в другой вселенной?

удушающий запах опадающих по гнили веток, стучащихся о камни у подножья деревьев, свалявшихся в груду, казался небесной маной по сравнению с тем, как забивались ноздри от осознания, от предвкушения болезненного и от самого факта понимания, что все это не может длиться вечно. казалось, что не так давно я еще пропускал удары и жался к большой мужской фигуре, хватаясь пальцами за рукав, в поиске спасения. а сегодня колотятся стены. Выпуск. запахи и звуки прошлого Выпуска еще стояли в голове, подобно кошмару, который оседает в твоей голове и не позволяет отпускать больше эти мысли. и не столько раздражителен тот звенящий в воздухе металл от громкой музыки, те липкие полы и отчего-то тревожные стены коридоров, что в тот день обронили куда больше штукатурки - словно бы поседели от всего увиденного. стояла в голове и пропажа Кузнечика: а потом его возвращение. другого. пахнущего отчего-то лозами крепкими, беготней, слюной чужой, прогнившими тканями. другого - уже более взрослого Кузнечика. потерявшего, будто бы за весь Дом, добрую часть своих волос и кусочек собственного беззаботного - едва ли можно считать таковым - детства. --- а все могло закончиться еще тогда. мальчишка мог бы просто не оказаться рядом со мной - Лось мог бы его не приводить. или бы из комы не вернулся. а если бы и вернулся, то ушел бы. с высоты осознания и полученного времени на раздумья, начинает казаться, что потерять его тогда было бы куда лучше. на раннем этапе развития некоторые существа еще могут отрастить до конца жабры, если окружение покажет им, что кислорода будет недостаточно для легких: мог ли я привыкнуть к жизни без него, если бы его в моей почти не было? стало ли бы это спасением? или на его место пришел бы другой? другого и не надо. никого, кроме него, не надо. не надо чужого лба у своей руки. не надо изворотливого тела чужого, когда тянешь перед душем футболку. не надо пронзительное молчание с кем-то другим наедине. не надо ни с кем больше делить по пол сигареты, и выкуривать то меньше, то больше - вроде и хочешь больше отдать, хоть всю целиком, а вроде и здоровье его тебя колышит (ведь знаешь, как приходится менять влажные тряпки, сказки на ходу придумывать - но те выходят такими недолговременными - да сопли подтирать, пока температура не отпускает). только его одного бы. можно? от вернувшегося оттуда Кузнечика пахло оковами, которые смог разорвать и вернуться. пахнет мерзким заточением, и еще много лет вперед задаю один вопрос, стоит лишь лапами волчьими остановиться: почему было нужно показывать свою самую ужасную сторону? неужели так хотелось отгородить меня от него? вернувшийся Кузнечик не любит говорить о произошедшем, но на то я здесь и есть - и понимаю без слов, что если мнение не изменить, нам придется шагать разными дорогами. а отпускать глаза свои не намерен, словно как если бы вырвали. словно как дали бы прозреть на пару счастливых лет и снова окунули в холодное небытие пустоты и одиночества на пару с колышащим ветви ветром. но в отличие от него, на той стороне мне улыбался каждый встречный пенек, каждый тягучий ручей и пролетающая птица. для меня там было свободно, хорошо, там по-настоящему хотелось жить - оттого и начал пропадать все чаще, оставлять надолго, иногда не возвращаясь поутру. а лишь через пару суток с ногами в крови, репейником и желудями в волосах, с полными карманами чабреца и земляники - это точно Лес подсовывал, чтобы по прибытию высыпать это все перед самым дорогим, как будто извиняясь за поведение того, над чем еще не могу быть властен. но кто имеет власть надо мной. ощущалось ли это? подарки той стороны он принимал нехотя, с опаской, осторожностью. как будто я позволю чему-то такому случиться снова. --- а потом летучий Кузнечик вдруг обернулся крепким, взрослым, справедливым Сфинксом. с железными скрипучими руками, от которых натирало кожу. с хмурым голосом, когда выходило из-под контроля что угодно. этот Сфинкс уже прекрасно знал, с чем я связался, в чем растворился. а я продолжал искать ответы на вопрос о том, почему он не хочет следовать за мной. казалось бы - я буду вести его на опушку до тех пор, пока у него не появятся руки. пока он не сможет коснуться меня в ответ и остаться рядом. и вину всю свалил на грабли. чертовы протезы, что перед сном он отстегивал зубами и откладывал. а мне оставалось лишь мириться с их лязганьем. с тем, как без моего присутствия Сфинкс уже мог закуривать сигареты, пить чай, даже переодеваться. практически научился завязывать шнурки с первого раза. и осознание того, что в Доме он смог получить то, чего я и многие другие так и не получат, отдаляло нас сильнее: откидывало друг от друга с силой. но я не собирался Сфинкса так просто отпускать - готов был вгрызться в шкирку, как котенка в зубы и утащить. но без его воли мои руки связаны. Сфинкс получил руки, и ему не обязательно было вдыхать запах прелой листвы или утренней росы, чтобы ощущать себя полноценным: именно тогда я перестал чувствовать себя полноценным рядом с ним, перестал плестись хвостами. перестал ощущать себя необходимым. --- а потом Лес продолжал шептать свои способы для того, чтобы он остался. радикальные, грубые, резвые и практически аморальные. много ночей я бессмысленно бродил меж деревьев, терся о них боками худыми, и выл. наутро всегда возвращался с новыми запахами, и следил за реакцией: быть может, хоть что-то сможет его зацепить? тщетно. но если Сфинкс не желал оставаться здесь со мной, согласится ли он остаться ради кого-то другого? стащенное яйцо, забота, тепло пушистого тела, треск скорлупы - посыпались бусины на волосах так, словно рассыпались звезды. волосы потекли рекой, только успевай убирать ноги. прекрасное создание - способна ли она задержать того, кто мне дорог? любые способы были хороши. и в этот круговорот чувств его затянуло резво, скоро, погружая с головой в омут приворота любовного да нежных чешуек, незримых и неощутимых только в Доме. я грыз пальцы до крови, ощущая, как где-то в коридорах Сфинкс прижимается к ее волосам лицом так, как когда-то вжимался в мои. как ему на запястье опускаются обереги-браслеты, как девичьи пальцы - нежнее и приятнее моих, куда без того - скользят по его лицу.

