Золотые, зелёные, мёртвые

Нам союзно лишь то, что избыточно.

Когда все приветствия были произнесены, а королева переоделась и отдохнула с дороги, её проводили на Малую Террасу, где был назначен смотр менестрелей: в садах уже трещали цикады, в темноте кустов на разные голоса пели птицы, дыхание воздуха, лёгкое и тёплое, пахло цветами и вином. Заранее убедившая леди Алерию, что справится с отбором без её помощи, Элинара дожидалась мать на обитой бархатом тахте. — Матушка, — она поднялась для приветствия, ещё стыдясь проявленной прежде несдержанности. Элинара нашла взглядом Роя, приставленного к ней стражника, чтобы подать знак к началу. Она чувствовала: стоит встретиться взглядом с матерью — и начнётся долгий, мучительный разговор. Потому принцесса старательно изображала вовлечённость, когда первый бард остановился перед ними: он был в высшей степени смешон, с оттопыренными ушами и конопатым до такой степени лицом, что казалось, будто по дороге упал в грязь. — В-Ваше Величество, В-Ваше Высочество… — Проблеял он, пряча взгляд. — Я Кирнан, я… — Начинай, Кирнан. Он был одним из многих, но был прекрасен, когда пел: всё лицо его словно переменилось, — он, разумеется, весьма быстро был одобрен. С каждым следующим менестрелем королева забывала о тяготах собственного положения, и, слушая смех дочери, невольно улыбалась сама. Ей вспоминалась юность… Её безгрешная, светлая юность, что закончилась так давно! Элинара, смеясь, надкусила дольку яблока, луч заходящего солнца ненароком упал на её лицо каким-то особенным образом — и она вдруг напомнила Рейниру. Алисенту пробило крупной дрожью. Душу её сжало в стальной кулак щемящей нежностью. Она так выросла… Детская припухлость почти совсем сошла со щёк принцессы, фигура обрела более женственные очертания, она стала говорить и вести себя, как женщина, как леди. Упущенные года показались Алисенте пропастью, через которую был перекинут лишь верёвочный мостик: если шагнуть неаккуратно — обязательно упадёшь. Когда Элинара учтиво улыбалась очередному барду, в этой улыбке проглядывалось ещё что-то от её милой девочки, хотя всё прочее она давно уже переросла, словно детское платье. В горле королевы запершило. — Мама? — Ожидающе повернулась к ней Элинара, по-птичьи наклонив голову. — Тебе понравилось? Я думаю, господин… Всё это было пустое. Алисенте хотелось говорить со своей дочерью, а не принцессой. — Жолье-с-Гор, принцесса! — Господин Жолье-с-Гор достоин петь на празднике, Ваше Величество? Всего двух слов хватило, чтобы щека королевы дёрнулась, как от пощёчины; но она только кивнула мужчине с ручной арфой, ни лица, ни голоса которого не запомнила. Королева подбирала слова, чтобы начать, но, расценив поведение матери как скуку, Элинара тут же обратилась к своему гвардейцу: — Мы взяли достаточно. Если кто-то из оставшихся достаточно дерзок, пускай попытает удачу завтра и попробует пробиться через толпу. Матушка, вы… Вопрос, давно крутившийся на языке, сорвался неожиданно даже для неё самой: — Твой муж добр к тебе, Элинара? — Алисента думала об этом два года и могла только надеяться. Королева взволнованно взяла ладонь дочери в руки, надеясь, что не найдёт во взгляде обиды или, хуже того, ненависти. Иногда Алисенте казалось, она провинилась перед всеми своими детьми в первые же минуты их жизней. — Ты довольна своим браком? Глаза Элинары стали как бы матовыми. — Если розу растят для венка, положено ли ей роптать, когда её срежут? — Элинара… — Не будем об этом говорить, мама. — Пальцы дочери в руках Алисенты дёрнулись, как будто Элинара хотела выдернуть ладонь. — Здесь говорить не о чем, не надо. Лучше скажи, неужели мои братья не захотят навестить меня? Королева уязвлённо замолчала. Вновь и вновь её дети отказывали ей в подлинной близости и откровенности… Но что она сделала не так? Алисента тяжело вздохнула, отведя