся искорок в кончиках пальцев. Лучше так. Пусть будет так.
Ким Тэхёну тяжело даётся выражение чувств: нет-нет его и прорвёт на какое-нибудь горячее признание, но обычно он сопел, тарабанил пальцами по рулю и только коротко уточнял, всё ли в порядке. Однако когда доходило до поцелуев, всё менялось. Здесь он становился красноречивее любого поэта. Мягко он укусил мою губу, нежно мазнул носом по моей щеке, туда же прилепил поцелуй. Чуть отстранился от меня и прокатился взглядом по открытому декольте. Провёл пальцем по ключице.
— Ты меня смущаешь, — промямлила я.
— Я тебя люблю, — глухо и прогоркло ответил он, не отводя глаз от моих ключиц, — у меня внутри всё закипает. Знаешь вообще, каково мне?..
Бросив монолог, он наклонился и поцеловал меня в шею. Я тихонечко пикнула, не находя в себе смелости его остановить, и испуганно прикрыла глаза. От него несло жаром, как от печки, и мягкой, упорной настойчивостью. Утихомирила этот взрыв страстей работница магазина. Она аккуратно постучала по стенке примерочной снаружи и спросила тоненьким голоском, всё ли в порядке. Нас с Тэхёном тут же отшибло друг от друга, как ударной волной. Мы ошарашенно смотрели друг другу в лица, будто впервые видели. А после он аккуратно кашлянул, коснулся своих губ длинными пальцами и тихо выскользнул из примерочной. Я взглянула на себя в зеркало не то с осуждением, не то с сочувствием. «Да что с тобой такое?»
Как бы там ни было, мы вернулись к выбору платьев. Ким Намджун с его безумствами встряхнул и отпустил, как лёгкая турбулентность — и всё вернулось на круги своя. В конце концов я остановилась на чёрном платье с корсетом, расшитым узорами из серебряных нитей, с открытым декольте и слегка пышной сатиновой юбкой чуть ниже колена. Тэхён отдал за него целое состояние, а я следом уточнила у продавщицы, сколько дней у них действует возврат. «Брось, оставь его, — настоял Тэхён, гревший уши, пока я допрашивала сотрудницу магазина, — будет, что вспомнить потом. Возьмём его с собой!»
Это платье и по сей день висит в моём шкафу.
Когда я наконец была полностью экипирована, у нас оставалось не так много времени, а Тэхёну ещё нужно было заехать в Скворечник за «сюрпризом». Мы торопливо вывалились из торгового центра. Он облачился в плащ и превратился в детектива Коломбо, а из-под моего широкоплечего пальто торчали юбки платья. Прохладная молодая ночь была чернее чёрного, и в ней мерцали холодные белые огни. Город мутно сиял в полупрозрачном тумане, угрожающем разрушить мои заколотые назад, накрученные и зафиксированные лаком волосы. Туфли были у меня в машине: бархатные, на широком пятисантиметровом каблуке и с треугольными, но не слишком тесными носами. Я покупала их с расчетом на будущее: для уроков танцев они должны были пригодиться. Как вы можете догадаться, эти туфли я тоже сохранила и по сей день.
— Ну, не томи, — в очередной раз вздохнула я, отрешённо глядя в окно, когда мы уже приближались к Скворечнику. — Что за сюрприз такой?
— Потерпи, мы уже почти доехали, — Тэхён ехидно ухмылялся, — ты упадёшь!
— Падать мне сейчас нельзя, — строго предупредила я.
Он бесшумно посмеялся, а я покосилась на него с нарочитой сварливостью, как любящая, но строгая бабка на нерадивого внучка. Как он был красив в тот вечер! Чёрная копна волос спадала ему на глаза, а в самих глазах играла какая-то странная, туманная улыбка. Уголки губ были слегка приподняты — признак отличного настроения. Но, что более важно, он был в своей тарелке. Это чувствовалось в каждом его движении. Я же чувствовала себя неловко.
— Как думаешь, есть вероятность, что эта японка тоже не умеет ходить на каблуках?
— Это не соревнование, — усмехнулся Тэхён и тут же добавил, — ты отлично выглядишь, Рюджин.
Волосы, кстати, я себе тоже укладывала сама. А это показатель.
— Вообще-то, я не ходок по ресторанам… чувствую себя в таких местах, как стульчик хайтек в музее барокко.
— Симпатичный стульчик, — парировал Тэхён. — Кстати, рядом со мной ты себя так не чувствуешь?..
— Нет, — отмахнулась я и откинулась на спинке, но тут же отпрянула от неё, с ужасом осознав, что коснулась её причёской, — я уже привыкла.
— И хорошо!.. — как-то резковато заявил он. — Но сегодня ты очень красивая…
— А ты такой же, как всегда, — улыбнулась я без задней мысли, — может, мне тоже сделать такие наряды частью повседневности?
Совершенно неожиданно воцарилось молчание, к которому я оказалась не готова. Тэхён с безмятежным видом смотрел на дорогу.
— Ну, знаешь, — произнёс он, — ты вполне можешь, если хочешь. Я могу за всё платить.
Я уже было радостно пошутила, но осекла себя. «Можешь, если хочешь? — пронеслось в мыслях. — Что это за странный ответ?» Уже принявшая расслабленную позу (так, чтобы не беспокоить причёску), я снова выпрямилась.
— Выражусь по-другому, — проговорила я и, прочистив горло, продолжила, — ты бы хотел, чтобы я одевалась, как ты?
— Да нет, ты чего! — воскликнул Тэхён. Он облизнул губу. — Просто подумал, что было бы забавно превратиться в эдаких Бонни и Клайда. Курить трубки, прятать наличные в белье и разговаривать этим пошлым томным голосом из фильмов, — он тихо посмеялся с собственных слов. — Настоящие гангстеры. Грязные ботинки. Чистые, как первый снег, лацканы пиджака. Безупречно уложенные волосы. Бесконечно меняющиеся мотели. Я — твой неприветливый мрачный спутник, а ты — моя очаровательная леди. Ай-й, хорош-шо…
Картинка, вообще-то, и правда была ничего. Зелёные обои, красные ковры, коричневые пледы на кроватях. Европейский дизайн, американский дизайн, восточный дизайн. Я могла всё это представить. Однако вписывалась ли моя собственная персона в эти помпезные кинокадры? Я напряжённо помолчала, не зная, стоит ли обижаться. А после проронила лишь:
— Знаешь, как-то я смотрела документалку о Бонни и Клайде, — о том, что дело было в компании татуировщика, пришлось умолчать, — они были тупицами.
— Можно подумать, мы с тобой академики… — шутливо подначил он, игриво на меня покосившись.
Вообще-то, я делала какие-то успехи в учёбе и даже обскакивала татуировщика в некоторых гуманитарных дисциплинах. Но Тэхён был прав — мало что из этого было мне интересно. Я просто работала, потому что привыкла работать. В этом действии отсутствовала идейная составляющая.
— Ближе к финалу путешествия Бонни не могла ходить, — продолжила я, — и Клайду приходилось таскать её на руках.
— Чертовски романтично… — усмехнулся Тэхён. — Я с тобой на руках, параллельно дымя сигаретой и тихо ругаясь.
— А кончили они тем, что их обоих расстреляли в щепки, — заключила я. — Их машина была продырявлена, как сито. А ещё как-то раз они убили владельца продуктового магазина ради двадцати восьми долларов и пакета продуктов…
— Это не отменяет того факта, что про них пишут стихи, поют песни и снимают фильмы. История есть история — лучше быть антагонистом, чем статистом. Что остаётся, когда за душой пусто? Очевидно, чинить неприятности, быть красивыми и отлично проводить время.
— У тебя за душой не пусто! — возразила я. — Не говори о себе, как о тебе говорит Ким Намджун, меня это пугает.
— Лол, — усмехнулся Тэхён, — а я устал из кожи вон лезть, чтобы доказать, что он не прав на мой счёт. Ему нравится считать меня маленьким, подлым и гнусным? К чёрту, пусть так, зато я хотя бы не такой зануда. Ты видела его лицо? На него только посмотришь — тут же зевнуть тянет.
Я хотела заступиться за татуировщика, но неожиданно для себя выдохнула сдавленную усмешку. Поделом ему, чертёнку. Его имя вспыхивало в голове, как отдельный вид боли. «Потом ему позвоню… ничего с ним не стало. Потом».
— Ладно, он и правда порой невыносим.
— А то!
Я дала своим сомнениям побурлить в образовавшейся тишине. Посмотрела на свои юбки, прикоснулась к уложенным волосам… путешествия в старых кроссовках на старых автобусах подходили мне куда больше. Это единственное, в чём мы с Тэхёном расходились. Ему хотелось бежать с лоском. Мне хотелось просто бежать.
— Ладно, пофигищу, — вздохнула я, — красивыми так красивыми. Но я сильно сомневаюсь, что мне это всё подходит.
Воцарившееся молчание растаяло в белом переливании мчащихся по шоссе машин.
— Ты боишься роскоши, — заявил Тэхён, постучав пальцами по рулю, — не знаю, почему. Это плохо. Это пагубное влияние твоего святоши. На вас посмотреть, так нищета чуть ли не возвышает. Ничего подобного, вот что я тебе скажу. В нищете нет возвышенности. Только наоборот… это грязь, ужасная грязь, от которой почти невозможно отмыться.
— С чего ты взял, что этот святоша — такой уж аскет? Намджун и сам никогда не был нищим, — хмыкнула я, — его отец — военный в отставке и уважаемый человек. А у матери от бабушки небольшая ферма… они не крышесносно богаты, конечно, но обеспеченны. И вообще, это по всем канонам образцовое семейство.
Тэхён заметно помрачнел после всех этих слов.
