жара

Даня ненавидел эту работу. Ненавидел счастливые морды туристов, что проходили мимо каждый день, ненавидел мелких детей в сандаликах, которые кричали: «мороженое!», стоило им завидеть фургончик. Ненавидел это тупое палящее солнце и собственное без конца потеющее тело. Иногда Поперечному казалось, что он ненавидел целый мир — настолько сильно не любил он курортскую жару. Хотя, даже несмотря на паршивые условия работы, платили более-менее хорошо, на жизнь хватало, пусть хорошие продажи и были только по вечерам выходных, когда на открытой сцене, находящейся неподалеку, устраивались всякие концерты и мероприятия. Туристы (и не только) валили туда толпой, попутно закупаясь закусками и принуждая Даню без конца суетиться — покупателей становилось хоть отбавляй. У самого Поперечного времени ходить на концерты или в парк аттракционов не было, да и высоты и всяких там американских горок он боялся панически. А сегодня днём, к удивлению, было не так жарко, хоть время и подходило к полудню — солнце будто сжалилось и решило поумерить свой пыл. Данин фургончик недавно перегнали под деревья, и теперь он находился в какой-никакой тени, правда, толку от неё всё равно особо не было. Постоянные покупатели теперь частенько упоминали, что сперва теряли фургон и удивлялись этому — Поперечный, не питающий к ним особого расположения, терпеливо выслушивал их рассказы и кидал шарики мороженого в рожки быстрее обычного, желая закончить все эти монотонные, как гудящие мухи, нежелательные разговоры. Многие из постоянных клиентов обычно приходили во время обеденного перерыва, и сейчас Даня ждал пару-тройку из них. Обычно они отрывались от работы, чтобы разбавить рабочие рутины сладостями, и Поперечный их желания совсем не разделял — эти липкие сахарные штуки уже стояли у него поперёк горла. Вокруг стояла тишина — час пик, да и ходить в парк развлечений днём было бы самоубийством, поэтому народ обычно собирался вечером, когда не было так жарко. А Поперечный тосковал и страдал на смене из-за жары, мечтая о холодном душе или включенном в комнате кондиционере — как же он завидовал людям, которым не нужно было покидать свои дома посреди дня. Внезапно в поле зрения показался озирающийся мужчина, который шёл медленно, оглядывая местность так, будто он искал что-то. Даня отсутствующе перевёл взгляд на него, вяло пытаясь догадаться, что же тот ищет, а мужчина, завидев фургончик, направился прямо к нему. Конечно, не было ничего удивительного в том, что мужчина посреди пекла решил смягчить жару мороженым, но на месте этого отчаянного Даня бы остался в помещении или хотя бы держался ближе к тени деревьев, растущих по краю дорожки, а не шёл бы прямо по нагретому солнцем раскалённому асфальту. Поперечный потел, даже не двигаясь, по вискам стекали солёные капли, и ничего приятного в этом не было от слова совсем. Подтверждая Данины размышления, мужчина осторожно подошёл к ларьку, начав разглядывать висящее меню. Поперечный зачем-то поспешно сделал вид, что занят, принявшись натирать столешницу, хотя она и так была чистой. Краем глаза он смотрел на молчавшего мужчину — может, он просто посмотрит и уйдёт? Стараясь не выглядеть так, будто он пялится, Даня ещё раз аккуратно попытался разглядеть клиента. Загорелый, избалованный сочинским солнцем, с расползавшимся по покрытым равномерным загаром плечам татуировками. Лицо у него было чуть вытянутое и округлое, красивое, обрамлённое аккуратно выстриженными густыми усами и бровями, волосы — длинными, но коротко