Начало четырнадцатого века
Это было волшебное чувство. Когда он открывал глаза, ощущал первый прилив сил, слышал стук собственного сердца. Именно это всегда было его мечтой – вкусить человеческой жизни, стать похожим на нечто физическое, осязаемое. Здесь, в этом крошечном уголочке мира, когда Америка ещё не получила своё название и местами была населена ацтеками и инками, Уилл впервые получил тело. Это был договор, который мог решить все людские проблемы на тот момент, вот только шаман племени был скуп и хотел получить гораздо больше оговоренного. Будучи по природе своей чистой энергией, без пороков и недостатков, не имеющий физического тела, Уильям проник в этот мир руками людей. Шаман по имени Модок узнал о его существовании благодаря снам туземцев – те рассказывали о необычном, треугольном существе, которое вдохновляло их умы на подвиги, порывы искусства и развития. Он стал нередким посетителем их снов, жители земель восхваляли и любили его, прозвав священным существом. Тогда Модок решил, что хочет видеть посланца иного мира и в своих сновидениях, расспрашивая подданных и преподнося подношения в новый храм, в котором они поклонялись своему новому и милостивому Богу. Древнее пророчество гласило, что, объединив третье измерение с царством по ту сторону, мир получит процветание и гармонию, а природных ресурсов станет больше благодаря пришедшим из другого мира существам. Всё это подкупало и когда наконец молитвы шамана были услышаны, перед ним явилось нечто. Робкое, учтивое, осторожное – его образ был скромен, голос успокаивал и сподвигал на решения, а звал тот себя "Уильямом". Сложно было говорить о половой принадлежности пришельца из другого мира – он был бессмертен и бестелесен, но почему-то так располагал к себе каждым своим словом и действием. К счастью или сожалению, у демона не было желания объединять вселенные. Тогда между ними было заключено соглашение. Руки скрепились в нерушимой сделке. Шаман должен обеспечить ему попадание в людской мир – построить портал, который позволит ему не только пройти, но и приобрести физическую форму. В свою очередь демон снов, именуемый божеством, дарует этим землям процветание, плодородие и различные блага долгие столетия. Признаться, Модок, искушенный его великодушием, исполнил свою часть соглашения. Минуя любые трудности, шаман соорудил межзвездные врата, ведущие в измерение Разума. Состоял он из прутьев и был заговорен древней магией. Это было первое его появление, долгожданный глоток воздуха и ветряное ощущение свободы выбора. Помощь этим людям была связующим контрактом и Уилл свою часть выполнял. Сидя на троне, он выслушивал просьбы людей, вылечивал раны, заставлял видеть слепых и ходить хромых. Истинная муза, чудо, сам Господь. Вот только Бог не давал почестей голодным и не вылечивал больных. Он помогал установить гармонию, поэтому для них именно демон был всесилен, будучи примером для подражания и незаменимым помощником в делах. — Капак Титу... Вы слишком великодушны, но боюсь силы природы бывают сильнее. Последний сильный дождь уничтожил большую часть наших посевов... Боюсь, что в этом году будет неурожай. Мужчина, одежда которого была цветной и броской, а лицо его украшал боевой раскрас, совершает почтительный поклон. Уилл слушает — спокойно, осознанно. Он хорошо относился и понимал местных жителей. — Тогда отведи меня к посевам, и я сделаю так, чтобы побитые дождем растения снова плодоносили. Он всегда находил решения в таких ситуациях. Все эти люди – смуглые, воинственные, честные, были для него семьёй. Их светлые лица, полные радости, вспоминались ему до сих пор. — Спасибо... Я не могу сполна выразить свою благодарность. С тех пор, как Вы появились, наши дела пошли в гору. Словно наши Боги, наши святые — скалы и древние правители; боги и падшие лидеры; улыбнулись нам, ниспослав Вас. К тому же, это значит, что нам не придётся в эти четыре года совершать ритуал Капак Хуча. Люди были благодарны. Они видели его старания и воспринимали их по-своему. На языке ацтеков титул Капак Титу даётся великодушному и могучему властителю, коим являлся их всесильный, теперь уже физический и всезнающий Бог. Капак Хуча же представлял собой обряд, когда со всего народа собирались пятьсот невинных детей, которых в момент кульминации закапывали заживо. Как правило, это могли быть все, кто был девственно чист и подходил для массового жертвоприношения в дни неурожая. Переубедить древних было тяжело. Для семьи отдать своё чадо, как жертву, было чем-то благородным и великим, ведь казалось эти ритуалы правда помогали в самые тяжелые времена. Более того, тем, кто жертвовал своими детьми, были свои вознаграждения. Прежде всего это был почет. Вклад в благое дело. Не менее ценным было и самопожертвование. Удивительно, но кровопускание было высшей формой. Уилл смотрел на ритуалы скептично. Он не мог просто выйти, встать посередь поселения и назвать обычаи народа фарсом. Сказать то, что всякий раз, когда жрец разрезал кинжалом грудную клетку жертве в знаменательные дни, будь то доброволец или пленник, Боги вовсе не внимали им. Таким образом, Уильям оставался в поселении долгое время. Без сомнения, он с робостью пользовался уважением, заработанным благодаря местным жителям, но никогда не злоупотреблял их доверием. Его черты никогда не менялись, в то время как вождь племени Модок чах и старел, захотев возыметь такую же власть. Да, демон разума был здесь обожествлен, но что произойдет, коли убить самого "Господа"? Эти мысли не давали вождю спокойно спать долгое время. И вот в одну ночь Модок взял обсидиановый кинжал для жертв. Таким оружием зачастую ацтеки закалывали преподнесённых в жертву людей, пленников и добровольцев. Он направился прямиком в покои божества, пока "оно" мирно почивало в выделенном поселением храме. Одна мысль, всё что нужно сделать – это отрезать голову вторженца, после чего продемонстрировать её перед народом. Вождь был уверен в своём решении. Быть может, таким образом он мог разгневать Богов, но что, если после такого поступка силы его возрастут, а с каждым годом подступающая старость обойдёт стороной? Храм состоял из древесных ветвей. В это летнее время года такие укрытия не были чем-то из ряда вон выходящим, но в холода требовалось что-то куда более теплое. Сам Уильям не просил сооружать в свою честь что-то необычное, оставив в пожеланиях лишь простое укрытие, в котором он сможет проживать и помогать нуждающимся. Для туземцев было чудом, когда от касания демона сновидений немой начинал разговаривать, а парализованный ходить. В это время о развитой медицине не было и речи, ведь выживали только сильные и здоровые. Дети с недугами с самого рожденьям были обречены на смерть. Внутри чертог божества был ничем не примечательным. Удобный и симпатичный интерьер, в котором всегда присутствовали свежие цветы из этих краев. Хоть цветы и были сорваны с полей и лесов, словно по волшебству, они были неподвластны увяданию, как и сам Сайфер. В эту ночь сделка была нарушена человеческой алчностью. Пока божество спало в своей колыбели, Модок подкрался, словно убийца, словно какой-то вор, к существу по красоте подобному самой прекрасной женщине в поселении. Сейчас Уильям, словно Пильцинтекутли – Бог сновидений и исцеления, спустившийся к ним с самого Пантеона, а сам Модок, словно Миктлантекутли – Бог мёртвых, пришедший умертвить его во сне, забрать душу в царство мёртвых. Модок долго думал, ассоциировал, вожделел о новой жизни теперь уже с этим кинжалом в руке. Тень его отбрасывало