Маленькие люди

Свою последнюю смену в дядином кафе я провела в какой-то глубокой задумчивости, почти никого и ничего перед собой не видя. Одноглазый Ота вернулся из отпуска, и меня не упрятали на весь день на мойку, как собирались изначально, но работы всё равно было невпроворот. Я порхала между баром и столами, то разнося заказы, то готовя напитки, и получала благодарности за «спасение жизни» от бариста и официантов; как ни странно, это придавало бодрости. Думаю, никто не станет спорить, что даже самое ненавистное дело становится приятным, когда знаешь, что занимаешься им в последний раз. День подходил к концу, и меня обуревало воодушевление. Воспоминания возвращали к самому началу — туда, где в полумгле тесной комнаты родилась легенда. Теперь же дело близилось к развязке, а я всё ещё прогоняла в голове каждую строчку. Если вам когда-либо приходилось выступать на сцене, вам отлично знакомо это чувство. Неважно, осталась ли у тебя всего пара реплик — в выступлении, под внимательным наблюдением чьих-то глаз, даже в самую последнюю секунду ещё не поздно всё испортить. «А если он не разрешит?»  — спрашивал мой голос. Это было две недели назад. Мы тогда как раз вернулись с почты, где вместе с Ким Тэхёном отправили письмо его братьям. Он здорово волновался, и я тоже, хоть и по иной причине: если помните, я слегка изменила содержание. Тэхён в любой момент мог взглянуть на письмо напоследок и обнаружить моё преступление. А потому я с опаской поглядывала на конверт, который он целую вечность вертел в своих пальцах, и раздражённо поторапливала его. В конце концов, к моему величайшему облегчению, он всё-таки решился. Мы бросили письмо в ящик, взялись за руки и поплелись обратно в машину, где Чимин и Чонгук ждали нас, чтобы поехать в Скворечник. Там-то всё и началось. «Тогда пригрози ему», — отвечал Тэхён. Когда мой рабочий день всё-таки подошёл к концу, старший бариста Бан Суян попросил помочь ему разобрать что-то на складе. Мы прошли к холодильникам, и он стал возиться в одном из них среди коробок с пирожными, печеньями и пончиками. Он всё приговаривал: «Где же оно, чёрт побери?» — и поглядывал на свои наручные часы. «Да что ты ищешь?» — нетерпеливо спрашивала я то и дело. Но он отмахивался со словами «сейчас, сейчас» и продолжал копаться в холодильнике. Я спросила, нужно ли перенести какие-то пирожные из морозилки в дефрост, но ответа не получила. Тогда я спросила, нужно ли отправить что-то на списание, но и этот вопрос улетел в никуда. В конце концов я стала раздражаться, и тогда усатый бариста, в последний раз взглянув на часы, вдруг воскликнул: «Ой, забыл, это же не здесь!» — и торопливым шагом направился в комнату для персонала, призывая меня идти следом. К этому моменту я разозлилась окончательно и ворчала ему в спину что-то о неуважении чужого времени. Но тут мы добрались до погружённого в темноту стафф-рума, посреди которого стоял человек, торжественно объявивший: — С увольнением! Его лицо озарял блик свеч, водружённых на торт, который он держал в своих руках. Я прикрыла рот ладонью и прошла вперёд. — Провожание с почестями?.. Не думала, что мне его устроят. — Ты его заслужила, — сказал дядя, — задуешь свечи? Я подлетела к торту и дунула по свечам. На короткий миг в комнате воцарилась кромешная тьма, но Бан Суян тут же включил свет. — Это же мой любимый, — сказала я, рассматривая орехово-шоколадный торт. — Намджун помог определиться с выбором, — ответил дядя, — я буду скучать без тебя здесь, палочка-выручалочка. Почему-то улыбка стала даваться мне тяжелее. Я снова опустила глаза к кондитерскому изделию, на котором уже плакали восковыми слезами отгоревшие своё праздничные свечи, и очередное воспоминание вспыхнуло передо мной. «Если он обо всём догадается, — говорил Ким Тэхён, — тебе придётся заставить его согласиться». А я спросила: «И как мне это сделать?» Мы тогда находились в его тесной комнате. Свет был выключен, но фонарный блик пробивался через окно. «Пригрози, что сбежишь, — медленно, как всегда, проговорил Тэхён, — он может запретить тебе переехать и уволиться, но не может следить за тобой без передыху. А значит, ты можешь сбежать в любой момент. Это должно напугать его — пригрози ему побегом». Так мы условились. Я даже готовила речь. Но она не понадобилась, потому что дядя ни о чём не догадался. Он поверил во всю эту байку так охотно, что мне стало жаль его. Рано или поздно правда всё равно вскрылась бы, и тогда, я была в этом уверена, я навсегда потеряла бы дядю. В ту ночь, когда мы всё это задумали, Тэхён привёз меня к моему дому, и я громко хлопнула дверью, покидая Хёндай. Он выскочил следом. Мы стали спорить прямо на улице, один перекрикивая другого, пока в окне на втором этаже моего дома не загорелся свет. Мы с Тэхёном отвлеклись на него всего на секунду и продолжили свою перепалку. А ещё спустя минуту из-за входной двери высунулся дядя. — Что происходит? — спросил он. — Ничего, — ответила я, круто отворачиваясь от Тэхёна, — я уже иду домой. — Рюджин, — прошипел тот сквозь зубы, — подожди! — Я думаю, уже поздно, Тэхён, — сказал дядя, — что бы это ни было, вы можете поговорить об этом при