Из мрака: Гибель Рэйвенхолма

      Город наполняли крики и вопли.       Под курткой скользнули струйки холодного пота. Фрэнк оцепенел. Он оказался здесь словно бы прямиком из заваленных шахт — интерьер церкви остался в памяти как нечто несуществующее, эфемерное, сновидческое, пусть Фрэнк покинул здание только что. Мгновение — и чудесные своды, сами собой источающие божественное свечение, растаяли во мгле, как если их не было вовсе. Теперь — только ледяной, сковывающий ужас. Земля без бога, без человека, без жизни. Декорации восставшего из обломков войны общества — фальшивка и ложь.       Фрэнк вышел на дорогу.       Горело несколько фонарей. По брусчатке вели кровавые разводы, пятна. Каждая тень, каждый угол представляли собой опасность — там могли находиться хэдкрабы. Твари очень любят нападать из засады, напрыгивая со спины.       И сейчас паразиты — везде.       Фрэнк шёл вдоль дома, двигаясь боком, спиной к зданию. От страха тряслись ноги, дыхание то и дело сбивалось — Фрэнк останавливался, чтобы привести чувства и мысли в порядок, насколько это возможно. Сложно сохранить трезвый рассудок, когда непрерывно и отовсюду раздаются панические крики, кто-то ревёт, рычит, и не ясно, человек это или какая-то обращённая тварь…       Зомби вроде так не орут.       Ульрих о чём-то догадывался: в городе появились другие создания, кроме зомби. Или — это другие зомби — другой формы, другого строения? Фрэнка пробила дрожь. Ясность сознания сильно уступала бессознательной, первобытной тревоге перед неизведанным. Люди прекрасно знали, как выглядят обычные зомби, знали, какую опасность представляют собой представляют эти монстры. Фрэнк хорошо помнил, как беженцы, уверенные в возможности излечения, пытались отделить хэдкрабов от тел своих родственников или друзей, которым не посчастливилось пасть жертвой паразита. Чаще всего это заканчивалось либо смертью того, от кого пытались открепить пришельца, либо смертью того, кто пытался открепить, либо гибелью обоих. Хэдкрабы значительно поубавили численность населения, которое смогло в своё время выжить после портальных штормов и войны с Альянсом.       И всё-таки — в Рэйвенхолме другие зомби? Рассуждать об этом становится тяжелее от осознания того, что речь идёт о некогда живых людях, о тех, с кем ты недавно общался, кого ты любил, о ком заботился. Проблема заключалась не в выживании как таковом, а в психологии. И хоть Фрэнка мало что связывало с людьми в Рэйвенхолме, он не был уверен, что у него поднимется рука покончить с попавшимся на пути тварями. Можно сколько угодно отгораживать себя от общества, делать вид, что ты сам по себе — придёт момент, когда окажется, что за выставляемым напоказ отшельничеством скрывалось искреннее желание стать ближе к людям… Впрочем, после «Нова Проспект» Фрэнк сознательно шёл на то, чтобы как можно меньше общаться с людьми. Какой-то невидимый изъян скрывался в каждом человеке. Что-то, что сводило на нет всё благополучие человеческого сосуществования. Это — лишь декорации, фальшивый интерьер, на самом деле людей разделяет пропасть; каждый одинок, изолирован; каждый ведом глубоко эгоистическими желаниями. Тюрьма, как резонатор, усилила эффект, и весь мир отныне казался Фрэнку погибшим, выхолощенным, пустотным. Только один человек вызывал в сердце отклик. Лишь он ещё давал Фрэнку надежду, он призывал его идти дальше, несмотря на страх, безысходность, одиночество…       Свет замерцал...       В глазах зарябило, отдаваясь тупой болью в затылке.       Фрэнк двигался почти вслепую, пока не заметил в конце улицы группу людей. Они поднимались по дороге, ковыляя и хромая. Фрэнк остановился. Сердце ухнуло куда-то в живот.       Люди приближались, волоча вывернутые ноги, и руки у них как-то странно были выгнуты, и головы — слишком большие, как у инопланетян со страниц старых научно-фантастических журналов. Но было бы это очередным хоррором, выдумкой, фантазией озабоченного автора — всё наоборот, и смрад, долетавший до Фрэнка, клокочущие, рваные звуки, отдалённо напоминающие человеческую речь, силуэты, то и дело, как на киноплёнке, возникающие и исчезающие в нервном мерцании, были реальны. И страх тоже - самый настоящий.       Из мычания и воя, что издавали зомби, угадывались слова. Будто люди обращались с мольбой к миру. Они оставались в сознании — и о чём-то просили.       — Боже… — слово внезапно возникло из мешанины звуков и шумов, едва стремящихся к стройности человеческого слога.       — Помоги, боже! — раздался голос. Фрэнк был готов поклясться — это именно голос, и озвучил его зомби.       Но это ведь невозможно. Хэдкраб подавляет почти всю мозговую активность. Или нет…       Наверняка Фрэнк знал одно: надо бежать. Без оглядки, без плана, главное — как можно дальше. Нырнув в ближайший переулок, он оказался во дворе, где темнота, будто нежить из детских сказок, потянулась к нему кривыми, обезображенными пальцами. Из тени выступили силуэты — пошатывающиеся, как сломанные марионетки, уже не люди, но — некая форма жизни, которая сама боролась за недавно обретённое существование, стремилась удовлетворить первичную потребность в пропитании. Воплощённый голод, беспримесный инстинкт. В оголённом стремлении любой ценой выжить даже категория ужаса теряет свою изначальную ценность, ведь ужас — это ощущение, которое всё ещё отделяет человека от того, что этот ужас вызывает. Но защитная реакция даёт сбой, и гораздо легче сойти с ума, распрощаться с жизнью хотя бы на уровне осознания, чтобы оставить ещё дышащее тело на растерзание тем, кто останется после тебя. Ужас спасает, оберегает человека, скрывает те стороны бытия, что невыносимы, смертельно опасны для восприятия. Но в данный момент сам ужас мерк при виде разорванных грудных клеток — края ран усеяны мелкими зубами; видны органы, которые стали частью новой биологической системы.       Тьма заговорила — слова как бы перемалывали поражённые параличом челюсти:       — Господи, помоги! Господи!       Но зомби не говорят. Эти твари не говорят, потому что они больше не люди.       Окна домов светились жёлтым. Это мог быть очередной вечер рабочего дня.       Фрэнк рванул в сторону арки, выбежав на площадь перед фабрикой. Лунный свет, будто саван, ниспадал на сгущённое полумраком пространство, и, казалось бы, катастрофы не случилось: целое здание нависало над Фрэнком громадным монументом, высеченным из серебристой ночи и в котором, наподобие инкрустаций, сверкали окна. Но стоило опустить взгляд к подножию, как образ благополучия резко менялся: плац был усеян несколькими вонзёнными в землю снарядами — чёрными и блестящими, раскрытыми, наподобие гигантских экзотических цветков. Видимо, внутри этих устройств Альянс и доставил в Рэйвенхолм паразитов.       Кому повезло — умерли своей смертью. Их трупы сейчас поедали те, кому повезло в разы меньше. Пальцы с заострёнными когтями впивались в свежую плоть, отрывая большие куски, отправляя их в рот… Зомби спокойно проводили трапезу, не обращая внимания на внезапно появившегося Фрэнка. Он же потерял дар речи; не страх и не ужас, а другое, более фундаментальное чувство, то самое, которое человек испытывает, когда только появляется на свет или умирает, сковало сейчас Фрэнка. Память мгновенно оживила картины войны и смертей, эпидемий, затопивших мир во время портальных штормов; моментально перед глазами пронеслись сотни и сотни вспышек, и каждая из них — отдельная судьба, конкретная жизнь, которая не стоит ничего по сравнению с тем кошмаром, в котором очутился Фрэнк. Он даже не верил, что сам ещё жив. Кожу слегка покалывало — ощущение, которое было единственным, что удерживало его рассудок в реальности, потому что Фрэнк почти утратил контроль над собственным телом. Ни вид обращённых в монстров людей, ни темнота, из которой его мог настигнуть паразит, ни сами паразиты не пугали Фрэнка насколько, насколько его пугало откровение: все надежды на мирную жизнь оказались не более чем жалкой буффонадой, картонной игрушкой, которую равнодушный ветер разорвал на части, не заметив даже, что натворил. Фрэнка пронзило насквозь понимание собственной слабости и беспомощности: он увидел себя среди выживших, что ютились у стены внутри церкви; он увидел себя среди трупов, которых закапывал во внутреннем дворе тюрьмы; он увидел всю свою жизнь и понял, что всегда пытался отвергнуть неизбежное.       Воздух был пропитан вонью.       Тьма будто бы выбралась вслед за Фрэнком из шахт и захватила город. Холмы, что оберегали Рэйвенхолм от бурь внешнего мира, вдруг оказались стенами грандиозного загона, и дома ещё крепче прижались друг к другу, чтобы сделать и без этого узкие улочки почти непроходимыми. Разрушенные здания, вероятно, подарили бы хоть и малейшую, иллюзорную, но какую-никакую видимость свободного пространства, однако совершенно целые, хранимые, похоже, самим временем, дома шахтёрского поселения сами превратились в своды рудниковых подземелий, стремящиеся надёжно похоронить всякую живую душу.       Рэйвенхолм — ад одновременно персональный и глобальный. Каждый увидит в нём свою причину краха. Каждый видит смерть по своему.       Нужно успокоиться. Иначе Фрэнк так и будет носиться по кругу. Сил оставалось всё меньше.       Издалека потянулись голоса, крики…       Кто-то ещё жив, но люди будто бы превратились в нечто бесплотное, эфирное, что носилось по воздуху возгласами и мольбами о помощи. Как призраки. Тела же — изуродованные твари, ведомые единственным инстинктом, безмозглые, кровожадные. Во тьме вдруг мелькнули силуэты… словно крысы, прошмыгивают на краю взгляда, едва выступая из тени. Хэдкрабы. Их трудно заметить, особенно сейчас, когда пространство теряется в скудном освещении, образуя сгустки темноты, более устрашающей, чем темнота шахт. Тьма как бы преобразилась — если под землёй она пыталась подавить Фрэнка психологически, желала выжить из ума, возрождая облики потерянного прошлого, то в данный момент угроза из ментальной переросла в физическую, и неровен час, когда Фрэнк сам станет одним из монстров, стерев из памяти свою личность — да и память тоже.       Но ведь зомби что-то говорили. Они обращались к богу. Они просили избавить их от мучений. Значит, сознание остаётся? Запертое в теле, которое больше не принадлежит тебе, но чувствующее боль, думающее, воспринимающее действительность.       