на соломенную стену в лунном свете. После всех благ, которые демон принес в поселение – это его благодарность? Лицо "жертвы" казалось безмятежным. Коли его Бог отдыхал, то ему были не так чужды физические потребности, а коли спал, то значит был смертен несмотря на то, что лицо его с годами не менялось. На нем были шёлковые одеяния, оставленные божеству жителями поселения. Скорее всего, покровитель и не догадывался о покушении, которое вожак запланировал в тайне от всех. Закончив с раздумьями, мужчина решает наконец нанести решающий удар. Черты лица вождя были орошены безразличием. Седые волосы, в которых торчали красочные перья, сейчас выглядели, как патлы жнеца. Поздно было поворачивать назад. Он бы мог развернуться и уйти, пока не было слишком поздно, но кинжал шамана был занесен уже слишком высоко, а решимость вместе с тем возрастала в сотни, нет, в тысячи раз. В комнате послышался глухой и такой беззащитный вскрик, что мужчина поспешил заткнуть лицо мученика своей старой, сморщенной ладонью. Уилл, получив ранение прямо в живот, распахнул глаза. Непонятно было, то ли лицо его озаряла боль, то ли непонимание, но начиная бороться, он оттолкнул мужчину будто бы потоком ветра. На глаза навернулись слезы от боли и неблагодарности, которую он получил за всё то время, что помогал поселению развиваться и вылечивать больных. Этого Модок не предусмотрел. Он планировал, что заколет его во сне и демон не сумеет воспользоваться своим колдовством. Отброшенный, потерявший орудие убийства, шаман смотрел на своего покровителя глазами, полными ненависти. О, такого Уильям, который тяжело дышал, поднимаясь с хлопковых простыней, точно не заслужил. Ткани начали медленно пропитываться бордовой жидкостью. — За что?... — хрипло спросил Сайфер, с трудом покидая свою самую обычную кровать. Он пошатнулся из стороны в сторону, в то время как в глазах всё будто бы двоилось из-за того, что кровь значительно быстро покидала его тело. Вытаскивать кинжал он пока не собирался, поскольку понимал, что это повлечет за собой только большую потерю крови. Модок горько усмехнулся. — Если бы ты не явился, — начал он, указывая пальцем. — Я бы не стал таким, как сейчас! Коварное существо, самое настоящее адское отродье под овечьей шкурой, заставляет людей портиться, жаждать власти. Я становлюсь дряхлым, старею, в то время как ты словно расцветаешь ещё больше. Честно ли это? Я считаю, что нет! Высказывания его были полны призрения. Будучи чистой энергией, Уилл не понимал человеческой алчности и жестокости. Считал, что стоит дать человеку всё, что ему нужно и тот будет... Счастлив? Не тут-то было. Его невинный рассудок не был готов к такому. Он хотел ощутить, что такое жить, а не получать приступы боли в мягких тканях, будучи в более человеческой оболочке. — Я помогал Вам всем, чем мог... — со вздохом молвит Уилл, бросая полный жалости взгляд на обезумевшего от жажды власти человека. — От того, что ты прикончишь меня, ты не обретешь силу. Ты лишь уничтожишь мою физическую оболочку, которую сам же помог создать и останешься человеком. Стареющим, смертным и подвластным слабостям, страстям и грехам. Шамана слова божества заставляют засомневаться. Оружия у него не было, а стоило кинуться на Уилла ни с чем, так новый поток сил отбросил бы его сильнее и грубее. Глуп Модок не был, но в то же время не хотел проигрывать эту словесную и физическую перепалку. — Откуда мне знать, что ты не лжешь? — распалился шаман, словно вспыхнувший огонь. — А я лгал Вам хоть раз? Истинная правда. Модок вновь не знал, что сказать в ответ на спокойный, немного болезненный ответ Уильяма, а потому словно перешёл в защитный режим. Он разразился криками, словно сумасшедший, да так, чтобы все проснулись и услышали его верещащий