что со мной – юг 404
2021.
разъебаться бы рядом с ним. ебашить скорость, обкалывать ноги и руки, питаться колесами, сука, да что угодно. так хочется просто быть рядом, ведь скоро конец. он знал изначально, что не останется рядом никого, кроме него. в голове ничего, кроме зиплоков и тушенцова. такие глубокие карие глаза, полные обеспокоенности за состояние своего партнера. расспросы, желание помочь и попросить любимого бросить– это уже опасно. как бы руслан не хотел предотвратить принятие белого порошка в веснушчатый нос– ничего не получалось. не помогали разговоры, просьбы, уговоры и даже торг не работает. кажется, что даня уже похож на ходячий труп: тощий, с впалыми глазами и пустым взглядом. он не пишет песни, не монтирует видео и ни с кем не общается, кроме руслана. как бы не старался тушенцов дописаться до кого-нибудь, все отказывали в помощи или вообще игнорировали его, как-будто никогда им не писал никакой «тушенцов». все настолько плохо, что русю даже начали ебать соседи и их чрезмерная заинтересованность в чужой жизни. а что, если они вызовут наркологичку? и увезут данилу, и не будет больше его. не будет сахара на губах, не будет поцелуев, через который мальчики делят таблетку на языке. становилось безумно страшно от мыслей о конце, что наступит раньше положенного судьбой. страшно от мысли о поглощающей внутрь темноте, чей желудок был безмерен. страшно стало даже гулять с данилой. все время преследуют мысли о том, что их остановят и заставят ссать в баночку. даня еще год назад перестал выходить на улицу без какой-то хуйни под языком, их просто чудом еще не остановили. покидание родного дома было тесно сопряжено с ощущением страха, незащищенности, словно в дешевом фильме... и, наверное, не зря говорят о материальности мыслей. в данины серые глаза бросаются мужчины в форме, что сквозь пустую улицу направляются прямо на подергивающегося кашина. они своими массивными берцами ступают на землю, отражая стуки прямо в пустую данину черепушку. руслана нигде нет, он словно провалился под землю, боясь той же участи, что и данила. грубый голос доносится до ушей... просьба показать документы и представиться товарищам полицейским. и вот, все становится белым. в голове сплошной серый шум с того момента, как его остановили. такой неприятный, долбящий по мозгам, вызывающий рвотные позывы. даня даже в этом безумном потоке ищет руслана. бежит сквозь бесконечную коробку, наступая на кровавые паучьи лилии и срывая голос в истошном крике. он кличет родное имя, тянет буквы и захлебывается в слезах, пытаясь его найти. может, именно так и выглядит передозировка? ты в холодной комнате, захлебываешься слезами и кашлем, пытаясь найти единственного человека, которого любишь. молишь бога, чтобы это все кончилось. догоняешься, а потом снова испытываешь этот неописуемый страх и тяжесть, которые переполняют твое жалкое тело. один шаг сквозь стены– даня снова маленький, стоящий во дворе своего дома и наблюдающий за тем, как играются другие мальчики. одногодки и почти подростки контактируют на равных, только вот данила в стороне стоит, словно аутсайдер. пялит своим завидующим потухшим взглядом, ковыряя заусенцы на пальцах и заставляя кровь пойти из под ободранных ногтей. они все выглядят такими счастливыми, а дане и завидно с этого. кажется, он с самых ссаных пеленок не заслуживает счастья... он чувствует, как они все смеются над ним. тыкают пальцем, говорят, что он слаб. говорят о том, как он жалок и беспомощен. скалят желтые зубы, словно дьяволы, вытягиваясь вверх и деформируясь в черные, гогочущие фигуры. их глаза светятся, а голоса преобразовываются в шум. данечка закрывает уши, садясь на корточки и пытаясь наконец-то это прекратить. заставить всех заткнуться навсегда, чтобы в мире остался лишь он и его бессмертная муза. через несколько секунд, сквозь писк в ушах и закрытие век, он уже валяется на земле, катаясь по ней, словно личинка. стискивает зубы, орет как резанный поросенок, бьет кулаками по земле, желая потушить горящую одежду. из раза в раз он вспоминает тот день, чувствуя, как бывшие ожоги на теле нагреваются с большей силой. он не может дышать. чувствует, как в глаза ярко светит что-то ярко-ярко белое... вот она, кончина. без руслана рядом, с запахом горящей ткани и обоженного мяса. нет, не так он ее представлял. не так все должно быть, совсем не так... и вот, удар