свете дня, в более подходящей обстановке… и когда не будете такими уставшими. Я спряталась за дядиной спиной и развернулась напоследок. Тогда, в тусклом сине-зелёном свете ночной улицы мы встретились взглядами: в момент наивысшего взаимопонимания, какое только могут испытывать люди, не произносящие ни слова и находящиеся в нескольких метрах друг от друга. Наконец мы с дядей развернулись и зашли в дом. За моей спиной захлопнулась дверь. — Что стряслось? — озадаченно спрашивал он. — Вы поссорились? — Не сейчас, — устало ответила я, — а лучше вообще никогда. — Должен же я знать, что случилось, — в его голосе засквозило беспокойство, — он обидел тебя? — Я просто разочарована в нём, как в человеке, вот и всё, — я скинула с себя ботинки и двинулась в сторону лестницы. — Почему? — не унимался дядя. — Что он сделал? Его вопросы так и повисли в воздухе. Даже спустя время ощущалось их немое присутствие. Я поднималась на второй этаж, еле волоча ноги, когда дядя растерянно пробубнил: — Только сегодня же ты говорила о большой любви… о бабочках своих, о цветках и прочей чепухе. — Ты был прав, — ответила я, — бабочки не живут долго. И никакая это не любовь. Пожалуйста, пообещай мне, что имя этого человека больше не будет всплывать. Я не хочу о нём слышать. Давай просто сделаем вид, что этого недоразумения никогда не было. Тебе не будет сложно оказать мне такую услугу? А ещё, может, простить мне моё поведение в последнее время… Я развернулась к нему. Сначала его лицо выразило глубочайшее потрясение, но постепенно оно сменилось кое-чем другим, именно тем, что мне было нужно… облегчением. — Конечно, — ответил он, — хорошо, но… Это «но» я встретила сконфуженно. — Может, вы ещё помиритесь… — говорил дядя скорее с опаской, чем с намерением утешить. — Нет, — твёрдо оборвала я и теперь уж совсем решительно побрела в свою комнату. Только там, за закрытой дверью и в темноте можно было наконец дать волю напрашивающейся улыбке. Это было так глупо! Это было так весело. Я даже бесшумно посмеялась в ладонь. А затем достала телефон и отправила сообщение, содержащее один только символ галочки — оно было мгновенно прочитано адресатом. В ответ я получила короткое, но многообещающее: «Увидимся через две недели». С тех самых пор всё пошло, как по маслу. Ким Тэхён исчез из моей жизни, и дядя снова стал разрешать мне всё на свете. Я целую неделю вела себя тихо, никуда не исчезала и работала больше обычного — ни на секунду не пропадала у него из виду. Был ещё один случай, сыгравший мне на руку: как-то раз на работе я уронила тяжеленную коробку себе на стопу и всплакнула не то от боли, не то от обиды на собственную неуклюжесть. Так получилось, что именно в этот момент дядя заглянул на склад и обнаружил меня в слезах. Конечно, ситуацию он тут же истолковал неверно, подскочил ко мне и стал полушёпотом пытаться вытрясти, что же случилось между мной и моим дружком-бандитом. — Ничего, дядя, — стала уж совсем по-обезьяньи всхлипывать я, — я не из-за него, честно. — Сначала вы с ним не разлей вода, а тут вдруг ты о нём не хочешь слышать. Должна же иметь причины такая внезапная ссора. — Да мы в последнее время только и делали, что ссорились… — фыркнула я, возвращаясь к возне с коробкой, — не хочу говорить об этом. Вы бы меня видели! Актриса, честное слово. Спустя неделю я решилась пустить в ход остальную часть плана. Сначала объявила, что намерена снять отдельную комнату и пустить на это часть своих сбережений на университет. Честно сказать, тогда я всё ещё подозревала, что мне придётся прибегнуть к шантажу. «Сейчас он, конечно, раскусит меня,  — я была в этом почти уверена, — и тогда придётся поставить его перед выбором: либо отпусти меня, либо однажды я сбегу». В этом случае весь тот спектакль, который мы с Ким Тэхёном так старательно разыгрывали, оказался бы бесполезным. Но дядя и на этот раз ничего не заподозрил. Он был обеспокоен только тем, что я окончательно раздумала поступать, и даже предложил помочь мне с оплатой комнаты, чтобы мне не пришлось тратить сбережения. Но я разубедила его и пообещала, что оставлю в покое деньги на университет, как только найду новую работу. Новая работа, конечно, тоже была частью легенды. Не знаю, помните ли вы тот косплейный магазин, где ребята раздобыли мне парик для единственного дела, в котором мне довелось поучаствовать. В этом магазине посменно работали две продавщицы, вместе с тем они и владели этим местечком. Одну из них звали Юнха. На вид ей было за пятьдесят, и она вечно выряжалась во всякую вульгарщину, чтобы выглядеть моложе. Это было грустное зрелище. Но она обожала мальчишек, то есть моих друзей, и они тоже любили её. Вместе с ней в косплейном магазине работала её племянница Сонха, ровесница Пак Чимина. По крайней мере, как она сама уверяла. Сонха и Юнха любезно дали согласие на участие. Поэтому двумя днями ранее я сообщила дяде радостную новость о том, что прошла собеседование на новую работу. Мы даже вместе ходили взглянуть на косплейный магазин. Я помню, после мы заскочили в в забегаловку с хорошими бургерами, такими, которые огромных размеров и с настоящими котлетами внутри. Я воодушевлённо