я ломал стекло, как шоколад в руке

я резал эти пальцы за то, что они

не могут прикоснуться к тебе.

[наутилус помпилиус - я хочу быть с тобой]

этого ли я хотел? Сфинкс был рядом, но в то же время между нами выстроилась эта мерзкая стена. оттого и хотелось утонуть в объятиях плутной Габи, оттого и хотелось реветь Крысе на ухо, грызть себя до костей. но ни одна, ни другая не могли успокоить чувств, обжигающих мне грудь изнутри - и я остужался вновь и вновь, лишь бы не взорваться. я ощущал его горящие глаза, чувствовал, как ускоряется пульс в присутствии творения Леса - и желал, чтобы это было лишь моим, навеки моим. но если это сработает? --- в Четвертой не любят часы. ты не услышишь ни единого щелчка - за тем пристально блюдит Табаки. а очень хотелось узнать, сколько еще минут мое сердце будет биться прежде, чем все это закончится. разговоры цедятся вязкой жидкой резиной, особенно когда ты знаешь ответ, но задаешь вопрос в малейшей надежде на то, что тебе врет собственное тело. собственная интуиция и нюх, собственная кожа. каждое из пяти, шести, семи чувств - что все это ложь, что ты сделал максимум и этого максимума будет... недостаточно. "я ухожу, Слепой" - и все мироощущение трещит по швам. хочется то ли разъяренным зверем броситься, вцепиться в шею и задушить. чтобы хотя бы тушку Сфинкса утащить, чтобы хотя бы ощущать его рядом с собой. но не отпустить холодные железные пальцы, не позволить оставить меня одного. то ли взвыть на верхних тонах в надежде, что одумается. не одумается. что так затянуло Сфинкса в эту реальность, в которой после Выпуска ты остаешься один на один с неизвестным миром Наружности, который не просто так страшил своим существованием и гнетом всех, за исключением Летунов и тех, вроде Черного, у кого уже были планы на будущее. у меня же планов не было. была лишь единственная просьба - провести свое будущее с одним-единственным человеком. там, где я смогу видеть его. там, где он сможет касаться меня. в не идеальном, но хорошем месте среди высокой травы и угловатых камней. там, где можно убежать дальше - к пустырю, вернув себе любое из обличий. там, где стоит Дом, приятный на ощущения как прошедшее детство, как что-то родное и спокойное. куда хотелось забрать, позволить быть здесь целую вечность или на десяток вечностей подольше - забыться в безвременье, откуда нет выхода и где некуда спешить. где можно было бы поговорить обо всем, о чем почему-то было сложно говорить в стенах привычного, где подслушивать могли не только стены. вездесущие Логи были бы плохим дополнением к искренности. однако чужое решение, как и пути некогда невыносимо близкого, невозможно изменить просто по моему желанию: и наблюдать со стороны за тем, как в надежде встретить создание Леса в Наружности, раздирается связь между - давит на самую грудь. неужели после всего? неужели так просто? неужели моих стараний было недостаточно? я бы забрал его в свои объятия и заставил нас обоих потеряться, чтобы окружающее не волновало. чтобы окунуться только в ощущения и эмоция, обратиться в чувства, обострить каждое касание, повысить каждое слово в значимости.