Фрэнк побежал вверх по улице, стараясь держаться света — ряд фонарей образовывал своего рода тропу, ведущую к предполагаемому спасению. Но тропа обрывалась непроглядной теменью, где силуэты домов сливались в неразличимом мареве; темнота сгущалась, дымилась, становилась вещественной, из-за чего ужас и страх приобретали тактильные эквиваленты, и тогда Фрэнк понял: из Рэйвенхолма выхода нет, раз даже абстрактные величины нашли вполне определённое, объективное воплощение. Это другой город. Сплошь материальный, безысходно предметный, здесь и смерти нет, а только обречённое на вечность мучительное существование в виде безобразных существ.       Впереди показались фигуры зомби, и Фрэнк юркнул в открытый проём слева. Здесь горел свет. Слесарная мастерская. Единственная лампочка едва покачивалась. Инструменты убраны, рабочий стол вычищен — похоже, мастер успел прибраться перед окончанием смены.       Вдруг стало тихо. Ни воя, ни криков. Звуки словно бы оборвались — никаких шумов. Как в барокамере.       В замызганных окнах чудились очертания лиц, как на портретах.       Фрэнк оторопел.       В разбитом стекле он увидел лицо Освальда. Залитое кровью, с пробитой головой, это лицо смотрело на Фрэнка осуждающе и жалостливо. Освальд ненавидел Фрэнка — но знал, каковы причины этой ненависти, знал, почему Фрэнк поступил именно так, почему он расправился с Освальдом — в противном случае никто бы из них тогда не выжил.       Фрэнк осёк себя. Нет никакого лица. Причуда помутнённого сознания, продукт страха. Он не убивал Освальда. То был сон — чересчур настоящий, но всё-таки — греза, придумка подсознания.       — Зачем ты сделал это? — потянулся в сторону Фрэнка ледяной голос — как из потустороннего мира. Из обители призраков, которая опустилась на Рэйвенхолм. Призраки начали бродить среди живых. Если те ещё остались.       Зачем?       — Это не правда! — прокричал Фрэнк, не зная, что нет никого вокруг, что говорит он лишь с самим собой. — Я не убивал тебя. Мы вместе дошли до завода, разве ты не помнишь?       Лицо за окном слегка подрагивало, как облако пара. Кровь ярким пятном выделялась из общей пустоты.       — Нет, это твоя вина, — сказал Освальд. — Потому ты здесь.       Из глубины мастерской кто-то зашагал на встречу Фрэнку.       На короткий миг он решил, что кошмар остался позади. А тот, кто вышагивает к нему из полутьмы — хозяин мастерской или выживший, — скажет: спасение близко. И, что важнее всего, он скажет Фрэнку, что тот не виноват в смерти Освальда. Что Фрэнк не убивал его. И груз, столь долго тяготивший его, служащий источником тех ужасных видений, что не давали ему спокойно спать, отпустит Фрэнка.       Но реальность, которая сама уже напоминала кошмарный сон, разрушила все ожидания.       К Фрэнку вышел зомби.       Из разорванного живота мелкими струйками сочилась кровь. На голове, вонзив лапы под ключицы, восседал хэдкраб.       Из-за спины раздались рыки и вновь — нечеловеческие, искажённые мутировавшими челюстями голоса.       Твари медленно окружали Фрэнка, вырастая из тени кривыми, сгорбленными фигурами.       В последней попытке выжить Фрэнк схватил со стола какой-то инструмент и начал вслепую размахивать им, дабы открыть себе путь наружу.       Чьи-то руки поднялись над ним, и Фрэнк тут же нанёс удар, свалив зомби с ног. Среди толпы мелькнул дверной проём.       Продолжая отмахиваться, Фрэнк буквально пробился наружу, оставив тварей в мастерской. Впрочем, зомби не собирались останавливаться — они последовали за ним.       Инструментом, которым Фрэнк освободил себе выход, оказался гаечный ключ. В сумерках поблёскивала кровь на хромированном металле. Обернувшись, Фрэнк увидел целую толпу, что занимала почти всю ширину улицы.       Среди зомби Фрэнк заметил одного обращённого без левой руки.       Морик…       Сколько ещё должно погибнуть людей? Рэйвенхолм стал скотобойней. Люди, как крысы, жрут друг друга, и Фрэнк в этом аду — главный грешник.       Освальд говорил правду: Фрэнк во всём виноват. Это он привёл Альянс сюда.       Бесполезно просить прощения.       Но если я смогу спасти хотя бы одного человека, подумал Фрэнк. Не ради себя, не ради своей души, не ради места в раю.       Прости, Морик. Прости, Бен. Простите меня.       Фрэнк побежал дальше вдоль улицы, не зная, куда заведёт эта дорога. По пути то и дело попадались застрявшие в брусчатке капсулы снарядов, те же самые, которые Фрэнк видел на площади перед фабрикой. Через некоторое время он заметил, что промышленные здания остались без разрушений, в отличие от жилых домов — те были набиты этими капсулами. Альянс, как подлинный экзекутор, не торопился одарить свою жертву столь желанным подарком, как полное уничтожение; город не столь важен, как геноцид как таковой, причём геноцид особый, длительный. Рэйвенхолм намеренно превращали в мёртвый город. Не разрушенный и погибший, а - погибающий.       Сверху раздался крик и звон стекла.       — Отвали! — надрывался голос.       Следом за осколками вниз полетело чьё-то тело. Оно рухнуло на землю, как наполненный потрохами мешок.       Это был не зомби.       В стремлении спастись или хотя бы отвоевать собственную смерть, человек предпочёл выброситься из окна, чем стать жертвой хэдкраба.       По спине пробежал холодок, когда Фрэнк увидел, что ставшее грудой переломанных костей тело дышит и даже пытается двинуться.       У тебя же хватит смелости добить бедолагу, прозвучал внутри голос. Подумай, на какую кончину ты его обрекаешь.       Никто не вправе убивать, даже в благих целях.       В тебе говорит отжившая свой век мораль. Это новый мир! Чтобы выжить, надо подстраиваться под обстоятельства.       Но мы просто превратимся в животных!       Зомби становилось всё больше: они выходили из переулков, из арок, ковыляя, вышагивали из подъездов.       Убей же ты его.       Фрэнк ещё несколько секунд смотрел на беднягу, умоляя, чтобы жизнь поскорее покинула его, чтобы смерть смилостивилась над ним.       Тебе ведь не впервой убивать, Фрэнк. Это легко, не правда ли?       Голос Освальда кружил вокруг, точно наваждение. Освальд всегда был прав. Он видел дальше, чем кто-либо. Он знал, какова истинная природа человеческой души.       Я не убивал. И не буду убивать.       Всё предрешено.       Из темноты выполз хэдкраб и набросился на лежачего. Человек не издал ни звука.       Фрэнк проглотил свою злость на несправедливый мир и побежал дальше. Он ничего не мог сделать. Нет, не надо оправдывать себя. Мир не несправедлив. Нужно испить этот горький нектар. Принять — принять всё несовершенство, принять этот ад; понять, наконец, что мирное небо было только фантомом, пусть Фрэнк планомерно повторял себе, что ничего хорошего из Рэйвенхолма не выйдет, что люди не восстанавливают довоенное общество, а подыгрывают ностальгии, пытаясь обвести вокруг пальца воцарившийся порядок вещей.       В итоге — разбитое окно, падение.       Никто не хочет умирать среди разрушенных идеалов.       Нужно перестать убивать, зарывать прошлое, уходить под землю; нужно прекратить воздвигать воздушные замки, потешая себя призрачными надеждами на более-менее благополучное будущее, оправдывая ими свою слабость, подчинение, низость… Здесь и сейчас необходимо постараться спасти как можно больше людей, спасти хотя бы одного, иначе в этом мире не останется ничего человеческого. Мораль почти всегда действует вопреки прагматике; у некоторых поступков попросту не может быть причин, они не могут быть объяснены по-другому, кроме как потому, что поступить так необходимо.       Я не убил его не потому, что побоялся это сделать, сказал себе Фрэнк. Я не имел права делать это. Никто из людей не имеет на это права, какими бы ни были обстоятельства. Даже сейчас.       Улица вздыбливалась, сужалась, петляла; Фрэнк будто пробирался сквозь фантасмагорический интерьер чьего-то галлюцинаторного бреда. Границы между реальностью и чем-то сверхъестественным постепенно вымывались; тьма путала карты — то тут, то там мелькали искривлённые силуэты, горбатые фигуры, неизменно тянущиеся к Фрэнку, стремящиеся его настигнуть.       Решив сократить путь, Фрэнк забежал в одну из арок, пересёк двор и перепрыгнул через забор, надеясь, что деревянная ограда на какое-то время задержит тварей и, следовательно, даст ему время подумать, как действовать дальше.       Долго думать не пришлось — Фрэнк вышел на площадь, от которой вела улица к его общежитию.       На безлюдной площади, казалось, ещё звучали отклики вчерашнего веселья, и вера в жизнь, в силу человеческого духа и труда продолжала призрачное существование среди погружённого в хаос города, но многоголосый смех не столько контрастировал с раздающимися вокруг криками, а подчёркивал, дополнял наступивший крах. Человек всегда смеётся над собственной гибелью. И привидениям, навеки запертым в этом проклятом поселении, больше ничего не остаётся, кроме как заливаться смехом — безумным и буйным, замкнутым в себе, больным, нервным смехом. Фрэнк был уверен — зомби нельзя было назвать мертвецами в истинном понимании этого слова. Рэйвенхолм застыл на полпути между бытием и небытием; тут больше нет мертвецов — одни неприкаянные. Как называли зомби Морик с Марийкой — «нежить». Занятное словечко из славянского языка. Не живой и не мёртвый — где-то посередине.       Площадь, как и многие места, была усеяна артиллерийскими зарядами; раскрытые и пустые, они напоминали гигантские растения, выросшие прямо из камня — отливающие идеальным бесшовным металлом, фантастические создания из параллельных миров — и всё-таки в них ощущалось что-то схожее с миром людей, взять хотя бы саму форму растений, эти лепестки, чёрное нутро, откуда наружу вылезла смерть. Опасные цветы, несущие разрушение.       Добравшись до общежития, Фрэнк обнаружил пустующий дом, в котором не горел свет. Наверное, один из снарядов угодил в трансформатор, обесточив практически всю улицу. Кое-как разбирая путь благодаря лунном свету, Фрэнк ступил внутрь; в прихожей пахло едой — оно и понятно, Марийка готовилась принять возвращающихся со смены работяг. Но еда осталась нетронутой, а кухня была пустой; все вещи лежали на своих местах, стулья задвинуты, даже бельё не висело; это несколько угнетало — картина чересчур идеальная на фоне происходящего ужаса.       В прихожей кто-то лежал. Его левая рука сжимала рукоять обреза.       