взгляд, но только она хотела ответить дочери, что заинтересованно наклонилась ближе, как в небе раздался драконий рёв. Элинара тотчас же вскочила, её лицо вмиг озарилось радостью. — Это… Вхагар, да? — Она задрала голову. Гвардеец, едва показавшийся на лестнице, вздрогнул и чуть было не убежал прятаться, но сумел вовремя спохватиться. — Матушка, я хочу встретить брата… Рой! Иди, сообщи леди Алерии, что прибыл принц Эймонд, а служанки пускай приготовят комнату с видом на Мандер. Принцесса повернулась к матери: — Вы пойдёте со мной матушка? — Нет, милая. — Алисента поднялась, с тревогой следя за огромным, страшным чудовищем, хлопки крыльев которого походили на удары грома. — Леди Алерия просила об аудиенции. *** Она увидела, где опустилась Вхагар, и, отмахнувшись от назойливых служанок, торопливо спускалась по многочисленным ступеням; пробежала по вымощенным тропкам Нижнего Сада, а запыхавшись, остановилась, чтобы отдышаться. Наконец, Элинара подошла к самым Воротам. Вся расхристанная, принцесса постаралась пригладить волосы и заправила под сетку выпавшие пряди. Стражники, бродившие без дела гвардейцы, замковые девушки и прочий люд, сновавший мимо — все бросали на Элинару удивлённые взгляды, а сама она поджидала появления своего младшего брата. Сильно ли он изменился? Страшна ли его рана? Страшен ли он сам? Принцесса тут же одёрнула себя, но мысль, однажды появившись, как известно, не может исчезнуть бесследно. Она начала ходить небольшими кругами, старательно выстраивая образ брата из воспоминаний, и вздрогнула, когда наконец раздались крики за воротами, а после и лязг. На фоне алого закатного солнца волосы вошедшего сверкнули серебряным крылом. Он казался ужасно взрослым издалека, но чем ближе Эймонд подходил к ней, тем более мальчишеским становилось его лицо и тем больше родного принцесса узнавала в нём. Да, он вырос и волосы его, собранные в косу, отросли; он возмужал, в нём появилась гордость драконьего всадника — перестал ли он быть от этого младшим братцем? — Добро пожаловать в Хайгарден, братец! — Наигранно-весёлый тон Элинары дрогнул: она не знала, как стоило обращаться с ним теперь. Но вот брат остановился в двух шагах. Единственный глаз смотрел с интересом и настороженностью одновременно, как будто он тоже не совсем знал, что сказать. Элинара не выдержала, сдавшись первой. — Ты… Ты так вырос, Эймонд. Она преодолела оставшиеся два шага, чтобы мягко обнять младшего брата за плечи. И даже драконья вонь не могла испортить момент, когда Эймонд всё же положил ладони на её спину и легко сжал в ответ: — Ты тоже, сестрица. Они никогда не были особенно близки, но настоящих друзей здесь Элинара не завела, а Эймонд всё ещё был её семьёй. Принцесса аккуратно прижалась щекой к его плечу: Эймонд был младше на год, но уже выше на голову. Всеми силами, когда отстранилась, Элинара старалась не выдать своего сожаления и не смотреть в сторону повязки, закрывавшей левый глаз. Едва ли за два года он полюбил чужую жалость… — Ты один? — Глупый вопрос. Принцесса тут же укорила себя. — Эйгон не приедет? Как он? Брат и сестра, взявшись под руки, направились в сторону замка: Элинара решила провести Эймонда самыми живописными тропами. — Хм… Тебе сказать правду или то, что больше всего любит слышать наша мать? Принцесса почувствовала на себе внимательные взгляд, но, держа себя в руках, только с деланным равнодушием пожала плечами: — Пожалуй, мне хотелось бы правды. Иначе зачем спрашивать? — Тогда… Скажем, чтобы сесть на Солнечного Огня, ему сперва придётся протрезветь. Элинара сглотнула вязкую слюну. — Понятно. — Свободной рукой она сорвала листочек с ближайшего куста, тут же начав нервно мять его в пальцах. Тревога и разочарование вцепились острыми когтями в самое сердце. — Как твои успехи? Матушка сказала, ты много тренируешься? Смешок Эймонда в один миг