постриженными чуть выше подбородка и аккуратно уложенными за уши. Светлая цветастая рубашка и белые шорты делали этого мужчину эдаким франтом, и Поперечный вдруг отчётливо понял, что он уже пялится на него. — Здравствуйте. Подсказать что-нибудь? — хрипло выдавливает из себя рыжий пытаясь разрядить паузу. Мужчина чуть вздрогнул и перевёл на Даню взгляд. У него были выразительные и тёплые карие глаза. Взгляд — глубокий. Поперечный впервые за несколько недель этой паршивой работы почувствовал абсолютное расположение к клиенту. Даже удивительно. — Здравствуйте, — произносит мужчина, и Даня вопреки всему захотел растаять прямо здесь — у посетителя оказался такой мягкий, терпко-бархатный голос, что рыжий готов был растечься лужицей. — Подскажите, если не сложно, — просит он с каким-то оттенком лукавости, чем заставляет Поперечного почему-то смутиться. Мужчина бросил ещё один задумчивый взгляд в сторону меню. У него был очень красивый профиль — Даня смутно ощутил, как у него глупо кольнуло сердце, а в крови будто внезапно пробежался адреналин, отдаваясь энергией в ногах — захотелось двигаться или устроить себе пробежку, как минимум. Какой-то странный наплыв эмоций, но Поперечный спешно попытался его замять. — Не сложно. — Неожиданно мягко произносит он, вытирая руки полотенцем. — Если боитесь прогадать со вкусами, — начинает Даня уже чуть бодрее. — То советую взять ванильный пломбир. Можете добавить сироп, если просто так скучно. У нас есть карамельный, шоколадный, могу посыпать орешками, — предложил Поперечный, немного расслабляясь. Мужчина внимательно его слушал, а Дане было легче, когда он говорил о том, что знает. — Или шоколадной стружкой. Что хотите, в общем, — заключил рыжий и комично развёл руки в стороны. Он чувствует себя странно, и ему хочется двигаться, а не сидеть в этом мелком, тесном фургоне, где негде развернуться. Мужчина думает некоторое время, перекидывая взгляд с одного пункта меню на другой. Задумчиво молчит где-то минуту. Даня его не торопит. — Возьму, пожалуй, как Вы посоветовали. Пломбир с шоколадным и карамельным сиропом, пожалуйста. Такой приятный, бархатистый, как сладкий-сладкий персик, голос. — Будет сделано. Даня хватается за возможность наконец отвлечься, боясь, что ещё чуть-чуть — и он начнёт откровенно таращиться, не зная, куда ещё девать глаза. Мужчина, в отличие от Поперечного, не стесняется — облокачивается локтём на столешницу и внимательно наблюдает за процессом, глядя, как рыжий суетливо выполняет свою работу. — Жаркий сегодня денёк, правда? — внезапно спрашивает мужчина, наблюдая за тем, как Даня возится около мисочек. — Утром было намного прохладнее. — Ага, — соглашается Поперечный, подхватывая ложку. Он отвечает уже автоматически, с опозданием отмечая, что он, вообще-то, сам себе поставил табу на разговоры с клиентами. Но, если уж этот мужчина сам начал разговор, да и вообще, в целом, он приятен на первый взгляд… — Только насчёт утра не знаю — у меня начало смены в десять. — Поздно. Жарко уже, — вздыхает собеседник, ещё раз окидывая взглядом меню. Даня кивает в знак согласия. — У меня вот смена начинается рано. Иногда так холодно, что аж дубак. — А Вы что, здесь работаете? — ляпнул Даня первое попавшееся на язык, пытаясь найти вафельный рожок побольше. Для такого красивого покупателя было не жалко и постараться. — Я Вас не видел раньше. — Недавно устроился. За мероприятия отвечаю. Знаете, сцена тут недалеко, — мужчина махнул подбородком в сторону постройки. — Меня Юрий