Лепестки твоего имени

            Больно. Голова кружится. Темно вокруг. Авантюрин позволяет каждой мысли проскользнуть мимо него, пока собственные формируют непонятную паутину, чьи сети не прельщали коснуться каждой струны. Если это подпространство, то ему хотелось бы узнать, по какой причине он оказался в столь неуютном месте. Рядом возникает из ниоткуда бутылка с газировкой. На ней этикетка выцвела, а жидкость осталась на уровне половины, но это не останавливает его от глотка. Жажда мучает, а горло странно першит.       Собственные руки в белоснежных перчатках кажутся знакомыми. На них красные пятна крови, вызывающие страх, недоумение и удивление одновременно, потому что его чистоплотность не позволила бы оставить такой беспорядок на одежде. Что уж говорить, он даже оружие как таковое не использует, предпочитая дальний бой. «Меня ранили?» — единственное, что приходит на ум, пока он прислушивается к телу. Оно молчит, не подавая признаков бедствия. «Кого-то ранили?» — эта мысль становится абсурдной, ведь если ранили кого-то, по какой причине именно его ноги ступают на вязкую субстанцию.       Память подводит. Он не помнит, как попал сюда, значит, сюда вмешались какие-то внешние силы. Не факт, что Хранители Памяти, но что-то ведь есть, раз он ощущает непривычную легкость в душе? Семья, погибшая на Сигонии, в порядке, ни один кусочек воспоминания не поврежден. Работа в Корпорации и знакомые оттуда — тоже. Тогда… в чем проблема?       «Ох, серьезно? Я устал бесцельно бродить здесь. Где тут выход?» — раздражение вкупе с нервозностью примешивается к общему коктейлю эмоций, вызывая непонятный мандраж. Ему предстоит заключить сделку с владельцем Игории, иначе…       Ах вот, в чем дело. Авантюрин пытается подавить усмешку, но внутри уже разгорается пламя, способное поглотить на своем пути каждого, кто осмелился пойти против Корпорации. То есть, этот гений, чья планета буквально разваливается на части, решил его надурить, серьезно? «Ладно, этого стоило ожидать, но как мне отсюда выбраться?» — размышляет он, водя носком по мутной глади.       Это напоминает зону Небытия, куда он попал на пару с Ахерон во время предыдущей миссии. Там было так же холодно и вязко. Неуютно. Особенно, когда его маленькая копия в младшем возрасте брела рядом, рассказывая с улыбкой на лице про мать и отца.       «Проснись» — проносится в голове, пока он безуспешно пытается определить источник звука по громкости. Не получается.       «Наверное, я на верном пути» — определяет внутренним чутьем парень, не замечая никаких изменений по пути. В подпространстве, если оно таковым является, глухо и пусто. Больше ничего не попадается на глаза, помимо груды книг, раскиданных по периферии сознания. Интересно, чьи они?       «Какавача, вставай» — повторно слышит он голос в голове, пока продолжает упорно не понимать происходящего. Он ведь и так встал, чтоб не увязнуть в жиже, что еще нужно? И откуда этот человек знает о его настоящем имени?       «Может, сам мне и поможешь, умник?» — закатывает глаза парень, когда перед лицом материализуется из ничего дверь, окаймленная серебром. Интересно, если он дернет за ручку, это приведет в новое измерение или вернет его обратно?       — Наконец-то. Это заняло больше времени, чем я предполагал изначально.       Авантюрин вновь открывает глаза, морщась от избытка освещения, что намеревалось сжечь сетчатку глаз. Парень подле выглядел не впечатленным, но, очевидно, равнодушным к происходящему. Лиловые локоны выбиваются из общей картины, закручиваясь на концах. Глаза следят неотрывно за каждым его движением.       Это всё как-то странно. И неуютно.       — Ага, значит, вас я должен благодарить за помощь. Спасибо, мистер?       Незнакомец хмурит брови и придирчиво оглядывает пострадавшего. Да что с его выражением лица не так? Неужели, Авантюрин так плачевно выглядит в чужих глазах?       — Ты не помнишь меня?       — Эм, а должен? Память мне вроде бы не отшибло, так что не думаю что мы встречались ранее, — пожимает плечами делец, оглядывая комнату. — Кстати, почему я в своем номере, а не на встрече?       — Потому что она уже завершилась, и другие сотрудники Корпорации ведут миссию за вас ввиду вашего состояния. Теперь мой черед: вы знаете, где сейчас находитесь?       — О, невежливо задавать такие вопросы, когда я буквально даже не знаю вашего имени. Неужели на этой планете все такие грубые?       — Доктор Рацио. Но вы называли меня просто «док» в связи с необразованностью и наглостью. Уж кому предъявлять за этикет, так это только вам, Авантюрин.       — О, так значит, вы мой доктор! — хлопает в ладоши воодушевленно постарадавший, полностью игнорируя последнюю часть предложения. Ему плевать, что о нем думает какой-то незнакомец. — Кстати, вы не можете мне помочь? Я не помню, чтобы с кем-то сражался и марал руки, но… мои перчатки запятнаны кровью, а это не есть хорошо.       — Не владею такой информацией. Раз уж я доктор, то позвольте поинтересоваться: ощущаете ли вы какое-то недомогание, боль, жжение в груди, затрудненное дыхание или лихорадку? Что-то из этого списка.       — Вау, звучит, как убийственное комбо, неужели кто-то действительно всем этим страдает? Нет, доктор, я не чувствую ничего из перечисленного. Вот только… голова болит, будто бы я упускаю что-то важное. Но притом я помню все, что кажется мне таковым.       — Странно, — задумчиво протягивает собеседник, кусая нижнюю губу. Что-то в его внешнем виде кажется туманным, будто бы встречаемым. Но Авантюрин не врет, он действительно не помнит этого человека. — Итак, вы знаете, где сейчас находитесь?       — Игория — планета, расположенная в седьмой галактике.       — Ваше имя?       — Это уже несмешно. Авантюрин, руководитель отдела стратегических инвестиций, занимаюсь документацией и выгодными вложениями в другие галактики и планеты.       — Свой рейтинг?       — Эй, нельзя его сообщать постороннему лицу. Хочешь, чтобы меня уволили?       — Значит, правила помните, хорошо. Но у меня есть только один вопрос: вы действительно не знаете, как очутились в подпространстве?       — Нет. И, кстати, если оно ваше, то там максимально неуютно. Повсюду темно, вы бы хоть лампочки вкрутили.       — А вы горазд критиковать. Значит, действительно хорошо себя чувствуете.       — Естественно, док, об этом я вам и говорю уже долгое время. Вот только… у меня действительно есть смутное ощущение, что мы где-то встречались. У вас нет брата-близнеца?       — У тебя последние остатки разума растряслись, что ли…       — Что говорите? — переспрашивает парень, не расслышав отчетливо бормотание под нос своего собеседника. — Ладно, раз уж так, я хотел только уточнить: почему в моем кармане лежит вот это…       Бутылек со странным растением внутри подсвечивается на свету. Осколки его лепестков, смешанные каким-то странным экстрактом, расползаются по поверхности стекла, пока пламя постепенно охвачивает каждый лепесток. Красивое зрелище. Лиловые цветки сгорают медленно, так, будто борются за свою жизнь. Жаль только, что изначально она обречена на провал — эта идея.       Странно. Почему такая поразительно прекрасная штуковина лежала у него в нагрудном кармане, а не в секретном отсеке. Судя по тому, как красиво лепестки моментально преображаются, отливая едва ли не настоящим золотом, это очень важная вещь.       Вот только для кого?       — Вау, впечатляюще! — произносит Авантюрин, когда растение до конца догорает, оставляя после себя горстку пепла. — И что это такое?       — Твое противоядие, дурень, — ругается сквозь сжатые зубы доктор, хватая стеклянный пузырек, в котором ничего уже не осталось. — Его нельзя хранить на свету долее пяти минут.       — Значит, я все-таки чем-то болен. И чем конкретно, доктор? Я ведь избавился от влияния Гармонии после Пенаконии.       — Это не влияние Гармонии. Это ханахаки.       — Что? У меня? Нет, вы явно что-то путаете, у меня ни одного признака на теле.       — Я вижу. Странно, но все симптомы исчезли.       — Эоны, как можно было так вляпаться в эту историю, — выдыхает он устало. — Вы, наверное, и не знаете, кто это был?       Рацио задумывается. Кусает нижнюю губу, пока просматривает свои бесконечные летописи, явно намереваясь испытывать терпение Авантюрина до последнего. У него локоны вьются так странно. Будто бы сто раз на дню парень наблюдал за этой картиной, да и янтарные глаза ему кого-то напоминают. Кого только? В одной галактике можно найти миллион людей с таким оттенком.       — Скажем так, ты давал прозрачные намеки.       — Ну так, может, выложишь их?       — В любом случае, тебе это уже не требуется. Болезнь сошла на нет.       — В смысле? Я бы хотел хотя бы знать этого человека, чтобы в дальнейшем избегать контактов с ним.       — Но ведь если…       — Даже если месть Идриллы вновь падет на меня, я хотел бы быть в курсе, кто тот человек, что обрек меня на страдания. Умереть никогда не поздно, наверное, вы сами это прекрасно понимаете, док? Хотя… Ладно, пусть будет по-вашему. Раз я не стал связывать с этим человеком себя узами, то, возможно, моя удача пытается уберечь меня от очередной ошибки. В любом случае, спасибо за помощь.       — Всегда пожалуйста. Но если будет хуже — обращайтесь.       — Непременно, Веритас.

***

      Янтарные глаза мерещатся во сне. Они светятся, точно позолота при лучах Солнца. Они смотрят прямо в душу, с таким странным чувством, точно молчаливо укоряя за какие-то погрешности. Авантюрин не понимает своей вины, поддерживая зрительный контакт. Янтарь смешивается постепенно с цветом фуксии, окрашивая глаза в престранный, неестественный для любого живого существа оттенок. Бледное лицо усыпано изумрудными цветками, чьи лепестки кажутся острыми наощупь.       Ему снится этот человек не в первый раз с момента заключения договора на Игории. Больше половины акций перешло во владения Корпорации взамен на ранение сотрудника и подпорченное доверие, благодаря чему удалось установить свою монополию на шахматной доске. Авантюрина повысили в ранге, однако никакой радости от успешно выполненной миссии он не чувствует. Наоборот, странная пустота в груди занимает все его думы, вызывая мурашки по коже, когда руки рефлекторно тянутся к надгрудному карману. Там пустой бутылек с пеплом. А ведь совсем недавно там было бурное соцветие.       Что-то не так. Он ощущает это своим шестым чувством, но что конкретно не так — он до сих пор понять не может. Вроде бы все, как обычно: привычные шутки с Топаз, совместные посиделки с ее питомцем и выигрыши в крупных казино. Его жизнь двигается вперед, ноги идут по твердой линии. Но что-то раз за разом вынуждает его замедлить ход и обернуться. Убедиться, что прошлое осталось в прошлом, и ничто не висит мертвым грузом на душе.       С последним проблемы. Он в очередной раз видит знакомую фигуру перед глазами. Доктор Рацио, чье имя он почему-то помнит досконально, смакуя на губах каждый отзвук и слог. Ве-ри-тас. Странное сочетание букв. Интересно, почему оно так странно отзывается в груди пропущенным сердцебиением и дрожью в руках?       Вопросов скапливается достаточное количество к его следующей миссии. Он помогает установить разумные нормы пошлин в Игории, переименовывать которую пока не планируют. Развлекается в игорных домах. Находит новые зацепки и памятные вещицы, не несущие никакой ценности. Лопнувшая от перенапряжения эфемерная проволока слез. Осколки люстр, что разлетелась на куски после столкновения с полом. А ведь, получается, доктор Рацио вынужденно поместил его в свое подпространство, подарив спасение.       