сообщил всё, что он подумал о нарочитом переводе темы. Насмешливым тоном братец стал рассказывать про свои тренировки нарочито подробно, ибо он, конечно, несмотря на юный возраст, прекрасно понимал, насколько его сестре на самом деле интересны все эти мечи, цепы и потные рубахи. Сорванный листик в пальцах Элинары превратился в кашицу. Неуместно учтивый ответ, когда она спросила о короле, заставил принцессу слабо усмехнуться: Эймонд с детства предпочитал, как и мать, делать вид, словно всё идёт в порядке вещей. Какое-то время они шли молча. Это получилось лучше бессмысленного разговора. — Я думал, ты будешь более… Подавленной. — Вот что-то проклюнулось в нём от десятилетнего мальчика, оставшегося в памяти Элинары. Интонация, должно быть. Она заставила Эймонда остановиться у перил одного из переходов меж уровнями Сада, подведя к самому краю: отсюда открывался вид на замок с его старыми грубыми башнями, многочисленными перекрытиями и зеленью, похожей на водопад. Воистину, один из прекраснейших замков королевства. Принцесса ничего не ответила брату, устремив взгляд в даль, где облака плавились от солнечного жара, выступали красно-лиловые кряжи да виднелись выгоны и крохотные усадьбы. — Что ты будешь плакать или вроде того… «Наконец ты звучишь на свой возраст, братец», — с нежностью подумала Элинара. Над зелёным молодым лесом темнела рыжая с краёв крупная туча, похожая на птичье крыло — это она была горном, в котором калился железный диск и светился янтарём. От неё отделялись золотые крохотные хлопья-искры и отлетали вокруг, и плыли дальше, над крутыми холмами. — Почему я должна плакать, Эймонд? — Она оперлась на перила спиной. В единственном глазу брата, когда он смотрел вперёд, отразилось восхищение. — Мы рождены, чтобы исполнять наш долг. А наш долг — служить тому, чтобы одним прекрасным днём наш брат занял престол, нашей семье. — Эти слова и мне знакомы, Элинара. Но… — Ты знаешь, что мать сказала мне, Эймонд? Когда я была совсем ребёнком? — Это помимо собственной воли вырвалось у Элинары. Она испугалась собственного порыва, увидев, как резко повернулся к ней Эймонд. Его правый глаз смотрел так пристально, что по шее побежал холодок. Стушевавшись, сама не понимая, отчего, принцесса вновь взяла брата под локоть и сбито прошептала: — Нет, впрочем, забудь. Это уже не важно… Пожелав сменить тон беседы, принцесса сменила личину: — Надеюсь, ты взял Вхагар для того, чтобы прокатить меня? Кокетливый девичий смех разнёсся по закоулкам Высокого Сада, посеребрил игравшие с ветром листья и каплями вечерней росы упал на нежные бутоны роз. На Хайгарден опускалась летняя ночь, полная звуков и предчувствий чего-то. *** Предчувствия эти усугубились за непривычно и неожиданно шумным завтраком: нашедший новую занятную жертву Робер теперь донимал Эймонда расспросами — Элинара тревожно переглядывалась с матерью, боясь, как бы мальчик не заинтересовался повязкой — Леди Алерия, в свою очередь, старалась вести с королевой лёгкую беседу о новых веяниях моды, сира Отто же занимал лорд Медвик — их тихого разговора Элинара не могла вполне расслышать, но уловила слова «мейстер» и «Старомест». Её муж сидел тихо, как всегда бледный и немногословный. Остановив долгий, полный немого укора взгляд на нетронутом куске красной рыбы, сдобренной лимонным соком, на тарелке своей жены, Лорент подтолкнул вилку ближе к её руке. — Один брат здесь… — Он чуть наклонился к уху Элинары. — А где второй? Её вмиг охватил приступ раздражения. И без того в затылке уже начала гнездиться слабая боль. Принцесса зло ткнула вилкой кусок рыбы. — Где принц Эйгон, мне неизвестно. — Пылко прошептала она, пытаясь скрыть горечь, а когда глянула на Лорента, то с негодованием отметила в его лице странное выражение недовольства. — А ты что же, соскучился по нему? Кусок рыбы под вилкой превращался в неприглядное