зовут, кстати. Юрьевич. А Вы?.. — Данила, — бу́хнул рыжий, протягивая мороженое, чуть не забыв обернуть его салфеткой. — Можно просто Даня. — Очень приятно, — подмечает мужчина, принимая заказ. — А приходите к нам, к сцене как-нибудь, — приглашает он, словно на что-то намекая. — Может, ещё поболтаем. Сейчас надо идти, ну, Вы понимаете. Даня поспешно отворачивается, чувствуя, как его щёки против воли краснеют. Чёрт возьми, нельзя же так смущать людей! — Конечно. Я… Приду как-нибудь. — Буду рад. Спасибо за мороженое. Когда Юрий наконец отошёл от фургончика, Даня вытер вспотевший лоб — в последний раз он так нервничал только в средней школе, когда в первый раз пробовал навороченные шпаргалки. Сейчас же причина была совсем другой, но не менее волнующей — Поперечный с напряжением следил за удаляющейся спиной Юрия Юрьевича, пока тот не ушёл слишком далеко. И когда в Сочи появились такие красивые мужчины? Даня вздохнул, подперев голову рукой. У него ещё целый день работы впереди. Впрочем, может, стоит завтра прийти пораньше? Кто знает, может, он увидит этого Юрия ещё раз. Но на многое Поперечный не смеет и не хочет надеяться. Это просто клиент, с которым он, скорее всего, больше не пересечётся. Но «просто клиент» пришёл к вагончику и на следующий день, на этот раз заказав шоколадный пломбир — Даня с радостью принимается выполнять просьбу, уже не чувствуя привычной ненависти к своей работе. Ему даже было немного весело, пока он мимолётно общался с Музыченко, который делился новостями вчерашнего вечера. Приятный Юрий Юрьевич человек, не только внешне — Даня бы вслух этого не сказал, но тот ему понравился. Очень сильно. Рядом с ним оказалось легко и спокойно. Поперечный будто знал его уже давно, и странное чувство уюта не покидало его, когда Музыченко приходил, чтобы что-то купить. Случалось это теперь не раз — и этому рыжий был невольно рад. — Данечка, — зовёт мужчина, беспокойно наблюдая за чужой спешкой — Даня по рассеянности взял ложкой не то мороженое, и теперь спешно исправлял ошибку. Поперечный ненавидел ошибаться, но ещё больше он ненавидел выставлять себя с глупой стороны. Появляющаяся из-за этого агрессия порождала в нём излишнюю энергию, которая в свою очередь выливалась в тщетную суету. — Данечка, куда же Вы так торопитесь? Я никуда не спешу. — Извините, — хрипло ответил Даня, чуть не уронив шарик мороженого на пол. Кое-как плюхнув массу в рожок и сыпанув сверху посыпки, Поперечный протянул готовое мороженое Музыченко. Руки чуть дрожали. — Не переживайте, — посоветовал Юрий Юрьевич, чуть наклоняя голову и мягко прикасаясь к чужому запястью пальцами. Волосы Музыченко повисают в воздухе, бездонный, как вселенная, взгляд отражает беспокойство, ощущение его пальцев на своей руке словно прилипает к коже, и Даня закусывает щёки изнутри, чтобы сдержать непонятно откуда взявшуюся улыбку. — Я и не переживаю, — отвечает Поперечный, поднимая плечо и проводя им по своему уху — зачесалось, а руки заняты. Музыченко тонко смотрит на него и берёт мороженое, убирая пальцы от чужой кожи. Даня незаметно вздыхает. — Хорошо. Спасибо, Данечка. Рыжий даже не знает, что ответить — глупо смотрит на то, как Юрий Юрьевич поворачивается к нему спиной и уходит, чуть помахав ладонью на прощание. А тот и вовсе зачастил со своими походами к фургончику — стал приходить не только каждый день, но и утром и вечером. Утром — мороженое, вечером — сладкая вата или попкорн, и каждый заказ сопровождался мягким «доброго дня Вам, Данечка», что заставляло