Все снова сводится к этому человеку.       Обыск первого сектора не дает никаких плодов. Он тщетно пытается разыскать улики для своей беспечной и спокойной жизни, но раз за разом терпит поражение, пока не находит тряпичную материю на полу. Она покрыта странными иссохшими лиловыми лепестками и пятнами крови. Лиловый оттенок. Туманная догадка рождается в голове, но осмыслить ее он не успевает, потому что его подзывает Яшма, прибывшая присмотреть на положение дел.       Он видит недоумение и неподдельный страх в глазах напротив, когда расспрашивает об этом мистическом человеке. Узнает, что тот уже бывал с ним на миссии Пенаконии, на что Авантюрин округляет уже свои глаза. В его воспоминаниях нет ни одного упоминания об этом. Член Гильдии и Общества Гениев оказывается не таким простым, как кажется сначала. Так странно. Почему Веритас сам ничего ему не сообщил, предпочтя сохранить тайну и не раскрывать ее до поры до времени?       Странно, что фрагменты только с участием Рацио стерлись из памяти. Если только тот намеренно не прочистил ему мозги, однако сам договор неприкосновенности был запечатан осколками мнимости с двух сторон, что обязательно поразили бы любого, не соблюдающего условия. В полномочиях бывшего главы Игории не было подобной силы, чтобы заставить конкретные кусочки мемории раствориться в небытие. Значит, сюда вмешались другие стороны.       Авантюрин предчувствует, что эта история так просто не закончится. События закручиваются, и ему приходится посетить станцию в отдаленной галактике, до которой добираться, как на сонной свинке-копилке верхом. После его отправляют на Станцию Герты, где Корпорация успела совершить несколько сделок. Нужно было присутствовать в качестве представителя заинтересованной стороны. Круговорот дел заканчивается примерно через неделю, когда часики на руках тикают беспрестанно, а веки закрываются сами собой, умоляя об отдыхе, которым так часто пренебрегали.       Топаз зовет отвлечься в выходные и слетать в межгалактический бар, чтобы как следует отпраздновать их повышения, заработанные честным трудом. А еще это способ поднакопить деньжат и вновь прославить свое имя.       Их следующая встреча неожиданно случается посреди бескрайнего космоса. Рацио появляется из ниоткуда, пока Авантюрин блуждает по кораблю и выискивает лазейки для своих безделушек, какие коллекционирует на каждом шагу. Холодная рука обжигает его запястье и утягивает в подпрастранство вновь. Черты лица осунулись, и сам парень выглядел не ахти, гораздо хуже, чем в их предыдущую встречу. Единственное, что привлекало внимание — странные лепестки, усыпающие плечи.       — Давно не виделись док, как ваше самочувствие? — начинает с легкого делец, устраиваясь поудобнее на стопке книг, прекрасно осознавая, что просто так его отсюда не выпустят.       Если его догадки окажутся верны, то имеют ли они смысл? Он не помнит абсолютно ничего о человеке, восседающем в кресле напротив. Если Идрилла любезно стерла все воспоминания о его родственной душе, то не следует ли придерживаться столь восхитительной легенды и строить из себя несведущего?       Он не знает. Он не знает, по какой причине эоны вмешались в процесс наказания. Не знает, почему его так старательно оберегают от связи, но притом настойчиво подают туманные знаки, ненароком пробуждающие остатки смутного восприятия. Ему везет по жизни, но чтобы настолько и так вовремя. Это ведь точно не подстава?       — Давно, — подтверждает парень, пытаясь спрятать боль за нелепой усмешкой. — Весьма недурно, как у вас протекает жизнь?       — Все просто великолепно, однако… Как я понимаю, вы не для светской беседы затащили меня в это место, верно?       