знаешь, любовь водится и в этих краях

я покажу (докажу).

тебя не существует, пока я не подумаю о тебе

а меня не существует совсем, в твоём примитивном мирке.

[playingtheangel - квантовый мир]

мы пережили огонь и воду, медные трубы, смерти и возрождения, страх и счастье, десятки тонн пролитых слез, не меньше крови, не больше других ощущаемых чувств. перерезанные глотки, испорченные окурками одежды, наклеенные пластыри и выпитые настойки. оставленные косточки на пороге, вонзенные в стены влажные лезвия, сломанный бассейн, шорохи на чердаке. пережитые летние деньки в почти пустом здании, соломенные шляпы, опустошенные лужи. дребезжащие морозы, принятые подарки, смененные постельные наборы, продырявленные пуховые куртки, холодные прикосновения рук о лицо. длинные ночи, покушения, крики и ярость. попытки разлучить и растащить по разным местам. Чумные Дохляки, детские стычки, "если бы не я", амулеты, вера в себя, соковыжималка, невыносимая трель губной гармошки. фазаний переход, крестник, смерть Помпея, истерики белой вороны одной и второй, сказки Шакала, слезы Стервятника, стук сапогов Логов. когда во всем этом я начал терять Сфинкса? когда потерял? и я всегда хватался за него, как за единственную и последнюю опору, которая заставляет меня раз за разом попросту возвращаться с Изнанки. опора начинает шататься, перестает держать, и ощущение, словно любой поток ветра способен растянуть меня на другой край вселенной. а он останется тут. шорох скидывающихся в чемоданы недособранных ранее одежд - он уже все решил. он знает, на что идет, но не догадывается, как сильно иллюзия будущего счастья в Наружности туманит рассудок. не догадывается, что потеряет многое. или догадывается? догадывался ли о подобном Седой, когда исчезал прямо перед Кровавым Выпуском?

через пару дней

из трещин в потолке составляю твои черты

я искал тебя в каждой чёртовой очереди магазина

где ты?

[элли на маковом поле, лампабикт — где ты?]

я ощущаю себя таким маленьким и беззащитным, когда слышу, как пружинистые ноги сбегают по лестнице Дома на выход. прощальные речи других, море слез и тысячи высказанных обещаний. впервые за все существование хочется, чтобы кто-то положил руку на плечо - и пускай даже не он - со знанием того, как раздирает грудь. Дом шепчет и зовет навстречу моему обещанию, ведь мне нужно быть не здесь, мне нужно уйти далеко-далеко - босой походкой, теплой лоснящейся шерстью, горящими глазами.

задержи дыхание на миг, ощути какая глубина

в моей голове идёт война

я не принимаю ничего из того, что чувствую сейчас

проводив тебя в последний раз.

[нервы - самый дорогой человек]

--- ступая массивными лапами на травяную гладь, я хочу обернуться в надежде, что услышу его шаги. в надежде, что почувствую привычный, родный, дорогой сердцу запах тепла и зеленых глаз. не оборачиваюсь. не чувствую больше запаха. не смогу больше прижаться доверчиво ладонями к теплому телу. не выйдет теперь твоими руками отыгрывать в шахматы и шашки. невысказанные слова заседают горечью в глотке, еще немного и желчь заставит сблевать в сторону. мне хотелось бы невыносимо долго заточить тебя в свои несильные, но искренние объятия. обвести губами - ведь ими легче ощущать - каждый сантиметр тела, стереть память и по новой запомнить каждую родинку и шрам. одна неустойка - тебя больше здесь нет. когда раздается волчий вой, все присутствующие, решившие свою судьбу так, как хотелось бы для него, знают - в слезах хозяина Леса нельзя осуждать кого-то еще. и, кажется, вой подхватывают.

я буду ждать тебя здесь

в обрывках этого сна.

[творожное озеро - секрет]