Упрямец

      Молодой омега, приподнявшись на цыпочки и вытянув шею, припал к густо зарешёченному окну особняка, который четыре года назад стал его домом. Во дворе, затенённом ивами, собрались слуги по случаю возвращения своего хозяина и его супруга Хван Хёнджина.       «Я не должен прятаться от него, как пугливое дитя», — убеждал себя Феликс. Обернувшись к огромному, во всю стену, зеркалу — истинному сокровищу, украшавшему парадную залу и когда-то проделавшему далекий путь из Парижа через океан, джунгли и степи на юг Лос-Анджелеса — он вгляделся в своё отражение и не нашёл в себе никаких видимых недостатков. Тёмно-синяя рубашка, наглухо застёгнутая до самой шеи и заправленная спереди в широкие прямые брюки. То, что он сейчас несколько побледнел, как раз было ему на пользу. Старая госпожа — его свекровь — постоянно твердила парню, что палящее солнце не должно попадать на кожу омеги из благородной семьи. — Я не боюсь его! — произнёс он вслух и, покинув залу, решительным шагом спустился по лестнице в полутёмный прохладный вестибюль.       Узкая дверь была распахнута, и в светлом прямоугольнике виднелась часть двора. Именно там и красовался окружённый прислугой хозяин резиденции. Слава Богу, что среди этой толпы не присутствовал Чонин. О Боже, его имя означало «невинность»! О какой невинности могла идти речь, когда этот наглый, развратный лис увёл его мужа к себе в постель в первую же их брачную ночь? Феликс — тогда ещё наивный девственник, ничего не зная о том, как вести себя с супругом после свадебной церемонии, со страхом и трепетом ждал его в спальне, и вдруг услышал пьяный смех и громкий шёпот. Подбежав к окну, он увидел парочку, пылко целующуюся возле дверей флигеля, куда уложили спать вповалку утомлённую от обслуживания гостей прислугу. Они обнимали друг друга, целовались, хихикали, и это зрелище было вполне достойным вознаграждением юному Феликсу за его долгое и утомительное путешествие из столицы Австралии ради свадьбы с грубым и порочным женихом.       Ненависть к Хёнджину, копившаяся в нём на протяжении всех четырёх лет разлуки, помогла парню справиться с робостью. Омега смотрел на него издали, сквозь светлый узкий проём двери, словно изучая отвратительное насекомое, к которому опасно приближаться. На симпатичном личике было неприкрытое раздражение. Но он быстро справился с эмоциями, как это было выработано за долгое время до моментального рефлекса, и вернул холодно-учтивое выражение, снова прячась за своей маской. Облик супруга показался ему ещё более угрожающим, чем тот, что сохранился у него в памяти. Тонкий белый шрам рассёк его загорелую щеку от скулы до подбородка. Долголетняя служба оставила на нём свои следы — с плеч и с рук исчезла излишняя полнота, оставив только мощные мышцы, демонстрирующие его силу.       Лицо его невероятно осунулось, кожа обтянула высокие скулы, раскосые глаза, всё такие же прекрасные, провалились куда-то в глубь глазниц, и там, в неведомой пропасти, вспыхивал огонек, способный, как утверждала старая, ныне покойная, няня, воспитавшая этого негодяя, соблазнить любую самую строптивую ведьму, обитающую в окрестных горах.       Феликс удивился, видя, что он так благосклонно откликается на приветствия слуг — обычно он считал их пылью под копытами своего коня. Может быть, армия заставила его иначе относиться к людям низкого сословия? Его профиль — истинно благородный: гордый, чётко очерченный, унаследованный от далеких предков — пугал парня. И пугало его оружие. Он носил на себе целый арсенал: огромный «кольт» в кожаной кобуре на рёбрах, несколько кинжалов в ножнах, пристёгнутых к поясу. И эти его руки с тонкими длинными аристократическими пальцами! Они терзали когда-то нежную кожу Ликса жестоко и хищно, причиняя боль. До сих пор он не мог вспоминать об этом без содрогания. Они были истинно разными. Два противоположных заряда неминуемо должны были рождать молнию. Феликс все эти годы разлуки готовил себя к поединкам, которые неминуемо разразятся. Альфа вошёл в дверь, заслонив собой свет, и омега поспешил почтительно поклониться, пряча глаза. — Добро пожаловать домой, супруг!       