рассказывала в перерывах между жеванием, а дядя только слушал и время от времени задавал вопросы. Это было суровое испытание на прочность. Для человека, который никогда не умел врать, я разошлась не на шутку. — Они вечно устраивают всякие мероприятия, костюмные вечеринки и даже ставят спектакли, — торопливо говорила я, — представляешь, как здорово? И зарплата очень неплохая, ещё страховка у стоматолога включает в себя даже чистку, брекеты, импланты! Представляешь? Импланты! Это же дорогущая вещь. Как только выйду на работу, в первую очередь побегу к зубнику. Мне даже жаль, что у меня все зубы на месте. Поставила бы себе импланты за их счёт. Может, хотя бы поставить брекеты? Страховка может покрыть даже всякие разноцветные, прозрачные, разных форм — красивые, одним словом. А они ужасно дорогие. Как думаешь, мне нужны брекеты? — и я показала дяде свои зубы. — Брекеты носят год, если не больше, — ответил дядя, — так что если вдруг ты захочешь уволиться, придётся платить за них уже самой. К тому же, они тебе не нужны. — Не думаю, что захочу уволиться, — объявила я, возвращаясь к бургеру, — это место — рай на земле. — Ты точно так же говорила о моём кафе, когда в него устраивалась. Я мгновенно помрачнела. — Дядя, твои слова не прибавляют аппетиту, — строго пропечатала я. Он сверкнул улыбкой. — Я просто понять не могу, на кой сдалось так торопиться? За какую-то жалкую неделю ты успела найти себе новую комнату, новую работу… — Скоро я сделаю ещё и новую стрижку, — перебила я. — … вот зачем? Я откусила от бургера и скрыла за жеванием волнение перед предстоящим ответом. «Это важно». В моих действиях должна была присутствовать логика. Иначе дядя живенько раскусил бы, что никакой ссоры не было, и весь этот спектакль разыгрывается исключительно с целью скрыться от его пристальных глаз… при этом провернуть это так, чтобы он сам дал на это согласие. Узнай он, что я попросту хочу сбросить его с хвоста, он ни в жизнь не разрешил бы мне переехать и уволиться. И тогда… мне пришлось бы шантажировать его. «Пусти добровольно — или уйду насильно». — Помнишь тот ваш разговор с Намджуном, который я подслушала? — наконец заговорила я. — О твоём переезде в деревню. — Конечно, помню. Когда ты разревелась, а переезд вообще не планировался в ближайшее время. — Да, — кивнула я, — и всё-таки, этот переезд меня не на шутку напугал. И этот страх стал чем-то вроде открытия. Понимаешь, дядя… как бы это сказать? Однажды у меня уже забрали всё, что у меня было. Вся жизнь взяла и потонула на дне озера… того озера. Думаю, с тех пор я стала немножко безумной. С огромным трудом я смогла полюбить кого-то снова, но та злосчастная потеря выбила из меня одну маленькую деталь. Способность отпускать людей. Я слишком сильно боюсь потерять снова. Это неправильно. Потому что в какой-то степени… все мы теряем друг друга рано или поздно, заменяем кем-то новым, когда приходит время. Меняем дома. Нормальные люди не боятся этого — а вот я боюсь. И это заставляет меня цепляться за людей… за тебя, за Намджуна. Только вот нам однажды всё равно суждено расстаться. — Но ведь это нескоро… — начал было дядя. — Нет, послушай, — перебила я, — я не просто хочу, чтобы расставание наступило нескоро. Я хочу, чтобы оно не наступило никогда. Я могу вцепиться и застрять в этом периоде навечно. И тогда всем нам придётся забыть про иные пути… про новых людей, которых мы не встретим; про новые дома, в которых мы не поселимся; про новые жизни, которые мы не проживём. Думаю, именно поэтому я так вцепилась в Тэхёна. Когда я была с ним, идея вынужденного расставания не казалась мне такой невыносимой. Как будто на какой-то период он заменил ту самую выпавшую деталь. Его беда лишь в том, что он оказался неподходящим мне человеком. Но теперь он и не нужен мне. Я сама могу со всем справиться. Поэтому я так спешу: пока ещё не отошла от нашего с ним романа. Если же всё вернётся в старое русло, я снова застряну, только на этот раз навсегда. — Не навсегда, — возразил дядя, — а до тех пор, пока не встретишь другого человека, подходящего. — Я хочу попытаться быть самостоятельной, — покачала головой я. — Если боишься высоты — надо забраться повыше. Если боишься моря — надо прыгнуть в воду. Если боишься одиночества… надо побыть одному. Мне нужно насилу заставить себя, чтобы почувствовать на собственной шкуре: я от этого не тресну и не поломаюсь — всё будет в порядке. Тогда он наконец сдался. Одержав очередную победу, я вернулась к болтовне о преимуществах своей новой «работы». Теперь же, пару дней спустя я впервые ела орехово-шоколадный торт без наслаждения. Меня поздравляют с ложными начинаниями. План удался на славу, но я чувствовала себя паршиво. Лучше было открыто ссориться с дядей, чем вот так оставлять его в дураках. Я подумала о выражении его лица, когда он узнал бы, что я сбежала с Ким Тэхёном; о его чувствах, когда он понял бы, что моя речь о самостоятельной жизни была всего лишь фарсом. «Иного пути нет», — строго наказала себе я. Дядя и Намджун что-то замышляли и непременно собирались впутаться в мои дела, а мне вообще не хотелось, чтобы они и Многорукий Дэнни когда-либо оказались в одном