О возрасте

От незнакомцев или коллег Веритас Рацио не ждёт одобрения и даже наоборот — хочет «не выделяться». Именно по этой причине он так отстранённо ведёт себя, порой несколько отталкивающе, чтобы ему не уделяли внимания. Внешность при этом он всегда поддерживает в опрятном состоянии, чтобы, опять же, не тянуть на свою персону одеяло чужих взглядов. С Авантюрином иначе. Одобрения Авантюрина Рацио жаждет. Тот очень красив и соответствовать ему, его цветущей молодости, природной обаятельной миловидности — важно. Поэтому Веритас каменеет и чувствует, как паника подступает к горлу, когда Авантюрин находит на его лице первые морщины. Не те, что ложатся на лоб, когда он сосредоточен на чтении и неосознанно хмурится, и не те, что появляются на подушечках пальцев в наполненной ванне, а настоящие, те которые отпечатываются временем прожитых лет под внутренними углами глаз. И то, что в его волосах начинает пробиваться седина — тоже катастрофа. Как и зрение, что медленно и в то же время неуловимо становится хуже. Для Рацио это звоночки, отсчитывающие минуты до начала представления «Как он ушёл и я остался один». Для Рацио, Веритаса Рацио, восемь раз доктора, ведущего сотрудника Гильдии, преподавателя Академии истины, приглашённого специалиста Общества гениев, маячащая на горизонте участь остаться без той части, которую он даже во главу стола не ставит при обозначении себя как личности, удаление из уравнения собственного самоопределения переменных, где он партнёр, любовник и коллега одного конкретного человека кажется просто невыполнимой задачей, которая перемелет остатки его жизни в ад. Не потому что он больше не представляет свои дни в одиночестве и работе — он так уже существовал и даже не испытывал дискомфорта, — а потому что он видел лучшие дни, где было место всему и находилось ещё немного для планов, где никто не сможет разрушить выстроенный покой и, наверное, счастье, если чувство небывалого ранее умиротворённого удовлетворения можно счесть за таковое. Но он не начинает «молодиться» — не кидается на рекламы кремов, обещающие подтянутую эластичную кожу уже после третьего применения, не ищет судорожно клинику, где умелый косметолог исправит ход времени, не отказывается от «нездоровой» пищи и даже не записывается к окулисту на плановый приём. Нет, он как-то быстро смиряется — возраст не обмануть — и лишь старается насладиться последними моментами, что ему отведены: всего на мгновение дольше не выпускает чужой руки из своей, по утрам и вечерам лишний раз касается губами светлого лба, быстро уступает в ещё не успевших начаться спорах. Авантюрин не дурак: что-то меняется. Во взгляде, движениях, голосе Веритаса, и ему кажется, что тот смотрит на него, как на покойника, и брови чуть сводит домиком, будто бы с жалостью. Поэтому в одну из ночей, когда Рацио обнимает сзади и тычет носом прямо в шею, где клеймо, он отказывает — кладёт ладони на сцеплённые руки, расплетая их, и прижимает ухо к плечу, не оставляя места. К удивлению, Веритас не сопротивляется и молча отпускает. Матрас поскрипывает — отворачивается. — Что происходит, Веритас? — Авантюрин не спешит обернуться и уже самому прижаться, вдохнуть ставшим родным запах мыла и кожи. — Я не понимаю тебя в последнее время. — Не понимаешь? — тонкая неуверенность леской проскальзывает меж слов. — Ты изменился. — Я старею. — В смысле? Теперь уже очередь Авантюрина испытывать растерянность. Он оборачивается, приподнимается на локтях, но упирается взглядом в спину. — Это кризис среднего возраста такой? — Нет, — вздыхает тот. — Я форменно старею: ты сам нашёл морщины, седину. — Подожди, я всё ещё не улавливаю связи между всем этим и твоим поведением. Или предрасстрельный вид — это третий всадник? — Что? Веритас чуть подаётся назад и оглядывается через плечо. Брови по-дурацки сведены, и Авантюрин недовольно поджимает губы. — Ну вот сейчас. Ты опять делаешь такое лицо, будто вот-вот пойдёшь на эшафот. Что случилось, ты можешь объяснить или докторской по словесности не хватает? Одолжи у отца. — У него по лингвистике. — Да хоть по чтению. — Ты уйдёшь от меня. — Что?! Авантюрина буквально подкидывает: он резко садится и повторяет, но уже несколько тише и спокойнее: — Я… что? — Ты уйдёшь от меня, — слово в слово, с той же ровной, как линейка, интонацией вторит Рацио. Авантюрин качает головой и морщится. Нет, не послышалось и с головой у него вроде бы всё в порядке, чтобы испытывать галлюцинации. — С чего ты это вообще взял? Что за чушь? — горло пересыхает от такого заявления. — Всё ведёт к этому, — Веритас поворачивается, ложится на спину и уставляется в потолок. — Сначала внешность. Если человеку нравится то, как выглядит предмет, он подсознательно хочет находиться рядом. К людям это тоже относится. Лукизм, но с инстинктом ничего не поделать: чем красивее человек, тем он больше одобряется и принимается окружающими. Потом изменится характер: я стану сварливым и раздражительным, всё новое будет казаться глупым. В какой-то момент ты не вынесешь, — он поворачивает голову. Всё так же сведённые брови, всё тот же жалостливый взгляд, — и уйдёшь. Авантюрин молчит, точно обдумывая сказанное. Нет, всё-таки с ним, с Авантюрином, что-то случилось и это помутнение разума — Веритас просто не способен придумать такую нелепицу. Наверное, у него приступ, он одной ногой в могиле и видит предсмертный бред. — По-твоему, я не старею? Ну, в плане, не меняюсь с годами? — Ты взрослеешь, это другое. — Взрослею? — Авантюрин не сдерживает смешок. Тёмные брови на мгновение хмурятся. — По-моему, в моём возрасте заводят ребёнка. Кто-то даже умудряется второго. Но уж точно не «взрослеют», — он делает в воздухе кавычки и кладёт ладонь на кулак Рацио, сжимающий край одеяла. — Наша разница слишком большая, чтобы ты не решил сойти с дистанции, пока будешь добираться до меня и первых морщин. Хотя бы этого не отрицай. — Веритас, — лицо Авантюрина трогает мягкая улыбка и он ложится, чтобы оказаться напротив Рацио, глаза в глаза, — я люблю твои морщины. И седину. И характер — ты уже душный настолько, хоть окно открывай от недостатка воздуха. Но я тебя люблю. Неужели был повод усомниться в этом? — Я мыслю наперёд. — Ты ошибся, — он кладёт свободную ладонь на щёку и ведёт большим пальцем. — Просто в следующий раз давай не будем накручивать друг друга и сразу поговорим, ладно? Рацио накрывает ладонь своей и, сместив её ниже, целует. «Ладно», — шепчет он, касаясь пальцев. Авантюрин придвигается ближе, опускает руки и легко накрывает его губы. — Если мы всё выяснили, — тонко улыбается он, чуть отстраняясь, — может, ты хочешь продолжить? — Авантюрин кокетливо отводит плечо, оголяя шею. И Веритас продолжает. И вовсе не кажется старым — по крайней мере Авантюрин, цепляясь за простынь и плавясь под его поцелуями, пальцами и движениями, не чувствует этого.