мессиво. На сухих, потрескавшихся губах мужа мелькнула неприятная усмешка. Что же такое? Элинара привыкла к тому, что лишь она во всём Хайгардене постоянно пребывала в дурном расположении духа, и не намерена была терпеть конкуренцию. — Я надеялся, хотя бы его присутствие тебя обрадует. — Лорент прищурился, во всём выражении его лица сквозил намёк. Принцесса затаила дыхание. — Зачем весь этот праздник и суета, если ты будешь сидеть с кислым лицом? Впрочем, как обычно. От возмущения Элинара чуть не подавилась слюной: зря он это сказал. Она ощутила на своём языке яд — ей не терпелось, наконец, брызнуть им в лицо Лорента. Принцесса украдкой оглядела сидевших за столом, чтобы незаметно придвинуться ближе к мужу и прошипеть почти ему в лицо: — Не пойму, отчего ты мной так недоволен. Я, по крайней мере, делаю всё возможное, чтобы исполнить свой долг. — Ты знаешь, что я болен! — Огрызнулся Лорент, сверкнув глазами. — Как ты можешь?.. — По этой части ты всегда болен. — Вилка, чиркнув по тарелке, издала отвратительный звук. — Обратись к мейстеру! Люди начинают задавать вопросы! Стиснув зубы, вся горя от негодования, Элинара перетряхнула плечами и вновь оглядела стол — казалось, их перепалки никто не заметил, только Лорент тяжело дышал, а на щеках его появились неровные розовые пятна. «Хотя бы не так похож на мертвеца». Принцесса в этот миг горячо пожалела, что не могла сию же минуту бросить проклятую вилку и уйти прочь. Она осталась сидеть, терзая кусок рыбы и давясь проглоченными возмущением и обидой, которые тщетно старалась подавить да припрятать в дальний уголок души. Небось, добрая сестрица Рейнира на её месте уже нарожала бы бастардов нерадивому муженьку, но она терпела… Терпела, улыбалась ему, снова и снова старалась сделать этот брак стоящим хоть чего-то. Мать всё же смогла вложить в её нерадивую голову зачатки совести. И вдруг оказалось, дорогому мужу надоело её недовольство! Когда он даже не пытался сделать так, чтобы она была довольна! Элинара чувствовала, что губы её кривились в гримасе отвращения, но ничего не могла поделать. Это было всего лишь утро, к полудню Хайгарден был уже полон гостями. Испорченное настроение жены Лорент попытался искупить преподнесённым ей аметистовым ожерельем, но, хотя украшение оказалось очень красивым и изящным, этого было мало для утешения задетой гордости. Похожие друг на друга лица сменяли одно другое, устроенные развлечения вместо радости приносили лишь раздражение и усталость, давно уже ставшие извечными спутниками Элинары. — Принцесса, вы прекрасней, чем о вас говорят! — Да, совершенно верно… Принцесса Элинара — прекраснейшая роза из всех! Она учтиво улыбалась и мурлыкала ответные любезности окружившим её юным леди Простора; некоторые из них, впрочем, были уже замужними дамами и даже обзавелись детьми, однако это нисколько не убавило их наивности и юной прелести. Они шли вдоль Мандера, чтобы прокатиться на лодках, а молодые лорды поодаль точно также сопровождали Лорента. Девушки предложили Элинаре самой выбрать трёх из них, с которыми она сядет в лодку — принцесса предпочла тут же окликнуть Хелейну, плётшуюся в самом конце, позади всех, да взять с собой дочь своего дяди, Гвейна Хайтауэра, приехавшего с семьёй, Линнейс, и Вивиану Флорент, принадлежавшую теперь дому бабки по матери. Два юнца на вёслах ударили о воду, и лодка поплыла с тихим плеском. — Принцесса, это лорд Лорент подарил вам? — Элинара сразу поняла, что речь шла об ожерелье, потому что оно душило её, как шёлковая удавка. Она рассеянно кивнула, глядя в воду. — Очень красивое. Вам очень к лицу! — Благодарю, Вивиана. Принцесса прикрыла глаза, наслаждаясь плеском воды и жалея, что Эймонд не захотел пойти с ними. Молодые лорды в другой лодке хохотали, прогнав гребцов и взяв дело в свои руки. — Хелейна, — позвала сестру Элинара, щурясь от