предложении. Так что я покидала кафе с улыбкой, хотя на душе и скреблись кошки. — Твой последний день здесь, — сказал дядя напоследок, — и твой первый день в новой комнатке. Мы стояли у выхода из кафе. Я собиралась уходить, он — закрыть заведение на технический перерыв. — Ага, — выдохнула я. — Боишься? — Очень. Щепотка правды в гуще лжи — рецепт безупречного обмана. — Я жду тебя назад, если вдруг передумаешь, — повеселел дядя. — Ты хочешь, чтобы я навсегда осталась ребёнком? — заразилась его весельем я. — Скорее, я не хочу, чтобы ты так торопилась взрослеть. Мы поглядели друг на друга какое-то время. Паршивое чувство, честное слово. — Ты сейчас к нему? — дядя кивнул в сторону тату-салона. Я закатила глаза. — Ага, требует взять с собой в парикмахерскую. — Он на тебя дуется, — хмыкнул дядя. — Я знаю, — улыбнулась я. — Говорит, вы не будете видеться. — Он драматизирует. Дядя задумчиво помычал и вдруг заломил бровь, не отводя глаз от стеклянной двери тату-салона. — Знаешь, — проговорил он, — давно хотел поговорить с тобой кое о чём… — Мне уже не нравится тон этого разговора, — нахохлилась я. — Помнишь, я говорил тебе, когда мы разговаривали в бургерной… о подходящем человеке, — дядя нервно кашлянул, — ты не думала, что Ким Намджун может быть им? Поначалу я так и глядела на него с глупой хмурой гримасой, как вдруг всё поняла и вспыхнула до корней волос. — Ты имеешь в виду, в этом плане? — Именно. — С ума сошёл? — испугалась я и покосилась в сторону салона, как будто татуировщик мог нас подслушивать. — Почему же? — улыбка поплыла по дядиному щетинистому лицу. — Ему двадцать четыре, — наклонившись вперёд, прошептала я, — он старше меня на шесть лет! — И что? — хохотнул дядя. — Разве ты чувствуешь эту разницу, когда вы общаетесь? И вообще, почему ты шепчешь? Сам он разговаривал так громко, что мне пришлось пихнуть его в бок. «Он веселится, — поняла я, — он издевается надо мной». — Он называет меня сестрёнкой и от меня требует того же, — продолжала я, — мы с ним как брат и сестра. — Только вот вы не брат и сестра, — парировал дядя, — а всякие там… чувства известны своей привычкой чуть что превращаться в любовь. Вражда превращается в любовь. Ненависть превращается в любовь. Зависть превращается в любовь. Что касается дружбы… — Какой кошмар, — я зажмурилась и прикрыла уши ладонями, — нет, не хочу слушать! Меня сейчас стошнит. Тут дядя совсем уж беззастенчиво расхохотался. — Если хочешь знать, — довольно добавил он, — все в кафе хотят, чтобы вы двое сошлись. У меня глаза чуть не выпали из орбит. — Не может быть, — глухо произнесла я, — я бы точно знала, я в курсе всех сплетен. — Кроме тех, которые касаются твоей персоны. — Неправда! Когда я встречалась с Ким Тэхёном, я знала, что о нём говорят. — Когда уже встречаешься с кем-то — сплетничать за спиной неинтересно. А вот стадия дружбы — совсем другой разговор. Все хотят, чтобы вы сами к этому пришли, а пинки с нашей стороны могли только испортить дело. Мы даже делали ставки на то, кто кому первый признается. Я обещал за свой счёт утроить сумму каждого победившего. — Кто-то голосовал за меня? — не сдержав своего любопытства, поинтересовалась я. — Только я, — торжественно провозгласил дядя. — Все остальные отдали предпочтение Намджуну: посчитали, что ты непроходимый тормоз. Но на самом деле вы могли бы посоревноваться за первенство в этом вопросе. — Как давно стали ходить все эти сплетни? — помрачнела я. — И с каких пор ты хочешь, чтобы мы были вместе? Дядя пожал плечами: — Почти с самого начала. — Что? — шёпотом взвизгнула я. — Ну вот, — усмехнулся он, — снова она сипит, как чайник. Мне кажется, ты ему нравишься. И не только мне. Даже Ота сделал ставку. — Так вот, почему повара всегда заговаривали о нём в моём присутствии… — ошарашенно пролепетала я, прикрывая рот ладонью. — Во время технических перерывов именно тебя в зале тоже оставляли неслучайно, — хмыкнул дядя. Я чуть не обронила нижнюю челюсть. — Это было намеренно?! — Ещё как намеренно, — торжественно провозгласил дядя. — И это каждый раз работало, потому что парень был тут как тут. — Он приходит, чтобы бесплатно пожрать! — протестовала я. — Почему-то только в твою смену. — Потому что со мной можно поболтать. — Видишь, дело не только в бесплатных перекусах. Он всегда приходит во время технических перерывов, причём приходит именно к тебе и только к тебе. Бесенята плясали у дяди в глазах. Я вытаращилась на него не то с возмущением, не то с шоком — скорее всего, и с тем, и с другим. — Нет, — рявкнула я и резко двинулась прочь, — нет, нет, нет. Не стану слушать. — Просто взгляни на него с учётом моих слов! — сладко пел дядя мне вслед. — Нет! — не оборачиваясь, повторила я. Мне в спину прилетел его смех. Заявилась в салон к татуировщику я всё с тем же раздражением, с каким оставила дядю. Намджун сидел в углу комнаты, склонившись над своим столом, и что-то сооружал. Сначала он бросил в мою сторону только мимолётный взгляд и вернулся к работе, но что-то заставило его поднять глаза снова, и на этот раз в них было куда больше интереса. — Ого, — провозгласил он, — это что за тучка? — Чего? — раздражённо выпалила я, а в голове звенело проклятое дядино хихиканье. — Что ты за чушь несёшь? Намджун нахмурил брови. Этот его сгорбившийся в углу комнаты силуэт был чем-то до того родным и привычным, что меня буквально передёрнуло. «Я и он?» Дядя, должно быть, лишился рассудка. — Тебя как будто на сковородке подогрели, — объяснил татуировщик, — ты чего такая красная?  — Заткнись! Ты всё слышал? — Да что слышал? — теперь уже совсем озадаченно галдел он. — Ты где успела так перегреться? Ещё одно грубое слово в мой адрес, и я за себя не ручаюсь, поняла? На голову нахлобучена чёрная шапочка. Серёжка-колечко в ухе. Чёрный свитер с широкими рукавами. И серьёзный взгляд, выражающий недоумение. Всего лишь Ким Намджун. «Ну, он симпатичный», — невольно подумала я, и от этой мысли меня сконфузило, как от лимона. «Проклятый дядя!» — Я не смогу взять тебя с собой в парикмахерскую, — протараторила я, — вот, зашла, чтобы предупредить. — Ещё как сможешь, — отрезал Намджун. — Я уже почти закончил, присядь и подожди. — Говорю же, я не… — Разговор окончен. Я обречённо уставилась на него. А затем прошла и уселась на диванчик. «Именно к тебе и только к тебе», — значит? Это, может, и правда. Но разве это служит сигналом к чему-то? — Извини, — заговорила я, — это всё дядя со своими фикс-идеями. — Это какими ещё? — татуировщик уже вовсю корпел над своей работой. — Тебя не касается. Он снова покосился в мою сторону. — Ты такая скрытная в последнее время. Не расскажешь ты — расскажет он. Какая разница? Я для вашей семейки нечто вроде исповедальни. — Он не станет говорить об этом, — настояла я. — Я попрошу, и он станет, — пожал плечами татуировщик. — Не надо, — во мне росло раздражение, — не проси, пожалуйста. В очередной раз он вскинул на меня голову. В каждом новом его взгляде было всё больше недоумения. — Отличный способ заставить человека захотеть что-то сделать — попросить его ни в коем случае не делать этого. Издеваешься надо мной? — Обещаешь, что не будешь спрашивать? — Хорошо, хорошо, — пожал плечами он, — тон у тебя какой-то истеричный… Как выяснилось позднее, сооружал Намджун фотоаппарат из спичечного коробка. Он даже умудрился наделать при помощи этого фотоаппарата целую кучу фотографий. И многие из них даже были вполне сносного качества. Я терпеливо наблюдала за ним, пока он обматывал крохотное устройство чёрной изолентой. — Слушай, — заговорила я, — ты приходил в кафе во время моих перерывов ради бесплатного обеда или ради разговоров со мной? — Наверное, второе, — простодушно ответил татуировщик, — бесплатно поесть у вас я могу в любое время, а вот ты работаешь не всегда. «Очень просто», — подумалось мне. Открыто и без утайки. «Дядя точно навыдумывал ерунды». Намджун поднялся из-за стола, развернулся ко мне и добавил: — А что? — прихватив с собой готовый пинхол. — Просто, — ответила я, — мне будет не хватать этих разговоров. — Заходи ко мне иногда, — вздохнул татуировщик, — я же тут окочурюсь. Мы закрыли салон и двинулись в сторону парикмахерской. Оттуда Намджун собирался пойти в книжный магазин, а я должна была поехать в свою новую комнатку. Буквально вчера мы с дядей завезли туда последние вещи. Крохотная плита, раковина и низкорослый пухлый холодильник были отделены от моей спальни, а по совместительству и гостиной, одной только невысокой стеклянной ширмой. В самой комнате имелись журнальный стол, спальный складной футон с одеялом и подушкой, настенный телевизор и шкаф-ниша. Полы были устелены ковриками-татами. А двустворчатое окно, выходившее на балкон, было панорамным. Места в моём новом жилище было так мало, что мне пришлось оставить у дяди часть вещей. Когда мы находились в этой квартире вдвоём, чувствовали себя вполне комфортно… а вот трём людям было бы тесновато. — Ты расскажешь мне наконец, что стряслось между тобой и твоим бандитом? — спрашивал Намджун по дороге. — Я уже пятьсот раз говорила, что не хочу это обсуждать. — А я пятьсот раз говорил, что не отвяжусь от тебя. — Мы не сошлись характерами. В последнее время мы всё время ссорились. Ты и сам знаешь, кто он такой. Вы с дядей были правы, доволен? Мне это не подходит. — Я хочу описание конкретных ситуаций, — настоял Намджун, — а не общую картину происходящего. Ты как миленькая готова была стать частью его жизни. Думаешь, я не знаю? А такая резкая смена курса может иметь только два объяснения. Либо что-то непредвиденное заставило тебя передумать — страшно представить, какой увесистый для этого нужен повод; либо ты врёшь, и причина ссоры не в ваших разных образах жизни — к этому я больше склоняюсь. — Какая разница? — вздохнула я. — Он в прошлом. Разве это не то, чего ты хотел? Мы шагали по возвышенности. С неё открывался вид на проспект внизу. Целое море красных пятен образовалось на скоростной дороге — это были фары машин, застрявших в пробке. Они медленно передвигались друг за другом, и красные огоньки одновременно вспыхивали и гасли, как по команде. Намджун ответил на мой вопрос долгим молчанием, а когда наконец заговорил, тема оказалась далёкой от предыдущей. — Как-то раз меня в наказание заставили вымыть пол во всей казарме, — рассказывал он, — к вечеру сержант заявился