Хёнджин поморгал глазами, привыкая к полумраку, и увидел золото его волос, затейливо уложенных за уши, и очертания соблазнительной омежьей фигуры. — Чёрт побери, как же красив мой драгоценный супруг! Ради этого стоило проскакать четыреста миль! — Что значат четыреста миль после четырёхлетней разлуки? — позволил себе ответить дерзко Феликс.       Этот иронический вопрос, который он с опаской выдавил из себя, нисколько не смутил его. — Разве ты не рад снова увидеть меня, Ликси? — нагло ухмыльнулся альфа.       Его тон был, как всегда, издевательским. Он и раньше так разговаривал с ним, но теперь Феликс уже не был тем юным и испуганным мальчишкой, каким прибыл в поместье. Прошлое не должно вернуться. Он не позволит. Ведь теперь Ликс совсем другой.       Ленивой походкой старший двинулся вперед… Хёнджину достаточно было сделать пару шагов, чтобы его разгорячённое, потное, запорошенное дорожной пылью тело коснулось его груди, едва прикрытой тонкой тканью рубашки. Невольно омега отступил, но его подбородок упрямо вздёрнулся вверх, точёный носик сморщился, будто он почуял дурной запах, розовые губки брезгливо напряглись, вытянувшись в тонкую линию. — Можно сказать так — я весьма удивлен… — начал парень, но осёкся, подбирая более или менее корректные слова. — Ты думал, что меня прикончили? — оскалился в ухмылке альфа. — Не буду утверждать, что ежечасно молился об этом, но очень надеялся.       Откинув голову, Хван громко расхохотался. — В мое отсутствие котёнок отрастил когти? — Отсутствие было таким долгим, что котёнок успел вырасти, — сухо откликнулся Феликс. — Я это сразу заметил, — хмыкнул Хёнджин, осматривая его фигуру.       Он скользнул взглядом по тем его прелестям, что были скрыты рубашкой, под которой немного выделялся рельеф его тела. Краска смущения залила не только его щёки, но и шею, и уши. Альфа бесцеремонно прищёлкнул языком, дав понять, что по достоинству оценил внешность супруга. — У тебя отросли не только коготки, но и всё прочее… Пустой сосуд вроде бы наполнился. Правда?       Феликс пытался не обращать внимания на голодный огонёк, который светился в его взгляде, тёмном и пугающем, как грозовая ночь. Они стояли друг против друга, почти соприкасаясь телами, полумрак сгущался вокруг них, а в глазах отражались блики зажжённых ламп, как угли в ночном костре.       Его хищная натура подавляла парня, как будто Хёнджин был ягуаром, а он — раненым оленёнком. Так было и в прошлом, но сейчас Ликс испытывал совсем иное чувство. Словно они оба изменились, и его душа почему-то тянулась к мужу, а тело старшего не пугало его так, как раньше. «Что-то произошло с ним! Или со мной?» — мелькнуло у омеги в мыслях.       Не в силах разобраться в своих ощущениях, Феликс собрался с духом, провёл языком по пересохшим губам и произнёс, уводя разговор в сторону. — Госпожа София ждёт тебя, — тихо сказал омега. — Не сомневаюсь. На кого еще ей излить свою желчь после того, как мой папаша отправился на тот свет? — ядовито процедил Хёнджин. — Она скоро присоединится к господину Сухёну. Только надежда на твоё возвращение поддерживала в ней жизнь. — Скорее, надежда, что я сотворю ей внука и наследника Гран-Сангре. Что ж, для этого я и вернулся!       Альфа обвёл жадными глазами фигуру Ликса, всё равно что обшарил его тело руками. Парень содрогнулся. — Иди к своей матери, не заставляй её ждать, — решительно сказал Феликс, вновь обретая решительность, которую только что едва не утратил. — А за это время Минхо приведёт в порядок твои покои. О заботах и бедах Гран-Сангре мы поговорим за столом.       Феликс резко повернулся и взбежал вверх по лестнице, стремясь как можно скорее избавиться от его общества, остаться наедине сам с собой и разобраться в своих чувствах.       Он услышал его шаги, когда мужчина последовал за ним, и умерил свой бег, чтобы не показать ему своего страха. На верхней площадке лестницы Ликс остановился, и тут же из узкого коридора выскочила мощным длинным прыжком и создала между ними преграду огромная чёрная овчарка. — Буффон! Нет! Не трогай его! — крикнул омега, моля Бога, чтобы клыки пса не впились в тело хозяина, а тот не выхватил бы из-за пояса один из своих страшных кинжалов и не убил бы его верного друга.       