Рацио хмыкает. Он всегда знал, что Авантюрин смышленый, просто скрывает это за маской беспечной молодости и азартной безалаберности, которая придает ему некий шарм, особенно во время деловых встреч. В Корпорации не водятся глупые люди, им там не место. Даже сейчас, когда грудь обжигает взгляд авгина, он не может не признать собственное поражение против того, кто пытался выудить из него все мысли и чувства окольными путями.       Возможно, это действительно был хитро выстроенный план? Чтобы сокрушить своего врага, необходимо знать в лицо его самого и привычки, что всплывают на поверхность каждый раз, когда вы проводите совместный досуг. Возможно, Авантюрин спланировал изначально это. Переместить порчу на того, кто вынуждал переживать его лихорадку, разрыв легких каждую минуту, и избавить себя тем самым от бесконечных страданий. Вот только что-то не складывалось.       Если Авантюрин мог изначально выполнить такую простую задачу, то почему не сделал это раньше? Договор о неприкосновенности также подвергает сомнению эту безрассудную мысль. В таком случае, его постигла бы участь Эны или само́й Шипе. Это гораздо тяжелее пережить, чем горы лепестков лилий, похороненных глубоко-глубоко в груди, в случае Рацио — зеленый цимбидиум, неприятно царапающий горло.       И как странно, что все воспоминания с ним утеряны. В тот раз… редкого оттенка глаза не были покрыты блеском, который возникал каждый раз при встрече, будто бы…       «Он действительно не помнит меня» — принимает горькую правду гений, кусая нижнюю губу, пока собственное сердце разбивается на тысячу мелких осколков от осознания плачевности ситуации. Признаться родственной душе во взаимной симпатии без симпатии с другой стороны — идея, достойная главного идиота Вселенной, коим Рацио не является. В таком случае остается ждать. И искать противоядие, о котором так часто рассуждал в присутствии пораженного своеобразной марой соулмейта сам Веритас.       Ах да, Цинту предупреждала, что эффект средства не доказан в чисто экспериментальных рамках, так как опыты на живых существах не проводились (оно и понятно: гуманность, этика по отношению к другим людям), так что чисто теоретически Рацио позволил влить в себя антидот, не проверенный временем. Возможно, именно он и станет причиной его гибели, однако…       Лучше хоть какое-то средство, чем никакое, как это было в случае Авантюрина.       — Вы верно подметили, наша «светская беседа» состоится чуть позже.       — Удивительно, как интересно вы спланировали текущий диалог. Мне даже стало интересно, есть ли там место для внезапного вторжения Роя или сотрудников Корпорации, — усмехается собеседник, окидывая взором его фигуру.       — Уверяю, вам не о чем переживать.       — Я и не переживаю, док, ведь, судить по вашему виду, именно вы и находитесь в опасности.       Верно подмечено. Рацио усмехается, когда замечает расцветшую улыбку на мягких устах. Бесконечные мысли, которые не поддаются рациональному объяснению, заполоняют черепную коробку, пока лопатки слегка покалывает. Интересно, ощущал ли такое странное волнение и трепет Авантюрин, когда был подвержен воле эона?       — Удивительно, как вы проницательны в последнее время. Мне кажется, вы прекрасно понимаете, в чем кроется проблема?       — Возможно, вам просто кажется. В любом случае, я понятия не имею, что творится в вашей голове, мой эрудированный друг.       — А вы станете противоречить истине?       — В сотый раз? Сказать по правде, я несколько устал от этого избегания проблем, но, понимаете, вся суть заключается здесь, — он несколько раз постукивает по своей голове, вызывая недоумение. — Я ничего не помню о вашей личности, абсолютно. Возможно, на то воля Эона, и это даже к лучшему. Судя по моей окровавленной одежде, я был не в самом лучшем состоянии.       