Поперечного таять, как оставленный в вазочке на столе пломбир. Дане уже был уверен, что это не та симпатия, когда человек на пару мгновений просто кажется тебе привлекательным. И Поперечный надеется, что Музыченко больше не будет таким ужасно притягательным — у Дани рядом с ним ужасно потеют ладони, и дело вовсе не в палящем вовсю солнце. Обычно, когда кто-то из покупателей пытался завести разговор, рыжий выполнял заказы очень-очень быстро, почти не заботясь о качестве, лишь бы эта нежелательная беседа поскорее кончилась, а теперь у него была мотивация — при стараниях на заказ уходило больше времени, и у Дани была возможность находиться в обществе Юрия Юрьевича подольше. Сам Юрий Юрьевич не жаловался, что Поперечный возится так долго — лишь благодарил и уходил, оставляя рыжего с его покрасневшими щеками и приятно-трепетными переживаниями. Ладно, может быть, эта работа была ему не так уж и противна. Но этому была только одна причина — томный, красивый Музыченко. Наверно, слишком красивый для этого жаркого побережья. Дане Юра казался принцем из сказки — обходительный, осторожный и внимательный. Интересовался, как у Дани дела, говорил о том, что происходило вокруг, и Поперечный чувствовал себя очень странно. Он вроде и нервничал, а вроде вместе с этим в животе пробегалась приятная волна дрожащих бабочек. И он сомневался в том, что вообще происходит, пока Музыченко внезапно не пригласил его на свидание. Или не на свидание. Нет, это точно было приглашение на свидание. — Данечка, а Вы не хотите там, не знаю, парк посетить? — пытливо спросил Юрий Юрьевич, будто прощупывал почву, а Даня даже не понял подвоха. — Нет, а что? — Хотел бы узнать, что за штука такая — колесо обозрения, но не с кем. Может, Вы согласитесь? — осторожно, но настойчиво спросил он. Его рука, не прикасаясь, легла очень близко к руке Поперечного, но рыжий даже не заметил — встал, будто вкопанный. — Чего? — глупо переспросил он, чувствуя, как в голове начинают бороться две мысли: «нет, я боюсь высоты» и «да-да-да, конечно». В горле резко пересохло, жара ударила в голову; мозг будто стукнулся о черепную коробку, моментально приводя рыжего в сознание. Музыченко с внимательной осторожностью ждал ответа. — Извините, — Юра чуть встряхнул головой и начал говорить серьёзнее. — Вы не хотите сходить в парк со мной? Вечером, когда не жарко. После работы. Даже упомянул то, что жарко не будет, зная, как Поперечный не любит палящее солнце. Даня пару раз моргнул, пытаясь сообразить. — Я не смогу, — вырвалось у него. — Смена кончается поздно, а я целый день на жаре, устаю… Простите, — извинился он, чувствуя, как внутри его бьёт паника. Отчасти, сказанное им было правдой, но сходить на свидание (а это точно свидание) с Юрием Юрьевичем… предел мечтаний, но очень велика вероятность потом опозориться перед ним вместе со своим детским страхом высоты. Даня вспомнил про то, что ему ещё нужно отдать выполненный заказ. — Ничего, я понимаю, — отозвался Музыченко, принимая из рук опомнившегося Дани мороженое. — Но, если вдруг надумаете… Вы всегда можете сказать мне об этом. — Да, конечно, — выдохнул Поперечный. Он был абсолютно уверен в том, что сейчас его лицо от смущения покрылось красными пятнами. Юрий Юрьевич понимающе кивнул, будто бы случайно задевая Данино запястье пальцами. И только когда Музыченко отошёл, Дане захотелось разбить несчастный фургончик, или, как минимум, со злостью бросить что-то на пол. Он старался думать рассудительно, но… упустить такой шанс? Страх высоты