— Не то, чтобы это было важно! — поторопилась воскликнуть я, памятуя о его собственном происхождении. — Просто ты ошибаешься. Намджун вовсе не поощряет лишения… но и маниакальное стремление к богатству он так же не поощряет. И в этом я похожа на него, признаю. Разве это так плохо? Нет ничего зазорного в обычной, не роскошной жизни.
Он ответил не сразу. По всему было видно, что открытая тема испортила ему всё настроение.
— Ты права, — согласился он в конце концов, — но я такую жизнь не хочу.
— И что? Я же тебя не осуждаю, — я наклонилась к нему ближе и попыталась сделать самый мягкий голос, на какой только способна, — Тэхён, ты всегда выглядишь сногсшибательно. Я же не заставляю тебя одеваться скромнее, потому что сама одеваюсь скромно, правильно? Я не осуждаю тебя за то, кем тебе хочется быть. Почему бы и тебе не дать мне право остаться той, кто я есть?
— Потому что ты осуждаешь меня, хотя и отрицаешь это, — прошипел он, — и всегда будешь осуждать. Ты с ним заодно, с этим высокомерным ханжой.
На этот раз настроение испортилось у меня. Я отодвинулась и вообще отвернулась к окну.
— Ты видишь то, что хочешь видеть, — тихо, но слышно произнесла я, — избавляйся от комплексов. Это всё, что я могу посоветовать.
— У меня нет комплексов! — громогласно огрызнулся Тэхён.
— Ещё как есть, — отчеканила я, — и ты проецируешь их на мне. Ты только что заявил, что я не нравлюсь тебе такой, какая я есть. Раз уж на то пошло, можешь расстаться со мной и найти себе настоящую Бонни. Она растратит все накопления из твоего шкафа за два дня, и вы оба будете бесконечно счастливы.
Воцарилось гробовое молчание. Хёндай тем временем сворачивал в знакомый тупик, бывший значительно темнее остального квартала, особенно теперь, зимой. Салон затопили разные оттенки чёрного. Я прильнула головой к креслу, плюнув на причёску.
— Прости, — тихо произнёс он в конце концов, — конечно, ты нравишься мне такой, какая ты есть…
— Я тебе не верю.
— Рюджин, я клянусь тебе… — эта фраза так и растворилась в воздухе рваным лоскутком, как будто у говорящего не осталось сил её докончить. Он издал крайне тяжеловесный вздох и нервно затарабанил пальцами по рулю, — просто подожди. Ты увидишь сюрприз и перестанешь обижаться, обещаю.
Я ничего не ответила. На уме вертелись сплошь мрачные мысли. Отели в воображении были пёстрыми и прекрасными: с высокими потолками, с низкими потолками, с зелёными, красными, белыми стенами, с самыми разнообразными узорами на коврах. Но какими были мы сами?.. Какой была я? Каким был Тэхён? Что мы делали? О чём говорили? Наши голоса звучали невнятно. За окнами отелей мелькали статичные пейзажи незнакомых городов… мы были, несомненно, беззаботны, веселы и прекрасны. Но где-то там, в Сеуле дорогим мне людям всё ещё грозила опасность. «Только не снова», — я зажмурилась, стараясь отогнать страшные вещи, которые упорно лезли в голову.
Мы вылезли из Хёндая молча. В тишине тупика громко хлопнули двери автомобиля. Тэхён отправился в Скворечник, а мне наказал оставаться на месте. От нечего делать я принялась топтаться туда-сюда, выдыхая облачка пара, щёлкая пальцами и стараясь не думать ни о чём… но не вышло. В темноте и пустоте возвращался страх, что что-то могло случиться, и я всё-таки полезла в карман пальто за телефоном. Пальцы машинально ткнули на нужный контакт, и начался звонок. Гудки я слушала под оглушительный марш, отстукиваемый сердцем. Облачка пара клубились вокруг лица. Откуда-то издали тускло-тускло светил фонарь. Холодный воздух пробирал до костей. Наконец гудки оборвались — я невольно застыла на месте и затаила дыхание.
— Надо же, — буднично прозвучал с той стороны знакомый голос, — я как раз о тебе вспоминал.
Я расслабленно выдохнула и вдруг стала такой слабой, что едва не свалилась. Как гора с плеч. «Он жив». Конечно, он жив! О чём я вообще думала?
— Да? — ляпнула я какую-то несуразицу. — Молодец.
Возникла небольшая пауза, которую я даже не заметила.
— «Да, молодец»? — усмехнулся татуировщик. — Ты опять поссорилась со своим бойфрендом и звонишь меня отчитать?
— Нет, — отмахнулась я, вдруг оглянувшись на Скворечник и вспомнив, что вообще-то общаюсь с персоной нон грата. — Я просто так. Ладно, мне пора…
— Нет-нет-нет! — протараторил Намджун. — Подожди. Что там такое? Дай мне послушать ещё твой родной голосок. Ты где?
Окно Скворечника загорелось. Я наблюдала за этим, застыв, как в оцепенении. Тревога кололась через одежду. Или это был холод?
— Ничего, Намджун, я звонила, чтобы удостовериться, что всё порядке, — пробормотала я, не отрывая глаз от тёмного силуэта дома, возвышающегося среди деревьев.
— А что, были поводы думать иначе? — беспечно хмыкнул он. — Тебя беспокоит что-то?
Я издала сварливый вздох и закатила глаза.
— Вдруг показалось, что ты уже можешь валяться мёртвым в какой-нибудь канаве… стало не по себе, и я решила удостовериться, что ты жив, — пояснила я раздражённо. — Ты не успокоишься, пока не получишь детальный отчёт, да?
— Что за жуткие вещи у тебя в голове? — в его голосе зазвучал смех. — Не переживай. Если умру, тебе позвоню в первую очередь.
— Иди к чёрту со своими шуточками, — злобно прошипела я, — знаешь, я некрасиво поступила, заставив вас с дядей переживать. Но я хотя бы не измывалась над вашим волнением. Больше звонить не буду!
— Подожди-подожди, — вдруг он смягчился до неузнаваемости, и как всегда в животе от этого червём зашевелилась неловкость, — извини. Конечно, звони, когда хочешь. И даже когда не хочешь. Вообще, звони хоть каждую минуту, я буду только рад. Просто это мило, твоё беспокойство, но это зря, честное слово. А я сейчас дома, ем яблоко и читаю «Двенадцать стульев». Это такой русский роман. Как видишь, всё в порядке, малышка Рю.
На какое-то время воцарилось молчание. Что-то странное было в его голосе, что-то непривычное, но вместе с тем и смутно знакомое, однако я не могла понять, что именно. Как бы там ни было, его слова обрушали на мою душу шквал небывалого облегчения. Я в очередной раз глубоко вдохнула, медленно выдохнула и теперь уж сделалась почти невесомой.
— Хорошо, — произнесла я глухо, — спасибо.
— А о тебе знаешь, почему вспоминал? — весело продолжил татуировщик.
— Почему?
— Тут есть такая интересная цитата, — он с воодушевлением и даже некой развязностью усмехнулся, откусил от яблока, прожевал его и только после продолжил с задорной звонкостью в голосе. — «Он любил и страдал. Он любил деньги и страдал от их недостатка». Скажи же, это прям про твоего бойфренда!
— Я кладу трубку, — холодно отчеканила я.
— Ну, подожди! — заревел он сквозь смех. — Не бросай!
С той стороны линии донёсся его раскатистый хохот. Я раздражённо постукивала носком ботинка по земле. «На кой чёрт я вообще позвонила?» Фото Птичника-в-Бочке из газеты стоило выбросить. Свои тревоги стоило выбросить. Они сводили меня с ума. Наконец Намджун отсмеялся и вернулся к разговору:
— Где ты сама? — его будничные вопросы прерывались остатками смешинок. Мягких смешинок. Походивших на задорные искорки. — Что делаешь?
— Иду на двойное свидание с Чонгуком и его японкой, — говоря это, я не отрывала глаз от жёлтого окна Скворечника, — с которой хочу его свести, помнишь?
— Помню, — проговорил он, — куда идёте?
— Сама толком не в курсе. В какой-то европейский ресторан. Тэхён знает дорогу.
Татуировщик протяжно помычал.
— Волнуешься? — спросил он.
— Вообще-то, есть немного.
— Не переживай, — судя по звукам, в этот момент он потягивался, — просто будь собой. Этого будет достаточно, чтобы очаровать кого угодно.
Тут вдруг окно Скворечника снова сделалось чёрным, и, прежде чем я успела среагировать, отворилась входная дверь.
— Мне пора! — в панике спохватилась я. — До встречи.
— Эй, подожди — позвал он, снова эта странная мягкость в голосе, — расскажешь потом, как всё прошло?
— Да, хорошо, — эти слова я буквально прохныкала, потому что силуэт Тэхёна уже взглянул на меня с крыльца и засеменил в мою сторону. — Извини, я тороплюсь…
— Спасибо, что позвонила, — мягко произнёс татуировщик. — Может, куда-нибудь сходим?
Мне стало вконец не по себе. «Не разговаривай так со мной, — хотелось шикнуть в трубку, — люди могут подумать не то… они уже думают не то!» Тэхён маячил где-то среди деревьев. Он, конечно, успел заметить, что я с кем-то говорю.
— С чего вдруг? — подозрительно хмыкнула я, чтобы увести разговор из того странного ласкового русла, в которое его занесло.
— Ты решила отомстить и тоже сказать что-то обидное? С того вдруг, что я хочу тебя увидеть.
— У тебя есть твои замечательные «они», которым ты можешь рассказать всё на свете.
— Ты что, ревнуешь?
«Что с ним сегодня?..»
— Нет, не знаю, зачем я это ляпнула. Всё в порядке. Извини, мне правда пора.
Я торопливо попрощалась и убрала телефон в карман. Спустя несколько секунд из-за ворот появился Тэхён.
