***
Страх смерти всегда был единственной его Ахиллесовой пятой, и поэтому он сделал все ради того, что об этом никому не стало известно. И все же он сам знал об этом прекрасно. Все воспоминания, так плотно засевшие в его идентичной памяти и смешавшиеся в пятна агонии и безумия, он помнил до самого конца. Первыми были дети. Да-да, те самые цветы жизни... кто только додумался их так назвать? Они были исчадиями ада, настоящей нечистой силой, о которой им талдычили в церкви. Он не сразу разгадал их сущность, будучи тихим и одиноким ребенком все свои первые годы в приюте. Пока остальные малыши рыдали, видимо, вспоминая родителей, он молча смотрел в грязное с разводами окно. Круглыми сутками напролет... В пять лет, когда все вокруг начали находить себе друзей и врагов, он впервые испытал одиночество. Сидя в тени кривого забора, он листал добытую тайком книгу из их крошечной библиотеки, куда пускали только старших, но его взгляд постоянно перебегал на группу мальчишек, дерущихся на поломанных ветках и весело смеющихся. Внезапно, он, потеряв любую осторожность, засмотрелся на одного из них, за что поплатился тем, что его заметили. - Не смотри на него, он странный,- послышались объяснения издалека, но ребенок советов не послушал и двинулся ему навстречу. - Привет! Я Билли, а ты?- мальчик потер грязные ладошки о штанины и протянул ему руку. Маленький джентльмен, так ребенка называли воспитательницы, когда его самого лишь обходили стороной. - Том,- неуверенно пробормотал он, неловко протянув руку в ответ. От его действий книга все таки свалилась с его колен и, наверное, испачкалась о жухлую траву, но ему было все равно, даже если он получит трепку за такое, если только Билли мог стать его первым... другом. - О, а что это ты такое делаешь? Это настоящая книга, правда?- с интересом уточнил мальчик напротив, за его спину уже собралась заметная толпа зевак, отчего Том слегка съежился. И все же радость от того, что кто-то так же заинтересовался его книгой, превысила все его замешательство и сомнения. - Да! Она о такой потрясающей науке как химия! Очень интересно, хочешь дам почитать? - А ты похоже очень умный, да?- за спиной Билли засмеялись, а сам мальчик улыбался так заразительно, что и Том одарил его неловкой улыбкой. Лишь позже он поймет, что они тогда издевались над ним.- Знаешь... может быть, мне действительно попробовать? Одолжишь свою книгу мне? - Да, конечно!- Том с трепетом передал свою драгоценность сверстнику, жалея, что успел запачкать страницы о траву. Билли с улыбкой протянул руку за книгой, но взял ее неудачно, от чего страницы слегка порвались. - Упс...- мальчик изобразил страх,- что же теперь будет, Том... А Тому и правда стало страшно, за такое уже и высечь могли... может их даже оставят в карцере на ночь. Но ради Билли, он был просто обязан взять удар на себя. - Все в порядке...- ребенок крепче сжал ладони в кулаки и постарался улыбнуться,- не беспокойся. Я скажу, что это я порвал... - Ты прости уж,- Билли улыбнулся в ответ,- пожалуй, я все же не буду читать. Том покраснел, думая, что новый друг волнуется за него, и отчаянно кивнул в ответ, показывая, что он не боится и не огорчен. Он тогда попрощался с ребятами, думая, что наконец-то завел приятелей. Как же он ошибался... Наказание за украденную книгу, к тому же порванную, разумеется, оказалось жестоким. Но никакие синяки на спине не могли сравнится с темнотой карцера, маленькой холодной комнатой в подвалах приюта, куда сажали особо провинившихся учеников. Когда он сидел там скорчившись и сжавшись на узкой дощечке, найденной где-то в углу и дарующей хоть какое-то чувство безопасности, ему, казалось, что он вспомнил все молитвы, которые только знал. По слухам старших здесь обитали крысы, и судя по скрежету и тихом писку, у него не было ни одной причины опровергнуть эти утверждения. Молить о пощаде было бесполезно и все же, он не мог удержаться от того, чтобы не попытаться сквозь узкую щелку двери... Конечно, ему никто не ответил и не помог. У него забурчал живот, и Том тихо заскулил. Безнадежность, сырость и бесконечный страх пустоты и неизвестности... Слишком много для