преследовал Поперечного с самого детства — ему даже выглядывать в окно с верхних этажей было страшно, а уж о том, чтобы идти на колесо обозрения, и речи быть не могло. Подумать о том, что Юрию Юрьевичу, в принципе, всё равно, куда они пойдут, и колесо обозрения было лишь предлогом, он не додумался. А Музыченко не стал давить, оставив Даню с разбитыми чувствами, осколочки которых он сам же и разбросал. — «Надо согласиться», — подумал Поперечный, начиная агрессивно протирать столешницу. — «Он завтра придёт, ещё раз спросит, и я соглашусь. Точно». Но на следующий день Юрий Юрьевич почему-то не пришёл. Утром Даня ждал его, как обычно, но Музыченко не было. Поперечный надеялся, что тот придёт в обед или хотя бы вечером, но и тогда Юрий Юрьевич не пришёл тоже. Даня занервничал. Может, у того был выходной и он сидел дома? Нет, Юрий Юрьевич бы об этом сказал. Поперечный, конечно, не мог знать Музыченко так хорошо, но он чувствовал — тот точно бы обмолвился об этом хотя бы парой слов. Смена прошла слишком мучительно, и когда до её конца оставалось минут пятнадцать, Даня не выдержал — закрыл фургончик, сунул ключ в карман, и, запахивая кофту, чтобы не замёрзнуть (вопреки дневной жаре, вечером становилось довольно прохладно), рыжий отправился в сторону сцены. Он ещё не знал, где искать Музыченко, но он был уверен, что он хотя бы сможет спросить кого-то о нём. За сценой находилось несколько маленьких выстроенных служебных помещений, и Поперечный, медленно пройдя мимо них и никого не увидя, прошёл к лицевой стороне постройки, туда, где стояли скамейки. Там тоже было пусто, и этот факт почему-то вызвал у рыжего невольную тоску. Даня устало плюхнулся на одно из мест, засунув руки в карманы. Он не врал, когда говорил, что уставал — конечно, это было лишь мягкой отговоркой, прикрывающей его страхи, но сейчас Поперечный чувствовал себя не очень, и усталость оказывала здесь не самое главное влияние. Поникнув, он пнул ногой оказавшийся рядом с лавочкой камушек и встал, уже собравшись уходить, как его окликнули. — Данечка! Рыжий моментально вскинул голову — к нему направлялся Музыченко, на ходу убирающий назад волосы. Почувствовав какой-то трепет, Даня подался вперёд, а Юрий Юрьевич, подойдя ближе, остановился. — Здравствуйте, — выдавил из себя Даня, чувствуя, как засунутые в карманы кулаки снова потеют. — Здравствуй, — мягко отозвался Музыченко. — Ты почему здесь? У тебя, вроде, смена только-только должна закончиться. Услышав, как Юрий Юрьевич обращается к нему на «ты», Даня чуть не потерял голову. Ему даже не особо хотелось брать себя в руки. — Вы сегодня не пришли. Хотел узнать, что с Вами. Юрий Юрьевич молча удивился, но, снова зачесав волосы назад, улыбнулся. Поперечный готов был умереть на месте, прямо здесь, на бетонной площадке. — Всё хорошо, просто трудный рабочий день — не провернуться. А Вы… Даня не дал договорить. — Пошлите в парк, — перебил он, сдерживая порыв схватить чужую руку. — Я согласен. Пойдёмте, пока не закрылся. — Я… — Юрий Юрьевич, давайте, — произнёс Поперечный, внезапно почувствовав себя отчаявшимся ребёнком. Такое чувство уже было, только в детстве, когда на витрине оставалось лишь несколько коллекционных фигурок, а он не успевал накопить. — Вы же сами… Эмоции менялись одна за другой — Поперечный отчётливо почувствовал странное для себя волнение, словно подросток, который влюбился в школьного учителя. Сравнение было очень странным, и Даня моментально отогнал его от себя, ожидая чужого ответа. — Пойдёмте, — мягким