— С кем болтала? — подходя, осторожно и мягко спросил он, как будто хотел проверить, можно ли со мной уже говорить или я ещё злюсь. — Не представляешь, что я сейчас видел!..
Забыв про татуировщика, я нахмурилась и спросила:
— Что?
— Чуть не помер со страху, — почему-то Тэхён заговорил тише, — там Чимин сидел один-одинёшенек в гостиной, в кромешной темноте. Жуть.
Я бросила в сторону Скворечника резкий взгляд. Дом темнел на фоне ночного неба чернильным пятном. Ни одно окно в нём не светилось. Место выглядело пустым и безжизненным.
— Что он делал? — пробормотала я, не сводя глаз с пустых окон.
— В том-то и дело, что, похоже, ничего, — Тэхён тоже обернулся к дому, — он даже не отреагировал на меня поначалу. Я зашёл, включил в прихожей свет, прошёл в гостиную, а там на диване он. Сгорбился и сидит, как неживой. Меня чуть инфаркт не хватил. Ну, я споткнулся, ругнулся и всё такое… а он даже не шелохнётся. Тогда я подошёл к нему, стал звать. Тут-то он подскочил и от испуга покрыл меня на благом, на чём свет стоит. Даёт же! Как будто это я устроил тут фильм ужасов…
По моей шее пробежала волна колючих мурашек, и я невольно поёжилась. И теперь в этом пустом доме безмолвная тень Пак Чимина разгуливала меж этажей. В темноте под его плавными шагами скрипели старые ступени. А сам он не замечал ничего вокруг. «Что же происходит с ним? — я отвернулась от дома в странном порыве внезапной трусости. — Нет, что происходит с нами со всеми?» Чонгук не желал расставаться с обезболивающими, Чимин ни на секунду не расставался с оружием, Намджун скрывал загадочных «их», стал усиленно заниматься спортом, копался у себя дома в каких-то бумагах и вообще объявил себя предателем Многорукого Дэнни, Тэхён ударился в паранойю и рисковал сдать наш план побега с потрохами, а я… я вырезала фото Птичника из газеты и хранила его у себя.
— Он не объяснил, в чём дело?
— Шутишь? — Тэхён мрачно сдвинул брови. — Как ты это представляешь? Этот парень усаживает меня рядом, кладёт мне руку на плечо и изливает душу? Нет, конечно, он просто предупредил, чтобы я был осторожнее.
— Осторожнее? — я смочила слюной пересохшее горло. — Что это значит?
Мой компаньон пожал плечами.
— Сказал, — тут Тэхён выдержал огромную паузу, — что дела в организации плохи. Попросил лишний раз не болтать, ни во что не ввязываться и сидеть тихо.
— А ты что?
— А что я? Конечно, я согласился. У него был такой вид, что было сложно ему отказать. Дэнни мне не звонил с тех пор, как я болтался с Шугой. Ни с кем другим я тоже не связывался. Так что уже несколько дней я вообще ни сном, ни духом, что происходит в организации. Странно всё это.
— Чимин тебе прямо так с порога и начал свою проповедь?
— Ага. Я спросил, что за чертовщина с ним творится, он на добрую пару минут выпал в транс. А потом сразу набросился с предостережениями.
— Он определённо знает больше, чем мы, — я не заметила, как снова стала нервно притаптывать ногой, — если уж он боится, то и нам стоит.
«Плохие времена в организации, да? Что ты там поделываешь, Намджун?»
— Да, — Тэхён облизнул губу и обернулся ко мне, — надо держаться подальше от всей этой заварушки. Мне повезло, что я мелкая сошка. Главное, сторониться работы… нет никакой гарантии, что Дэнни не прикончит меня просто так. Мы пересидим бурю, а сразу после «Алмаза» уберёмся отсюда.
«Нет, — подумала я про себя, — никакого «Алмаза». И что до остальных? Они всё ещё будут здесь…» Однако в ответ лишь кивнула. Я отточила до непревзойдённого мастерства навык не замечать шероховатостей в планах, которые мы сочиняли. Вдруг к тому моменту все разрешилось бы? Намджун и его пресловутые «они» победили бы, и мы бы спокойно покинули город. И у ребят всё было бы хорошо. По крайней мере, теперь не нужно было уговаривать Ким Тэхёна отвернуться от своего босса. Хоть какие-то плюсы.
— Кстати, об этом, — Тэхён вдруг расплылся в тёплой улыбке, — мой сюрприз. Идём.
Не успела я пикнуть, как он схватил меня за руку и потащил за собой.
— Куда? — недоумевала я на ходу. — Какой сюрприз? Он не в Скворечнике?
Тэхён будто бы и не слышал. Намертво вцепившись в моё запястье, он галопом слетал с холма, и мне приходилось нелепо и вприпрыжку поспевать следом. У самого спуска я невольно обернулась назад: вот, от Скворечника осталась одна только крыша, а вот, он скрылся из вида совсем. Когда же я снова взглянула вперёд, Тэхён как раз резко притормозил, отпустил мою руку и сделал шаг в сторону.
— Вот, — улыбаясь и тяжело дыша, он выплёвывал густые облачка пара. — Специально поставил подальше, чтобы ты чего не заподозрила.
Мы находились на углу пустого квартального перекрёстка, за нашими спинами поднимался тупик, а прямо спереди перпендикулярно ему проходила узкая и безжизненная в этот час дорога. На ней, у тротуара был припаркован чёрный автомобиль. С несколько секунд я глупо пялилась на него, озадаченно сдвинув брови и не понимая, о чём идёт речь. А после сделала Тэхёну огромный подарок в виде ошеломлённой физиономии.
— Ты… — пролепетала я, переводя взгляд с него на автомобиль и обратно, — это…
— Это наша машина, — торжественно и деловито объявил Тэхён, — по-настоящему наша. Я купил её у торгаша, скупающего, слегка подправляющего и перепродающего подержанные машинки. Не сказать, что она шибко моложе нашего старичка Хёндая, — он сделал шаг в сторону автомобиля и с нежностью родителя провёл ладонью по капоту, — но характеристики у неё получше. А ещё она наша — твоя и моя. Так что в этой стране у нас есть, к кому возвращаться.
Только тут я наконец пришла в чувство и пронзительно охнула, не отрывая глаз от милой машины, нашей, а не одолженной у Многорукого Дэнни. Вскрик этот был преисполнен восторга и ужаса одновременно — господи, я даже не подумала о машине!
— Тэхён, это самый лучший подарок на свете, — на одном выдохе вымолвила я. — Мне даже в голову не приходило, что нам нужен автомобиль…
— Это ещё не всё, — вкрадчиво продолжил он.
Я подняла на него глаза. Тэхён полез под плащ, во внутренний карман, и достал оттуда небольшую карточку, которую протянул мне. В несколько шагов я преодолела расстояние между нами, взяла карточку и принялась рассматривать её в свете фонарей. На ней было фото Тэхёна, его имя, дата рождения… и наименование документа.
— Права?.. — пролепетала я.
— Тоже настоящие, — ответил владелец прав, — я записался в автошколу на следующий же день после того, как мы с тобой разыграли ссору перед твоим дядей. Сдал экзамены на днях — экстерном. Водить меня учил один парень из организации давным-давно, когда я только начинал работать на Дэнни, и тому нужны были водители — так что на экзаменах было легко. И теорией, и практикой я владею на «отлично». Фальшивые права тоже сделал для меня один наш парень. Вот они, — он достал из кармана другую карточку, почти идентичную той, что была у меня, — меня ни разу не тормозили на дорогах, но если бы были какие-то приводы, фальшивость прав бы тут же вскрылась. Это бы очень легко вывело меня на Дэнни… точнее, его на меня.
— А теперь ты с ним не связан… — почти шёпотом сказала я, — ты сам по себе.
— Лол, — усмехнулся он, — вообще-то, я всё ещё живу в Скворечнике… и ношу его оружие. Но всё это вопрос времени. К тому моменту, как соберёмся бежать, я хочу оборвать все связующие нас ниточки. В его доме я живу на птичьих правах, без каких-либо документов, так что достаточно будет просто оттуда съехать. Оружие его я тоже не вывезу за границу. Даже если оно мне понадобится для чего-нибудь в будущем… что ж, не везде добыть пушку так же сложно, как у нас.
— Ты всё продумал. Это удивительно!..
— Это твоя заслуга.
— Вовсе не моя… я даже о машине не подумала, — прошептала я, сонно взмахнув ресницами в сторону нашего автомобиля.
Он бесшумно хохотнул. В улыбке Тэхёна всегда было что-то робкое, по-мальчишески детское. Худее нормы, выше среднего, тише и непонятнее остальных… но школьный психолог волновался зазря: на самом деле в его загадке было мало зловещего. С нерешительным, восторженным любопытством нищего, глядящего издалека на красочные витрины дорогих магазинов, он смотрел на огромный прекрасный мир. Он мечтал быть его частью, но не был уверен, имеет ли право.
— Нет, ты не должна обо всём этом думать, — хмыкнул он, — я обо всём позабочусь. А ты позаботишься обо мне. За это я тебе и благодарен — за веру в меня. Я хочу быть лучше, просто зная, что ты на меня смотришь.
Мы какое-то время простояли в молчании. Город мерцал где-то в стороне, нас укрывала холодная зимняя ночь. Тэхён любовался своим подарком.
— Посмотри на меня, — ласково попросила я.
Из его глаз буквально искрилось доверие: он вручал мне своё сердце, своё будущее, свою жизнь. Где-то в груди снова кольнуло понимание, что я ему вру, но я отмахнулась. Не хотелось рисовать в голове трагедии, хотелось верить в нас. Я неловко приблизилась, зачарованно прикрыла глаза и совсем легонько коснулась его губ. Знаете, я до сих пор не уверена, правильно ли поступала. Я гналась за ощущениями, хотела, чтобы меня оторвало от всех земных неурядиц, пыталась раствориться хотя бы ненадолго в простой и головокружительной любви, в искренней радости быть любимой. Но Тэхён… гамма его чувств, наверное, была сложнее моей. Для него это было Событие, а не желание облегчить тяжеленную голову. Я этого не понимала.