Фрэнк пригнулся и присмотрелся к телу — Стелла. Из пробитой головы лениво вытекала кровь; блестящий, как стеклянный, взгляд был обращён в пустоту, а приоткрытые губы словно вот-вот должны быть заговорить, и Фрэнку почудился едва различимый шёпот, к которому прибавился топот ног, слышимый сверху.       Топот приближался.       Кто-то начал спускаться по лестнице, почувствовав присутствие Фрэнка.       По тому, как грузно и неторопливо раздавались шаги, можно было догадаться, что это обращённые постояльцы общежития.       Фрэнк взял обрез, проверил его. Стелла не успела сделать ни единого выстрела — оба патрона были целыми.       Поблизости валялся полный патронташ. Схватив его, Фрэнк подошёл к лестнице и направил ствол на проём. Кромешная темнота отдавалась тяжёлым, хриплым дыханием и приглушённым рычанием.       — Марийка! — прокричал Фрэнк. — Марийка!       Молчание.       — Марийка! — заорал Фрэнк ещё раз.       Если всё зря, если Марийка мертва или, что хуже, обратилась в одного из этих монстров, что тогда? Есть ли смысл выживать, когда нет того, ради кого стоило это делать?       — Марийка! — закричал Фрэнк, и на глаза навернулись слёзы.       Он вновь почувствовал себя слабым. Это была не физическая усталость — тело и так держалось на последних остатках воли, — совершенно другое, близкое к досадному отчаянию, чувство растекалось изнутри, мешая двигаться, приковывая к месту. Потому что идти больше некуда, не за чем.       — Фрэнк!.. Фрэнк!       Голос исходил из глубины прихожей.       Марийка.       Фрэнк тут же побежал на крик.       — Где ты!       — Здесь! — произнесла темнота, и навстречу Фрэнку отворилась дверь кладовки.       Вдруг тёплая и нежная волна окутала его плечи, а у самого уха раздалось учащённое, прерывистое дыхание. Марийка крепко обняла Фрэнка, не веря, что это он перед ней, в её объятиях, живой. Не призрак и не чудовище, а настоящий человек, чудом явившийся из тьмы.       Марийка захлёбывалась в слёзах и словах. Путая английский и болгарский языки, она благодарила Бога, благодарила Фрэнка, её речь превратилась в сплошной невнятный лепет, и было в нём нечто детское, далёкое, как если бы Марийка долго блуждала по тёмной чаще и наконец отыскала путь домой. В ответ Фрэнк притянул Марийку к себе и стиснул её тело в крепком, горячем объятии, стараясь развеять ледяной холод, который он принёс из шахт. Живое тепло, пульсирующее, тепло бегущей по жилам крови, тепло бьющегося сердца.       — Мы должны идти, — сказал Фрэнк. — Сейчас же! Бегом!       — Но…       — Пошли!       На лестнице появились зомби. Твари толпились в пролёте, не в силах протиснуться в узком проходе.       Схватив Марийку за руку, Фрэнк ринулся прочь из прихожей.       На улице немного посветлело: туманная дымка слегка рассеялась, дав лунному сиянию опуститься на крыши Рэйвенхолма. В бледном свете пустующие улицы казались обликом старинного готического романа; вид города, словно бы выросшего из самой истории, из её глубинных, сказочных слоёв, увлекал далеко за пределы реальности, впрочем, и без помощи оптических эффектов Рэйвенхолм представлял собой вырезанный из остального мира кусок бытия, в котором была сконцентрирована вся мерзость и ужас, какие только могут обитать в самом сердце преисподней.       Фрэнк остановился.       — Что такое? — спросила Марийка.       Куда им бежать? Церковь? Не факт, что они доберутся до «Восточной Чёрной Мезы», а путь до церкви пролегал через наводнённые толпами заражённых улицы. Как ни крути — шансы весьма невелики.       По крайней мере, Григорий примет выживших. Насчёт «Чёрной Мезы» у Фрэнка были сомнения.       Надо спросить Марийку. Но Фрэнк всё-таки решил сделать по-своему.       — Идём! — сказал Фрэнк.       Стоило им сделать шаг, как внизу улицы раздался громкий хлопок, и из первого этажа крайнего дома вылетели стёкла. Видимо, от перегрева и перепада давления взорвался бойлер.       Звук эхом пронёсся по улице, смешавшись с хором призрачных голосов и воплей.       — Ничего страшного, — сказал Фрэнк. — Просто взорвался котёл…       — Фрэнк, гляди — произнесла Марийка, посмотрев вверх.       Подняв голову, Фрэнк увидел, как над крышами на фоне белёсого неба скачут обезьяноподобные фигуры. Они выли, вопили, предвещая своё скорое появление. Фигуры весьма ловко и резво прыгали с карниза на карниз, приближаясь к источнику звука. Вой становился всё громче.       Фрэнк тут же вспомнил: те вопли, что он слышал в церкви.       Зомби вроде так не орут.       Не может быть…       Фигуры приближались, их становилось всё больше: одна тень за другой проносились в воздухе, наподобие летучих мышей в полночном пространстве, пролетая над черепицей — точно куски изорванной ткани, подхваченные невзначай порывом ветра.       Не говоря ни слова, Фрэнк потянул Марийку за собой; они побежали вверх по улице, в сторону детского сада.       Надо укрыться — где угодно, как угодно! Интуитивно Фрэнк понимал, что от этих тварей вреда будет намного больше, чем от обычных зомби. Если от последних хотя бы можно сделать ноги, то эти ублюдки с лёгкостью догонят любого.       Остервенелый вой и крик вдруг сменились рычащим, злобным хрипом, который мешался с неким подобием хохота, невротического придыхания.       Сжимая запястье Марийки, Фрэнк бежал, не чувствуя земли под ногами. И сама Марийка словно бы исчезла. Все чувства незаметно схлынули, обнажив совершенно чистое, бешеное желание выжить.       Надо бежать! Бежать!       Хрип становился всё громче и громче, а надежда оказаться в убежище раньше того, как тело разорвут в клочья, угасала с каждым мгновением.       В ушах стучала кровь.       Быстрее, быстрее!       Фрэнк с разбегу вышиб парадную дверь детсада, которую, наверное, не открывали с тех пор, как Альянс установил подавляющее поле, и они с Марийкой юркнули в пыльную темень. Узкий дверной проём на доли секунды притормозил быстроногих тварей — во всяком случае, хрип отдалился.       Не оборачиваясь, Фрэнк потащил Марийку через коридор к лестнице.       Вряд ли у детского сада есть сквозной выход во двор…       На обдумывание не было времени.       Поднявшись на второй этаж, Фрэнк завёл Марийку в первый попавшийся кабинет. Снизу раздался душераздирающий крик, и пространство мигом наполнил оглушающий топот, будто в здание забежал табун лошадей. Твари кинулись по следу людей, и Фрэнк едва успел заметить возникший в полутьме силуэт: не тело даже, а скелет с надетыми на него мышцами и хэдкрабом на голове. Это существо слабо напоминало человека. И тем не менее — Фрэнк понимал это, — оно совсем недавно было человеком, жило человеческой жизнью, и представить агонию, в которой сейчас пребывал этот несчастный, вряд ли когда-нибудь удастся тем, кто ещё остался по эту сторону существования. Мутант метался и кричал, испытывая бесконечные муки. Заметив Фрэнка, он ринулся к нему так быстро, что Фрэнк на мгновение опешил. Наконец он разглядел то, от чего они с Марийкой пытались сбежать — воплощённый кошмар, превосходящий само понятие кошмара, всего, что когда-либо могло вообразить себе человеческое сознание.       Из оцепенения Фрэнка вырвал крик Марийки.       Забежав в кабинет, Фрэнк захлопнул дверь, заперев замок. Впрочем, старый механизм мало что мог противопоставить той силе, которая жаждала прорваться внутрь. Дверь осаждали один за другим сильнейшие удары; косяк начал трескаться, еле выдерживая натиск. Секунда-другая, и дверь попросту ввалится внутрь.       Отложив обрез, Фрэнк повалил на пол стоящий сбоку шкаф и, собрав оставшиеся силы, начал блокировать дверь. Шкаф, однако, с трудом поддавался усилиям человека — Фрэнк толкал громадину что есть мочи, играя наперегонки со смертью. Тем временем за дверью раздавалось уже несколько криков, и несколько ударов сыпались на хлипкую дверцу, делая грань, отделяющую людей от верной гибели, всё более тонкой и ломкой. Марийка упёрлась в раскрытые дверцы шкафа, пытаясь помочь Фрэнку. Наконец вход был полностью заблокирован, что давало выжившим пару минут форы.       — Куда теперь? — спросила Марийка.       Фрэнк осмотрелся.       Судя по рисункам на стенах — мультяшные герои, природа и солнце с человеческим лицом, — помещение, куда они попали, в мирное время являлось аудиторией для групповых занятий. Везде были расставлены маленькие столики, стульчики, тумбочки. Предметы покрывал толстый слой пыли, из-за чего интерьер, освещаемый лунным свечением, казался однородным, вылепленным из гипса; макет, музейный экспонат сгинувшей жизни.       Марийка что-то прошептала. Блеснули слёзы. Яркие точки на грязном, испуганном лице.       — Я попросила Морика поселиться на этой улице, потому что рядом был садик. Он напоминал мне о нашем сыне, — произнесла Марийка, и сквозь слова начал пробиваться приглушённый, скрываемый долгое время плач. - Морик был против, он считал, что мне не следует цепляться за прошлое. Я всё понимала. Но я видела - Морик тоже страдает.       Фрэнк поймал себя на мысли, что никогда не видел, как Марийка плачет.       Зомби продолжали ломиться внутрь.       — Марийка… — сказал Фрэнк.       — Наш сын… Наверное, ему бы тут не понравилось. — Марийка смущённо улыбнулась; губы дрожали. — Мой сынок.       Боль, внезапно восставшая из пелены забвения, пронзила и Фрэнка; он не знал, каково это — иметь семью. Тем более — завести ребёнка, когда мир вовсю полыхает пламенем катаклизмов, когда все государства разом лихорадит в предсмертной агонии. Когда новую жизнь встречает новая война, на сей раз действительно опустошительная, жуткая.       — Мы должны идти, Марийка, — хрипло произнёс Фрэнк.       Он должен спасти её.       — Больше не осталось никакой жизни, — сказала Марийка. Она держала руки на животе, и тогда Фрэнк понял, где именно теплится смерть. Что именно сотворил Альянс, в чём его важнейшее преступление.       Шкаф начал трескаться.       — Идём! — решительнее проговорил Фрэнк.       — Где Морик? — вдруг спросила Марийка. — Ты видел его?       На секунду Фрэнк подумал, что будет лучше соврать — сказать, что Морик мёртв. Но почему-то он решил выложить всё как есть.       — Что? Он жив! Надо идти, надо найти его!       Марийка бросилась к двери, которую всё ещё осаждали кровожадные твари.       — Нет! — Фрэнк схватил Марийку за локоть и потянул к себе; какой же лёгкой, уязвимой была она, эта женщина, как просто было переломить её, как какой-нибудь стебель.       — Ты не понимаешь! — По лицу Марийку струились слёзы. — Он жив! Он ещё жив!       — Ты прекрасно знаешь, что это не Морик! Это больше не твой муж, Марийка! Он стал одним из них, и этого не изменить.       Марийка начала колотить Фрэнка, называя его подонком, мерзавцем, и английский мат перетекал в болгарский, а тот — снова в английский, и в какой-то момент Фрэнк подумал, что он действительно подонок: ведь он соврал ей, откуда появился в Рэйвенхолме, делал вид, что он не тот человек, за кого себя выдает. А кто же он, Фрэнк Зинке? Беглец, постоянный беглец, сволочь и трус, который заботится лишь о собственной шкуре. И этому кретину взбрело в голову влюбиться в женщину, которая выходила его, вытащила из трясины безысходности и полной безнадёги. Как тут не влюбиться? Но в данную секунду Фрэнку хотелось провалиться под землю — опять туда, в царство полутеней и тяжёлой работы, только бы забыться, вычеркнуть прошлое. Как это пыталась сделать Марийка — забыть о своём ребёнке, о мирной жизни, и тем более — забыть о надеждах на будущее, где у твоего дитя будет прекрасная, безоблачная жизнь. Но жизнь жестока. Она всегда жестока. Проявление жалости — обыкновенная случайность. И что бы ни происходило — надо воспитывать в себе стойкое мироощущение, особую внутреннюю свободу. Ту, о которой говорил Освальд. Ту свободу, которую не в силах подавить даже тюрьма. Тогда и смерть не страшна. И всё-таки — эта свобода не имеет смысла, если не пропитана любовью.       — Пожалуйста, Марийка! — Фрэнк посмотрел ей в глаза. — Мы должны идти. Ты должна выжить.       Опустив глаза, Марийка что-то прошептала и кивнула.       — Пошли.       Взяв обрез, Фрэнк подошёл к окну.       Вдоль фасада вёл широкий карниз, по которому можно было забраться на крышу. Из-за этих резвых ублюдков крыша перестала быть относительно безопасным местом, но сейчас не было альтернативы.       Зомби пробил дверь насквозь, просунув длинную руку; ладонь увенчивали длинные, как лезвие ножа, когти. Все пять пальцев. Чёрт возьми. Во что вы превратились, подумал Фрэнк. Эти люди… которые должны быть сегодня вернуться домой, чтобы и дальше обустраивать свой быт, поддерживая согласованную иллюзию мирного существования. А теперь — ими руководит только злоба, боль, агония, мучения, меры которым попросту нет. Гнев и агрессия, которым не найти имени. Что превосходит все мыслимые пределы.       Выбив стекло, Фрэнк убрал крупные осколки, и они с Марийкой выбрались на карниз. Не обошлось без порезов, но это был пустяк.       Короткими приставными шагами они добрались до ската, по которому, если подняться, Фрэнк предполагал перелезть на крышу соседнего здания.       — Осторожно, — сказал Фрэнк и начал лезть по жестяному настилу.       Тяжёлые шахтёрские сапоги, в которых Фрэнк к настоящему моменту уже стёр ноги в кровь, то и дело проскальзывали по поверхности ската, заставляя Фрэнка распластываться по настилу, чтобы предотвратить дальнейшее падение. Тянуть нельзя — кто знает, сколько эти зомби будут ломиться через шкаф…       Позади раздался треск дерева и ор нескольких обезображенных глоток, точно аккорд, который дополняет основную мелодию в симфонии.       Весь Рэйвенхолм кричал, метался, стонал и просил о милосердии.       Однако судьба была неумолима.       И что за это судьба? Что это за Бог, который бросил свои творения здесь, в этом аду? Впрочем, для себя Фрэнк не усматривал здесь ничего противоречивого. За свою жизнь он заслужил место в преисподней.       На счастье Фрэнка и Марийки быстроногие зомби не могли добраться к ним по карнизу — выскакивая из окна, он тут же падали вниз.       И всё равно их побег вряд ли являлся чем-то большИм, чем обыкновенной лотереей. В резком притоке адреналина Фрэнк позабыл, как ловко эти твари взбирались по стенам, будто обезьяны, и теперь, когда они с Марийкой почти поднялись на самую верхушку, Фрэнк осознал свою оплошность. Но ведь больше ничего не оставалось.       — Попробуем перелезть на крышу того дома, — сказал Фрэнк, показав на стоящий со стороны пристройки невысокий жилой дом. В нём горело несколько окон, но Фрэнк не надеялся встретить выживших. Большое чудо, что он нашёл Марийку. Судя по тому, что происходило, люди не знали, что делать во время обстрела. Паника сделала львиную долю работы, а паразиты фактически пиршествовали на улицах погружённого в неразбериху поселения.       — Фрэнк, скорее, пожалуйста, — заныла Марийка.       Вскоре они перелезли на соседнюю крышу. Местные говорили, что благодаря архитектуре города почти весь Рэйвенхолм при желании можно проскочить по верхам, что, в принципе, сейчас было не лишено смысла; улицы наводнили зомби, которые могли попросту задавить выживших массой. Не говоря уже про мелких и юрких хэдкрабах, таящихся в каждом тёмном уголке.       А сейчас едва ли не весь город был окутан тьмой.       Подстанции хоть и не были разрушены, но часть поселения всё равно оказалась обесточена; те же районы, где за электропитание отвечала «Чёрная Меза», были отключены.       Местами пылали дома, и смолянисто-чёрный дым уходил в белёсое небо, закрывая от глаз тех, кто ещё остался в живых, луну.       — Надо выбраться из города, — сказал Фрэнк.       Идти прямо через равнины без еды и оружия было бесполезно. С обрезом Фрэнк с малой долей вероятности сможет противостоять какому-либо противнику, будь то зомби, бродячее животное или ещё что-нибудь… Нет, за пределами города у них с Марийкой шансов нет.       Церковь? Далеко идти, без освещения.       Или…       Самоубийство?       Сначала застрелить Марийку, потом — себя.       Решение вертелось на кончике языка, и Фрэнк понимал, что Марийка думает примерно так же: смерть — один из выходов, но ни он, ни она вслух так и не озвучили это предложение; привычка жить сама по себе служила веским аргументом продолжать попытки преодолеть возникшие трудности.       Весь Рэйвенхолм пропах кровью и гарью. Фрэнк уловил в этой вони нечто знакомое. Внутренняя территория «Нова Проспект». Двор, где заключённые рыли могильники. Тела, тела, множество тел; броневик, мягко урчащий в промозглом вечернем воздухе; запах перегноя и разложения, запах того, что некогда было живым. Весь город превратился в могильник. И некто продолжает засыпать землёй ещё трепещущее тельце некогда сияющего идеала — что прошлое можно возродить, нужно только объединить усилия. Но никто не желал видеть, что это не что иное, как бал на костях.       Они уже были мертвы, только не знали об этом.       Вдруг Фрэнк услышал крик.       — Ты слышала? — спросил он Марийку.       — Что слышала?       — Кто-то кричал.       — Нет, Фрэнк, здесь тихо…       Тихо — весьма условное определение, когда отовсюду доносятся голоса призраков. Но то, что услышал Фрэнк, было именно криком — острой и громкой мольбой о спасении. Из-под земли, оттуда, где остались похороненными все неупокоённые души, взывал к Фрэнку Бен.       И кого он пытается спасти? Чего Фрэнк такой неугомонный, упрямый, упёртый, как баран? Пора перестать играть с судьбой и принять, что от человека в этой жизни ничего не зависит.       — Уйди, — прошипел Фрэнк.       Марийка испуганно посмотрела на него.       — Что с тобой? — спросила она, предполагая, что Фрэнк на фоне творящегося безумия сам лишится рассудка.       — Всё в порядке, — Фрэнк тряхнул плечами, как бы разгоняя навязчивые мысли. — Мы пойдём в «Восточную Чёрную Мезу».       — Что? Но ведь эвакуация уже закончилась.       — Я не знаю, какие ублюдки руководили эвакуацией. Нас они должны впустить. Это ведь Сопротивление.       Фрэнк знал, что врёт. И усмехнулся про себя — он ведёт себя, как отец. Ложь, враньё — известные методы манипуляции; вся жизнь — результат манипулятивного воздействия со стороны. Мечты, ценности, идейные и моральные ориентиры — это всё создано чужими руками; скрижали не спустились с небес, люди не стали цивилизованными по благословению природы — просто появилась каста людей, которая умела отменно пудрить мозги. Как слова всякого политика, слова Фрэнка почти никак не соотносились с действительностью. Пустят или не пустят их на базу, он не знал, но сам начал верить в собственное мнение, и этой верой мгновенно заразилась Марийка.       Не желая испытывать случай, поскольку дом, как он считал, наполнен зомби, Фрэнк стал искать ручную лестницу, по которой можно было бы спуститься сразу на улицу. Лестница нашлась. Правда, под весом тел старые проржавевшие конструкции предательски скрипели, а штыри, что присоединяли саму лестницу к стене, казалось, вот-вот вывалятся.       — Знаешь короткий путь отсюда до «Мезы»? — спросил Фрэнк, когда они спрыгнули на землю.       — А ты не знаешь?       — Я плохо ориентируюсь в той части города.       — Ты и впрямь затворник.       Фрэнк вдруг смутился; он видел себя растерянным подростком, отчуждённым как от мира детства, так и от мира взрослых — где-то посередине между наивностью и зрелостью, одинокий и не способный увидеть причины своего одиночества. Так долго прожив в Рэйвенхолме, Фрэнк завёл знакомства лишь с несколькими людьми; по самому городу он столько не гулял, чтобы детально выучить расположение улиц.       — Какой есть, — пробубнил Фрэнк.       Их разговору помешали рёв и рычание зомби.       — Пойдём через ферму, — сказала Марийка и, схватив Фрэнка, увела его дальше в проулок, в самую тьму.       Запахло влажной землёй. Словно после дождя. Запах спокойствия — когда прошла буря, и всё дышит свежестью. Но Фрэнк не мог отделаться от иной ассоциации — как тот же запах издаёт свежевырытая яма, которую должны забросить залежавшимися трупами. То, что должно было отвратить сознание хоть на несколько мгновений от ужасов, что царили сейчас в Рэйвенхолме, напротив, уносили Фрэнка дальше в пучину собственных страхов и травм. Тем не менее — он не боялся. Ведь он был с Марийкой. У него была цель. Миссия. Она должна спастись. Фрэнк убеждал себя, что делает это не для того, чтобы совесть была спокойна, ведь в таком случае его действия ничем бы не отличались от эгоистичных проявлений мелочной человеческой души. И вместе с тем Фрэнк понимал, что лучше не думать об этом, не загонять себя в лабиринт сомнений; надо просто действовать. Мысли же, как яд, по капле отравляя его самочувствие, проистекали из чувства вины перед теми, кого Фрэнк мог спасти, но облажался.       Освальд.       Бен.       