кивком остановил чужие переживания Музыченко, заметно просветлев. Даня облегчённо вздохнул. Пока он был готов на что-то безумное, нужно было действовать. Пусть даже это безумие потом будет для него роковой ошибкой, пусть весь мир рухнет — Юрий Юрьевич хотя бы рядом. Это для Дани почему-то казалось важнее, чем собственные страхи. Дорога до парка была очень волнительной — Юрий Юрьевич, вопреки предыдущим их разговорам, не стал рассказывать о себе, а попросил «Данечку» рассказать что-нибудь. Поперечный растерялся, но, собравшись, рассказал основное — что скоро закончит университет в Санкт-Петербурге, а в Сочи поехал так, из-за внезапного желания погреться на солнышке, но вместо отдыха на шезлонге ему пришлось работать. Музыченко понимающе кивнул, добавив то, что он сам приезжий — из-за работы приходилось постоянно мотаться с места на место. Дане почему-то стало чуть тоскливо, когда он это услышал. Сюжет, в котором он каждое лето приезжает сюда, в Сочи, чтобы увидеться с Юрочкой, казался очень волнительным. Но эти мысли рыжий тоже отогнал, и постыдное «Юрочка» запрятал куда подальше. Но, кто знает, может, Юрий Юрьевич и в Питере окажется? Уверенность, которую Даня пытался вдохнуть в себя вместе с воздухом, улетучивалась, стоило подойти к колесу обозрения ближе. Высоты он боялся панически, и мысль о том, что он совсем скоро окажется высоко-высоко над землёй, выбивала из колеи. Музыченко пока не заподозрил ничего неладного, и Поперечный держался, как мог. Слава богу, что билеты Юрий Юрьевич купил сам — Даня был уверен, что он ни слова не сможет выговорить. Музыченко по-джентльменски завёл Даню в кабину, зашёл следом, и дверь за ними захлопнулась. Поперечный моментально бросился к сиденью и, усевшись на него, чуть ли не вжался в спинку. Юрий Юрьевич сел напротив, и Дане стало совсем плохо от того факта, что он буквально весь на виду перед чужими глазами. Разговора Музыченко пока не начинал, и рыжий, стараясь как можно бесшумнее дышать, просто смотрел на него. Юрий Юрьевич разглядывал пейзаж за окном — начинающее темнеть небо с яркой полоской солнца над горизонтом, яркие фонари отдаляющегося вниз парка и видневшуюся полоску моря. Когда Музыченко смотрел вбок, он был безумно красивым — Даня это сразу заметил, и сейчас он отчаянно пытался держать себя в руках. Дышать глубже, не краснеть, не бояться. Он в одной кабинке с человеком, от которого остро пахло одеколоном и мягким хлопком, с узорами татуировок на коже и такими тёмными глазами. Поперечный поспешно облизнул пересохшие губы. — Всё в порядке? — голос Музыченко будто сотряс воздух в этом замкнутом пространстве, и Даня вздрогнул. Он слишком отвлёкся на свои мысли. — Вам плохо? — Нет-нет, всё отлично, — хрипло выдавил из себя Поперечный, чувствуя, как по вискам сползают капельки пота. В кабинке оказалось ещё и душно. — Правда. — Точно? — обеспокоенно спросил Юрий Юрьевич, поднимаясь с сиденья. Даня резко запаниковал. — Нет-нет-нет, не вставайте, — чуть ли не истерично протараторил рыжий, останавливая Музыченко жестом. Тот удивлённо остановился, не двигаясь вперёд, но и не садясь обратно. — Почему? — Пол, — выдавил из себя Поперечный. Юрий Юрьевич не понял и недоуменно поднял бровь. — Пол. Пол будет шататься, — объяснил Даня, чувствуя себя так, будто он попал на Страшный суд. Музыченко охнул и плюхнулся обратно. Кабинка всё-таки чуть задрожала, и Даня почти взвизгнул. — Фобия? — понимающе спросил Юрий Юрьевич. Он взял Поперечного за руку, и тот почувствовал, как