Эрнер-Гас

      «Катись все к черту». Шаги Анаит эхом отдавались по пустому помещению, через которое ей надо было пройти. Она шла по замку, вкушая этот родной аромат пыли и сырости, ощущая себя поистине одинокой. В этой части замка, почти никого не было, и, идя по мрачным коридором выродка готической архитектуры, создавалось действительно мерзлотное ощущения. — Отец? — зайдя в военную комнату, девушка мгновенно поклонилась перед сидящим там, за круглым столом, в гордом одиночестве, мужчине. — Закрой за собой дверь, Виллен, — король заставил девушку поморщиться, произнеся ее настоящее имя. Голос мужчины был холоден, настолько бесчувственен, насколько позволяло его человеческое существо.       Выглядел он… устало. Русые волосы с залысинами, лишь добавляли ему старости, как и морщины, что искажали его угловатое лицо. — С какой целью я здесь, Ваше Величество?       Он встал со своего кресла, направившись к дочери. Сразу накалилась атмосфера — в полный рост, король выглядел устрашающе. Анаит не пошевелилась, позволяя отцу подойти. Она испытывала страх перед новой болью, но максимально скрыла это, невозмутимо стоя посреди военной комнаты. — Мне кажется, что в последнее время, я слишком мало внимания обращаю на твое… пребывание в моей жизни.       «И слава Богу, честное слово». Анаит склонила голову, видя, как король замахивается металлической кочергой.       Кровь, привычно для девушки, потекла по лицу. Затем и по всему телу. Боль, сильная. Удары по лицу… превращали бы его в фарш, но король знал… знал, как бить дорогую дочь, чтобы та не умерла. Каждый удар, глухим стуком и острой болью, был на теле лишь очередным испытанием. Анаит убеждала себя, что привыкла к боли — но каждая порка была ужасна, и она лишь желала умереть. Все мысли сводились к одному единственному факту — желанию, чтобы это кончилось. Но раны заживали чертовски медленно, медленно длился и сам момент избиений.       Еще один удар. У девушки хрустнула кость, она свернулась калачиком на ледяном полу, ощущая тяжелые удары короля. Она подняла окровавленное лицо на отца, издав короткий смешок, и быструю ухмылку. Он заметил — наградив дочь еще одной гематомой. Но Анаит продолжила улыбаться… сегодня, в тот вечер, она впервые представила, как делает то же самое, но со своим отцом…       Но удар за ударом, все приближал девушку к потере сознания. Она лежала на полу, слыша лишь глухой стук о свое тело, и смех своего отца. Он наслаждался.       Каждый удар, силой травмировал кожу, пуская по нервам сгусток нестерпимой боли. Кровь сочилась из носа, из старых ран — новые побои обнажили почти зажившие порезы. Кровь, алая и густая, была везде на хладном мраморе. Почти сразу появлялись синяки, едва красные — через пару часов уже станут пурпурными. Ткань одежды рвалась под ударами, наливаясь кровью. Металл разрывал кожу, причинял боль. Затем…. король отошел, на мгновение. Анаит не могла увидеть, что он делал… но вновь, она почувствовала еще один удар, от которого ее крик эхом раздался по залу.       Сильная боль, ощущение, что плоть горит, слезы… король накалил кочергу. И еще раз, и еще… он был дочь, пока металл не остыл, оставляя на теле принцессы тысячи ожогов. — Можешь идти.       Отворачиваясь, он дал понять дочери, что с нее хватит. Девушка физически не могла встать, но… если бы она осталась тут, ей бы пришлось еще хуже. Оперевшись о стену, Анаит, на ватных ногах, направилась назад, в свою комнату, заляпав своей кровью настенную карту королевства. Но… каждый шаг, причинял в десять раз больше боли, чем та сумела бы перенести. Едва ли выйдя из предыдущего помещения, Анаит рухнула в коридоре, теряя сознание.       «Полгода все было нормально, вот почему именно сейчас ты, чертов садист, вспомнил о моем существовании?!» — злости не было выхода, но у девушки не было сил, ни говорить, ни даже стоять на ногах. Сознание постепенно уходило в мир грез, а девушка так и осталась лежать на холодном полу.       Ночью было сильно холодно… кровоточащие раны, естественно, к утру не зажили, а лишь испачкали каменный пол. Вот так вот, в очередной раз, Анаит засыпала в собственной крови. Уже привычный запах, привычный алый вид перед глазами, который говорил девушке «доброе утро». Но это была норма.       Кровавая норма ее жизни…