маленького мальчика, слишком много для любого, кто оказался бы на его месте. На следующее утро он проснулся от лучика света, проскользнувшего через приоткрытую дверь. Его отпустили, но он еще долго бессмысленно смотрел на выход, не зная, имеет ли право выйти или это всего лишь очередное издевательство, часть наказания. Спина раскалывалась, и от каждого шага, казалось, что он развалится как сломанные куклы, которыми играли девочки. Новые игрушки в приют редко поступали, даже старые и поломанные были редкостью. И все же... что-то внутри него радостно забурлило, когда он заметил счастливого Билли, смеющегося над какой-то шуткой. Том помахал рукой, но мальчик лишь прошел мимо, не обращая на него внимания. Решив, что здесь какая-то ошибка, Том собрался с храбростью окликнуть его. - Билли? Меня вчера все таки наказали... Но это ничего! Со мной все в порядке! - А... чудик...- ребенок обернулся на него, а его улыбка обратилась ухмылкой,- ты правда поверил, что мне не все равно? Было забавно наблюдать за тобой... Но теперь стало скучно. Иди давай уже. Тому казалось, что весь мир обрушился вокруг, а спина заболела с новой силой. Терпеть боль ради Билли было приемлемо, но теперь... ради чего он терпел все это? Он отвернулся, сдерживая выступившие слезы. Он не должен плакать, ведь здесь такое не любят. Станет только хуже. Но все стало хуже даже без его слез, просто из-за того, что он промолчал. Не дал сдачи, не отомстил. Такие порядки были, пожалуй, в любом приюте. Билли с компанией стал доставлять ему неприятности постоянно. Пауки в постели, мокрые простыни, постоянный смех за его спиной... все это были мелкие пакости, но дети быстро поняли, что этого недостаточно. Чаще всего они просто врали, что он сделал что-то не так. Не правильно убирался, ломал игрушки или даже избивал девочек... Сколько бы он не отрицал, после того раза с книжкой ему уже не верили... Позже он накажет их всех за это. Обратит их ложь в реальность. Он будет воровать и портить их вещи, будет заставлять их убегать в ужасе и умолять его перестать, и тогда уже их словам не поверят. Но это будет лишь позже, а до этого они успеют уничтожить все последние надежды, что теплились в его груди. Затем, была церковь. Их заставляли ходить на службу каждое воскресенье. "и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Аминь." В нем, пожалуй, было слишком много от лукавого, раз воспитатели приюта решили, что внутри него завелся бес. А все из-за того, что они заметили как рядом с ним взорвалась чашка, засыпав пол осколками. Он рано понял, что не такой как остальные, но ему всегда удавалось скрывать все от остальных. Обычно это случалось, когда эмоции переполняли его настолько, что он больше не мог держать все в себе. Но это случай застал его врасплох, и он запомнил его последствия надолго... Его привязали к столу толстыми шершавыми веревками, впивающимися в кожу. Пока молоденькая воспитательница шептала ему, что так надо, два пожилых священника читали над ним молитвы, обливая ледяной, по их словам священной, водой. Они повторяли много раз, но бес из него так и не вышел. После того дня он заболел и провалялся пару дней с температурой за сорок и распухшим носом и горлом. Ему было настолько плохо, что он не мог даже слова вымолвить. Казалось, вот-вот и его конец придет... Но стоило ему встать с постели, как воспитательница вместо извинений сурово взглянула на него и объяснила, что так выходил из него бес. От магии он, конечно, не избавился. Дальше был Дамблдор. Первый взрослый волшебник в его жизни, почему-то невзлюбивший его с первого взгляда. Один фокус с горящим шкафом чего стоит... В мыслях сразу появилась картинка, как такому заклинанию подвергается он сам, и Тома передернуло. Конечно, лежащее внутри вещи, действительно, были украдены, но в приюте все так делали. В его случае, это было действительно оправдано. Это была священная месть за годы издевательств, и он испытал лютую ненависть к мужчине при мысли, что все придется отдать. Влюбившись в новый, волшебный мир перед ним, Том был почти готов простить взрослого волшебника, но тот продолжал питать его ненависть и дальше, занижая