голос. Крики эти были полны лжи, на что Уилл в очередной раз ошарашенно на него взглянул. Как из его рта могли вырываться такие мерзости? — Сюда! Прошу, помогите! Божество, обратившись нечестивым демоном, пытается заколоть меня... Вскоре на крики его сбегаются местные поселения. Крик шамана расползается эхом по ночным маленьким летним домишкам, что заставляет Уильяма напрячься. Тут и там в соломенный храм заглядывают любопытные жители, потрепанные и не успевшие нанести на лица боевой раскрас. Отнюдь, Модок совсем не выглядел жертвой. — Он лжет, — заявил Уилл, без капли сомнения. — Договор разорван. Ваш вождь напал на меня. Впервые, голос его звучал холодно и без единого сомнения. Уилл взглянул на кинжал в собственном животе, бросил презрительный взгляд на своего обидчика и прошёл мимо. Уж было Сайфер миновал вождя, как тот вновь стал восклицать. — Как же Вы все не понимаете?! Мы пустили нечисть в свои ряды! Этот паршивец погубит нас всех. Каждого из нас этот демон сведет в могилу, я клянусь всеми Богами ацтекского пантеона. Это было похоже на защитную реакцию. Его застали за преступлением и теперь тот пытался оправдаться во что бы то ни стало. Уилл приостановился на входе, бросив взгляд на алчного безумца. Кончики его волос окрасились в белый. Он развернул голову, стоя спиной к совершившему преступление человеку. — Когда-нибудь ты поймешь, что сделал неправильное решение, Модок, но эти люди не обязаны отвечать за твои бесчинства. Я дарую твоему народу последнее благо. Два десятка лет у Вас будет плодородная земля и здоровые дети, но затем в эти края спустя время придет народ, который изничтожит почти всю расу. Ты, возможно, не доживешь до этого момента, но принимай мои слова за пророчество. Поверь, мне известно прошлое и будущее. С этими словами Уилл с полностью побелевшими до корней волосами и ресницами оглядел напуганные лица и, придерживаясь за кинжал, стал отдалятся от бывшего храма. Больше народ ацтеков его не видел. Контракт действительно был по неосторожности разорван властностью шамана. Пусть тело с каждым шагом переставало слушаться, Уильям шёл вперед, пока первые лучи рассвета не пали на его вновь принявшие нормальный голубой оттенок волосы. Он хотел поскорее покинуть этот континент, но вскоре режущее ощущение в желудке стало невыносимым и разум его поспешил отключиться. Уилл прикрыл тяжелеющие с каждым мигом веки и упал на землю посередь поляны, украшенной белыми цветами...***
В этот раз его спас смуглый человек, так и не назвавший имени. В его краях чужаков не любили, но найдя беззащитное израненное тело, в котором торчал обсидиановый жертвенный кинжал, принял Уильяма за сбежавшую жертву ацтекского народа. Благо, сердце у него было добрым, и мужчина взвалил его на плечи, принявшись за лечение. Без сознания демон находился несколько дней. Под крышей деревянного дома в лесу, отшельник говорил с ним, разливая суп в деревянные сосуды. Внешность его выдавала человека индийского народа. Всё та же загорелая красная кожа, раскраска и пара традиционных перьев на голове. Вот только непонятно, почему человек этот жил в полном одиночестве. — У тебя очень необычная внешность. Должно быть, ты был пленником у ацтеков... Вручая горячую похлебку в тощие руки Сайфера, тот продолжал говорить. — Знаешь, тебе повезло, что ты смог улизнуть. Должно быть, сложно было убежать прямиком из-под взора жреца, пока тот собирался исполнить свой жестокий ритуал. Ты настоящий везунчик. Незнакомец сидел на деревянной скамье, рядом с постелью, в которой сейчас находился раненный беглец. Коморка была тесная, но вполне уютная для одного человека. Для семьи здесь было слишком мало места. Уилл не спешил рассказывать правду. Кто поверит, что Уилл воплотил это тело с помощью древней