проверять мою работу, указывает под одну из кроватей и говорит: «Это чисто, по-твоему?» А я заявляю: «Чисто, товарищ сержант». Чтобы ты понимала, там был толстенный слой пылищи. Сержант мне тогда: «А ну-ка полезай туда, протри пол кителем». И знаешь, что я ему ответил? «Нет, товарищ сержант. Можете попробовать сами, если есть искушение, товарищ сержант». Я улыбнулась. — Часто ты устраивал такие бунты? — Вообще-то, нет. Я был тихим малым. Но когда доходило до подобных унижений, я не подстилался под старших. — И каково наказание? Они же вас наказывали за непослушание? Где-то на западе клубились розово-золотые обрывки облачков. Город утонул в бледно-голубых сумерках. Я шагала по бордюру, как акробатка по канату, а татуировщик плёлся рядом, искоса посматривая на меня. Справа от нас была однополосная проездная дорожка и обыкновенная улочка с магазинчиками за ней, а вот слева, за зелёным металлическим ограждением-сеткой, обрыв и где-то там, под ним, окружавшие проспект соседние кварталы. — Тюрьма, — отвечал Намджун. — Как-то слабовато, — хмыкнула я. — Подумаешь, какая-то тюрьма. — Дни тюрьмы не вычитаются из срока службы, — объяснил Намджун, — иными словами, ты продлеваешь свой ад. У нас одно это слово могло вызвать паническую атаку. — И сколько раз ты попадал в тюрьму? — Не много, но больше, чем остальные. — Зачем же ты нарывался? Он задумчиво помычал. — Потому что было неплохо иногда испортить поганцам настроение. Как-то раз один парень из моей группы во время учений всё не переставал жаловаться, что умирает от жажды. Тогда старший… — он помычал, — нет, я не буду рассказывать. — Говори! — потребовала я. — Нельзя вот так заканчивать историю. Намджун помялся какое-то время, но всё-таки продолжил: — Старший за ухо потащил его к туалетам и приказал пить из унитаза, в который перед этим помочился. Я состроила гримасу ужаса. — Неужели он… — На обратной чаше весов был месяц тюрьмы. Да и парень попался мягкий. Так что да, он пил. — Какой кошмар, — выдохнула я. — Мне нравилось в таких случаях отвечать отказом. Такая победа приносит удовольствие даже несмотря на свою крохотность, потому что ты жертвуешь чем-то драгоценным ради неё. Другое дело лёгкая победа… такая лёгкая, что становится гнусно. Понимаешь, о чём я? Засмотревшись на вид за ограждением, я простодушно бросила: — Не особо. Намджун в один скачок оказался передо мной, так что я чуть не врезалась ему в грудь. Мы так и встали лицом друг к другу. — О тебе, — сказал он неожиданно серьёзно и холодно, — победа такая простая, что мне смешно. Вся та лёгкость, с которой я проводила последние дни, вдруг связалась в тугой узел напряжения где-то под ложечкой. «О чём он говорит?» — Я с тобой ни во что не играю, — медленно, чуть ли не по слогам процедила я. — И чтобы не было так нечестно, я хочу дать тебе подсказку, — как ни в чём не бывало продолжал татуировщик, — так сказать, чтобы немного уравнять счёт. — Что ты… — Рюджин… — он цепко сжал ладони на моих плечах и наклонился вперёд. — Ты ошиблась в тот самый момент, когда решила держать меня за идиота. Я мог бы учуять запах твоего блефа, даже если бы ты находилась на другом континенте. И прежде, чем я успела хотя бы осмыслить услышанное, он оторвался и добавил: — Просто всегда держи это в уме, как математическое правило. «Ложь» — пишем, «Намджун всё знает» — в уме. — О чём ты толкуешь, Намджун? — требовательно бросила я. «Неужели две недели коту под хвост?» — трубило моё отчаяние. — Лучше расскажи, почему вы поссорились, — ответил он, — ты же врёшь, и дело не в ваших разных положениях, правда? «Так он всего лишь об этом?» Если он утверждал, что может учуять мою ложь, то почему в этот раз обвинял меня в сокрытии обстоятельств моего расставания, а не в ложности самого расставания? «Похоже, нюх подвёл тебя, мой милый друг». Он двинулся дальше, и мне пришлось поторопиться следом. «С другой стороны, — лихорадочно размышляла я, — стал бы он говорить об игре, если бы не знал, что всё это время я разыгрывала комедию? Допустим, он догадался, что я вру. Значит ли это, что он тоже подыгрывает мне и всего лишь притворяется, что верит? В этом случае он всё ещё намерен помешать… может, пустить в ход шантаж прямо сейчас? Попросить отвязаться и пригрозить побегом в случае отказа? Но это будет глупо, если на самом деле он не догадывается о моём обмане!.. Может, всё это просто блеф?» Я поравнялась с ним. Мы вместе свернули вглубь квартала — теперь до парикмахерской оставалось совсем недолго. Ветер побеспокоил мои отросшие ниже лопаток волосы, словно в знак напоминания о том, что очень скоро я от них избавлюсь. — Я буквально слышу, как гудят твои мысли, — усмехнулся татуировщик, — это даже забавно: как я могу ляпнуть что-то — и тут же запускается процесс, который запускает другой процесс, а тот, в свою очередь, запускает ещё один процесс… Я обернулась на него в растерянности: весёлые ямочки играли на его щеках, и глаза сузились до смешливых щёлок. Почему-то это зрелище вывело меня из себя в мгновение ока. «Ах, так?» Татуировщик, чувствуя накал атмосферы, только рассмеялся пуще прежнего. Как если бы ему только что сделали комплимент. Пощекотали