по щеке. звонкий такой, пробуждающий ото сна, от комы самой настоящей. данила открывает глаза, мутно смотря на размытую фигуру с темными волосами. – р... – сглатывает каплю слюны в высушенном рту. – руслан? – мать твоя, – голос грубый, громкий, отдающий эхом в уши... или это такая огромная пустая комната? безумно холодно, страшно и некомфортно. – что? – почему в состоянии наркотического опьянения по улице гуляем? – размытая фигура двоится, но в итоге сходится в линиях. это не руслан, а какой-то вообще рандомный, блять, мужик. что за хуйня? что он забыл в их доме? кто это? – кто вы? и где... я? – рыжий оглядывается, бегая шокированными глазенками по серой комнате. нет, данила точно не у себя дома. блять, неужели его поймали? он пытается вспомнить, что было до пожара, но в итоге ничего не сходится. – на вопрос отвечай, кашин. – где руслан? – данила шмыгнул красным носом. «и откуда он знает мое имя?»– проносится в пустой голове. – какой еще руслан? я повторяю, почему по улице ходим в таком состоянии? закладку небось ищем? – мужчина говорит с раздражением в голосе. – какая закладка? я вышел проветриться, и... – ясно, – товарищ хлопает какой-то книгой, с презрением смотря на рыжего. – ну пошли, проветриемый наш. раз денег и мозгов у тебя нет, будем разговаривать с тобой по плохому. – куда? я... я не пойду, я хочу к руслану, пустите меня к нему. – сердце начинает биться быстрее. куда же делся тушенцов? пока данила не удостоверится в его сохранности– никуда не пойдет... хотя есть ли у него выбор не идти? вряд ли. – да кто этот твой руслан? подельник твой? или тот, к кому ты шел забирать товар, – брюнет встает из-за своего рабочего места, направляясь к дане большими шагами. – или сразу владелец? близки вы, видать, раз ты так к нему рвешься. – да нет же, он был со мной... – совсем память отшибло, наркоша? – смысл ласкового обращения не сразу доходит до дани. – ты один был. либо же твой любимый успел убежать раньше, чем ты. – вы что-то путаете... товарищ полицейский пилит взглядом кашина, после отводя глаза в сторону. с его губ срывается что-то вроде «пу-пу-пу», он перебирает планы в голове, думая, что же делать с данным экспонатом. не отпускать же его в конце-концов, еще и учитывая то, как он себя ведет.***
данилу куда-то ведут. ему не знакомы светло-серые стены, что вылизаны до блеска. он пытается отбиваться, но все тщетно. настолько, что ему даже кто-то въебал по носу, «чтобы заткнулся». ему так хочется к руслану, который, наверно, сейчас сидит дома, в ожидании своего любимого. – он какой-то слишком странный, – говорит светловолосый мужчина. – да че ты хочешь, он нарик, – отвечает с презрением коллега блондина, который вел переговор с даней. – и, видать, очень давний, раз даже взятку дать не смог– ни копья с собой. ты лицо его видел? – видел, – выдыхает, поправляя воротник рубашки. – да ладно тебе, такого только лечить. – ага. рус звонит на данин номер– нет, все отключено. пишет смс– они не доходят. ищет по улицам– но кашина нигде, сука, нет. нет ни в каких лазейках, подвалах и даже в подъездах. все стало серым, безвкусно-липким в один миг, в одну нелепую ночь. среди тусклых, уставших фонарей, которые осветили рыжие локоны и привлекли внимание полиции. так глупо, что больно до сжатия грудной клетки в ебанный атом. данила ничего не может сделать в такой пагубной ситуации. такова его судьба сейчас, но вот-вот он снова вернется отсюда домой, курить траву и жевать руслановские нейролептики. осталось, наверно, только сдать анализы, чтобы они отстали. кашин не может понять, о чем говорят люди, которые его сейчас окружают. их гадкие голоса невозможно распознать, они ощущаются нереальными, ощущаются бормотанием на фоне в игре на неизвестном ему языке, как бы бубнежем для погружения. ощущение игл под кожей не дает покоя, словно ему прямо сейчас обкалывают все плечи и ноги– это совсем не то, что он делал дома. он ежится, кашляя на весь бесконечный коридор. в глазах все плывет, словно он– судно на волнах во время шторма. даня чувствует, как снова погружается в то самое состояние. мир плывет уже нихуя не медовой акварелью, а кровью изо рта, которую он выплюнул. единственное, что он помнит перед светлыми палаточными стенами– красное пятно на жемчужно-белой плитке под собственными подкошенными, ватными ногами.***