Он увлёк меня в затяжной поцелуй, очередной за сегодня — я сама это начала и прекрасно осознавала последствия. Всё-таки он обманул, что ничего не изменится. Пусть и не стал выставлять напоказ свои желания, но скрывать их тоже больше не хотел. Я почувствовала себя медленно тающей льдинкой, когда он переплёл с моим свой язык, когда оторвался и разглядывал меня незнакомым, лоснящимся взглядом. После он поцеловал меня снова: резким рывком, смазано и неосторожно — а я поддалась. Но напряжение тонкой нитью проходилось по омуту рассредоточенного рассудка, натягивалось, как струна; наконец я вежливо, но твёрдо уперлась ладонями ему в грудь, вырисовывая между нами невидимый барьер. Этим барьером я и разбивала ему сердце. Из-за этого барьера и не стоило начинать.
В лёгкие забился морозный уличный воздух: отрезвил чересчур резко, вернул в реальный мир. Как глоток воды прямиком из проруби, освежающий и колюче острый. Я коснулась своих немного опухших губ и глупо осмотрелась. У Тэхёна был вид задремавшего в автобусе пассажира, вдруг проснувшегося и обнаружившего, что он проехал свою остановку. Наши взгляды встретились.
— Извини… — пролепетал он, тут же отводя глаза.
Он и сам сразу понял, и от меня не стал скрывать, что произошло. Решил не корчить из себя дурачка. «Я не буду ничего говорить, и ты не будешь ничего замечать, — пообещал он мне совсем недавно, когда мы сидели за чашками остывшего кофе у меня, — всё, как раньше». А сейчас… это было нарушение нашего договора.
— Ничего, — мягко сказала я, вообще не имевшая права злиться.
— Это выходит случайно. Я ни на что не намекаю. Это твоё признание, потом дурацкая ссора, я… сегодня немного на взводе, сам по себе. А ты очень красивая, всё не насмотрюсь на твои кудряшки, — он вдруг качнул одну мою кудряшку пальцем; голос у него был рассеянный, — долго наводила эту красоту?
— Тэхён, всё в полном порядке. Не переживай.
Он участливо кивнул головой, вид у него всё же был несколько разочарованный. Это не те слова, которые ему хотелось бы слышать от девушки, не те жесты, не та близость, о которой он мечтал. Я неловко переминалась с ноги на ногу, чувствуя, что поступаю неправильно, но не понимая, почему. Мне хотелось извиниться, однако я не смогла бы объяснить, за что извиняюсь. «Я испортила момент?..» Мой спутник тем временем облизнул губу и помолчал, тупо уставившись в никуда.
— Ну что, поедем? — глухо просипел он.
Я хотела было согласиться. Но будто некой неведомой силой меня потянуло снова обернуться на Скворечник. Что-то холодное засело внутри. Холодное, зловещее и священное. Загадка, зарытая в глухом лесу. Тебя тянет к ней, как бы далеко ты ни убежал. Ты можешь думать только о ней, чем бы ни занимался. До тех пор, пока не разгадаешь её, ты — её заложник. Пак Чимин был как-то связан со всем тем, от чего татуировщик наказал держаться подальше. Он был моим ключом.
— Может, — аккуратно подала голос я, — позовём Чимина?
Иногда не нужно было даже смотреть на Тэхёна, чтобы понять, что творится у него на душе. Он владел исключительным искусством распространять своё настроение, никак не прибегая при этом ко всем известным вербальным и невербальным методам. Я тяжело вздохнула, заранее угадывая, что он собирается сказать.
— На этот раз я эту чушь о радуге и дружбе слушать не стану, — глухо прогудел он бархатным тенором, — вчера ты уговорила меня на это, и что из этого вышло? Забыла, что случилось в лифте?
Колючий ночной воздух, казалось, ещё пуще ощетинился.
— Чимин был прав, — нахохлилась я, — он сказал то, что было у всех на уме, и стал за это козлом отпущения.
В раздумьях Тэхён пошевелил челюстью, отвечая мне решительным, твёрдым взглядом… и тем не менее, понимая, что бить ему нечем.
— Может быть, — медленно проговорил он, — а может, Чонгук просто дождётся, когда выздоровеет, и всё будет в порядке.
— Ты будешь уподобляться ему и притворяться, что ничего не происходит? Он полез отжиматься, — незаметно для себя я перешла на шипящий шёпот, — с больным плечом, когда едва может шевельнуть рукой! Это адекватное поведение? Кен жалуется, что курс обезболивающих кончился. А Чонгук их ест, как конфетки!
— Ладно, ты права, это так, — отступил он с тяжёлым вздохом, — мне самому это не нравится. Но вариант с Чимином всё равно не сахар. Я надеялся, что Чонгук отвлечётся, развеется и немного придёт в себя в этот вечер. Ещё и девушка: их-то он должен любить побольше таблеток. А теперь представь: все мы болтаем, хохочем и отлично проводим время, а сбоку сидит этот мухомор и корчит весь вечер свои кислые физиономии. Какое тут веселье, а?
Да, это была правда. Я отчаянно покосилась в сторону тупика и вернула внимание своему другу.
— Тэхён, мы можем ему помочь, — тихо проговорила я, — а помощь ему нужна. Забудь свои обиды и представь на минутку, что он может быть в очень сложном положении… из-за предателя, из-за нового бюро, из-за всех этих убийств — я не знаю, из-за чего, но это так. Я это чувствую! Дэнни сильно пачкается в своей войне с предателем, и его использует, как тряпку, которой стирает грязь с обуви. А мы можем быть его друзьями. Он дал мне слово, что вам ничего не угрожает. И он явно не остался равнодушным, когда я сказала, что Чонгук на него в обиде. Вчера, когда я позвала его с нами, он согласился. Даже уговаривать не пришлось! С чего бы всё это, если ему всё равно?
— Он не хочет быть моим другом, Рюджин, — Тэхён был непреклонен, — а я не так упрям и наивен, как ты, чтобы находить знаки там, где мне просто отчаянно хочется их увидеть.
— Разве тебе не кажется странным, что он слоняется там по пустому дому, как призрак?
— Мне кажется странным, — холодно произнёс он, — что тебя это так сильно волнует.
— Да брось ты! — я отчаянно топнула ногой, навернула небольшой кружок и снова влилась в беседу. — Ты правда не понимаешь? Он может перейти на нашу сторону!
— Это ты не понимаешь, Рюджин, — прогудел он, врезаясь в меня яростным взглядом, — это невозможно. Дэнни стёр его подчистую. Его больше нет.
Поднялся ветер, и мы замолчали, дав ему спеть свою песню. Я обессиленно поглядела в сторону тупика. Скворечника не было видно. Дорога уходила вверх, в невнятные оттенки чёрного. «Эта история рано или поздно закончится, — трепетались на ветру мои отчаянные мысли, — но до того она перемелет нас всех…»
— Можно, я зайду и хотя бы поговорю с ним? — нерешительно обернулась я к Тэхёну.
Он выглядел удручённым.
— Я сделал тебе подарок, а ты думаешь о Чимине, — обиженно пробубнил он.
«Я тебе обязательно всё объясню».
— Извини, — со всей нежностью, на какую способна, произнесла я, — это ничего не значит, просто интуиция.
— Интуиция? — насуплено хмыкнул Тэхён. — Послать бы эту дамочку к чёрту…
Мы посмотрели друг на друга. Я мягко улыбнулась. Он вздохнул, вынужденный стереть с лица выражение злости. Ветер гулял вокруг: трепетал волосы и одежду.
— Ладно, иди уж промой ему мозг. Мне, я так полагаю, с тобой нельзя.
— Нельзя, — кивнула я, — и я предпочитаю выражение «лечить душу».
— Я с твоими заморочками с ума сойду! Только не зови его с нами… это будет вредно для девушкотерапии Чонгука. И если что-то выведаешь, расскажи мне!
— Обещаю!
— Я тебя провожу.
Взявшись за руки, мы медленно поплелись обратно по тупику, и очень скоро Скворечник снова появился в поле зрения. Я набрала в грудь побольше воздуха, волнуясь незнамо перед чем. Пак Чимина поставили во главе нового бюро, само знание о котором угрожало нашей жизни. Совсем недавно он встречал курьера с пистолетом за пазухой… сразу после того, как нашли Птичника. Он знал о том, что творится в организации… и, вероятно, знал о том, что делает Дэнни, чтобы поймать предателя. Он знал.
Тэхён не стал заходить за ворота. Я побрела одна по небольшой аллее, укрываемая глухой тенью ясеней и вязов. «Домик старый, но милый, да и среди деревьев, — улыбка Многорукого Дэнни искажала его лицо, как шрам, — самый настоящий Скворечник, чтобы нашим птенчикам было, где перезимовать… это только до тех пор, пока вы не поднимитесь на ноги, друзья. Пока вы не проснётесь однажды и не поймёте вдруг, что вполне способны заиметь собственное гнёздышко и что ваш старина Дэнни вам больше не нужен». Хотя эту речь мне цитировал Ким Тэхён, в моей голове она звучала скрипуче-приторным голосом Дэнни. Мне не доводилось прежде вдумываться в смысл этих слов. «Ты лжец, — провозгласила я про себя, чувствуя, как ненависть подогревает кровь, — с тобой они никогда не встанут на ноги. Они будут вечно обязаны тебе до тех пор, пока не погубят себя за твои интересы». С этой мыслью я ступила на крыльцо, отворила входную дверь и зашла в дом.