оценки, окидывая подозрительными взглядами и не подержав ни одну из его попыток поладить и просьб о помощи. Кстати, дети волшебников в действительности мало отличались от магловских. Все, что они понимали это сила, деньги и власть, обычно, правда, все это они получали от родителей, но у Тома такого варианта не было. Зато на этот раз он был готов. Может быть, Дамблдор и не зря подозревал его, но он никак не мог знать о том, что творилось в закрытых гостиных Слизерина. Впрочем, апогеем его страхов стала война. В 1939 году каждый день стал ожиданием начала конца. Новости были повсюду, и он даже попал под одну из эвакуаций. Ехать в тесном, скрипящем поезде было ужасно. В пути многие подхватили неизвестные болячки, развившиеся от грязи и антисанитарии, но он больше всего боялся, что не сможет вернуться обратно в Хогвартс. Ведь железная дорога уносила его в совершенно противоположную сторону первого сентября. К счастью, за ними все же послали людей, и маглорожденные, а также живущие с маглами дети были возвращены в волшебную школу. Он думал, что человек не может быть счастливее, чем он был тогда. Облегчение и запоздалый адреналин заполняли его легкие, но счастье продлилось недолго. В мире закончился мир. В 1940 он почти умолял Дамблдора и директора Дипета разрешить ему остаться в Хогвартсе и на лето. Он даже встал на колени, думая, что взрослым должно понравиться его унижение. Но ему не разрешили. Он проводил каждую ночь как последнюю, просыпаясь в холодном поту от малейшего звука. Питание в приюте стало намного-намного хуже, и ощущения голода стало чем-то постоянным и осязаемым. Сверстники больше не шутили и не издевались, но каждый день находился кто-то, кто плакал навзрыд или брыкался, умоляя воспитателей срочно уезжать. Том понимал их, но ничем не мог помочь. В конце концов, они стали раздражать его, от того, что считали себя в праве мешать старшим и преподавателям своим постоянным нытьем. Под конец августа, они услышали взрывы. Вжимаясь в каркас кровати под жесткими пружинами матраса, он почувствовал, как странное облегчение затопило его сознание. Неизвестность была намного хуже. Когда он слышал звуки, от которых остальные дети плакали и молились о спасении, он понимал, что он сам еще жив. Возвращаясь в Хогвартс, он с меланхоличным выражением лица жевал купленную шоколадную лягушку, чувствуя как теплый шоколад тает на его языке. Он больше не верил никому и ни в кого. Единственным, кто мог помочь ему выжить, был он сам. С тех самых пор он стал искать способ защитить себя от смерти. Запретная секция, в которой он проводил вечера, принесла ему великую новость. Есть средство, которое может избавить его от единственного страха. Средство, которое позволит ему быть уверенным в завтрашнем дне. И даже в дне через год... и через десять лет. Может, даже лет через сто, кто знает? Он воспользовался профессором Слизнортом, чтобы подтвердить свои подозрения. Единственной возможностью создания крестража было убийство. Семь было бы красивым числом, и он, забывшись, заговорил об этом, испугав бедного учителя. Впрочем, все это было лишь в теории... Он так привык смотреть на мертвые тела, что думал, это будет достаточно просто для него... но все оказалось не так. Он провел всю ночь, обхватив колени и качаясь как ребенок, после того как впервые убил крысу. Она была всего лишь вредителем, что уж говорить об убийстве человека... Он просто не мог себя заставить... Тайная комната и Василиск стали его отдушиной. Он почти забыл про мечту о бессмертии, думая, что в крайнем случае, сможет жить тут. Никто не сможет его найти, ведь он единственный в школе, кто владеет парселтангом. Но все сложилось иначе. Он не хотел убивать ту девочку. Он никого не хотел убивать. Когда Миртл Уоррен встретилась взглядом с Василиском, упав навзничь, он думал, что сойдет с ума. Его всего трясло, но он первым делом ринулся встать перед ней на колени, перевернув на спину. Он до последнего надеялся, что ошибается... Ее мертвый взгляд позже будет преследовать его в кошмарах... Он не подумал первым делом о том, чтобы создать крестраж, но зато даже не сомневался в том, чтобы