магии и является пришельцем с другого мира? Это же бред сумасшедшего. Именно поэтому он сохранял усталый, равнодушный вид, иногда грустно поглядывая на тлеющие бревна в очаге. Он берет похлебку и будучи не очень привередливым, пусть даже вкус был гадким, начинает её поглощать. Всё-таки, находясь без сознания, он не ел несколько дней подряд. — Благодарю, что спасли меня. Как я могу отплатить Вам за доброту? Уилл улыбается, поднимая разные глаза на своего спасителя. Мужчина, очевидно, впервые увидев такую прекрасную улыбку, как-то неловко замялся, смутившись. Затем он кашлянул в кулак, забирая опустошенный сосуд и поставил его на стол. — Думаю, если ты просто выживешь, вылечишься и принесешь улов с ручья недалеко, этого будет вполне достаточно. Ты умеешь ловить рыбу? — Рыбу? Ту, что плавает? Уилл приподнимает бравую бровь, на что смуглый мужчина смеется. — Да, которая плавает. Так ты умеешь её ловить? — Могу попробовать... — заверил демон. — Я быстро учусь. — Тогда я жду целую корзину, наполненную свежим уловом, когда ты поправишься, — с улыбкой замечает тот, — как восстановишься, можешь отправляться своей дорогой. — Прошу, скажите мне своё имя, — вновь взмолился демон. — При том условии, что никто об этом не узнает. Если нарушишь клятву, на тебя упадет вся кара пантеона Богов. Спаситель сомневался. Его лицо из смущенного или веселого стало напряженным, пока тусклый желтоватый свет огня освещал комнату и самого человека. — Я обещаю, — положив руку на сердце и не до конца вставая с постели, Уилл глухо застонал от боли. — Осторожнее. Рана всё ещё не зажила. Вытащи ты нож, умер бы от потери крови. Я использовал свои целебные травы... — с некоторым волнением, мужчина положил руку на раненный живот, замечая, что свежие тряпки вновь пропитались кровью. — Раз уж ты так хочешь знать, имя моё Куолли. Я бывший ацтекский лекарь. Мне не нравились ритуалы и потому я... Убежал. Для многих жителей жертвоприношения в порядке нормы. Это святыня, которую наши люди не смеют нарушать. Они без сомнения готовы принести себя в жертву богам, но я... Слишком слаб для этого. Это ведь самое настоящее человеческое зверство, да простят меня всемогущие Боги. — Немного режет... — признался Сайфер, приняв решение пока оставаться в постели. — Я буду беречь эту тайну, Куолли. Спасибо за то, что помог мне. К тому же я не считаю твою жажду убежать от жертвоприношений чем-то ужасным. Мне очень жаль людей, которые так умирают. — У тебя очень доброе сердце, Уильям. Надеюсь, это не закончится чем-то плохим. В нашем мире очень много злых людей, но есть и хорошие. Такие люди являются лучиком надежды, но, к сожалению, слишком быстро чахнут. Правда на устах людей может оказаться смертельной. Принимаясь менять пропитанные кровью ветхие тряпки, тот довольно быстро заменяет их, после чего встает со своего места, подходя к низкой дверце в помещении. — Я соберу ещё целебных трав. Оставайся в кровати, никуда не уходи. Тебе нужно восстановиться. Уильям ничего не отвечает, но берет наказ к сведенью. К счастью, ему кране повезло, что добродушный человек принялся за его лечение, ведь любой другой мог бы вполне пройти мимо. К этому времени от горячей похлебки веки вновь становятся будто бы свинцовыми и Уилл проваливается в царство снов, совсем позабыв о всех бедах на свете.***