к тревожному дрожанию в желудке добавилось что-то более устойчивое, спокойное, как кораблик посреди плескающегося моря. Видя чужое волнение, Музыченко чуть погладил Данину ладонь. — Как себя сейчас чувствуете? — Я не могу, блять, сука, пиздец страшно, — вырывается у Поперечного, и он быстро бросает взгляд на Музыченко. — Извините, — просит прощения он, чувствуя себя неловко из-за только что сказанного. — Хуй, говно, жопа, — спокойно произносит Юрий Юрьевич, не отпуская Даниной руки. — Так легче? — Да, — искренне отвечает Даня, нервно улыбаясь. Даже несмотря на окруживший со всех сторон страх он не может заставить себя сжать теплую руку Юрия Юрьевича сильнее, и Музыченко действует сам — накрывает чужую ладонь своей, свободной. — Я рад, — коротко произносит он, и сейчас для Дани это значило всё на свете. Они сидят молча. Кабинка уже миновала пик и теперь спускалась вниз, к долгожданной земле. Поперечный нервно пытался вздохнуть, Юрий Юрьевич не отпускал его руку. Солнце уже не светило плашмя, и в кабинке стало чуть прохладней. — Простите, что так вышло, — произносит Даня, когда начинает чувствовать себя спокойнее. — Это, наверно, не так должно было получиться. — Ничего страшного, — заверяет его Музыченко. — Мы всё равно можем всё это красиво завершить. — Как завершить? — не понял рыжий. — Ну, а как ещё заканчиваются подобные романтические встречи? Даня опустил голову, чувствуя, как кровь приливает к щекам. Значит, это всё-таки было свидание. — Я что-то не так сказал? — с ноткой тревожности спросил Юрий Юрьевич, видя, что рыжий молчит. — Если Вы… — Нет, я всё понимаю, — отозвался Даня, поднимая голову. — Я просто… ну, Вы знаете. Взгляд Музыченко заметно просветлел, и мужчина, не выпуская Данину ладонь, аккуратно взял Поперечного пальцами за подбородок, заставляя того зажмуриться. Дане показалось, что у него обострились все чувства сразу — вот чуть грубоватые подушечки пальцев придерживают его лицо, вот на губах уже ощущалось чужое тёплое дыхание. Юрий Юрьевич, наверно, прикрыл глаза, и его густые ресницы откидывали небольшую тень. Дане показалось, что он не доживёт до решающего момента и умрёт прямо сейчас, но Музыченко, не позволяя Поперечному упасть духом, действовал решительно — аккуратно подхватил губы рыжего в лёгкий поцелуй, заставляя все внутренние Данины органы плясать и сжиматься от трепещущего в желудке страха. Чужой запах вскружил Дане голову, и он, не зная, куда деваться, чуть подался вперёд, отвечая на поцелуй. Губы Юрия Юрьевича были тёплыми, кажется, бархатистыми, и Поперечному на растянувшуюся долю секунды показалось, что он готов целоваться здесь вечно. Уже ни о чём не думая, он обвил чужую шею руками, чувствуя, как ладони Музыченко мягко ложатся к нему на талию. Трепетно, ярко, приятно, как дрожащий над водой солнечный зайчик. Даня был бы счастлив закончить жизнь прям вот так, но внезапно кабинка вздрогнула, уведомляя о том, что они уже на земле. Юрий Юрьевич мягко отстранился и, смазанно поцеловав Поперечного в уголок губ, встал, протягивая Дане руку. Тот аккуратно коснулся её, позволяя Музыченко помочь ему встать, и аккуратно поднялся на ноги. Не зная, куда деться, Поперечный робко сжал чужую ладонь своими чуть подрагивающими пальцами. — Пойдёмте, — коротко произнёс Юрий Юрьевич, открывая дверь. — Вас проводить? — Конечно. Даня был уверен, что около подъезда его будет ждать ещё один поцелуй, такой же трепетный и нежный, как и первый. И Музыченко, кажется, был готов оправдать его ожидания.