Фрэнк однажды неумело помог Освальду — и угодил в карцер.       А потом — когда они были фактически на пороге Рэйвенхолма… Что мешало Фрэнку хотя попытаться спасти Освальда?       Впоследствии, вспоминая эту картину, Фрэнк пытался понять, каким он видел Освальда за мгновение до того, как с последним разделались муравьиные львы. Освальд не издал ни звука. Он не просил и не умолял. И спокойно принял собственную смерть.       Или нет?       Или Фрэнк это выдумал, чтобы успокоить своё сердце?       Может быть, Фрэнк убил Освальда ещё до того — убил и сожрал, чтобы выжить на пути к Рэйвенхолму?       Грань, что удерживала Фрэнка от полного помешательства, истончалась, но ещё выдерживала натиск рвущихся изнутри демонов благодаря Марийке. Она придавала жизни Фрэнка смысл.       Они вышли во двор, где царила кромешная тьма.       Сбоку раздалось нечто напоминающее жалобное мяуканье, а потом что-то затрещало, будто детская погремушка.       Фрэнк машинально отвёл Марийку в сторону, как из тьмы на них набросилось некое существо, по виду напоминающее обычного хэдкраба. Тварь со смешным свистом пролетела мимо них, приземлившись на коротком участке, орошаемом мягким светом луны. Странное создание действительно походило на хэдкраба, но спина у него была плоской и покрыта чем-то вроде шёрстки, а лапы были изогнуты так, что напоминали паучьи. Хэдкраб снова «мяукнул» и начал трещать. Заметив, как задрожали его лапки, Фрэнк потянул Марийку за собой.       — Бежим отсюда!       Как только они рванули со двора, вся темень мигом разразилась хором неестественного мяуканья.       Проскочив в арку, Фрэнк быстро спросил у Марийки, куда теперь им нужно идти.       — Налево! — крикнула Марийка, и они понеслись что есть сил вдоль стеклянной ограды свинофермы. Обход был завален — артиллерийский снаряд столь точно попал в части несущей конструкции здания, что весь дом лежал в руинах, которые полностью перекрывали дорогу.       — Пойдём через ферму! — сказала Марийка.       В угодьях воняло дерьмом.       Естественно, на ферме выживших не нашлось; вдоль кормушек и загонов, еле волоча ноги, бродили зомби.       Обратного пути не было — Фрэнку с Марийкой ничего не оставалось, как прокрасться мимо обращённых людей.       Чтобы не попасться зомби, им пришлось чуть ли не ползком пробираться через загоны, утопая в густой завязи навоза и говна. В нос бил терпкий запах, напомнивший Фрэнку вонь из толчка в тюремной камере. Спустя столько времени заключения он попривык к нему, но сейчас забывшие те дни рецепторы бунтовали, и Фрэнка то и дело накрывали приступы тошноты — в горле клокотала желчь, рвущаяся наружу, поэтому приходилось постоянно сглатывать собственную слюну, задерживая, как можно дольше, дыхание. Это кое-как помогало. Главное — не издавать громких звуков.       Зомби тяжело шагали, угрюмо рыча и — от чего становилось жутко — произнося какие-то слова.       Фрэнк обернулся к Марийке. Услышав, как обращённые люди стараются произвести обыденную устную речь, она вполне могла развернуться и отправиться на поиски Морика.       Превращение в зомби необратимо. Это всем было известно. Тем не менее, Фрэнк начал беспокоиться.       В загонах лежали растерзанные трупы свиней. Впрочем, в полутьме трудно было разобрать, относятся ли кровавые останки человеку или животному.       Фрэнк остановился у калитки.       По проходу, разделяющему ряды загонов, блуждали зомби. Прихрамывая и как бы подбоченясь, они бездумно шлялись вдоль стенок, неприкаянные, похожие на сомнамбул.       Рядом что-то зашуршало.       Свиную тушу, что лежала на углу загона, вдруг что-то утащило к себе - Фрэнк заметил, как корявые когтистые пальцы впились в толстую кожу, чуть ли не вырвав кусок жира.       Зомби находился прямо за перегородкой. Занятый поеданием плоти, монстр не обращал на людей внимания.       Фрэнк обернулся к Марийке и приставил палец к губам.       Зомби медленно пожирало свинью, старательно разрывая мясо, разламывая кости; в употребление шло всё — и потроха, и мышцы.       Запахло кровью.       С улицы раздался крик.       Сквозь щели Фрэнк с Марийкой заметили живого человека; он пытался от кого-то защититься, вовсю размахивая руками, словно на него напал пчелиный рой. Из темноты ему на голову запрыгнул один из тех хэдкрабов, что походили на пауков. Услышав знакомое мяуканье, Фрэнк вздрогнул.       У бедняги не было шансов — инопланетный паразит тут же завладел телом носителя, и дальше произошло то, чего ни Фрэнк, ни Марийка никогда до этого не видели. Процесс превращения человека в обычного зомби занимает около часа — в данный же момент бедолага, продолжая стоять на ногах, практически мгновенно трансформировался в ходячий труп; через секунду на тело бедолаги запрыгнуло ещё несколько таких хэдкрабов, покрыв человека своеобразным панцирем из собственных тушек, из-за чего монстр стал напоминать двуногую черепаху, с трудом переставляющую ноги под таким весом. От рёва, которое издало существо, кровь заледенела, и Фрэнк впервые ощутил сковывающий, панический страх.       Что это за тварь…       Раньше таких зомби не было.       Марийку стошнило. Она закашлялась, отплёвывая содержимое желудка.       Теперь можно не прятаться.       — Давай, давай! — подбодрил Фрэнк Марийку.       Они выскочили из загона и стремглав ринулись вдоль прохода.       Зомби, пожиравший свинью, не обратил на людей внимания, чего не скажешь об остальных — все как один монстры последовали за добычей.       Только бы не нарваться на тех шустрых подонков. Фрэнку вспомнились их длинные, точно клинки, когти, и мысли о благополучном исходе вновь начали таять.       — Где выход? — крикнул Фрэнк.       — Налево!       Проход был более-менее свободен.       А ведь сначала показалось, что зомби на ферме не так уж много — теперь было ясно, что твари наводнили собой почти все угодья — оно и понятно, еды здесь завались.       — Направо! — прокричала Марийка, из-за паники спутав болгарский с английским. Посчитав, что «надясно» значит «налево», Фрэнк повернул в другую сторону. Марийка что было сил потянула его в противоположный проход, в конце которого находился выход.       Толпа зомби, которая как назло занимала именно этот коридор, дружно направилась навстречу людям.       Фрэнк навскидку выстрелил в тварей дуплетом.       Обрез рыкнул, и дробь сбила с ног несколько зомби, что не сильно изменило ситуацию.       Перезарядив оружие, Фрэнк уверенной поступью пошёл на зомби, рассчитывая прочистить путь, стреляя по тварям в упор, чтобы сэкономить заряды.       Из толпы тянулись когтистые, окровавленные руки, на которых висели ошмётки ткани и плоти. От монстров разило, как из могильной ямы.       Фрэнк начал отстреливать тварей, методично перезаряжая обрез, не давая зомби приблизиться вплотную. Марийка стояла за спиной, и её крики исчезали за громкими залпами старого ружья.       До выхода оставалось несколько футов.       — Фрэнк, осторожно! — выкрикнула Марийка, пока он вытряхивал из дула отстрелянные гильзы. Вытащив из патронташа новые патроны, Фрэнк только успел спросить «что?», как сбоку, появившись из загона, на него набросился зомби.       Фрэнка накрыла удушающая волна смрада и гниющего мяса. Патроны вывалились из рук. Выставив обрез наподобие палки перед собой, Фрэнк затормозил монстра. Несколько секунд они пытались пересилить друг друга, и наконец Фрэнку удалось оттолкнуть от себя зомби, после чего он крепко врезал ему ногой в живот, и монстр повалился наземь.       — Патроны! Где патроны! — крикнул Фрэнк, пытаясь отыскать на земле заряды.       Благо, красные гильзы валялись почти у самих ног.       — Бежим отсюда! — завизжала Марийка.       Фрэнк схватил заряды.       Они выбежали на улицу. Напоследок Фрэнк попытался заблокировать выход, чтобы дать им фору, но из этой задумки ничего путного не вышло, и люди попросту пустились в бегство, не разбирая дороги, через переулки и дворы, в тёмной тишине которых их неизменно поджидали монстры.       Получается, правило «быстрый или мёртвый» и правда работает. Против зомби, этой воплощённой формы самых низменных черт биологической жизни, не могла справиться никакая стратегия, никакая тактика. Это не враг, которого можно обхитрить, заставить сдаться. Это сила, не знающая препятствий, не знающая правил, не имеющая целей выше, чем утолить свои первоочерёдные потребности; и бороться с подобной силой удаётся лишь её же способами. Довериться своему чутью, своей реакции; бежать без оглядки, не чувствуя почвы под ногами, нестись через ночь, дабы не попасться в лапы этим тварям.       На пути они столкнулись с ещё одним выжившим.       Он ошарашенными глазами глядел на Фрэнка с Марийкой.       — Спасите меня! — истошно завопил мужчина, но не успел он ступить и шагу, как на его голову сиганул хэдкраб. У него были тонкие, как у водомерки, лапы, и округлая спинка, как у обычных хэдкрабов.       Фрэнк тут же прицелился в бедолагу, но почему-то не решался выстрелить.       Человек какое-то время бился в агонии, после чего издал отчаянный крик, исходивший из самого нутра; Фрэнка передёрнуло — так перед смертью кричал Бен; наверное, поэтому он и не хотел стрелять. В этом крике сошлись вся вопящая, пламенеющая, злостная обида и предельное отчаяние падших душ. Бедняга начал рвать на себе одежду, выкрикивая нечто похожее на «горю, горю!»       Слова быстро превратились в ворох неразборчивых слогов.       Пальцы вдруг закостенели и вытянулись на глазах, превращаясь в когти. Человек принялся терзать себя, срывая один за другим куски кожи — брызнула кровь, и наконец перед Фрэнком и Марийкой предстало существо с буквально содранной со всего тела шкурой. Лоскуты кожи валялись вокруг, будто тряпьё. Монстр воздел руки к небу и во всю глотку заорал, как бы проклиная небеса. И когда зомби ринулся к людям, Фрэнк наконец сделал выстрел. Чудище рухнуло замертво.       — Господи, спаси душата му, — прошептала Марийка.       — Идём, — сказал Фрэнк.       