Чудный рассвет перед смертью

Она присоединилась к стае Чуда чуть больше года назад. Коты там не делились на главных и неглавных, но, как казалось молодой кошке важным там был бурый кот по имени Тахион. Он всегда привлекал внимание, ведь был почти единственный, кто замечал его. Они проводили тренировки, рассматривали травы в практически полном молчании, коты этой стаи не отличались многословностью, но что-то в Тахионе привлекало Ночеликую и она решила разгадать, почему именно он молчалив и часто ходит в заброшенный чердак, где долго что-то изучает и нацарапывает. Ночеликая долго всматривалась в пустые коридоры комнат, заплутавших под землёй. Они казались даже не лабиринтом, а скорее заброшенными шахтами, но только без рельс и вагонеток, каким-то заговором облаков, потайными складами. Они не были живыми. Просто очередное промерзглое, бетонное строение, где зимой разводили небольшой костёр, похожим на маленькую звёздочку. В этой атмосфере страха и едва заметного запаха крови всегда приходила тревога. Приходила неожиданно, царапала душу своими огромными, орлиными когтями, оставляла ожоги, невидимые для чужих глаз. Тревога всегда наводила суету. Всегда, когда приходила эта великопочитаемая гостья хотелось забиться под тёплые кирпичи камина, да только страх того, что за это могли повесить оплеуху, сильнее примораживал сидеть неподвижно, глядеть в одну и ту же точку по двадцать раз за день. Ночеликая вспоминала семью. Её мать погибла от клыков волка прямо после самого рождения дочери, отец не обращал внимания, а брат обзавёлся семьёй. Они по-прежнему любили друг друга и, может быть, даже начали вместе возглавлять охотничьи патрули. «Ты слишком безалаберный» – эта фраза, адресованная то ли брату, то ли собственному другу, по какой-то нелепой случайности погибших в результате нападения бродячих котов, вновь и вновь стучала в ушах изо дня в день, из ночи в ночь. Лапы чесались от нетерпения, на грудь давил тяжёлый камень вины. Ночеликая осторожно отодвинула взгляд от прогнивших деревянных дверей, словно боялась, что если ещё хоть на секунду задержит взор, то придут они – два призрака, сбежавшие из ночных кошмаров, как не странно, снившиеся без перерывов уже на протяжении трёх лет. Ночеликая поднялась на лапы, медленно ступая одними подушечками она поплелась в соседнюю комнату. По пути то и дело оборачивалась в поисках различных силуэтов – это уже было многолетней привычкой. Она направлялась в комнату Вишни. Туда, где могла получить поддержку, откуда могла тайком вместе с подругой проскочить к Синь, чтобы стащить порцию тёплого, резного хлеба, могла попросить корня валерианы, чтобы избавиться от сущих кошмаров и наконец-то протуманить разум. – ..Кровянка довольно серьёзная болезнь, Тахион. Маркс не сможет уложиться в твои сроки, – сказала Вишня из глубины целительской «каюты». – Мне нужен механик. У Синь сломана основная поддержка. Я не обладаю такими навыками, как Маркс, так что когда он проснётся – сообщи, что я жду его на Месте Сборища. И сделай всё, чтобы он остался жив. – Я итак делаю всё возможное. Ты просто обесцениваешь мой труд. – А у меня союзники каждый день умирают от голода и когтей. Так что соизволь воскресить этого наглеца. – Какой же ты всё-таки гад. Тахион пролез через калитку, несколько раз посмотрел по сторонам, а позже свернул в сторону столовой. Ночеликая выскочила из кустов ежевики и, метнувшись вперёд, проскочила в целительскую. Вишня сидела, склонившись над больным. Маркс был накрыт марлевым полотенцем, грудная клетка почти не поднималась, а из груди не вырывалось привычное сопение. – Давай я сменю тебя? – оторвать взгляд от истерзанного пёстрого тела не хватало сил. Словно Маркс сейчас насильно удерживал Ночеликую посидеть рядом с ним. – Было бы хорошо, – хмыкнула рыжая кошка, встала со своей марлевой подстилки, выгнула спину в угрожающем полумесяце. – Корешки валерианы и ромашка в корзинке на столе. – Спасибо. У вас такие тут словечки летели, что я даже со стороны Подземных Переходов слышала. – А нечего было говорить, что Марксу уже сегодня на закате надо вставать и чинить духовку нашей великопочитаемой Синни. – Пойди хоть поешь, Вишня, грызун ты мой. Думаю, на закате присоединюсь к вам в столовой. Вишня потерлась своей рыже-белой головой о плечо подруги, тихо замурчала и выскочила из палатки, по привычке громко выругавшись на ослепительное солнце. Ночеликая заняла место целительницы. Для неё эта каюта, как в стае Чуда называли комнаты, на подобии тех, что в Месте Сборища, казалась уже как родная. Правда она не могла заменить уютную коморку на третьем этаже особняка, но всё равно в какой-то глубине души Ночеликая считала лечебницу своей второй комнатой. Появлялась она здесь определённо каждый день. Ночеликая посмотрела на тело своего напарника. Конечно её лапа, по прогнозам Вишни имеющая перелом со смещением, болела и зудела настолько сильно, что находиться в одном положении было чертовски неудобно, но всё же она не могла смотреть, как умирает её защитник, спаситель от Ранних. – Надеюсь, ты поправишься, Марчик. Кровяной Кашель, конечно, серьёзный, но наша любимая даёт шансы на твоё выздоровление. А раны мы тебе уже промыли и обработали. Если будем продолжать ухаживать, то больше не будут гноиться. Ночеликая бормотала что-то невнятное, вспоминала детские рассказы старшего брата и пыталась напеть хоть какую-то мелодию, хотя больше похоже это было на свистящий язык. Она искренне хотела и надеялась на то, что Маркс поправится и даже сможет продолжать носиться вместе с ней по крышам. Всё-таки Ночеликая была благодарна за спасение своей, казалось бы, никчёмной душонки.