яркого солнца, — сестра, тебе нравится? Принцесса, которой едва исполнилось тринадцать, возилась с пойманной для неё зелёной гусеницей необычной формы, похожей на листок. Она подняла глаза на сестру и немного улыбнулась: — Да. Спасибо, Элинара. Мне нравится… Наверное, это всё-таки относилось к гусенице, а не водной прогулке… Но и того было достаточно. Элинаре хотелось бы стиснуть сестру в объятиях, рассказать ей всё-всё-всё, примерить на неё свои платья и заплетать друг другу волосы, но всё это было не для них. Почувствовав в душе глухую тоску, принцесса криво улыбнулась и отвернулась, стараясь внушить самой себе, что вид равнины и деревень за белой дорогой необычайно интересен. Словно уловив настроение Элинары, её компаньонки выражали восторги сдержанно и переговаривались тихо, так что ничто не могло нарушить течения её мыслей. Когда прогулка подошла к концу, Вивиана и Линнейс любезно помогли своей принцессе с юбками, вовремя подхватив тяжёлую бархатную ткань, и своим присутствием избавили от других куда более назойливых леди — словом, Элинара своими родственницами осталась довольна и не намеревалась впредь избавляться от их компании. Из разных уголков сада доносились отзвуки песен, лютен и арф. До торжественного пира в чертоге ещё оставалось время: на одной из площадок двора юнцы соревновались в стрельбе из лука, в другой стороне девушки танцевали друг с другом под нежные звуки флейты, всюду кто-то говорил, взмахивал руками, смеялся и шевелился. Элинара медленно уводила свой эскорт в дальнюю часть Среднего Сада, где, как она знала, никого не должно было быть. Звуки веселья становились приглушённей. Ей не хотелось ни сидеть подле матери, провоцируя ту на саднящие душевные разговоры, ни сопровождать своего лорда-мужа словно трофей, добытый им на охоте, оказаться под надзором деда-десницы не хотелось уж тем более. Компания дам следовала за принцессой, чтобы разместиться в старой укромной беседке, сплошь оплетённой хмелем. — Вы свободны, если пожелаете. — Элинара учтиво улыбнулась Вивиане и Линнейс. — Было бы жестоко заставлять вас сидеть со мной целый день, леди. Она проверила сестру и, убедившись, что та всё так же спокойно занималась своим подарком, отвернулась, положив локоть на ограду беседки. — Ничего страшного, принцесса. — Робко промолвила рыжеволосая Вивиана, которой нежно-голубой цвет платья очень подходил к лицу. — Шум праздника очень утомляет. — Розе суждено пасть лошадиной смертью… Услышав тихие слова Хелейны, похожие на шелест листьев, Элинара невольно вздрогнула от жути. Но, когда она напряжённо посмотрела на сестру, та возилась с гусеницей, как ни в чём не бывало. Прикрыв глаза и ненароком прислушиваясь к звукам, несшимся со всех сторон, Элинара остро чувствовала случившуюся с ней несправедливость. «Зачем весь этот праздник и суета…» Не так уж неправ был Лорент. Рядом послышался лязг доспехов, это подошёл Рой. Совершенно безучастно принцесса кивнула своему гвардейцу, выслушивая тихий рассказ Линнейс о Староместе, о Цитадели, о том, как та мечтает побывать в Красном Замке и увидеть всех принцев… Тут Элинара даже досадливо усмехнулась: ей бы тоже хотелось увидеть всех принцев. Её понемногу начала охватывать бессильная злоба. Платье волшебного лиссенийского синего цвета, пошитое аккурат к празднику, начало жить своей жизнью, до тошноты стиснув рёбра да пережав лёгкие: по виску скатилась капля пота, а сама Элинара сморщилась от вспышки боли в висках, отдавшейся напряжением где-то в переносице. Впереди ещё целый вечер, торжественная часть не успела даже начаться… От мысли о звоне литавр и визгах скрипок внутри кувыркнулся тошнотворный ком. Элинара не знала, сколько провела в этой пуховой тишине, обложившей уши, пока не послышался голос Роя: — Принцесса, скоро начнётся пир. Нам стоит идти… Её щеки были горячими, как в лихорадке. «Король