Дома, словно тюремные стены, крепче прибивались друг к другу, превращая улицы в замкнутый, бесконечный лабиринт, и Рэйвенхолм действительно начал казаться городом, выросшим прямо из-под земли, из этих скалистых равнин, которые испокон веков не были благосклонны к человеку, особенно когда он начал раскапывать их недра, пробираясь всё дальше, всё глубже, вороша то, покой чего нельзя нарушать. Мертвецы поднялись из могил; жизнь стала смертью. Испытанное на кладбище ощущение глобального переворачивания ориентиров снова настигло Фрэнка, и он в очередной раз подумал о том, что из Рэйвенхолма нет спасения. Нет ни рая, ни ада, но лишь бесконечная боль и муки. Вопят и воют призраки; плоть восстаёт против духа, а дух оказывается навеки заперт среди смердящих и исходящих чёрной кровью тел. Бог оставил это место. Не жизнь и не смерть, а что-то во сто крат хуже.       — Скоро должен быть вход в «Чёрную Мезу», — сказала Марийка.       Она шла, опустив голову.       Фрэнк остановился.       — Марийка, послушай меня, — сказал он. — Я сам слышал, как эти существа пытаются что-то сказать. Иногда это даже похоже на слова. Но они — уже не люди. Их уже нельзя спасти.       — Я знаю. Спасибо тебе, Фрэнк. Я просто… просто не могу смириться. Морик был для меня всем. Я думала, что мы сможем пережить всё, все лишения. Но я ошибалась.       — Я тоже потерял тех, кто был мне дорог. И хочу спасти хотя бы одного человека, который важен для меня.       Марийка улыбнулась.       Фрэнк никогда не видел такой чистой и светлой улыбки.       На мгновение сумрак расступился, и мягкий свет озарил пространство между ними; то был незримый свет, тот, который могут уловить лишь тонкие грани души — свет, проникающий сквозь кожу прямо к сердцу. Это был миг, электрическая вспышка, неуловимая, однако заключающая в себе бессмертие.       Наверное, это чудо — увидеть такую улыбку.       С конца улицы, взмыв над крышами, раздался угрожающий вой, и на фоне серебристой дымки вновь показались скачущие фигуры быстроногих зомби.       — Чёрт возьми! — прокричал Фрэнк. Скорее от досады, чем от злости — город не желал их отпускать.       Я готов остаться, подумал Фрэнк, но Марийка должна спастись.       Завывая, улюлюкая, точно озверевшая банда, зомби надвигались на них, желая расправиться, разорвать в клочья, напиться свежей кровью.       — Уходи, — сказал Фрэнк.       — Что? — Марийка вцепилась во Фрэнка, пытаясь потащить за собой. — Пошли, Фрэнк!       — Я сказал: уходи. Мы не сможем от них убежать. Я дам тебе время. Беги!       — Я не пойду без тебя!       Фрэнк прорычал:       — Уходи!       На глазах Марийки выступили слёзы. Её губы что-то прошептали. Беззвучный вздох: подонок…       Все, кто был дорог Марийке, погибли. И теперь погибнет Фрэнк.       Несколько быстроногих тварей вскачь приближались к Фрэнку. Он вскинул обрез, стараясь прицелиться так, чтобы дробью снесло как минимум двух монстров.       Ему необходимо продержаться как можно дольше.       Позади он слышал ритмичный стук ботинок. Он становился всё дальше.       Сколько раз Фрэнк был на волоске от смерти — но каждый раз её явление воспринимается по-новому. Ему было страшно. Наверное, такой же страх испытал Освальд.       Фрэнк даже не видел его лица — Освальд попросту исчез в клубах пыли, как призрак.       Прозвучал первый выстрел: как и планировалось, два зомби - наповал; сородичи, бесцеремонно перескакивая через падших, устремились к человеку. Вставив новые патроны, Фрэнк продолжал отстрел. Судя по всему, какие-то зачатки разума у тварей присутствовали, поскольку те скоро смекнули, что будет хорошо уйти с линии огня, обойдя Фрэнка по флангу. Особо умные взобрались на фасад здания и принялись напрыгивать на Фрэнка сверху.       Зарядив обрез, Фрэнк приготовился к очередной обороне, как прямо на него накинулся зомби — жуткое создание без кожи, орущее и гогочущее, словно взбеленившийся ребёнок. Повалив человека на спину — Фрэнк сильно стукнулся затылком о брусчатку, и глаза заволокло багровой мутью, — тварь точным ударом рассекла Фрэнку плечо — острые когти вошли в тело, как горячий нож в масло, и рукав в считанные секунды напитался кровью. В пылу схватки Фрэнк не обратил внимания на ранение — только ощутил глухую вспышку боли. Направив обрез прямо в живот зомби, Фрэнк нажал на крючок — оружие бахнуло, и дробь столкнула зомби.       Впрочем, радоваться было нечему — упавший и раненный, Фрэнк едва ли мог сопротивляться. Боль в располосованном плече разгоралась с каждой секундой.       Марийка уже должна была достигнуть какого-нибудь убежища — или добраться до входа в «Чёрную Мезу».       Фрэнк направил обрез на приближающихся зомби, которые, однако, не торопились набрасываться на него. Как хищники, они окружали жертву, готовясь в нужный момент напасть.       И когда одна из тварей была готова растерзать Фрэнка, грянул выстрел.       Стреляли сзади, с той стороны, куда убежала Марийка.       Выстрелы повторились, и зомби, напоминая перепуганных животных, бросились врассыпную.       — Чёрт тебя подери, Фрэнк, ты живой!       Над ним стоял Богдан с карабином в руках.       — Давай, тащи его к нам, пока они не вернулись! — раздался голос Райнера. Он стоял поблизости, держа на мушке опустевшую улицу. Райнер был вооружён автоматом.       Заметив у Фрэнка обрез, Райнер присвистнул:       — Ничего себе! Откуда ты его добыл?       Богдан помог Фрэнку встать.       — Что с плечом? — спросил Богдан.       — Плевать, — произнёс Фрэнк. Боль была нестерпимой. Рука повисла, как верёвка — последствия гангрены на заставят долго ждать. Фрэнк едва мог пошевелить локтём или предплечьем, чего уж говорить про то, чтобы сжать ладонь в кулак или пошевелить пальцами. Единственное, что чувствовал Фрэнк — как горячая кровь, липкая и густая, струится по коже, пропитывая ткань.       — Где Марийка? — спросил Фрэнк.       — У нас, в штабе, — сказал Богдан.       — В штабе?       — В администрации.       Фрэнк кивнул.       Они поспешили уйти с улицы. Судя по звукам, переполошённые твари собирались повторить нападение.       У заводского цеха, где располагалась администрация поселения, царила гробовая тишина.       — Не люблю, когда так тихо, — произнёс Райнер, озираясь.       Богдан постучал в парадную дверь.       Минуту спустя изнутри послышался шум разбираемых баррикад.       — Ну же, — просипел Райнер.       — Заткнись, — отрезал Богдан.       Наконец дверь приоткрылась, и люди протиснулись в проём.       — Давайте-давайте, нужно запереться!       Фрэнк хотел было помочь товарищам, но чья-то рука потянула его к себе. Марийка.       — Господи, Фрэнк, что с тобой?       Выход заваливали всем, что попадалось под руку: скамейки, стулья, табуретки, тумбочки, шкафы… В ход шли любые вещи, которые могли сдержать натиск монстров.       — Райнер, сгоняй за аптечкой! — услышал Фрэнк незнакомый голос.       Рядом стоял Рональд. Он аккуратно осматривал рану.       — Серьёзно тебя зацепило, — выдохнул Рональд.       Фрэнка усадили на кушетку и разрезали рукав.       Из трёх глубоких рваных ран сочилась кровь; в тусклом освещении поблескивали мышцы. Среди месива сияли белизной, как жемчуг, кости.       Обработав руку спиртом и перевязав её относительно чистой тканью, Фрэнку дали антибиотик и обезболивающее.       — Да тебя, оказывается, не так-то просто завалить, — сказал Райнер.       — Ага, не говори, — ответил Фрэнк.       — Ты ведь был в шахтах во время атаки, — сказал Богдан. — Кто-нибудь остался из наших? Бен, Кори…       Фрэнк промолчал.       — Ясно, — проговорил Богдан. — Чудо, что тебе вообще удалось вылезти оттуда.       Не сказать, что под землёй было хуже, чем здесь, подумал Фрэнк.       Они поднялись в кабинет Рональда, из окна которого виднелся генераторный зал завода с выключенными уже как два десятка лет турбинами.       — Что будем делать? — спросил Райнер.       Рональд сидел за столом с опущенной головой. Фрэнк догадывался, что глава поселения что-то скрывает, и теперь тайна должна раскрыться.       — Рональд, что с вами? — спросил Фрэнк.       Глава поднял на него печальные глаза.       — Не понимаю, о чём ты, — сказал Рональд.       Диалог прервал Богдан:       — Фрэнк, ты видел ещё выживших?       — Да, часть жителей прячется в церкви.       — Тогда, может отправимся туда? — предложил Райнер.       — А смысл? — спросил Богдан. — Из города мы всё равно не выберемся.       — А если через каналы?       — Нет, — произнёс Рональд. — Обстреляли не только город, но и прилегающие территории. Там полно хэдкрабов.       — Чёрт! А как же «Меза»?       Фрэнк вновь обратился к Рональду:       — Почему не эвакуировали жителей?       — Эвакуация была, — произнёс Рональд.       — Спасли только тех, кто жил поблизости от базы, — вмешался Богдан. — В самом деле, Рональд, скажите, почему? Все же знали, что рядом с Рэйвенхолмом ошиваются сканеры.       — Хватит! — сорвался Рональд. — Все знали? Об этом никто, чёрт возьми, никто не должен был знать.       Опять ложь, опять эти заигрывания с фактами или банальное проявление силы, подумал Фрэнк. Он достаточно видел, как манипулирует людским сознанием отец, чтобы тут же раскусить Рональда. Бомбардировка Рэйвенхолма — тщательно спланированная операция, и главе наверняка было известно гораздо больше, чем горожанам.       — Ну, знаете, слухи в нашем городе распространяются быстро, — сказал Богдан.       — Выкладывайте, Рональд, — сказал Фрэнк. — Сейчас уже бесполезно что-то скрывать.       Голос главы задрожал:       — Мне нечего сказать…       — Говори! — рыкнул Фрэнк. — Богом клянусь, я вырву из тебя правду, если сам не признаешься!       — Фрэнк, тише, — прошептала Марийка.       Рональд вздохнул.       — Ладно, я скажу… — Глава потёр глаза. — У Сопротивления есть свои люди в ГО. Они докладывали, что атака на Рэйвенхолм планировалась давно. Но Альянс почему-то откладывал операцию, и разведка не могла назвать точные даты. Примерно месяц назад стало известно, что Альянс разработал новое вооружение. Какое-то биологическое оружие. Разведка не могла сказать, какое именно.       — Ну, теперь понятно, какое именно, — сказал Райнер. — У нас вместе с обычными хэдкрабами, блядь, целый зверинец.       — Альянс решил использовать Рэйвенхолм в качестве испытательного полигона, — продолжил Фрэнк.       Рональд кивнул.       — Скорее всего, даты бомбардировки были известны примерно тогда же, когда в каналах появились сканеры, — добавил Фрэнк.       Рональд ещё раз кивнул.       — Тогда почему не была произведена эвакуация?       — Сопротивление… Вэнс не хотел, чтобы Альянс догадался о том, что у Сопротивления есть агенты в его рядах. Если бы за день до операции весь город опустел, Альянс бы точно всё понял. И тогда атаковали бы «Восточную Чёрную Мезу». К тому же, Сопротивлению самому надо было увидеть, что за оружие изготовил Альянс.       