спрятать тело в дальней кабинки. Как назло, сломалась раковина, открывавшая вход в туннели, и весь пол был залит водой. На паники, он схватил первую попавшуюся тетрадку из своего портфеля, пытаясь использовать вырванные страницы как тряпку. Его дневник, который он так долго вел... почти вложив в него душу, мертвое тело неподалеку, чья смерть произошла по его вине... магия, которая витала в воздухе, и грозилась превратиться в магический выброс... все это было достаточно для создания крестража, и его дневник охватила вспышка, отделившая от него частичку его души. Ложь. Недосказанность. Скрытность. Первое убийство, совершенное им по случайности сделало из него искусного лжеца и манипулятора, безразличного к своим жертвам. Дальнейшие убийства не вызывали у него столько эмоций, хотя и были совершены уже после выпуска из школы. Его молодость была пиком его деятельности, хотя он жалел об одном ее эпизоде. О своей просьбе устроиться учителем в Хогвартс. Чрезмерное унижение, от которого он ничего так и не добился. Было ли это последней возможностью помешать становлению Темного Лорда? Может быть, Дамблдор был прав и в нем просто не было ничего человеческого. Очень скоро ему действительно не захочется быть человеком. Соблюдать этикет с лицемерами, которые прежде презирали его за происхождение, тратить невозможное количество времени на трапезы, удовлетворение потребностей и светские беседы... все это было лишь мусором, порожденным человеческой природой. Он ненавидел быть человеком. Знания- единственное, что его привлекало в человеческой деятельности. Он прочитал много великих трудов и изучил много библиотек мира, прославившихся своими редкими изданиями и всевозможным выбором литературы. Магловская и магическая, он изучал все, что казалось ему полезным. Его тело и разум менялись, но он не обращал на это внимания, считая это преимуществом. Кто же мог предположить, что это приведет его к безумию и краху. Пророчество. Когда он услышал первые строки, больше не мог управлять самим собой. Все его мысли вращались вокруг ребенка, которому было суждено стать его гибелью. Сколько бы он не напоминал себе, что крестражи не дадут ему умереть, он просто не мог жить спокойно. Не мог жить, но не хотел умирать. Вот такой парадокс и привел к череде ошибок повлекших за собой его первую смерть. Обычно смерть у людей бывает первой и последней, но в его случаи, он обратился духом, которому потребовались годы, чтобы заполучить новое тело. Долгие годы унижений и мучений, повлекшие за собой лишь еще большее безумие. Возрождение. Сражения с Гарри Поттером. Бесконечные собрания, на которых все виделись ему безмозглыми идиотами. Монстр на той стороне зеркала. Предательства одно за другим... И наконец, смерть. Окончательная и бесповоротная. Никаких сомнений не было, когда луч Экспелиармуса отрикошетил его собственное Убивающее заклятие... Как глупо и унизительно было так умереть... но, на удивление, совсем не страшно? Последнее, что он увидел, была улыбка на лице Гарри Поттера, наконец, одержавшего победу. Должно быть, многие были счастливы... в мире, где его больше не было в живых.***
- Том, ты хочешь должность профессора по Защите от Темных Искусств?- странно знакомый голос пробивался сквозь пелену в его сознание. Знакомый голос? Был лишь один человек, который мог быть обладателем такого голоса... И этот человек должен был лежать в могиле! Впрочем, как и он сам... - Дамблдор?!- Волдеморт резко открыл глаза, и чуть не остался стоять с открытым ртом. Дамблдор, стоявший напротив него, не был Дамблдором, с которым он сражался в Министерстве два года назад... на старике еще даже морщин не было! Впрочем, его вообще было сложно назвать стариком... Волдеморт прикусил язык, пытаясь понять насколько происходящее реально. Неужели, это было его посмертием или адом, в который верили маглы? Если он абсолютно точно мертв, может ли он делать здесь все, что хочет, и просто наорать на старого, простите, нестарого старика!? Может, ему просто стоит послать в него пыточное, чтобы Дамблдор так не улыбался?! Что это за наглость смеяться над ним даже после его смерти?! - Что-то не так, Том?