Лечение продолжалось в течении месяца. Когда демон встал на ноги, как и было обещано, Уилл принес полную улова корзину. Куолли же, похоже, за это время даже успел привязаться к своему добродушному временному жильцу, так как ему приходилось выхаживать его в течении долгого времени, а потому расставание им обоим далось нелегко. В последний раз Сайфер помахал рукой смуглому мужчине, когда уходил излеченный и благодарный за проведенное вместе время, а вместе с тем за добродушие и незаменимую помощь. Перед уходом Уилл дал строгое предзнаменование, спустя время покинуть это место и отправиться так далеко, как только тот сможет, ведь как известно, спустя года краснокожий народ индейцев будет почти полностью уничтожен другими, а Мексика будет куда позже открыта Колумбом и в будущем превратится в Соединенные Штаты Америки. Спустя годы, Уилл отправился колесить по миру. У него не было права пересекать границу, но с его силами проскальзывать из страны в страну, из города в город, было самой простой задачей из всех. Сайфер побывал в Греции, Германии и Швеции, но затем путь его был проложен во Францию. Голова его была покрыта темным капюшоном, когда он пересекал ворота Парижа, скрывая волосы. Этот город был столь красив. Уже в 1480 веке Париж был богат архитектурными строениями. В том числе и соборами, такими как Сен-Жак-де-ла-Бушри*¹, Сент-Женевьев-де-Ардан*² и монастырь Сен-Мартин-де-Шамп*³. Средневековая Франция была богата строениями, величественными и прекрасными. Романский стиль различался во многих церквях и монастырях. На Гревской площади также располагалось множество достопримечательностей, включая рыночную площадь; свиной рынок; ужасающий Монфокон, на котором вешали людей; ворота Сен-Дени — огромные, монументальные, с барельефом*⁴. Красоту и в то же время неоспоримую мрачность средневекового Парижа можно было перечислять многогранно и бесконечно, не упуская из виду Дворец Правосудия. И вот, в этом многообразии красок, Уильям забрел на мрачную улицу. Увы, будучи бродягой без очага, демон находился в поисках, выбирая место либо под мостовой, либо подыскивая как можно более приличную улочку. В те времена он и забрел в знаменитый Двор Чудес. Обычному человеку, в этом квартале воров и мошенников, бродяг и обманщиков, делать было нечего. Именно здесь располагалась таверна, полная людей из низших меньшинств, которые не побоялись бы заколоть французского стражника или обокрасть человека в переулке до последнего ливра. И всё же здесь, в оборванном тряпье, его почти встретили, как своего. Королем этого веселья людей с язвами, слепых и хромых, которые здесь прозревали, а днем просили милостыню, был мужчина по имени Мэттью Шевалье. Итальянец с французскими корнями, весельчак и лидер по натуре, составляющий свиту бродяг, такой же мошенник, представляющий кукольные представления на гревской площади. Можно сказать, Уилл снова стал ангелом, но точно не божеством, как, бывало, с его краснокожими друзьями. Он стал хорошим другом для местных парижских отбросов общества, а цыганские детишки просто его обожали. Принять Сайфера в свою свиту было непросто, но всё же возможно. Королевство Арго открывало свои двери лишь для таких же нищих, какие проживали в этом темном, опасном квартале, живя сообща и не подпуская к себе закон. Ночами здесь играла музыка. Люди били в бубен, танцевали вокруг костра и пели веселые песни. Испанцы, итальянцы, германцы и французы — множество наций, множество вероисповеданий. Видя эту продажную, развратную, суровую жизнь, было удивительно, как только Уилл оставался всё также добр, учтив и невинен, как был прежде. Можно сказать, Шевалье, этот рыжий прохвост, стал его интересным другом, с которым он проводил очень много времени. Странности Сайфера, а именно его внешний вид: голубые, длинные волосы; разные глаза, являющиеся крайней редкостью; немного женственная и хрупкая внешность. Весь этот беспорядочный внешний набор делал его полноправным подданным королевства Арго, хоть это и не было язвой на теле, глухотой и хромотой. Они были похожи на одну огромную, сплоченную и разношерстную семью, частью которой стал Уилл. Всякий раз открывая глаза с утра, Уилла хоть и встречали темные, криво вымощенные улочки, но за время, проведенное в Париже, они стали для него родными. Днем Уильям снаряжался в свой лучший наряд и танцевал на площади с бубном, за что в его платок иной раз парижане бросали парочку денье. Таким образом тот накапливал ливры на пищу и порой на хорошо сшитую одежду. Уже вечером он возвращался во Двор Чудес и слушал прекрасные, веселые песни, которые цыгане исполняли, дабы немного его скрасить.***