Фрэнка наполняла злоба. Рональд показался ему жалким, малодушным человеком, трусливым подлецом, который и ненависти-то не заслуживал.       — Что? — Богдан подошёл к Рональду и схватил за грудки; сильные руки шахтёра подняли главу над полом. — Вы пожертвовали городом, чтобы сохранить Сопротивление?       — Это был приказ Вэнса, — захныкал Рональд. — Я ничего не мог поделать. Да и база не смогла бы обеспечить ресурсами такой большой процент людей.       — Ублюдок! — Богдан швырнул Рональда, как куклу.       — Я и так сделал всё, что было в моих силах! — оправдывался глава. — Ведь кого-то же удалось спасти.       — Да, вы спасли людей из администрации, — сказал Фрэнк.       — А что же вы остались? — спросил Богдан. — Совесть замучила?       Рональд потупил взор. Взрослый, уже в годах мужчина превратился с загнанного, перепуганного ребёнка, с трудом понимающего тяжесть своего проступка.       Фрэнк не жалел Рональда. Сын политика, он так хорошо знал подноготную власти, что с юношества у него сохранилось стойкое неприятие к любым проявлениям человечности у чиновников. К тому же, тот факт, что глава остался в городе, никак его не оправдывал, скорее, наоборот, сильнее обнажал его никчёмную душонку.       — Скорее всего, Сопротивление хотело, чтобы Альянс ослабил бдительность, — сказал Фрэнк. — Хитрый ход.       — Какого же хера происходит, а? — вспылил Райнер. — Давайте вышвырнем этого подонка наружу!       — Нет! — вступился Богдан. — Мы не убийцы. В отличие от тех, кто сидит на базе. Чёрт побери…       Многие в Рэйвенхолме верили, что «Чёрная Меза» защитит их в случае нападения, которое рано или поздно должно было случиться. Ожидание превратилось в безмятежность, и люди безоглядно поверили в то, что их городок будет жить дальше, огороженный от действий оккупантов. Неведение людских масс — основной инструмент воздействия. Горожане забылись и ослепли. Их жизни были поставлены на кон задолго до того, как произошла катастрофа.       И если бы Рэйвенхолм разбомбили, похоронив под грудой обломков… но город превратили в филиал ада на земле.       Сопротивление вынесло поселению приговор, желая увести Альянс по ложному следу.       Ты хорошо научил меня жизни, отец, подумал Фрэнк. Но в итоге любой, кто относится к власть предержащим, заканчивает этим — как побитая собака скулит в углу, надеясь на милосердие.       — Как они могли так поступить с нами… — сказала Марийка. — Как Вэнс мог пойти на такое?       — Мы для них пешки, расходный материал, вот и всё, — заключил Райнер.       Наступило молчание.       — Фрэнк, может, тебе присесть? — спросила Марийка.       — Да, хорошо.       Они вышли в приёмную, и Фрэнк опустился на потрёпанный, истёртый диван.       Марийка села рядом.       — Болит?       Фрэнк слабо улыбнулся.       — Нет. Спасибо.       — Слушай, Фрэнк. Не нужно геройствовать ради меня. Я потеряла всех, кого любила. Я… я ненавижу себя за то, что ещё жива. Когда умер мой сын, мне как будто сердце вырезали, но со мной был Морик. Знаю, ты думаешь, я чиста душой, но это не так. Мне страшно и больно. Мне противно быть здесь. Я понимаю, почему ты стараешься ради меня, но я бы хотела, чтобы ты возненавидел меня так же, как я. Я не достойна такой любви.       — Глупости, Марийка. Любят просто потому, что любят.       Видимо, из-за анестетика, или потому, что они сейчас находились в ситуации, когда любые откровения сами рвались из груди, Фрэнк не испытывал трудностей, чтобы выразить свои чувства. Он понимал, что говорить с женщиной о любви, когда её собственный муж погиб несколько часов назад, глупо и бестактно, и всё же в данный момент Марийка и Фрэнк были нужны друг другу.       — Ты хороший, Фрэнк, — сказала Марийка.       — Ты ошибаешься. Когда-то давно в Сити-17 я убил патрульного. Моему приятелю нужен был дополнительный паёк для сестры, и мы решили ограбить ГО-шника. Гражданская оборона нас быстро нашла, и я попал в «Нова Проспект». Я не помню, сколько времени провёл в тюрьме. Там время будто исчезает. Там другой мир. Но настал момент, и я сбежал. Я и мой сокамерник, Освальд. Мы шли через пустоши, пока не наткнулись на доки. Освальда убили муравьиные львы. А я выжил. Меня нашёл Бен и привёл сюда. Он сказал, чтобы я молчал о том, откуда я. Но Бен не знал, что я убийца. И я не понимаю… я не помню. Виновен ли я в смерти других людей? Бен, Освальд. Тот патрульный. Это был обычный человек, но я даже не видел его лица. Я убийца, Марийка.       — Мы все здесь не без греха, — сказала она. — Не кори себя. Никогда не поздно проявить великодушие и никогда не поздно принять это великодушие в дар. Мы все в чём-то виноваты, но жизнь идёт своим чередом. Мне тоже следует это принять.       Они обнялись.       — Пожалуйста, Фрэнк, не жертвуй собой ради меня, — сказала Марийка. — Если придётся погибнуть, то лучше вместе. Если и ты умрёшь, мне незачем будет жить.       Фрэнк молча принял её слова.       Из кабинета вышел Райнер.       — Есть план, — сказал он. — Пойти в «Чёрную Мезу». К тому же, без нормальной медицинской помощи ты окочуришься скоро.       — А как же люди в церкви? — спросил Фрэнк.       — У нас мало оружия, мало припасов. Мы туда просто не доберёмся, не говоря о том, чтобы вернуться.       — Думаю, в «Мезе» не обрадуются, что к ним ломятся выжившие.       — Наверное, ждут, пока весь город не заполнят эти твари. Идти можешь?       — Мне же руку ранили, а не ногу.       — Раз шутишь, значит, силы остались.       Из кабинета вышли Богдан и Рональд.       — До «Чёрной Мезы» ближе всего, если выйти через запасной выход, — сказал Рональд. — Он находится направо по коридору от генераторного зала.       — И на том спасибо, — процедил сквозь зубы Богдан. От весёлого и улыбчивого парня не осталось и следа. Фрэнк никогда не видел Богдана таким угрюмым.       — Вы слышите? — спросила Марийка.       — Что?       Тишина.       Откуда-то доносился приглушённый, повторяющийся стук. Удары усиливались.       — Это выжившие? — Богдан оглянулся.       Люди спустились вниз.       Удары раздавались со стороны парадной двери.       Рычание и душераздирающие крики снаружи, убедили всех, что на фабрику пытаются попасть отнюдь не выжившие.       — Они что, чуют нас? — закричал Райнер, прицелившись в наспех собранную баррикаду. — Что за херь!       Удары становились всё ожесточённее, яростнее, и сваленная в кучу мебель начала дёргаться и подпрыгивать, а деревянные перекрытия затрещали.       Фрэнк взял здоровой рукой обрез. Осталось всего два патрона.       — Уходим! — громко произнёс Богдан.       Они побежали в генераторный зал.       Парадная дверь рухнула, и зомби, перелезая друг через друга, ринулись за людьми.       Быстроногие твари скоро настигли Райнера. Тот успел что-то прокричать, прежде всего десятки изуродованных рук распотрошили беднягу.       — Быстрее, быстрее! — приговаривал Богдан.       — Бегите! — проорал Рональд. — Я их задержу!       — Нет! Стойте!       Глава развернулся и побежал на зомби. Безоружный, он искренне считал, что лишь его безумное бесстрашие сможет остановить агрессивную толпу. И, наверное, только в тот момент, как когтистые пальцы начали разрывать плоть, Рональд понял, что одной храбрости недостаточно. Идиот. Тем не менее внезапная контратака действительно позволила оставшимся в живых немного оторваться от основной массы зомби.       Когда они вошли в узкий коридор, Богдан заблокировал дверь, и троица устремилась к выходу.       Дверь была заперта.       — Чёрт возьми, ну конечно!       Фрэнк и Богдан начали попеременно толкать дверь ногами.       Монстры тем временем почти выломали проход в коридор.       Замок на входной двери наконец поддался, и люди вырвались наружу.       Фрэнк опять почувствовал запах влажной земли.       Над головами возвышались стены домов, образуя запутанную сеть узких переулков.       Отовсюду доносились вой и крики. Зомби словно бы забавлялись, устраивая жертвам своеобразное сафари.       — Туда, скорее! — Богдан указал направо, и они ринулись вдоль переулка.       — Ты точно знаешь, куда идти? — спросил Фрэнк.       — Относительно.       Лабиринт остался позади.       — Так… — Богдан выровнял дыхание. — В «Чёрную Мезу» можно попасть через столярную мастерскую, она в этом здании.       — Ага, — сказал Фрэнк. Рука снова начала болеть; на перевязке проступила кровь. По телу растекался жар.       — Сколько у тебя? — спросил Богдан, показав на обрез.       — Два.       — Понятно. У меня пол обоймы где-то осталось. Если быстро будем бежать, то…       Из темноты послышалось хриплое, надрывное дыхание. Во тьме показался силуэт грузной, сгорбленной фигуры, и Фрэнк с Марийкой мигом узнали эту фигуру, столь похожую на человека, что стал жертвой этих странных чёрных хэдкрабов… Несколько паукообразных тварей сидели на теле обращённого. Зомби медленно, но целенаправленно шёл к людям.       Смотрится жутко, но от него, наверное, не так много проблем — люди успеют убежать, пока эта тварь доберётся до них.       Решив не тратить патроны, Богдан развернулся к зданию.       Как только Фрэнк обернулся, он услышал странный звук, будто кто-то бросил камень. Мягкий замах, бросок — шуршание ткани быстро поглотила тишина. Через секунду раздался крик.       На голове Богдана восседал чёрный хэдкраб.       — Нет, не надо! А! НЕТ!       Крики захлёбывались в глотке; через миг Богдан ослаб. Руки опустились сами собой, будто подрезанные нити марионетки.       Эта тварь швырялась хэдкрабами. Она уже готовилась бросить очередного паразита в сторону Фрэнка и Марийки.       — Богдан! — прокричал Фрэнк.       Марийка вцепилась ему в плечо и попыталась остановить.       Плевать.       Плевать, что процесс необратим и паразита нельзя отделить от носителя даже сразу после контакта. Плевать на всё. На эту жизнь, на город, на судьбу. Плевать, что мир жесток, а жизнь беспощадна. Плевать. Плевать на людей. Плевать на то, каковы будут последствия наших решений. Плевать.       — Сука! — прорычал Фрэнк. — Ёбаная тварь!       Никого не спасти. Мы заранее — заложники определённой системы. А так называемая свобода выбора — только иллюзия.       И если Фрэнк прикончил того патрульного — он должен был так сделать.       Если жизнь полетела под откос — значит, так оно и должно произойти.       