С первых же секунд меня окутала бархатная, мягкая тьма. Дверь захлопнулась за моей спиной. Дом казался абсолютно пустым… от самого понимания, что внутри кто-то есть, мурашки бежали по коже. Я помялась немного у самого входа и сделала пару неуверенных шагов вперёд, ничего перед собой не видя.
— Чимин? — позвала я как можно громче. — Ты здесь?
Стены отвечали мне тяжёлым молчанием. Сказать по правде, не знаю, сколько вот так я простояла в тишине, не находя смелости снова заговорить, включить свет, сделать хоть что-нибудь. Мгла усыпляла органы чувств. Есть только ты — один на один со своими спутанными, как узелок ниток, мыслями. Когда наконец обернулась в сторону, чтобы найти выключатель, я услышала шорох со стороны гостиной и обомлела. Пол скрипел под чьими-то приближающимися шагами. Странно, но я не могла пошевелиться. С ног до головы меня накрыла холодная оторопь. Наконец из глубины непроглядной тьмы, но по ощущениям — прямо из прохода, ведущего в гостиную из прихожей, донёсся голос Пак Чимина:
— Что ты тут делаешь, птичка? — произнёс он.
Вдруг спохватившись, я протараторила до того буднично и звонко:
— Да вот, думала пригласить тебя с нами!.. — что это, учитывая обстоятельства, прозвучало нелепо.
Тэхён, вообще-то, запретил звать его с нами. Но я растерялась, не знала что сказать, да и… он бы не согласился.
— Всё шуточки? — вяло вздохнул голос. — И откуда в тебе столько прыти?
— А ты не трать всю свою на гневные тирады и махачи кулаками, — с энтузиазмом выпалила я. — Того глядишь, тоже чего и останется.
— Спасибо за приглашение, но я не могу пойти с вами, — не растерялся голос. — Вчера ты убедилась, что ничего хорошего из этого не вышло.
— Вообще-то, я уважаю тебя за твой вчерашний поступок, — заявила я торопливо, — мы с Тэхёном замечали, что Чонгук чересчур балуется таблетками. Но он отмахивался от неловких вопросов, и мы предпочитали принимать эти отмашки за чистую монету, потому что очень не хотели ссориться. А ты взял и сказал всё, как есть, в лицо. Это ему, возможно, даже полезнее, чем наше нежелание его задеть и обидеть.
— Рюджин, — в темноте было слышно, как он снова вздохнул, — что ты здесь делаешь? Твоя навязчивость начинает меня пугать.
Я опустила руки, которые до этого сцепила друг с другом, нервно теребя рукава.
— Лучше скажи, — решила я не ходить вокруг да около, — что ты здесь делаешь? Напугал Тэхёна до полусмерти.
— Я у себя дома. Это он меня напугал. Ничего необычного не случилось, как по мне.
— Ты случайно не выхватил чисто машинально пистолет, когда он над тобой появился?
Гнетущее молчание стен. На секунду снова может показаться, что ты здесь совсем один.
— Ты всё-таки запоминаешь детали, — медленно проговорил Пак Чимин, — которые следовало бы забыть, да?
— Предупреждаю сразу, что Тэхён на улице, и убить меня без свидетелей не получится.
Из глубины прихожей донёсся его рваный смех. «Он смеётся над моей шуткой?.. Это точно Пак Чимин, или в темноте я спутала с ним кого-то другого?»
— Не обижайся на Чонгука, — сказала я, — ты сам видел: он брякнул бы что угодно, лишь бы ему можно было и дальше глотать обезболивающие. Если бы не ситуация, он бы оценил, что ты приехал. А… ну и ещё, тебе стоит самую малость поубавить командирский тон, ребят он чуть-чуть задевает. И, наверное, лучше перестать взрываться и бросаться на всех из-за мелочей. И тогда всё точно будет тип-топ!
— Ты говорила, — произнёс Чимин, казалось, не обративший никакого внимания на мою болтовню, — что хочешь подружиться?
Возникла недолгая пауза.
— Да, — выпалила я, — а что?
— Я могу поинтересоваться, почему?
Это было что-то странное. Чтобы Пак Чимин, который в прошлый раз наотрез отказывался отвечать на самые невинные вопросы, вдруг решил спросить что-нибудь сам? Я чувствовала какой-то подвох. В его голосе прослеживалось что-то едкое. Едва-едва ощутимое покалывание, скрытое за мягким, сладковатым от природы тембром. Тем не менее, я аккуратно произнесла:
— Просто, мне кажется, что ты нуждаешься в друге. У тебя плохой вид… вот.
— И почему тебе кажется, что этот жребий должна взять на себя именно ты? — он говорил спокойно, ровно, монотонно. — Спасение утопающего — дело рук самого утопающего. Да и не так уж у нас много общего.
— Ну, вокруг, похоже, не находится других желающих, — я вздохнула, — и я не против.
На какое-то время воцарилась тишина. Мой собеседник впитывал мои слова, а я, не уверенная, что из этого выйдет, глупо мялась на месте и ждала продолжения.
— Ты решила всё сделать сама-а, — вдруг разразился из пустоты его голос, так что я слегка вздрогнула, — ты — огромная умница, — клацнул он, — девочка с амбициями. Таких обычно выбирают старостами в школах. Им всегда всё надо. Все люди, как люди, но не эти эпизоды. Они хотят быть везде, хотят заполнить собой любое место, в которое попадают. А когда в их руках появляется крупица власти, их синдром вахтёра раздувается до таких размеров, что тебе до ужаса… — он сделал глубокий вдох и буквально выплюнул на выдохе, — до ужаса хочется их пристрелить. Нет ничего, что не входило бы в сферу их обязанностей. Как говорится, в каждой бочке затычка.
Гадкое чувство прогорклым осадком легло где-то на дне души. Я успела забыть, какой он мастак говорить гадкие, обидные, задевающие за живое вещи.
— Хорошо, извини, — дрожащим голосом проговорила я, — я больше не буду.
Чимин, тем не менее, продолжил:
— Будешь-будешь. Такие, как ты, пока не добьются своего, не отцепятся. А вот по поводу того, чего ты добиваешься… — усталый вздох, — Тэхён вот-вот слетит с катушек, заметила? — он усмехнулся светло и мягко, а голосок — почти детский; я не сразу поняла, к чему он клонит. — Ведёт себя, как круглый дурак. Бестолочь, что с него взять? Но в наше время опасно быть бестолочью. Он вот-вот натворит какую-нибудь невообразимую тупость и испортит своё и без того непрочное положение, — тут он задорно клацнул языком, как бы подводя итог, но спохватился и продолжил, — а, да, о его положении. Если так посмотреть, он почти никто. С одной стороны, это как бы хорошо, с другой — кому, к чёрту, какое дело, если завтра ему продырявят башку где-то, куда Дэнни пошлёт его исключительно за тем, чтобы ему там продырявили башку? Проклятье! А вот это уже звучит страшно… Согласна? — он сделал паузу. — Другое дело я… — снова озорной смех, — я уже рыба покрупнее. Но меня ещё попробуй расколи. Помогу я в случае чего или по приказу Дэнни сам отправлю нашего бестолкового друга ловить пулю? А-а, ч-щёрт меня разберёт… если бы только я был чуточку понятнее! Что, чёрт побери, творится у меня в голове?
Никогда прежде не видела, чтобы Пак Чимин вёл себя так артистично. Его голос скакал, как визгливая пианинная токката, а не разливался привычной прохладной волной. Но гораздо важнее было то, что он говорил. Я крепко-накрепко сжала челюсти, выдерживая всё с удивительной стойкостью. Чимин снова рвано похихикал и умолк.
— Что, презираешь меня? — промямлила я; язык еле ворочался во рту, словно ватный. — За эти мысли.
— Что? Не приведи господь! — он снова хохотнул. — Мне просто нравится их озвучивать и видеть твоё лицо. Тут темно, конечно, но я всё равно вижу. Это просто умора.
— Может, я и хотела бы видеть тебя на нашей стороне, а не на стороне Дэнни в случае чего, — протараторила я, язык у меня ужасно заплетался, — я это признаю.
— Спасибо за честность, — презрительно фыркнул он. — Но ничего героического и достойного в этой честности нет. Я и так прекрасно всё это знаю.
— Я не считаю, что сделала что-то подлое. Я хочу убедить тебя быть с нами не только ради нас, но и ради тебя тоже, — снова смех, долетающий до меня из темноты. — Если бы я считала, что ты совсем безнадёжен, — в груди разверзался пожар, мне не хватало воздуха, я даже будто чувствовала искры, слетающие с кончиков пальцев, — если бы мне не мерещилось, что ты сломленный и глубоко несчастный человек… если бы я искренне и без оглядки верила, что ты просто-напросто такой же закоренелый мерзавец!.. Я бы даже и не пыталась тебя трогать.
— Ты хочешь сделать меня своим значком гёрлскаутов, это я тоже понимаю, — торжественно и игриво пролепетал он. — Но нехорошо принимать людей за кубки, которые можно поставить на свою омерзительно чистенькую, вымытую от каждой пылинки полочку.
По правде говоря, это было самое обидное, что мне когда-либо говорили. Самые плохие, самые грязные и уничижительные мои мысли о самой себе извлекли наружу и швырнули их мне в лицо. Да ещё и в такой момент.
— Считай, как хочешь, — выдохнула я как можно ровнее, но голос всё-таки дрогнул, — может, я и ошиблась.
Разве это ответ? Скуление побитой собаки — вот что это такое.
— Кое в чём ты всё же права, — произнёс Пак Чимин, голос невесомый, гулкий, как дуновение сквозняка, — в конечном итоге мне, наверное, не хочется быть закоренелым мерзавцем. Сам от себя не ожидал, честно говоря. Только это ничего не меняет: просто не хотеть — мало. Спасибо, что предложила мне дружбу. Давненько я не слышал ничего настолько наивного, уже и позабыл, каким незапятнанным может быть мир где-то там, в чьей-то чужой жизни. Это было, как глоток свежего воздуха. Но наша дружба решительно невозможна. Мы не в детской сказке, где всё обратимо — каждое бедствие сохраняется, а не исчезает бесследно, и новое накладывается на предыдущее. Не переживай обо мне, у тебя и без того есть, о чём переживать. А у меня уже есть друг.