- наклонил голову мужчина напротив. - Все не так!- закричал он, боковым взглядом подмечая, что они находятся в директорском кабинете. В его собственных ладонях оказалась зажата какая-та бумажка, и он поднес ее к глазам, чтобы прочитать надпись, написанную его собственным подчерком. "Кандидат на должность профессора Защиты от Темных Искусств" Он все больше начинал верить в идею с адом... - Том, я знаю, что тебе не нравится, когда я так тебя называю, мой мальчик, но ты уж прости своего учителя. Я так привык,- Дамблдор, казалось, не понимал его эмоций. И Волдеморт взорвался, решив, что позволит себе ответить так как должен был изначально хотя бы после смерти. - Мне не нужна никакая должность к черту! Я собираю армию против тебя! У меня нет никаких друзей, я просто всех использую! И я ненавижу тебя, чертов старый пень, за то, что ты каждый год отправлял кучу детей на верную смерть!- возможно последнее утверждение было лишним. Возможно, это все с самого начала звучало жалко, но он просто не готов был выслушивать весь этот постыдный отказ снова, ровно после того как он пережил собственную смерть. - Ох, Том, я и не думал, что я так тебя обидел, мой мальчик...- здесь уже было два варианта, Дамблдор либо решил, что он всего лишь огрызается, либо продолжал над ним издеваться. - Обидели?! Нет, никаких обид! В конце концов, мы теперь оба насквозь мертвы!- он произнес это со всем самодовольством, что у него осталось, но краткое замешательство на лице мужчины быстро сменилось новой улыбкой. - Может быть, мы действительно давно мертвы внутри, мой мальчик... в последнее время, я все реже нахожу причины улыбаться как раньше...- старик понял его совершенно не так.- Так что насчет должности? Вообще-то, я подумывал тебя взять... не думаю, что за короткий срок успею найти более подходящего кандидата... - Чего?!- он не смог сдержаться от ошарашенного возгласа. Конечно, он вспомнил эту сцену, куда его почему-то закинуло... Но в тот раз... все было совершенно не так! Могло ли это быть адом, если в итоге он получил, о чем так мечтал при жизни... Конечно, он ненавидел Дамблдора! Тем не менее... - Не знал, что ты так бурно отреагируешь, Том,- рассмеялся молодой директор,- честно говоря, я думал, что сюда придет самоуверенный и самовлюбленный молодой гений, о котором вокруг так много слухов... Но ты ведешь себя далеко не так, как я предполагал. У меня были сомнения, но ты их развеял! То есть, для того, чтобы его приняли, ему нужно было якобы сказать все Дамблдору в лицо? Да, нет, чушь какая-то! Может быть, это было бредом его умирающего рассудка... Но бред никак не хотел заканчиваться, а молчание между ними затянулось. - Когда я могу...- к собственному удивлению, он сглотнул от нервов,- приступить к должности? - Было бы хорошо, если бы ты успел к сентябрю. Сейчас только начало августа, но если у тебя нет учебных планов составить их за такое время... - У меня все готово!- он припомнил, что планы у него действительно были. - Хорошо, в таком случае, поздравляю, Том! Ты принят! За неделю тебе придет письмо с твоим билетом на Хогвартс- экспресс. Или ты предпочтешь не путешествовать поездом? - Нет, все в порядке,- он и сам не понимал, почему до сих пор продолжаешь подыгрывать этой иллюзии,- поезд пойдет. - До встречи, Том. - Да-да,- он медленно, словно в тумане, вышел из кабинета, взял небольшое количество летучего пороха и вступил в камин. Разум подсказал ему нужные слова,- гостиный дом у Горбина и Беркса. Выйдя в общем холе, он отряхнулся от пепла и на автомате доплел до собственного номера, не охотно осознавая, что каждая деталь происходящего совпадает с его прошлым. Щелчок замка его номера, и он снова тут. В обшарпанной комнатушке, которую ему когда-то удалось снять за сущие кнаты... Когда-то, когда жить в замках друзей казалось ему ниже его достоинства... Зеркало. Широко раскрыв глаза, он ринулся к интересующему его предмету. Глянцевая кожа, идеальный изгиб носа, карие, пленяющие глаза с крапинками алого. Это был он. Первый красавец Лондона. Том Марвало Риддл. Выдающийся выпускник и идол молодежи. И он снова был молодым. Ему снова было девятнадцать.