Плевать.       — Сдохните! — Фрэнк вскинул обрез, целясь в неясный образ во тьме.       Зомби было всё равно, какими ещё проклятиям его собирается обложить Фрэнк. Он только следовал своим инстинктивным потребностям.       Впрочем, мутанты служили лишь орудием. Всегда нужно смотреть дальше, и тогда увидишь причины. И Фрэнк везде видел тень отца.       Ублюдок.       — Фрэнк, бежим! — закричала Марийка.       Богдан окончательно обратился — широкоплечая, сутулая фигура надвинулась на людей, как волна.       — Прости, — прошептал Фрэнк, опустив обрез.       Зомби швырнул ещё одного хэдкраба, но промахнулся — паразит, пролетев мимо, исчез в темноте.       Фрэнк с Марийкой забежали в здание.       Горел свет. Сколоченные из досок стены испачканы кровью. Где-то валяются останки. Сквозь окна под потолком струится лунный свет.       Со спины раздались тяжёлые шаги; по стенам начали ползти тени.       — Скорее.       Проход в столярную мастерскую загораживали зомби; это были обычные, пусть и не проворные, но довольно подвижные твари, те самые, что до недавнего времени были единственной проблемой оставшегося в живых человеческого населения. А поскольку Альянс расширил «бестиарий», наступят новые беды. И теперь эти зомби воспринимались даже с каким-то облегчением. Фрэнк ухмыльнулся. Человек превращается в безумца за довольно короткое время, если создать для этого нужные условия. Но Фрэнк пытался держать себя в руках. Его путь ещё не окончен.       Всего два патрона.       Этого не хватит.       Людей зажимали в тиски — со спины продолжали подкрадываться твари.       Краем глаза Фрэнк заметил за телами зомби впереди газовые баллоны, которые обычно использовались в мастерских. Безумная идея.       — Марийка, закрой голову.       Она послушно выполнила просьбу, и Фрэнк, настолько аккуратно, насколько ему позволяли остатки сил, прицелился в баллоны. Красные металлические корпуса то и дело терялись среди покачивающихся тел, которые неумолимо приближались.       Выстрел.       Дробь задела одного монстра, но баллон уцелел.       — Чёрт!       Рычание окружало, обвивало людей.       Фрэнк прицелился ещё раз.       В глазах — муть. Слабое освещение смешивало краски.       Красный цвет баллона.       Красный цвет.       Зомби вновь попытались что-то произнести. Они звали господа. Они умоляли прекратить их мучения. Вполне вероятно, носитель остаётся в сознании. Вполне вероятно, Богдан и Морик ещё «живы».       Фрэнк нажал на крючок.       В следующее мгновение сжатый газ оглушительно хлопнул, и в воздух взметнулась пыль. Помещение тут же охватил огонь; охваченные пламенем, зомби взвыли от отчаяния и воздели руки, как в ритуальном экстазе.       Проход был свободен.       С улицы раздался знакомый вопль.       Взрыв привлёк внимание быстроногих монстров.       — Живее, вперёд, — сказал Фрэнк, не слыша собственного голоса. Он говорил будто под водой.       Марийка что-то произнесла, но Фрэнк ничего не услышал. Движение губ — и абсолютная, непроницаемая глухота.       — УХОДИМ! — заорал Фрэнк, кое-как докричавшись до самого себя.       Они прошли сквозь горящие тела, сквозь жар и вонь чернеющей плоти, и через мастерскую выбрались наружу.       Ворота, что отделяли широкий двор от остальной части района, были закрыты изнутри. Скорее всего, у начальства базы и в мыслях не было, что вслед за спасшимися могут прийти другие выжившие, которым не повезло жить в другом конце Рэйвенхолма.       Город наполняли вопли и крики. И среди них — оголтелый вой тех, кто нёсся в данную секунду по душу Фрэнка и Марийки.       В блеклом, серебрящемся небе проскочило несколько силуэтов. Тени перескакивали с крышу на крышу, размахивая длинными конечностями. И кричали, кричали, озверевшие, безумные, потерявшие память, личность, внешний облик. Потерявшие даже возможность спокойно умереть.       Дом, напоминающий скорее ветхую хибару, чем цельное сооружение, и являлся входом в «Восточную Чёрную Мезу».       Пробравшись внутрь, люди столкнулись с тем, что лифтовую шахту, по которой необходимо было спуститься к шлюзу, обесточили.       Выбив в кабине на полу люк, Фрэнк наткнулся на служебную лестницу.       — Ты первая, — сказал Фрэнк, и Марийка начала спускаться.       Фрэнк в последний раз посмотрел на коридор, ведущий к выходу в город. Он ничего не чувствовал. Память не тревожила его. Что-то умерло внутри — окончательно, без единого шанса на воскрешение.       — Фрэнк! — позвала Марийка.       Он спустился следом.       На входе в шлюз горели огни аварийного освещения.       Помещения, где раньше сканировали прибывающих, пустовали.       Мёртвая тишина.       От бетонных стен веяло холодом, что напомнил Фрэнку камеру в «Нова Проспект». Въедливый и неотвратимый, холод, от которого не спрячешься, не укроешься; который остаётся в тебе и даже в воспоминаниях пронизывает до костей.       Поднявшись по лестнице, Фрэнк с Марийкой вышли в широкий коридор, в конце которого и должен был располагаться шлюз — последнее, что отделяло их от спасения. Дальше — «Чёрная Меза». Безопасность.       Ворота шлюза, конечно же, были заперты.       Сквозь толстостенное стекло никого не было видно по ту сторону.       — Нет, — произнёс Фрэнк. — Нет! Нет!       Он принялся колотить рукой в ворота.       Слабеющие удары почти мгновенно рассеивались.       Марийка тоже начала бить по металлическим пластинам, крича:       — Эй! Кто-нибудь внутри! Откройте нам! Откройте!       Это придало Фрэнку сил. Он постарался забыть о боли в правой руке, которую, впрочем, оставалось лишь ампутировать, поскольку антибиотик, похоже, не дал особого результата.       Голоса смешались в один:       — Откройте! Откройте!       За стеклом показались лица повстанцев. Они удивлённо и с какой-то настороженностью смотрели на незваных гостей. Лица что-то произнесли, но ни Фрэнк, ни Марийка их не услышали.       Лица о чём-то поговорили друг с другом, и потом один повстанец что-то сказал по рации, а второй продолжал наблюдать за выжившими то ли со страхом, то ли с надеждой.       — Почему они не открывают шлюз? — негодовал Фрэнк. — Какого хрена?!       Он врезал по воротам ногой.       Через пару минут к повстанцем кто-то подошёл. Это была девушка, молодая и миловидная, и она была напугана, увидев Фрэнка и Марийку за пределами шлюза. Будто они привидения, их там не должно быть.       Она что-то сказала повстанцам.       Через какое-то время лязгнули цепи механического привода, и тяжеленые ворота шлюза начали медленно ползти вверх.       С той стороны послышались голоса:       — Ещё немного, держитесь!       — Ты пойдёшь первой, — сказал Фрэнк.       — Но…       — Прошу тебя, Марийка. Мне очень важно, чтобы ты оказалась в безопасности как можно раньше.       Силы постепенно покидали Фрэнка. Он чувствовал, что это смерть. Уже настоящая. Не та, что всякий раз подкрадывалась к нему, дразнила, приближалась вплотную, тут же отступая.       Между полом и воротами образовался проём в пару дюймов… пару футов…       Вдруг со стороны лифтовой шахты раздался грохот.       Фрэнк сразу понял: обрушилась кабина. Вслед за грохотом — вопль нескольких остервенелых глоток, охочих до крови и плоти.       Судя по всему, твари действительно учуяли людей. Быстроногие зомби, судя по звукам, целой гурьбой ввалились в открытую шахту и те, что не переломали себе ноги, вовсю мчались к людям.       — Это прорыв! — раздался женский голос изнутри шлюза. — Чёрт! Запирайте шлюз!       — Но там же люди! — запротестовал другой голос.       — Я приказываю запереть шлюз!       Фрэнк быстро метнулся к воротам.       — Не смейте!       В последний момент он заметил отсвет белого свечения, исходящего из проёма.       — Чтоб ты сдохла, сука! — проревел Фрэнк.       Многотонная конструкция, прогремев, упала вниз, навсегда отрезав выжившим путь на базу.       Фрэнк посмотрел сквозь стекло на девушку, что отдала приказ.       Он ненавидел её. Но вместе с тем в глубине души понимал, почему она так поступила. И, возможно, уже в следующей жизни, простит малышку.       В свете аварийных ламп на людей мчалась толпа обезумевших тварей.       Фрэнк хотел выстрелить, но вспомнил, что уже истратил боезапас. Он обернулся к Марийке — и крепко обнял её.       — Прости, — сказал Фрэнк, всё равно не слыша собственного голоса.       — Ничего, — ответила Марийка. — Ты не виноват.       Зомби набросились на людей, устроив кровавое пиршество; когтистые лапы погружались в тела, вырезая целые куски мяса, сдирая, точно бритвой, кожу.       Зомби кричали, гоготали, смеялись.       Почти как люди.       А те, кого они терзали, не издали ни звука — вплоть до того, пока от них не остались ошмётки, отдалённо напоминающие человеческие тела.

***

      Аликс не могла заснуть.       Как только она закрывала глаза, то тут же видела взгляд, направленный прямо на неё через толстостенное стекло. Взгляд осуждающий и прощающий.       Аликс плакала.       Она не могла поступить по-другому.       Отец сказал, что она сделала всё правильно: нельзя было допустить, чтобы зомби проникли на базу. И Аликс поступила так, как было необходимо.       Однако её это не успокаивало.       Аликс не могла заснуть.       Едва мысли умолкали, как в ночной тишине слышались жуткие звуки по ту сторону шлюза. Рыки и вопли, и — некое исковерканное, искажённое, но до жути знакомое подобие смеха, буйство эмоций, с каким зомби предавались убийству. Будто они совершали это не из потребности в пропитании, а из удовольствия.       Что это за твари?       Кого сотворил Альянс?       Бессонница не так страшна, как то, что Аликс могло присниться после сегодняшнего. Она самолично обрекла выживших на жуткую гибель.       Чтоб ты сдохла, сука!       Аликс молчала, но отец понимал, что чувствует дочь, которая к своим двадцати годам уже успела пройти сквозь огонь и воду, и всё равно пока что не закалённая душа пасовала перед столь сложными дилеммами.       — Порой нам приходится принимать решения, которые влекут за собой тяжёлые последствия, — сказал отец. — С этим ничего не поделаешь. Нужно чем-то жертвовать — ради спасения других.       — Да, понимаю, — угрюмо проговорила Аликс.       Слова отца утонули в густой поволоке дрёмы.       Аликс не могла уснуть.       Слёзы наворачивались на глаза, и она просила прощения у мертвецов.       Но что они могли ей ответить?

КОНЕЦ