Я мгновенно посуровела.
— Это ненастоящая дружба! — воскликнула я так громко и злобно, как совсем от себя не ожидала. — Он тебе совсем не друг!
— Вопросы дружбы я с тобой обсуждать не буду, — вымолвил Чимин с лёгкой полуулыбкой в голосе, — у нас слишком разные взгляды на жизнь, и разговор так или иначе перейдёт в брызги слюной. Слишком уж я устал, извини, не сегодня.
Щёки мне от гнева будто чесало огнём. В ту секунду я его почти не слышала.
— Какие золотые горы он тебе напророчил? Всё это враньё, — выпалила я. — Он даст тебе многое, но никогда не даст свободы выбора, никогда. Разве ты не видишь, что для него всё это игра, а играет он тобой? Почему ты так боишься нового бюро? Почему ты сидишь здесь один в темноте и вздрагиваешь от каждого шороха? Почему ты ни капельки себя не жалеешь, как жалею тебя я, Чонгук, Тэхён — все мы?
Едва слышный смех, словно шёпот травы на ветру. Кажется, половину моих слов, если не больше, он пропустил мимо ушей.
— Вообще-то, ты была права, я мало что делаю за исключением работы и танцев. Танцевать что-то совсем нет сил, работы на сегодня тоже нет, а спать пока не хочется. Вот и сижу тут совсем без дела. Может, посоветуешь какое-нибудь кино?
Я не верила своим ушам. Даже собственные тирады позабылись.
— Ты решил от меня отшутиться? — пролепетала я. — Да что на тебя нашло?
— Ты не услышала это по голосу, — ответил Чимин, усмехаясь, — но я немного пьян.
— Пьян?!
— В точку.
— Ребята говорили, что ты совсем не пьёшь.
— Ребята много что говорят, а толку мало. Они идиоты, ты ещё не заметила? Хотя, с кем я разговариваю…
«Он пил с Дэнни? Или один?..» Алкоголь и одиночество вместе — признак беды.
— И всё-таки, они ни разу не видели тебя пьющим, — пробормотала я, — я могу включить свет?
— Нет, оставь, как есть. Я немного устал — темнота приятна для глаз.
Я безо всяких слов развернулась к выключателю и щёлкнула по нему. Вспышка озарила помещение, и тёмная коробка, в которой мы находились, стала прихожей Скворечника. Чимин стоял в проходе в гостиную. Как только загорелся свет, он слегка отшатнулся, зажмурил глаза и закрылся от лампы ладонью. Решительным шагом я направилась в его сторону, остановилась на расстоянии двух метров и внимательно вгляделась в его лицо. Действительно, он был не вполне трезв! И вид его оставлял желать лучшего. Бледная кожа, бесцветные губы, запавшие и раскрасневшиеся глаза. Именно так выглядит человек, который сидит один в темноте и думает бог весть о чём.
— Страшное зрелище, — заключила я.
Чимин окинул меня пьяным взглядом, как бы ища, чем крыть.
— Могу сказать то же самое, — цокнул он в конце концов.
— А мне, вообще-то, сделали комплимент, — я хмыкнула, оглядывая себя. — Сказали, что я выгляжу отлично.
— Богохульство, — на его лице появилась овцеватая улыбка, — оторвать негодяю язык и выбросить в мусорку.
Мы простояли так где-то с полминуты. Я изучала его хмурым взглядом исподлобья, а он щурился от света, выделывал пьяные гримасы, не шатался, но на ногах стоял нетвёрдо — казался непривычно слабым, рассредоточенным, уязвимым. Странно, что он явился ко мне в таком виде, а не взашей пнул из Скворечника. Теперь вот даже выставлял мне на суд свою мордашку, покорно давал себя рассматривать и не возражал. Периодически его сотрясало нечто, должно быть, ужасно смешное, и он пьяно хихикал в сторону. Глаза-щёлочки, слащавая улыбка — ну совсем-совсем на себя не похож.
— Что с тобой творится? — задумчиво прошептала я. — Скажи уж, пока ты пьян: тебя можно спасти? Если начистоту.
Что-то точно творилось. От него веяло историей: зловещей, тягучей, засасывающей медленно и нежно, как пучины болот. Бюро? Что ж это за бюро такое, что у него шарики стали заезжать за ролики — непонятно. Чимин поднял брови в деланном удивлении, будто в душе не чаял, о чём это я, но тут же стал совсем угрюмым, глубоко печальным. Даже дымку нетрезвости как рукой смахнуло.
— Рюджин, — вкрадчиво проговорил он, — хочешь, дам тебе совет?
— Хочу, — сказала я, не раздумывая.
Недолгое молчание.
— Выходите из игры, — пьяные красные глаза смотрели серьёзно, твёрдо, — не просто из организации, а из игры в бандитов вообще.
На мгновение я перестала дышать. Лампочка в прихожей слегка мигнула, но мне могло и померещиться.
— Я не…
— Можешь не распинаться о верности и преданности нашего с тобой общего приятеля, я прекрасно знаю, что её нет. Не бойся, птичка, это ни для кого не сюрприз, даже для самого Дэнни. Он бизнесмен и прекрасно понимает, что люди с ним в первую очередь из-за лёгких денег, а не из-за любви к его бесконечно очаровательной персоне. В мирное время умы ещё может занимать такая побрякушка, как кодекс, да и страх облажаться и получить за это — тоже, но когда слишком сильно пахнет жареным, баланс в таком деле, как наше, мгновенно рушится. Мы годами занимаемся тем, что воздвигаем карточные башни, которые падают от первого же сквозняка — считай, ничего не было. Кто-то садится за решётку, кто-то просто машет ручкой, кого-то находят в подворотне с десятью колотыми в живот — таких много, и в глубине души каждый понимает, что рано или поздно этим кем-то может оказаться он сам. Сейчас… — он вздохнул, отвёл красные глаза в сторону; снова посмотрел на меня, — ещё потрясение, одно, пусть два. И всё затрещит по швам, поверь мне на слово, я всё-таки кое-что знаю. Не стоит вам быть здесь, смотреть на всё это, наживать страхов и лезть под горячую руку, вы как-никак ещё дети. Угрожает ли сейчас всё вокруг вашему союзу? — да. Соберите вещи, немного денег, пару бутербродов, выйдите из дома под утро, в самый тёмный час, и не возвращайтесь. Засядьте где-нибудь в маленьком городе, найдите работу и ведите тихую, спокойную жизнь, если кроме друг друга вам действительно ничего не надо. Дэнни вас искать не станет, он даже не вспомнит, как вас звали — об этом я позабочусь. Убраться отсюда — мудрое решение. Скажи, ты же думала об этом?
«Проверка? — я разинула рот, не в силах произнести хоть слово. — Блеф?»
— Я вижу, ты думала, — спокойно рассудил Чимин, — это умная мысль. Ты сразу почуяла, что Дэнни твоему парню никакой не добрый дядюшка, я тобой, честно говоря, даже восхищаюсь. Но ты всё-таки идиотка, вы оба идиоты, потому что из одной ловушки стремитесь выскользнуть в следующую, точно такую же. Что Тэхён планирует делать? Грабить магазинчики, аптеки, автозаправки, может, даже небольшие банки? Грести кучу денег, жить в роскоши, творить беспредел и, разумеется, никогда не быть пойманным? Птичка, я открою тебе маленький секрет: всех этих бандитов убивает не Многорукий Дэнни — их убивает их образ жизни. Пока вы в игре, неважно, кто будет вам угрожать: не Дэнни, так кто-то другой — вы всегда будете в опасности. Если вы правда любите друг друга, если вам не нужно ни денег, ни приключений на задницу, ни пороха на пальцах — бросайте всё и сосредоточьтесь друг на друге, на отношениях, на реальном мире. Выйдите из игры. Иначе вы всё потеряете. Это я тебе гарантирую.
В тишине собственное сердцебиение рокотало, как гром. Нужно было что-то сказать, что-то сообразить, поспорить… Однако я никак не скрыла, что задумалась над его словами. Тихая жизнь. Портовый городок, работа, обеды в перерывах, мансардный потолок, маленькая кудрявая собачка. Далёкий, оранжево-лиловый, пропахший халлабоном пейзаж. Даже дядя не был бы против, если бы я пообещала ему, что с опасными делишками покончено. Можно было бы извиниться перед ним за всё. Приглашать его в гости время от времени. Было бы здорово. Очень, очень здорово... но нет. С Ким Тэхёном только бежать. Оседать — это не про него. «По сути, — я заглянула в глаза Чимину, — он говорит то же самое, что Ким Намджун».
— А как же «Алмаз»?.. — прохрипела я, в горле отчего-то першило.
На секунду он показался растерянным. А после произнёс:
— Найдём, кем вас заменить.
— То есть, Чон Чонгуку от тебя такой же совет не светит. Он, по твоему мнению, в преступную жизнь впишется лучше, или ты просто любишь его меньше?
— Во-первых, — Чимин вздохнул, — я завёл этот разговор только потому, что верю в шанс достучаться. Как думаешь, что мне ответил бы Чон Чонгук, окажись он сейчас на твоём месте?
Я слабо кивнула, соглашаясь.
— А во-вторых?..
— А во-вторых, пусть пока побудет в Сеуле, у меня на виду — так надо. Как дозреет, я и ему предложу отправиться в свободное плаванье, но сейчас?.. Даже если он согласится, пока что свобода для него ещё более опасна, чем организация. Тут хотя бы какая-то стабильность: работы у него всё равно пока нет из-за травмы, а чересчур баловаться таблетками не позволит кодекс. Ещё вопросы?