мог бы приехать на мои именины», — холодная мысль, как волна, омыла уставший разум. Перед глазами появился навязчивый образ, один из тех, которые она неизменно гнала прочь, в каком бы настроении ни находилась: бледное с синюшными венами лицо короля Визериса, розовые шершавые язвы на его голове… Элинара зажмурилась. Вдруг оказалось, что шпильки в причёске нестерпимо кололись, низкий, расшитый серебром и золотом ворот раздражал кожу, серьги слишком оттягивали мочки, а ожерелье стиснуло шею, как ошейник. Принцессе захотелось содрать с себя все эти побрякушки, но, конечно, она не смела. Она мельком оглянулась, но не нашла никого, на ком могла бы выместить гнев. Только милая сестрица и забитые родственницы. — Принцесса? — Снова подал голос Рой. Тогда Элинара без лишних слов поднялась. В ней происходила такая борьба, такая буря билась о хрупкие стены, сдерживавшие её, что сама принцесса уже захлёбывалась солёной водой. Но она подняла голову выше, высокомерно задрав подбородок, а каждый шаг гордо чеканила, словно шла к королевскому трону. «Это мой праздник. Я буду веселиться. — Ожесточённо думала Элинара, не замечая ни поворотов, ни камней под ногами. — И если… мой муж не может развеселить меня, я найду того, кто сможет». Достаточно с неё долга и жертвенности. Глаза её безумно поблескивали, щёки раскраснелись, а плечи гордо выпрямились. Лишь один звук смог остановить принцессу, заставив шедших вслед девушек сбиться с шага да испуганно переглянуться. Драконий рёв в небе. Элинара вскинула голову, и глаза её заслезились от яркого блеска чешуи, отразившей свет. Солнечный Огонь. — Рой. — Она бы не узнала свой голос, услышав со стороны. — Я только что ощутила непреодолимое желание помолиться в Септе. Боюсь, я не в силах противиться воле богов. Принцесса многозначительно посмотрела на своего слугу: — Когда мой брат будет искать меня, скажи это ему. Одним жестом она отрезала попытку родственниц отправиться следом. Подхватив тяжёлый подол, Элинара шла к Септе, полная возобновившейся в ней жизни, бурлящей крови и сладкого предчувствия чего-то. *** Вторая по красоте Септа после, разумеется, Звёздной септы Староместа. Зелёный плющ здесь, как и везде, резво вился, оплетая колонны и витражные окна; пахло свечным воском, ладаном и травами, которые септон жёг для окуривания — эхо путалось в тонких струйках дыма, пряталось за мраморными статуями без лиц, изображавшими Семерых. Каждый шаг превращался в звук десятка шагов. Полумрак и тишина… Здесь никого не было. Элинара тихо притворила за собой дверь и прошла к молитвенному алтарю в глубине. Свет преломлялся через цветные мозаичные стёкла, превращаясь в розоватые, зелёные и голубые слабые лучи. Принцесса опустилась на колени, сложила руки и закрыла глаза. Так тихо, что слышно, как горят свечи… От волнения грудь вздымалась всё выше и чаще, а Элинара кусала губы, не в силах придумать ни одной дельной молитвы. Она слышала, как горячие капли воска немного шипели, опускаясь на холодное серебряное блюдо. Она слышала каждый неровный удар собственного сердца и как кровь билась в висках. Элинаре казалось, словно она окружена барабанами, отбивающими старинный ритуальный танец, жестокий, буйный, быстрый. На лице и волосах оседал витавший в септе запах замоленных грехов. — Дева, Матерь, Старица… — Зашептала принцесса, но шёпот — ничто в сравнении с разнузданным грохотом ритуала. Саднившие губы касались сложенных пальцев — это казалось уродливым подобием поцелуя. Молитва не получалась. Неискренние и оттого лишённые смысла слова срывались с уст и таяли — боги не желали принимать фальшивок взамен драгоценных камней. Кап-кап. Шорох сквозняка. Свившая под куполом гнездо птица хлопнула крылом. За высокими резными вратами раздались едва слышные шаги: если бы Элинара не обратилась вся во внимание, то не заметила бы. Вот дверь