Рацио понимает. Видит укор в виде призрачных намеков, нежелание признавать правду и сдаваться в руки судьбе, что раз за разом сводит их во всевозможных галактиках, подталкивает в объятия друг к другу. Полярные звезды. Теория активных столкновений могла бы идеально лечь в основу этого взаимодействия. Однако то, как препятствует их отношениям сам Авантюрин, заставляет его невольно насторожиться и обеспокоиться.       На самом деле, он понимает. Видит в удивительных глазах немые вопросы. Почему ты ничего не сделал раньше? Действительно ли стоит спокойная жизнь того, что предначертано Вселенной, если в прошлый раз я оступился и едва ли не выстрадал шанс на спасение? Получится ли?       Знал бы Рацио ответы на эти вопросы, возможно, он выложил бы их преспокойно, как проворачивает подобный трюк со своими козырями Авантюрин. Но его мозг не может рационально думать в его присутствии. Его коробит и замыкает каждый раз, когда бледную кожу обжигает горячая ладонь. От него пышет жаром, постигнуть секрет которого не получается уже долгое время.       Как долго он сможет поддерживать это пламя внутри себя?       Рацио понимает. Он бы сам не стал связывать свою жизнь навеки с тем, кто смутно знаком ему лишь по силуэту и, возможно, цвету волос. Не иметь ни малейшего представления о человеке напротив. Но знать, что рано или поздно того настигнет кара, если ничего не предпринять.       А пытался ли что-то предпринять Рацио сам, когда созерцал страдания своей родственной души? Не слишком ли это эгоистичное желание, свойственное только истинной человеческой натуре. Попытка выкарабкаться на поверхность из глубокой ямы, которую ты рыл для другого, но которая предназначалась тебе изначально.       Имеет ли он права просить о помощи?       — Даже если я попытаюсь исправить?       — Пытка не попытка, ты сам об этом в курсе, — хмыкает Авантюрин, замечая недоумение в глазах собеседника.       — Правильно говорить «попытка не пытка», — поправляет парень, скрещивая руки на груди. — Чего ты тогда хочешь от меня?       — Мне нужна гарантия. А еще ответы на мои вопросы.       — С первым помочь никак не могу, кроме как предложить очередной договор, но ведь срок текущего еще не успел истечь…       — Каким порой душным человеком ты бываешь, док, — отмахивается парень. — Не все гарантии можно закрепить словами на бумаге. Тут нужно использовать более плодородную почву.       — Не думаю, что обладаю подобной. У вас есть что-то на примете?       — Чувства, эмоции. Называйте это, как хотите, но мою память вряд ли можно вернуть, так что я буду полагаться на наши узы и собственные ощущения. В свою очередь, требую того же от вас.       — Вы предлагаете мне проявлять к вам…       — Симпатию? Ага, что-то вроде того, — парень поднимается с груды книг, поднимая одну из тех, что упали на пол. — Кстати, тут больше нет жидкости, спасибо, что прислушались к словам.       — Да, я ведь запом… — собеседник хмурится, сканируя парня напротив. Возможно ли? — Да, я согласен на ваши условия.       — Вот как? Тогда вопрос от меня, доктор Рацио. Что для вас значит любовь?       Изумительно. Парень усмехается, когда замечает неподдельное любопытство в чарующих глазах, что неотрывно наблюдали за каждым его вздохом и движением. Для человека, поставившего на науку свое детство и юношество, наверное, дать определенный, четкий ответ будет достаточно проблематично.       Любовь бывает разной. Она и проявляется по-разному. Рацио не философ, но доступ к интернету и книгам имеет, а потому изредка натыкается на до ужаса ненаучные статьи, в которых перечисляются языки любви, жесты, типы привязанности и всё остальное, что только может быть связано со взаимоотношениями. Для кого-то любовь — причинение боли. Рацио не согласен в корне, но термин «абьюз» запомнил.       