Мы сцепились взглядами — это было всё равно, что балансировать на лезвии ножа.
— Чимин, — медленно, почти по слогам проговорила я, — я спросила: можно ли тебя спасти? А не сама попросила спасения.
Уголки его губ дрогнули в слабом намёке на улыбку.
— Нет, — оповестил он легко и простодушно, как будто задувая свечу, — нельзя.
— Ясно… — я медленно выдохнула, отрешённо отвела глаза в сторону, к лестнице наверх, к арке в тёмную кухню.
Чимин терпеливо молчал, отпуская меня в полёт по бесформенным рассуждениям. А когда мы наконец снова встретились взглядами, он грустно заключил:
— Ты не согласишься на моё предложение, птичка.
Я коротко кивнула.
— Не могу его принять, хотя звучит, как мечта.
Был ещё Ким Намджун. И бросить вот так Чонгука, когда он молился на «Алмаз» и нуждался в нас, просто подло. И… Тэхён никогда не согласился бы на такое, никогда.
— Такая жизнь затягивает, Рюджин, — хмыкнул Чимин, — пока что у вас есть шанс выкарабкаться, но очень скоро спасти вас будет так же невозможно, как меня.
«Вы всегда будете в опасности», — он был прав, если без обиняков. Мы сбегали от опасности лишь для того, чтобы угодить в новую, а когда и там припечёт, хотели снова сделать ноги. Для того, чтобы жить в вечном побеге, нужно, чтобы было, от чего убегать. Мы целенаправленно двигались к трагичному финалу — я видела его так чётко, будто он уже свершился, а все нынешние события выступали просто ретроспективой.
— Пожалуй, я хочу спасти всех, — глухо отозвалась я, — и тебя тоже.
Он молчал.
— Не сочти за грубость, птичка, — коротенький вздох, — но как ты собралась это сделать?
Я смерила его взглядом: строгим, сочувствующим. И поняла: он спрашивал искренне и без ехидства. Между нами повисла нить глубокого непонимания — странно, но и она, как оказалось, может связывать. Я сделала два шага вперёд, поднялась на цыпочки, обвила его руками и положила подбородок ему на плечо. Перед глазами — зелёные обои в мелкий цветочек, арка в тёмную гостиную и ничего больше. Никаких мыслей: я была здесь и сейчас, как никогда. Пак Чимин словно одеревенел. На мой жест он никак не ответил — не оттолкнул, то есть, просто застыл на месте каменной статуей и каждой клеточкой излучал напряжение. Ума не приложу, откуда вдруг у меня взялось столько смелости.
— Мы все за тебя переживаем, — мягко произнесла я, — может, мы и дети, но мы твои настоящие друзья. Если тебя преследуют все те ужасы, которые ты натворил, то я тебя за всё прощаю. Ребята и подавно: ты у них на хорошем счету, они просто обижаются, что это не взаимно — вот и всё. Доверься нам, и мы все вместе обязательно что-нибудь придумаем.
Он не отвечал, но нервы у него были на пределе — это чувствовалось. Когда я наконец оторвалась, он казался совершенно другим. Вымученным, уставшим, ужасно несчастным — будто вот-вот расплачется.
— Вы даже самим себе помочь не в состоянии, — только и прошуршал он.
Я кивнула.
— Но быть друг у друга всё равно лучше, чем не быть. Почему ты нам так сильно не доверяешь?
На его лице мелькнуло болезненное, даже злое выражение.
— Подумай о том, что я сказал, — процедил он, — другой возможности может и не быть.
— Тут и думать нечего, не глупи. И тебя я спасу, понял? Спрашиваешь, как? Душу тебе вылечу, вот как. Спасти можно каждого, кто верит, что его ещё можно спасти. Этим я и займусь.
— Да на кой чёрт я тебе сдался?.. — тихо ругнулся он в изумлении.
— Жалко тебя, дядь, — я тряхнула плечом, как будто мне вообще всё по барабану. — Ты себя в зеркало вообще видел?
Это было прекрасно, блестяще, сногсшибательно — я чуть не улыбнулась! Первозданное, искреннее недоумение в глазах напротив. Всё-таки его мучил этот вопрос: зачем же я к нему привязалась? Футболил меня, молчал, вырастал передо мной неприступной стеной, а сам гадал, почему же я так упорно продолжаю попытки? Парочку ответов он нашёл, уничижительных и выставляющих меня в плохом свете, но всё было вроде и то, а вроде и не то — а я бесповоротно шла на таран. Честное слово, мне хотелось расхохотаться, будто что-то щекотало изнутри.
— Я прошу прощения за всё, что наговорил сегодня, — сухо оповестил он, — про школьную старосту, затычку в бочке, и вообще.
— Ты всё сказал по существу, — я аккуратно потупилась.
— Тебя это задело, — заметил мой собеседник.
Я поморщилась, отворачиваясь.
— Самую малость.
— Рюджин, — он тяжело вздохнул, и наши взгляды снова встретились, — ты хорошая девочка. Не позволяй себе расклеиваться из-за того, что паскуда вроде меня говорит тебе обидные вещи. Я — скотина. Всегда держи это в уме, прежде чем меня слушать.
— Раньше у меня получалось примерно так и думать. Сейчас не особенно.
— Потому что раньше ты не пыталась водить со мной всякие дружбы. Настоятельно рекомендую снова заиметь такую позицию.
— Ты сам объявил перемирие, помнишь? — я шмыгнула носом.
— Я его разобъявляю.
— Нет такого слова.
Он тихо и шипяще ругнулся себе под нос, и я всё-таки рассмеялась.
— Я пойду, меня Тэхён ждёт, — переминаясь с ноги на ногу, заключила я.
— Я вот не совсем понимаю, — задумчиво хмыкнул мой учитель танцев, — что ты ему сказала? «Ты подожди, а я пойду покумекаю», — что ли?
— Примерно так и было, — я пожала плечами, усмехаясь, — вообще, я предложила позвать тебя с нами. Потому что весьма странно сидеть в темноте, пустоте и одиночестве совершенно без дела, — эти слова я отклацала с менторской строгостью.
— Хватит выдумывать. А Тэхён что?
— Сказал тебя не звать.
Тихий смех Пак Чимина зазвенел в прихожей. Пьяным этот парень нравился мне куда больше.
— Всё равно позвала же, — цокнул он.
— Я знала, что ты откажешься.
— Я сейчас возьму и соглашусь — исключительно вам назло.
— Не надо, это будет вредно для девушкотерапии Чонгука.
Возникла небольшая пауза.
— Неловко просить, но присмотрите там, чтобы он не нажрался таблеток.
— Да, так и собирались.
— Я прочесал сегодня его комнату после его ухода — у него там целая аптека.
— Что?.. — обеспокоенно встрепенулась я. — Откуда? Он буквально вчера выписался. Кен ему ничего не давал…
После выписки весь прошлый день мы провели с Тэхёном вдвоём. И нынешний день — тоже. Утром Чон Чонгук был бодрый, развесёлый, макушку мне расцеловывал, яичницу, вот, уплетал. «Что он делал без нас?»
— А чёрт его знает, — выплюнул Чимин, — я не слежу, куда он ходит и что делает. Где-то он раздобыл себе ещё. Пока что я конфисковал, что нашёл. Он ещё не в курсе, но когда вернётся и увидит, тут будет ад. Наверное, он немало денег на них потратил.
— Ты их выбросил?
— Смыл в унитаз: не всё, но большую часть — оксикодон, ещё какие-то финтифлюшки. Перепродал бы, но это торговля на стороне, да ещё и без пяти минут наркотическими веществами. У нас это запрещено по кодексу.
— Точно, — вымолвила я, — Дэнни ненавидит наркотики. Получается, Чонгуку может достаться за злоупотребление?
— Нет, Дэнни его не тронет. Но всю эту чертовщину определённо нужно прекращать.
В воздухе повисли страх и усталость. Первое — моё, второе — Пак Чимина.
— Мы постараемся его убедить, — заключила я, — я пойду, а то мы опоздаем.
— Да, иди, птичка.
Наконец я направилась к выходу, стараясь прислушаться к мыслям сквозь гвалт сердцебиения и уже воображая сбивчивый отчёт, который предоставлю Тэхёну. Но у самого порога я остановилась и в последний раз обернулась назад.
— Ты пил один?
— Нет, — подумав, сказал он.
— Значит, праздновали? — я чувствовала, как с этими словами вокруг густеет воздух. — Или наоборот?
Нетрезвый, полумёртвый взгляд. Неожиданно изобличительная тишина. Неприятное скользкое чувство, будто всю подноготную о тебе знают.
— Тебя заждались, Рюджин. Тебе лучше идти.
«Он ничего не расскажет». Страх засел внутри противной иглой.
— Как думаешь, — я не заметила, что сжала кулаки, — Дэнни выиграет или проиграет?
Он смотрел как-то странно. И бросил лишь:
— Не знаю.
«Не знаю». Пожалуй, пока что и этого мне хватало, чтобы хоть немного успокоиться.
Стоило только юркнуть наружу, как кожу тут же защипал колючий холодок. Приятный холод, слегка морозный и кусачий — совсем не тот, что промозглым туманом пробирается под кожу. Трусцой я пронеслась через короткую аллею и выскочила за двор, где Тэхён устроился на уголке бампера нашей новой машины, которую успел подогнать. Заметив меня, он тут же встал в полный рост. Настроение его я почувствовала ещё издалека, по одному только силуэту. Это был силуэт раздражённого, нетерпеливого ожидания. Удивительно, как он за всё это время не ворвался в дом с криками «что тут происходит?!». Может, он тоже предчувствовал, что стоит дать мне шанс.
— Я здесь, — бодро отсалютовала я, подскакивая к нему.
— Ты долго, — холодно оповестил Тэхён.