Когда муж из своей строптивости и ради военных приключений оставил молодого супруга, Буффон был ещё слепым щенком. Теперь он превратился в свирепого пса, готового защитить молодого хозяина от любой опасности. Он уже не раз показывал, что могут сотворить с человеком или с животным его клыки и когти. Феликс попытался схватить пса за украшенный серебром кожаный ошейник, но тот уже вытянулся в прыжке и упал всей своей грозной тяжестью на грудь Хёнджина…       Альфа не испугался. Он отталкивал пса руками, привычными, казалось, к подобным схваткам, и смеялся. Омеге удалось наконец вцепиться в ошейник Буффона и заставить его — разъярённого, с пастью, залитой пенной слюной — покориться своей воле. Но Джин своим дальнейшим поведением поразил его. Вместо того чтобы отпрянуть от нападавшего на него пса, его супруг склонился над рычащим животным и начал с улыбкой гладить его вздыбившуюся на затылке шерсть. Пёс не привык к ласке от редких гостей, посещавших Гран-Сангре ранее. Буффон перестал рычать, могучий хвост застучал по полу, приветствуя добрую руку, а молодой омега похолодел. — Он признал тебя! — вырвалось у парня. — Я на это и рассчитывал, — спокойно отозвался супруг. — Мне здесь многое предстоит привести в порядок. Я хозяин этого дома. Пёс, как я вижу, первый, кто это понял.       Он легко оттолкнул от себя животное, весящее не меньше восьмидесяти фунтов, готовое ласково лизать его руки. — Твой пёс — хороший малый. Ты правильно его воспитал, — продолжил он. — Но теперь ложись, мой друг Буффон.       Подчиняясь властной команде, Буффон вытянулся на прохладном полу и распластал свои могучие лапы в полной покорности. Хёнджин праздновал свою победу. Торжество явственно читалось на его лице. Феликс поспешил оттащить пса в сторону, что удалось ему ценой больших усилий. Супруг ожёг его наглой ухмылкой. — Не вздумай положить его в нашу кровать, когда я приду к тебе вечером. И не надейся, что он откусит мне то, чем я привык гордиться…       Пёс не понимал, о чём разговаривают люди. Ему казалось, что раз мужчина улыбается его хозяину, то всё в порядке.       Между тем, альфа продолжал свою унизительную для омеги речь. — Прежде, чем мы займемся любовью в супружеской постели, нам следует обговорить некоторые условия. Мы сделаем это за совместным ужином, наедине, с глазу на глаз, — строго сказал мужчина.       Ликс направился от него прочь вместе с собакой, а Хёнджин проводил его поспешное отступление издевательским взглядом. — До ужина веди себя прилично, как примерный супруг! Что будет после ужина — трудно сказать! Но прислуге незачем знать о наших развлечениях. И поторопи кухарок, я оголодал, мой милый…       Каждое слово, брошенное ему в спину, было подобно свинцовой пуле и наполнено ядовитыми насмешками. Всё в нём бесило неимоверно! Каждый жест, каждый взгляд. Ликс поймал себя на мысли, что боится дальнейших действий этого незнакомца. Этот мужчина покинул его и вернулся. На что он рассчитывает? Что вообще планирует делать? Будет ли заниматься хозяйством наравне с ним или будет похож на своего отца? Хван Сухён любил отдыхать, вкладывая деньги с дохода от апельсиновых плантаций в бега и петушиные бои, играл в казино, частенько уезжая в Лас-Вегас и Эль-Пасо. На фоне расхождений во мнениях Хёнджин и уехал. Ему не нравилось навязанное силой супружество ради приданого, которое давал отец за Ликса. Это отвратительно!       Конечно, омегу готовили именно к такому развитию событий. Будучи младшим в благородной состоятельной семье, Феликс знал с самого детства, что его отдадут, словно трофей, тому, с кем будет выгоднее всего сотрудничать. Именно поэтому старался ни с кем не сближаться и друзей не заводить. Папа скончался от рака много лет назад, поэтому молодой омега учился вести дом у кухарки и управляющего: следил за счетами, контролировал поставки продуктов, следил за тщательной работой многочисленных горничных. И вот, стоило только ему стать совершеннолетним, как его тут же выдали замуж. Феликс мечтал, как приедет в незнакомую ему Америку и полюбит супруга, как тот будет заботиться о нем. Но действительность оказалась ужасной, куда хуже, чем вообще можно было подумать даже в самом уродском кошмаре.       Молодой парень оттолкнул от себя Буффона и прогнал его на кухню, где пса ждали вкусные обрезки от готовящихся праздничных кушаний, а сам прислушался к скрипу ступеней под тяжестью шагов альфы.