эго. И это отшибло мне голову настолько, что я захотела отомстить: выдать что-то неожиданное и ошеломительное, хотя бы на минуту выбить из колеи, попытаться завладеть ситуацией — неважно, какими абсурдными способами. Теперь затормозила уже я, и он вынужденно остановился следом, разворачиваясь ко мне. Веселье всё ещё искрилось из его глаз. — Знаешь, о чём сегодня говорил дядя? — заявила я. — О нас с тобой. — Чего?.. — заломил бровь татуировщик, готовый моментально ответить, но я не позволила мыслям в его голове сформироваться в предложения. — Он сказал, — продолжила я елейным голоском, изображая святую невинность, — что все в его кафе видят в нас с тобой пару. Представляешь? Они делают ставки на то, кто кому первый признается в чувствах. Хочешь интересный факт? На тебя поставили все без исключения. Даже дядя верит, — лицо татуировщика вытягивалось от удивления с каждой секундой, но давать по тормозам было уже поздно, — что ты влюблён в меня по уши. Сначала я не поверила. Какая чепуха! Но если подумать, — я сделала шаг вперёд и уставилась на него исподлобья; он не отрывал от меня глаз, — что-то в этом может быть. Ты лез в мои отношения, лезешь разбираться в моих чувствах, следуешь за мной по пятам. Может, это не такая уж и чепуха? Извини, ты не в моём вкусе. Его лицо буквально окаменело, зато во мне росла и кусалась тревога. «Я не ожидала такой реакции». Если подумать, я вообще никакой реакции не ожидала. Зачем я начала об этом говорить? Тяжело было даже предположительно сказать, о чём он думает, и думает ли о чём-то вообще. И тем не менее, исключительно ему назло, я вкрадчиво проговорила: — Ой-ой-ой, кажется, я буквально слышу, как гудят чьи-то мысли? — Да, — вдруг рявкнул он так громко и злобно, что я невольно вздрогнула. — Ты угадала. Я невольно округлила глаза. Молчание зажало нас в тиски. Молчание, которое скрывало под собой рождение бури — в моей голове, в моём сердце. «Не может быть». Только теперь сквозь непроглядную маску отсутствия я увидела нечто иное, страшное, недопустимое в его взгляде, и в эту же секунду поняла, что мы стоим слишком близко. В ужасе я отпрянула на шаг назад. «Что я наделала?» Сбросила бомбу? Выбила из колеи? Завладела ситуацией? Получила, что хотела? — А ты, — спокойно кивнул татуировщик, — как у самой ощущения? — Никак. Намджун вздохнул. Улыбка вернулась на его лицо. — Не следуешь ты моим советам, малышка Рю, — обречённо проговорил он, — я же ясно дал понять, что блефовать со мной бесполезно. Он сделал шаг вперёд, и на секунду я даже испугалась. Но татуировщик прошёл мимо и направился туда, откуда мы шли. Я развернулась за ним. — Ты не идёшь? — Я вдруг понял, что мне плевать, какая у тебя будет причёска, — бросил он. — У меня нет желания с тобой разговаривать. Я к господину Хо. «К дяде? Из-за этого?» — Намджун, — позвала я напоследок, и он развернулся. — Скажи, это правда? — Какая разница? — пожал плечами он. — В конце концов, ты не можешь слышать, как гудят мои мысли. А значит, я могу наплести что угодно, и ты будешь мучиться, — напоследок поделившись самой доброй из арсенала своих недобрых улыбок, Намджун развернулся и спустя несколько секунд исчез за поворотом. Только тогда я смогла наконец выдохнуть, но это не принесло облегчения. Сердце колотилось остервенелым набатом. Пустой перекрёсток сделался на пару оттенков темнее. Что произошло? Что-то неправильное. Я развернулась и направилась в сторону парикмахерской. Днём в моём кремовом вязаном свитере из овечьей шерсти не было холодно, а вот к ночи я начинала подмерзать. Я обняла себя за плечи, прячась от встречного сквознячка. Поначалу все мысли: многочисленные, жужжащие и жалящие, как рой пчёл — имели форму вопросов. Правда или блеф? Он это взаправду или назло, как и я? А я сама? Действительно только назло или, может, тоже немножко взаправду? Но ответом на каждый вопрос была одна простая мысль — не стоило этого делать. И всё-таки, раз не стоило, значит, это могло что-то значить? А раз могло — значит стоило? Так или иначе, к тому моменту, как добралась до парикмахерской, я успела наложить на себя штук с пятьдесят проклятий. Но сидя на пуфике в зале и ожидая своей очереди, пришла к выводу, что во всём виноват дядя. Это он зарыл это семя — на нём вся ответственность. Почему-то это решение меня успокоило. Намджун и побежал-то к дяде наверняка с тем, чтобы попросить его не нагонять туману в ясность наших отношений. «Конечно, блеф», — вытекла последняя, уже совсем спокойная и уверенная мысль. И хотя то самое иное, которое я на секунду увидела в его глазах, всё ещё скреблось на подкорке, мне почти удалось убедить себя, что всё в порядке. В зале ожидания мне пришлось проторчать целый час. Когда очередь дошла до меня, над городом откуда ни возьмись успели образоваться тучи. «И как это так быстро?» — хмурилась я, прислушиваясь к грому и садясь в кресло. Дождь хлынул ровно тогда, когда женщина-парикмахер чикнула ножницами по моим волосам, укорачивая их до уровня середины шеи. Я вцепилась глазами в своё отражение в зеркале, а за окном тем временем блеснула первая молния. И постепенно, пока над моей головой шла работа мастера, шум