Отбросы общества, прячущиеся во дворе чудес — это те самые люди, которых стоило уничтожить первостепенно и бесповоротно. Те сеяли разбой, воровали детей, совращали молодежь и вели самый настоящий безбожный уровень жизни. Будучи человеком науки, ещё в молодости углубляясь в научные темы и закончив несколько учебных учреждений, Форд был человеком умным, но в конце концов душа привела его к Богу. Как не странно, ему не чужда была алхимия в то время, как астрологию мужчина презирал. В этом самом году мужчине исполнилось около тридцати пяти, и он получил звание архидьякона при монастыре Сент-Женевьев-де-Ардан. Строгий, холодный мужчина. Представитель церкви и проповедник. Цыгане действительно были бельмом на глазу. Их просто необходимо было уничтожить, словно жалких насекомых, дабы народ Парижа не ступал на кривую дорожку разбоя вместе с аргонтинцами, как называли себя члены "королевства" Арго. Немыслимо, кучка проходимцев и безбожников, богохульников, называли свою дыру Двором Чудес. Место, где нечего было делать ни одному порядочному, набожному парижанину. Пускай сияние некоторых из этих людей было ослепительным, то было сияние самого Дьявола, который затягивал тебя в пучину проституции, воровства и убийств. Одним словом, всяких мерзостей, которые господин архидьякон Жозасский старался уничтожить, вознося молитвы Богу в своей небольшой келье при соборе Парижской Богоматери. Будучи ко всему прочему политическим деятелем, Стэнфорд позволял себе вершить цыганские судьбы. Стоило страже поймать парочку представителей королевства Арго, мужчина приказывал повесить тех на монфоконе, а кого-то публично крутить на колесе в центре гревской площади на потеху жестокому народу, либо стоять привязанными к позорному столбу. Одним словом, о сострадании к подобным людям не могло быть и речи. Это было презрение, неприязнь и непонимание такого отвратительного образа жизни, без всякого благородства. Родился и умер как собака. Так говорили по поводу подобных людей. Помимо всего, Глифул никогда не влюблялся. У него был брат-близнец, но пускай Форд старался воспитывать его, характер у них был совсем уж разный. Стэнли, вместо богослужений, предпочитал компанию парижских проституток и разгульную жизнь. Этого хватало, чтобы на сегодняшний день они почти не общались друг с другом, ведь образ брата всё больше вызывал у Форда такое же непонимание, как и эти проклятущие цыгане. — Придет время, и я уничтожу их, — иной раз говорил архидьякон, взирая на площадь с собора Богоматери и ведя светские беседы то ли с самим собой, то ли с Мэйсоном. — Всех до единого. Это чернь, заселяющая улицы Парижа. Это люди, распространяющие грязь по всему городу. — Они такие же, как и другие, ведь парижане просто скрываются за маской благочестия, в то время как сами жаждут разгульной жизни, — иногда отвечал Мэйсон, устроившись на романской ограде, наверху собора, за очередной книжкой. — Ты совсем не понимаешь, — каждый раз отвечал Форд, оглядывая улицы. Не раз взгляд его цепляли люди в ярких одеждах с бубном, а также просящие подаяние и цыганские танцоры. В такие моменты он боролся с желанием спустить на них стражу, но законного основания на то не было, а потому Форд только томно вздыхал и заправлял полуседые волосы назад, безразлично снимая ворсинки с черного церковного монашеского одеяния.