руслан ищет в каждом уголке, пытается вынюхать след, отыскать и наконец-то найти его. выйти хоть на какую-то ниточку, которая приведет прямо к рыжему. хоть какую-нибудь зацепку для расследования, но все так тщетно и глупо. хочется очутиться в его теплых объятиях, уткнуться носом в голову, вдыхая родной аромат волос. целовать в макушку и прижиматься ближе, дотянуться до неба и укусить луну, безусловно поделившись. хочется забить хуй на все, что окружает. на все, что ебет и просто наслаждаться тем, как вы вместе с ним распадаетесь на жиры и углеводы под слоем теплой земли, утыкаясь в плечо уже в гробу. смерть– это не что-то страшное, как это преподносят зеваки. после смерти не будет рая или ада. смерть– это то, что достанет каждого, но не каждого достигнет то, о чем мечтаете и знаете лишь вы с ним. достигнете того состояния, в котором вы станете звездами в собственном мире, объединитесь в созвездие и почувствуете умиротворение. вы будете одни. никто не посмеет помешать. белый свет, который никогда не будет жечь глаза. вам не надо спать, не надо есть, не надо жить. ваша единственная забота– это партнер, с которым вы проведете бесконечное количество световых лет. мир никогда не проживет столько, сколько вы будете сиять. вы останетесь одни, срастетесь воедино и будете вечны, как никто другой. будете одним организмом, в вас кто-то будет верить и думать, смотря на вас, «именно так выглядит любовь». у руслана уже нет сил даже ползти на карачках, только обессиленно лежать на мокром от грязи асфальте, пачкая любимую кофту. тушенцов не хочет сдаваться, он просит помощи, но его никто не слышит. он размазан по тротуару, слово сбитая кем-то собака на проезжей части. его внутренности валяются на мокрой земле, кровавым следом тянутся за колесами машины на несколько метров вперед. такие пустые глаза, угасающие с каждой секундой все сильнее. серое небо над головой не заиграет красками больше, ведь «больше» не будет никогда. люди отворачиваются, чтобы вывалить изо рта свой сегодняшний ужин на тротуар или в урну, закрывают своим детям глаза рукой, сами сдерживая рвоту и стараясь жмуриться. ахают и охают в ужасе, судорожно попадая по экрану телефона в попытке набрать скорую, полицию, дпс, до хоть кого-нибудь, чтобы отшкребли от пола кровавые останки молодого парня. хруст костей, стоящий в ушах у прохожих, наверное, будет сниться им в кошмарах еще на протяжении полугода, а то и больше. скрип тормозов, удар, чувство ужаса– все это будет преследовать всех, кто случайно стал свидетелем того, чего видеть никто не должен был. рядом, с кольцами выпавшего кишечника и лужами растекающейся крови валяется телефон. открытый диалог с контактом «данилк < 33», набранное наполовину сообщение «я скоро буду», оборванное на первом слоге последнего слова.***
даня пережил слишком много. совершенно потерялся ход времени, все стало так незначительно. жил от свидания к свиданию с русланом, который все еще давал надежду на светлое завтра. тушенцов твердил о том, что они все переживут и все смогут, скоро все вернется на круги своя и они станут теми, о ком мечтали все прошедшие года. данилу все время водили по каким-то кабинетам, комнатам, палатам, но он совершенно ничего не запомнил. сейчас же он сидит в своей комнате, настороженно пытаясь свернуть из бумаги журавля. кашин дергается от каждого шороха, сидя на полу и тщательно прогибая лист для поделки. оригами стало его главным занятием, которое приносило ему удовольствие по одной единственной причине– он пообещал руслану научиться. сердце уходит в пятки, когда тот слышит тихие шаги и скрип ключа в замке двери. обернувшись, он видит двух медбратьев. подрываясь с пола, он кладет журавля на белую тумбочку, вытаращенными глазами смотря на врачей, которые, кажется, что-то ему говорят, но он лишь отходит от них. мужчины подходят ближе, но кашин начинает подергиваться от переполняющего стресса. – не подходите, – дыхание начинает учащаться. медбратья переглядываются, быстрым движением хватая рыжего под подмышки. он же пытается выбиться из цепких рук врачей, дергаясь, словно ебанная рыба на крючке в воздухе. как только у него получается освободить одну руку, даня с силой вырывает катетер из вены, заставляя оттуда потечь достаточно большое количество крови, пачкая в ней себя и окружающих. – я же сказал не трогать, пустите меня, – ему так хочется к руслану. кажется, что сейчас врачи дотянули до той стадии, когда состояние «овоща» сменяется на ебейше сильную агрессию ко всем. – я же знаю, что вы его куда-то спрятали, сука, отойди от меня! не трогайте меня! отъебитесь, – пытается ударить локтем в грудь санитара слева, но его тут же останавливает соседний. они вновь переглянулись, с сочувствием к друг-другу вздыхая. – он на входе? блять, просто дайте мне пройти к нему, – его голос с эхом разносится по палате. – я же знаю, сука, что он здесь! хотите сказать, что это все нереально? да руки, блять, уберите от меня! медики пытаются что-то ему сказать, но увы, все пропускается мимо ушей. данила не верит в то, что руслан не передал ему ничего. – да, нахуй, верю, – в горле стоит ком, – мозги промывать будете другим, я то знаю о чем я, отпустите, – кашин брыкается, пытаясь перебежать в другой угол комнаты. он просто ледяной на ощупь, как будто только зашел с улицы, где минус сорок. его пытаются схватить за руку, удержать за голову и ноги, но это неимоверно сложно сделать с учетом его бойкости. – я не дам вам обломать наши планы, – его грудь сильно вздымается под одеждой. – я не пойду, блять, отпусти меня нахуй! ублюдок, я тебе кадык вырву, если узнаю, что вы его не пустили ко мне! со стороны на данную ситуацию смотрят еще двое мужчин, на вид им около тридцати-сорока лет. один из них поправляет очки на переносице, массируя глаза и тяжело вздыхая. – я не могу на это смотреть, никит, – говорит мужчина, который выглядит чуть помладше. – может, вколоть ему что-то? юр, ты извини за мой французский, но он уже нас всех заебал. сколько можно? он тут уже практически год, но ему все кто-то там мерещится, он даже таблетки отказывается пить и шугается абсолютно всех из персонала, никого к себе не пускает нормально, – вздыхает, продолжая наблюдать взглядом серых глаз. – даже антонину, а она же просто божий одуванчик. – нельзя так говорить о пациентах, ты же знаешь. ну проблемы у него... серьезные, – тот снова опускает очки на нос, отводя взгляд. – пошли покурим, никит. мужчины обводят комнату с даней взглядом, спешно удаляясь к лестнице. – да куда вы меня снова тащите? отпустите, – кашинский визг, кажется, стоит на весь этаж. такое ощущение, что ему все-таки успели что-то вколоть... когда? хуй его знает, вполне возможно, что именно для введения успокоительного его несколько секунд пытались удержать за руку. он чувствует, как тело постепенно обмякает. снова совершенно не остается сил на драки. и вот, снова он в изолированной комнате. остается один на один с собой, привязанный к ебучей койке. пульс замедляется, а сам он закрывает полные крови глаза. в носу начинает сильно щипать, а глаза стремительно мокнут. кажется, что он постепенно сходит с ума. поставленный диагноз в ходе суда и обследований поставил точку в его жизни, кажется, что он никогда не покинет этот ебанный «санаторий». по щекам начинают катиться слезы. дане так хочется снова обняться с русланом. снова почувствовать его прикосновения, ощутить его губы на своих, посмотреть в родные глаза в последний раз. – дань. все тело вздрагивает. пробирает дрожь, глаза начинают метаться по палате в поисках родного силуэта. тушенцов стоит посреди комнаты, нежно улыбаясь своему партнеру. – не верь им. я здесь, я рядом. мы всегда будем вместе, – он медленно начинает подходить к кашину. – руслан... пожалуйста, не уходи... – он шмыгает носом, пытаясь не моргать, чтобы подольше посмотреть на родное лицо тушенцова и запомнить его навечно. – они заставляют меня пить таблетки, колят мне что-то... и заставляют отжиматься, драить полы раком... руслан, как только ты уйдешь, они придут за мной и я снова буду это делать. я не хочу, руслан, пожалуйста... – я скоро заберу тебя отсюда. нам нет здесь места, понимаешь? – он присаживается на корточки рядом с кроватью, аккуратно проводя по мокрой щеке пальцем, вытирая соленые дорожки. – я люблю тебя, слышишь? вдохни поглубже, дань. все хорошо.***
на руслановских похоронах были все, кроме дани. после того дня, «кашин» стал именем нарицательным: от него отказались все, кто только мог. да даже если не могли, им пришлось. данила не пришел на похороны собственной любви. «музы», как звал он руслана обычно. какая-то ебанная лечебница стала дане домом. он искренне верил в то, что все происходящее– временно. но к сожалению, времени больше не было. как таковое, для рыжего, оно умерло... зато, жив остался руслан. хороший обмен.