Любовь бывает искренняя, первая и быстротечная. Когда ты ощущаешь бабочки в животе или что-то в этом роде, идеализируешь свой объект симпатии, притом умудряясь составлять миллионные сюжете в собственной голове, где вы вместе и счастливы.       Любовь бывает отравляющей и вынужденной. Люди остаются рядом друг с другом, потому что притерлись и привыкли не замечать за партнером каких-то недостатков, игнорируют существование проблем и замалчивают собственные обиды. Такая любовь скоропостижна, она не несет никаких плодов. Она яд в жизни каждого из пары.       Любовь бывает в семье. Рацио смутно помнит свою, ведь его отдали в академию в раннем возрасте, когда ты не успеваешь поспевать за изменениями в мире и запоминать родные черты лица, учить имена или составлять характеристики на будущее. Мать любила петь ему колыбельные в детстве. Что-то про звезды и моря, каких на его планете было немного. Наверное, это одна из причин, по которой ему нравится бороздить по бескрайнему космосу. Здесь все кажется невесомым, быстро протекающим, но таким огромным и имеющим смысл. Смысл скрытый, но свой.       Любовь. Рацио не думает, что когда-либо ощущал подобное. У него в голове миллион советов психологической поддержки для потерпевших чрезвычайные ситуации, энциклопедии, где указана вся живность, существующая в рамках определенных галактик. Но у него ни разу не была опыта в романтике. Интерес — возможно. Симпатия в легком виде, когда тебе просто становится любопытно, чем мается объект мыслей — очевидно. Но чтобы любовь — это жгучее ощущение счастья и собственничества в одном флаконе — нет.       Как можно сухим языком изобразить словесно то, что не поддается никакому объяснению?       — Это трудно объяснить, когда никогда не чувствовал подобного, — честно признается он в своем недостатке, замечая, как загораются глаза напротив.       У них блеск такой, что любой мимо проходящий обязательно остановился бы, чтобы потратить еще несколько секунд на любование. Внешность авгинов действительно заслуживает восхищения. Иногда Рацио задумывается о том, как ему — сухому, несколько черствому и чересчур внимательному к мелочам человеку — достался настоящий изумруд в драгоценной огранке.       — Это не так уж и сложно, хочешь, покажу?       Рацио смотрит с подозрением. Любая авантюра такого рода вызывает у него молчаливое осуждение, ведь противоречит логике и рациональности — довериться и пойти на поводу своих эмоций, стать тем самым человеком, который действует импульсивно и без здравого смысла.       Рука тянется в приглашающем жесте. Сам Авантюрин выглядит максимально спокойным, уверенным в своих силах, так, будто бы держит на ладони весь мир или, по крайней мере, видит будущее, чтобы предсказать положительный исход такого эксперимента. У Рацио нет причин доверять ему. У Авантюрина нет причин вмешиваться и излечивать от ханахаки.       Но зачем-то ведь он это делает. Верно?       В сердце отдает теплом. Грудь перестает сдавливать от бесчисленных переживаний и таких же иррациональных тревог, постепенно отпуская. Напряжение сходит на нет, и его ладонь, слегка подрагивающая от волнения, вкладывается в чужую, миниатюрную, но обжигающе горячую. Знакомое чувство тепла пробуждает непрошенные воспоминания. Вызывает мурашки по коже и заставляет поежиться от электрического тока, что пронизывает каждую клеточку тела.       — Я твой соулмейт и хочу связать свою жизнь с тобой, Авантюрин, — произносит он дрожащим от нервозности голосом, понимая, что пути назад больше не будет.       Вот только, когда его мертвецки бледную, ледяную руку сжимают еще крепче, это — меньшее, что волнует его в текущий момент. Авантюрин улыбается ласково, его взгляд проясняется, и тогда Рацио понимает, что случилось.       Он вспомнил.       — Я твой соулмейт, и я разделяю это желание, Веритас.