Он сверкнул, словно молнией, яростным взглядом поверх моей головы в сторону Скворечника. У него был вид человека, решительно готового направиться туда и сделать что-то нехорошее. Невольно я рассмеялась, а после потянулась вперёд, кроткими движениями взяла в ладони его лицо и развернула к себе. Он поглядел меня сверху вниз в лёгком замешательстве. На лице всё ещё оставалась гневная дымка, но он был весь внимание. Я не отрывала от него глаз, полностью обратившаяся в затаённую улыбку, и, встав на носочки, почти невесомо поцеловала его одними губами. Он ответил мне отстранённо и чисто машинально, но не успел толком спохватиться и продолжить, потому что я тут же отстранилась, не прекращая улыбаться. Довольно долго он молчал.
— Что с тобой сегодня, Рюджин?
Гулкий бархатный тенор. Подозрительный интерес в глазах.
— Хочу научиться тебя успокаивать. Прорабатываю разные методы.
— Ты покупаешь меня поцелуйчиками?
Мягко, словно наплаву, он вдруг сделался ближе. Облизнул губу. Приложил ладонь к моей щеке. Наконец улыбнулся — снисходительно, в разоблачающей манере. Такая мальчишеская улыбка делала его моложе лет на пять.
— А что? Честная сделка. Ты даже в выигрыше!
— Говоришь, как настоящий торгаш. Иди в отдел к Карлику, ему нужны такие таланты.
Я бессовестно похихикала. Тогда он вдруг прильнул к моим губам — продолжил то, что я оборвала. В очередной раз за вечер нас затянуло в поцелуй. Правда, на этот раз Тэхён не стал ждать, когда у меня начнётся паника, и вовремя отстранился сам.
— Ладно, плевать, — усмехнулся он, — покупай, бери за дёшево, обдери как липку, чёрт с тобой.
— Йес-с, этого аджосси легко раскрутить, — нарочито громко прошептала я, бесшумно смеясь, — Тэхён, ты не поверишь, что там было.
— Поехали, — кивнул он в сторону подарка, — расскажешь по дороге. Твои туфли я уже перенёс. Этот обалдуй не трогал тебя, я надеюсь?
С этими словами Тэхён взял меня за руку и повёл к двери машины. Кстати, это была Киа Спортейдж 2003 года, чёрная, классная по нашим-то меркам. Внушительная махина по сравнению с голубым драндулетом Хёндаем, да упокоит металлолом его душу.
— Ну-у, как сказать, — усмехнулась я, — скорее, это я его трогала.
Тэхён открыл мне дверь со словами:
— Это что ещё значит?
— Сейчас расскажу, подожди, — в ту секунду мой интерес уже занимал автомобиль.
Я с почти детским восторгом залезла внутрь. Тэхён с преспокойным видом захлопнул мою дверь, обошёл машину и сам влез на водительское сиденье. Я тем временем окидывала любопытствующим взглядом непривычный чёрный салон. Здесь было просторнее, чем в нашем старичке Хёндае, и всё пахло новизной. Машина явно была приодета и причёсана — как внутри, так и снаружи. Я поёрзала в кресле, проверяя его на удобство, и трепетно провела ладонью по обивке. «Восторг, восторг… полный восторг». Тэхён, в это время пристёгивавшийся, заводивший автомобиль и нарочито не смотревший на меня, боковым зрением всё-таки подмечал мои шуршания, и уголки его губ были слегка приподняты. Когда, непривычно мягко проурчав, завёлся двигатель, мой спутник негромко произнёс как бы между делом:
— Загляни в бардачок.
Я резко уставилась на него с почти ошалелой миной.
— Что там? — пролепетала я.
— Загляни в бардачок, — постучав пальцами по рулю, повторил он.
Закусив губу и давя улыбку, я развернулась и потянулась к бардачку. Тот с едва слышимым щелчком отворился. Я смотрела внутрь с глупым лицом, не зная, куда деть переполняющие меня чувства. Знакомая до боли картина… маленький, милый жест. Я взяла столько дисков, сколько смогла, и принялась перебирать их в пальцах. Случались знакомые, случались и незнакомые исполнители. Диски эти тоже были совсем новыми — все до одного.
— Если покопаешься, найдёшь там ещё флэш-карту, — проговорил Тэхён, — продавец в магазине, хороший такой парень, настоял, что с ней будет удобнее. На этой флэшке просто тьма-тьмущая песен. Плейлист составлял этот же самый продавец, за основу он взял те диски из бардачка Хёндая, которые ты слушала чаще других, — я перебирала футляры и рассматривала названия с разинутым ртом. — Мы с этим парнишей неплохо спелись. Он так увлёкся! Сказал, любит делать всякие списки, — Тэхён тихо посмеялся в себя, — ну не умора? Около недели потратил, представляешь? Ещё и отнекивался от оплаты. Так что на флэшке уйма песен, но я всё равно взял и диски тоже. Пусть будет, как дань прошлому, согласна?
— Я не знаю, что сказать… — пробормотала я, глупо уставившись на бардачок.
— Рюджин, — серьёзно заявил Тэхён, вдруг развернулся ко мне, — мне не нужны никакие Бонни. Мне нужна ты. Не знаю, сказала ли ты в порыве чувств или… но я это серьёзно, совершенно серьёзно, — он так заглянул мне в глаза, что сердце упало, — я… — он тяжело вдохнул, грузно выдохнул, мысли у него сбивались, речь шла невпопад, он из-за этого злился, — да если бы не ты, я… — он зажмурился, тряхнул головой, — у меня одно только твоё лицо на уме, понимаешь? Но этот чёртов тату-мастер не меньше в тебя влюблён — спроси его прямо, если хочешь. Он увиливает, потому что знает, что потеряет тебя, как только признается. А я боюсь, что он тебя не потеряет, даже если признается. Мне всё хочется тебя как-нибудь ласково назвать, но я не уверен, что имею право, понимаешь? Меня одно только это беспокоит, что я не уверен, имею ли право. Потому что тут как бы постоянно он.
«Малышка Рю». Мне стало не по себе.
— Нет здесь его, — слабо проронила я.
Тэхён вздохнул. Кивнул, но скорее от бессилия. Я совсем поникла, шмыгнула носом и пропищала совсем тихонечко и слабо — голос едва трепыхался:
— Одного моего слова недостаточно, да?
— Извини, Рюджин, — он облизнул губу, обречённо покачал головой, как бы нерадивому самому себе, — сегодня, когда я уходил… ты это с ним по телефону говорила?
Я обречённо зажмурилась. Захотелось треснуть саму себя.
— Да. Переживаю за него. У него трудности, очень серьёзные.
— Понимаю, — очень много печали было у него в голосе, — я всё понимаю, конечно.
— Просто подожди. Я тебе всё расскажу, как только мы уедем.
Тэхён встрепенулся:
— Правда?
— Конечно! Просто сейчас не могу… по многим причинам.
Он обдумал это, облизнул губу.
— Полтора месяца, — пробубнил он.
Я уверенно кивнула:
— Полтора месяца, — и добавила, — я это сегодня говорила не на эмоциях. Я тоже всерьёз.
Тэхён смерил меня странным, будто умоляющим взглядом и скромно кивнул. Я не поняла, радоваться или расстраиваться. Он развернулся и принялся выруливать на дорогу.
— Лучше расскажи мне, что там с Чимином. Как же вы долго! Надеюсь, мы не опоздаем.
— И я надеюсь… — я сделала паузу, — Тэхён, он был не совсем трезв. Ты это не заметил, когда с ним говорил?
Я покосилась на своего спутника: он округлил глаза в искреннем потрясении.
— Он был пьян?! — громогласно разразился он. — Нет, я не заметил… в гостиной было темно, чёрт! Но мне сразу показалось, что он ведёт себя как-то странно. Я никогда в жизни не видел его пьяным. Ни на одной вечеринке он и капли в рот не взял. Его и Дэнни уговаривал, и многие, он всегда стоически отказывался. Даже мне и Чонгуку доводилось хлебнуть глоток, когда кто-нибудь настаивал, а этот всегда сух, как пустыня Сахара. Самый заклятый трезвенник из всех, что я видел. Он был пьян?! — Тэхён даже разинул рот. — Ты уверена, что тебе не показалось?
— Уверена, да и он сам сказал, — хмыкнула я, — и ещё сказал, что пил не один. Возможно, они с Дэнни что-то праздновали. А может, наоборот.
— Ушам не верю, — пробубнил Тэхён, — я близок к тому, чтобы развернуть машину и поехать самому посмотреть…
Я вкратце пояснила ему, что произошло, избегая совета о побеге, который Пак Чимин мне дал. От такого Тэхён бы точно взбеленился, запаниковал и сделал бы хуже. Но эпизод с объятиями я не упустила. Мутные огни проплывали мимо, пока топорно и непоследовательно лился мой рассказ. Тэхён слушал и не перебивал, при этом пребывая, как казалось, в абсолютном недоумении. Несколько раз он постучал пальцами по рулю, а когда я закончила, заявил:
— Всё это дурно пахнет. Что за чертовщина с ним творится?
— Вот и мне интересно.
— Разговаривать с ним бесполезно, — хмыкнул Тэхён, — мы много раз пытались: и я, и Чонгук. Разве что вот так, когда он пьян… насилу, что ли, соджу в него вливать? Я уже и на такое согласен, честное слово.
Я уныло ссутулилась, тщетно стараясь придать очертания туману в своей голове. Самым невыносимым было то, что ответ казался близким, уловимым, досягаемым. Мы блуждали в темноте с завязанными глазами, стараясь нащупать его руками. Он был где-то здесь, но в ладони нам всегда попадалось что-то не то…
Вдруг я резко выпрямилась в кресле, как штык. На голову мне камнем свалилось озарение.
Примечания:
30 страниц. Я перечитывала эту главу раз пятьдесят и успела её возненавидеть