сердце наизнанку

капли света от фиолетового ночника цепляются за короткие светлые пряди его волос, пока Минги легонько прихватывает за запястья и всматривается в глаза. сегодня он такой игривый, смешной и невероятно — неописуемо — ласковый. улыбается, щурится, не произносит громких фраз и лишь любит любит любит, как умеет любить только он. но не умеет признаваться. размыкает губы в намерении что-то сказать, но, похоже, не находит никаких слов, потому что вместо ненужных фраз он склоняется и легонько целует у мочки уха. осторожный. словно просит разрешения, не напирая, не вынуждая — и Минги отпускает руки только чтобы обнять под ребрами и спрятать кончик носа в ямочке ключиц. времени не существует больше — нет и никаких обязательств и нужды куда-то бежать, что-то делать... не существует и мира вокруг, когда вся вселенная крутится вокруг двоих, запертых в комнате с фиолетовым ночником. Минги молчит. молчит, но стискивает все сильнее, не опускаясь ниже, сохраняя хрупкие границы дозволенного, — и хочется плакать от понимания, сколько же доброты и трепета внутри этого крупного сильного тела. пальцами — по его осветленным волосам, от которых едва ощутимо пахнет хвойным шампунем. Минги что-то невнятно говорит прямо в кожу, поворачивая голову, касаясь губами, — его голос похож на мурлыканье кота, низкое, шероховатое. провести по его затылку, по шее, ниже, к месту между лопатками... ладонью — под приподнятый край его белой майки по горячей коже. Минги медленно вздыхает. мнет плечами, поворачивает голову ещё немного, чтобы приоткрытыми губами ощупать линию шеи снизу вверх. чувствуется, как он сгибает руки, вынуждая быть ещё ближе, и как сжимает в пальцах выскальзывающие складки тонкой одежды. невозможно не улыбнуться. — Минги, что ты делаешь? а он приоткрывает глаза, щекоча ресницами, и не отвечает несколько долгих секунд. — ...я не знаю, — произносит искренне и тихо. — просто хочется быть ещё ближе. под ладонью перекатываются мышцы его спины, когда Минги намеренно напирает чуть больше, валит на постель и едва приподнимается только чтобы посмотреть в лицо. в его темных глазах, таких же непроницаемых, как темная материя космоса, дрожат фиолетовые огоньки ночника. на его раскрытых губах замирают немые слова — они не будут сказаны этой ночью, потому что Минги никто не научил признаваться в любви. потому что все эти чувства, которые кружат ему голову, он лишь неумело выражает во вкусном поцелуе... его никто не учил о таком говорить, поэтому он попробует языком — меж губ, душой — настежь, руками — по лопаткам к плечам, прижимая к себе грудью, тяжело придавливая к постели корпусом. руками обнять его за шею, кончиками пальцев — в острые волосы на затылке, пахнущие хвоей... а Минги на вкус точно как эта темная материя вселенной, точно как чудом исполнившаяся мечта — точно как любовь, в которой никто не научил признаваться. дрожат пальцы. и болезненно клокочет сердце внутри — любящее и любимое, — когда все существующее сужается до одной точки, когда все ощущения выкручены на максимум — и Минги отстраняется, сверкающими глазами заглядывает в лицо, касается губами кончика носа. этой ночью разобьются о постель чувства, которые так навязчиво скручивают сердце... этой ночью — тяжелый воздух и поверхностное, частое дыхание; этой ночью — поцелуи по внутренней стороне бедра и его ладони, крепко придерживающие под коленями. и ещё — сияние его улыбки под светом фиолетового ночника. и его любовь, в которой он только учится признаваться.