грозы заполонил помещение. А меня заняла одна единственная мысль, выметающая все остальные. «Вот так погодка выдалась на твой день». Отражение улыбнулось мне. После улыбка уже не сходила. И тогда, когда я покинула салон, подстриженная под каре, и тогда, когда под зонтом выбежала из автобуса, и тогда, когда заскочила в супермаркет за клубничным тортом Маскарпоне, и особенно тогда, когда поднималась на второй этаж доисторического здания, в котором располагалась моя новая комнатка. Я прошла вглубь коридора и порылась в сумке-портфеле, напевая мотив какой-то песенки. Нащупала в боковом кармане холодный металл и достала ключи. Приложила к замочной скважине… и замерла. Улыбка наконец сползла с моего лица. Потому что дверь была слегка приоткрыта. Крохотная, не толще паутинной нити щель была зловеще тёмной. «Хозяйка квартиры?» — мелькнула первая мысль. Но она улетела на Чеджу. «Кто-то из её знакомых?» — хозяйка уверяла, что экземпляр ключей только один. Оставался самый страшный вариант. «Кто-то пробрался в квартиру». Однако ровно в тот самый момент, когда эта мысль мелькнула в голове, я вдруг всё осознала. С облегчением выдохнула, закатила глаза и уверенно открыла дверь. Часть меня всё ещё потрухивала, но рассудок был более убедителен. Я не стала включать свет и прошла из небольшой прихожей в комнату. В углах полупустого помещения чернели тёмные силуэты коробок, которые мы вместе с дядей привезли вчера. У окна тоже стоял силуэт, но уже другой, человеческий. Его силуэт. — Ты пробрался ко мне в квартиру? — строго спросила я.  — Ты в курсе, что замки у тебя ни к чёрту? — ответил тихий вкрадчивый голос. — Мне даже не пришлось их ломать. Пятиклассник с невидимкой для волос справился бы. Я развернулась и щёлкнула по выключателю. Комнату залил тёплый оранжевый свет. Ким Тэхён зажмурил глаза и улыбнулся одним уголками губ. Каштановая копна волос спадала ему на лоб крупными кудрявыми локонами. Он был одет в бордовую водолазку с большим воротом и тонкими чёрными полосами ниже груди, в широкие классические брюки из твида чёрного цвета и свои любимые чёрные форсы. «Прекрасен», — чуть не вырвалось вслух у меня. Наконец он разлепил сощуренные веки и тоже взглянул на меня. — Вау, — выпалил он. Я провела рукой по своим волосам, осязая непривычную длину. — Нравится? Тэхён в несколько шагов преодолел расстояние между нами и повторил мой жест. Провёл ладонью по моим волосам. — Лол, — усмехнулся он, — да, тебе идёт. — Тебе тоже, — я аккуратно коснулась его кудрей. Он потупил взгляд на клубничный торт в моих руках. — Это мне? — Да. С днём рождения. Тэхён поблагодарил меня почти беззвучно, только шевеля губами, а затем аккуратно забрал торт и положил на журнальный столик позади себя. Мы обнялись. И зачем-то стали хихикать, как два дурака. — Мы — это нечто, — сказал он. — Неужели мы в самом деле это провернули? — Мне кажется, дядя не догадается только потому, что не поверит в такую глупость с моей стороны. Жильё. Настоящая работа. Стоматологическая страховка! Кому придёт в голову выдумывать весь этот бред? Наши плечи затряслись от смеха. Тэхён прижал меня к себе сильнее. — Я скучал, — пробубнил он. — Осталось только дотерпеть до зимы. Он оторвался от меня ровно настолько, чтобы можно было заглянуть в глаза. Вид у него теперь был самый, что есть, серьёзный. — Ты уверена, что хочешь? Меня, побег, всё это. — Уверена, — ответила я, ни секунды не думая, потому что думать в таких ситуациях вредно, — а ты? Тэхён кивнул одним едва различимым взмахом ресниц. А потом, после этого самого взмаха всё снова поплыло. Я могу лишь кратко набросать, чем мы занимались. Вечер размыт, как бледно-жёлтая клякса в памяти. Кажется, он помог мне разобрать ту часть коробок, которую мы с дядей распаковать не успели. Повесили шторы, прозрачно-персиковые, если вам интересно. Но нам быстро наскучило. Потом мы съели по куску торта. Тэхён задувал свечи. И хотя я уже говорила об этом, ему здорово шёл его новый цвет волос. Затем мы стали обсуждать ближайшее будущее. Он и ребята из Скворечника всё ещё должны были посвятить меня в детали «Алмаза». Мы обговорили и прочие планы, касавшиеся траты денег, которые собирались свалиться на нас совсем скоро. «Это плохие люди», — напомнил Тэхён, когда я стала с сочувствием говорить о тех бедолагах, которых мы собирались обеднить на одну диадему. Я в очередной раз поняла, что он что-то о них знает. Честно говоря, мне стало легче. Они же плохие, разве нет? Смешно, какие отговорки иногда можно использовать в оправдание перед самим собой. Мы целую кучу всего обсудили, а затем я выпроводила его, потому что устала, как собака. В ту ночь я засыпала одна, среди кучи неразобранных коробок, в комнате, пахнущей долгим отсутствием человека. Если вы спросите, хотелось ли мне домой; я отвечу — немножко. Спросите, было ли страшно; отвечу — ещё как. Но вихрь, завязавшийся в душе, имел слишком большой размах. Всего было так много и сразу, что я, будучи не в состоянии разобраться, просто перестала обращать на это внимание. Голова гудела, сердце колотилось, кончики пальцев покалывало. Так я и уснула, думая обо всём сразу и ни о чём по отдельности.