***
Бесполезно было бы описывать, как убийственно чувствовал себя Горошко в новых реалиях или даже жизни. Если вам доводилось терять кого-то очень близкого, без кого никак не обойтись, то вы уже знаете, каково это, а если не доводилось, тогда все равно этого не представить. И он не обязательно должен был вашу жизнь покинуть, достаточно было одного разговора и последнего «Сережа, ты понимаешь, что я не могу здесь больше жить и находиться, прости», чтобы прийти к концу отношений. Несколько дней он чувствовал себя такими несчастным, что с трудом заставлял себя вылезать из постели. Сережа потерял всякий интерес к прогулкам, а бары, друзья и кастинги навещались с меньшим энтузиазмом. Ну и конечно, не легче было ему от того, что он вдобавок лишился своего родного места и по совместительству детища. Любому человеку, скорее всего, уже довелось убедиться, что стоит оказаться среди близких или там, где поет душа, что в случае Горошко являлось «Фулкро» — и мрак скверных обстоятельств немного рассеивается. Но не осталось даже декораций. В моменты ностальгической слабости ноги приводили его к той самой бывшей фабрике, где раньше располагался его театр. Там и сям он узнавал кое-какие его приметы: старый и никому ненужный рояль, изящную расписную бутылку, которую по какой-то причине никто не забрал, обгорелую бочку, на которой он иногда любил сидеть. Допив половину растворимого кофе из черт знает когда помытой кружки и потушив сигарету о пепельницу, он накинул на помятую рубашку кожанку перед выходом из дома. В такую погоду это могло показаться актом самобичевания, но Горошко было все равно, даже несмотря на то, что из-за похудения для съемок он часто зяб. Перед тем, как закрыть за собой дверь, он кинул взгляд на оставленную им самим же записку на столе, на которой, за сотней перечеркиваний скрывался адрес, написанный некогда любимой, но теперь чужой рукой. Адрес, куда отправиться он не собирался и больше не мог.***
Когда все приготовления были завершены, а литры кофе выпиты, члены съемочной группы заняли свои места. Олег оглядел декорации еще раз, оценивая готовность, как вдруг его внимание привлек громкий хлопок двери, словно ее сорвали с петель мощным пинком. Горошко. Высокий и худощавого, но спортивного телосложения, с очерченными скулами и копной русых, наспех зачесанных назад волос. В солнцезащитных очках. В марте. Быть может, он несколько неряшлив, но это даже ему к лицу, тем более, держаться он старался и держался прямо, как и подобает актерам. Ведь правда? — Сережа, а без опозданий никак? — спросил Олег без прелюдий, не стараясь скрыть раздражение. Он не хотел, чтобы с первой минуты все шло не по плану. — Мои глубочайшие извинения, — устало протянул парень. — Пробки, видите ли. — Пробки? — Олег поднял бровь. — Ну да. — Сереж, ты живешь буквально в двадцати минутах отсюда. Не пизди, — включился Котков. — Ладно-ладно, — Горошко махнул рукой, скривив губы в улыбке. — А что, теперь нельзя насладиться с утра кружкой кофе три в одном после бессонной ночи? — Окей, мы собираемся начинать? — прозвучало со стороны Дарьяны, скрестившей руки на груди и пытающейся привлечь внимание всех. Сережа, заметив её, обернулся и изменился в лице; его брови свелись к переносице. — Ну конечно, дорогая… — он оборвался, пытаясь сопоставить внешность с именем и смотря на нее поверх очков. В голосе должна была чувствоваться напыщенность, но получилось так, словно у него постепенно садилась батарейка. — Дарьяна, наша новая сценаристка, — стоявший рядом Котков прошипел, с укором глядя на Сергея. К счастью, он его услышал. Вроде как. — Конечно, Даша. Я и не думал никого задерживать, — он склонил голову, не отрывая от нее глаз. — Дарьяна. Не Даша. Это два разных имени. — Прошу прощения. Я уже старый и глухой, — Горошко, как ему казалось, придумал быструю отмазку. — Сергей. Можно просто Серёжа. Это одно и то же имя. — Знаю, — ответила девушка, протягивая ему руку. — Тогда… Приятно познакомиться? — слабо вскинув бровь, он решился пожать ей руку. — Взаимно, — ответила Дарьяна. Она подметила, что рука у него была холодная, костяшки острые, а кисть была покрыта белыми пятнами. Вопрос вылетел быстрее мысли. — Это такой грим? Я не помню, чтобы у Разумовского было витилиго. — Нет, — Горошко едва сдержал порыв вырвать руку и спрятать обе в кармане, как раньше, но остановился. — Это у меня витилиго. — Круто и необычно, — уголки ее губ дергнулись в улыбке, куда более искренней, чем профессионально-между-коллегами-вежливой. Едва ли он догадался о пробудившейся в ней симпатии, а может и интереса. — Спа-спасибо? — Горошко слегка растерялся, ожидая другой реакции. Он снова посмотрел на нее, но с каким-то неподдельным удивлением в глазах. На его лице застыла неловкая улыбка. — За что? — спросила она серьезно, слегка нахмурив лоб. Она не понимала, чему он удивлен. — Будем обмениваться любезностями потом. Окей? — к несчастью Дарьяны и наверняка многих из команды появился Артем, громко хлопающий нумератором в руках. Если честно, спрыгнув с высоты его эго стопроцентно можно было убиться. А когда дело доходило до споров над сценарием, девушке хотелось столкнуть оттуда его самого. — Пора уже. Тон Габрелянова говорил о натуре скверной. Котков, заметив насколько напряглась Дарьяна, слегка толкнул её в плечо, словно молча говоря «Понимаю тебя, но начальство редко выбирают, а работать надо».