лязгнула, открывшись; вот кто-то остановился на самом входе, но вскоре зазвучали сапоги по мраморному полу, они приближались, а Элинара едва не дрожала от предвкушения. Она медленно открыла глаза, чувствуя рядом чужое присутствие. — Здравствуй, брат. — Она застыла прямая, как клинок. — Помолишься со мной? Раздалось тихое смешливое хмыканье, но краем глаза Элинара увидела, как он опустился на колени рядом. Их плечи почти соприкоснулись. Барабаны забили с новой силой, почти оглушая. — Не знал, что ты подалась в септы… — Хрипло проговорил Эйгон, его взгляд так ощутимо чувствовался на щеке, что был похож на прикосновение. — Сестра. Элинара улыбнулась, но воздух так загустел, что вдыхать его становилось сложно; она смотрела вперёд, дразня саму себя, но увидела, что брат тоже молитвенно сложил руки перед грудью, принимая правила игры. — Ты не писал мне писем. — Ты тоже не писала. — У тебя есть дракон. — Вся подавленная злость вырывалась наружу, Элинара не успевала придерживать слова. — Что мешало сесть на него и прилететь сюда? Слишком сильное похмелье? Эйгон сдавленно рассмеялся. — Уже говорила с Эймондом, да? Хочу напомнить, — он заговорщически понизил голос, но в нём можно было расслышать застарелую обиду, — это ты на коленях просила мать отправить тебя сюда. На коленях, сестрица… Прямо как сейчас. — Но ты знаешь, почему, Эйгон. Ты должен понимать… — Нет! — Это было злое веселье, темное и тоскливое. — Едва ли. Куда уж мне. — Ты сейчас тоже на коленях. — Весомо, немного нараспев произнесла Элинара. — Вместе со мной. Безнадежный выдох был ей ответом. Выбросив на стол часть давно приготовленных карт, оба замолкли; воздух плавился над толстыми свечами и прошедшие два года, полные невысказанных надежд и разочарований, тоже таяли, как воск. «Ты скучал по мне, даже если никогда не сможешь сделать достаточного усилия, чтобы сказать это», — с удовольствием думала Элинара, млевшая от приятной мысли. Она чувствовала — нет, знала — он смотрел на неё. — Ты помнишь, как мать водила нас молиться в детстве? — Взгляд брата был подобен нити, за которую её теперь упрямо тянули, наматывая на катушку. Тихий голос лился по полу Септы почти мёдом, почти сладким вином. — О чём ты молился тогда? Был ли это жар свечей или просто жар тела? Элинаре казалось, она слышала не только, как Эйгон дышит, но и как моргает. Он несколько мгновений помолчал. — Ни о чём. — С ядом в голосе протянул брат. Он опустил руки на колени и пожал плечами. — У меня никогда не получалось. И я знаю, у тебя тоже — не ври, Элинара. Все слова, которые они бросали теперь себе под ноги, как мелкие речные камешки, не подходили тому многозначительному, влажному, горячему молчанию, которое возникало между словами. Слова были монетами, потраченными впустую, выброшенными на ветер. Что можно выразить словами? Ведомая острым желанием и гулом барабанов, Элинара повернула голову и взглянула на брата: розоватый лучик, оставшийся от солнца, достиг его скулы и, мягко раскрасив, опустился по щеке к подбородку. Другой, светло-голубой, потерялся в волосах. Эйгон посмотрел в ответ. В животе что-то ухнуло, как когда бежишь по лестнице и вдруг не чувствуешь под ногой следующую ступеньку, и летишь вниз кубарем. Лихорадочный жар от груди пополз к шее и щекам. — Я думаю, — сипло промолвила принцесса, глядя, как розоватый луч просвечивал длинные ресницы её брата, — это правильно, что не получалось. Барабаны грохотали во всю мощь, подчинив себе ток крови, гул сердца, течение мыслей. Выражение лица Эйгона постепенно сменялось под её взором — вряд ли в мире нашлось бы что-нибудь упоительней этого зрелища. — Потому что… — Она набрала воздух в грудь. Почти не верила в то, что готовилась сказать. — Чтобы отмолить грех, сперва нужно его совершить. — Слышала бы тебя мать… — Наша мать — не Таргариен. Ей… Не понять. Слова веско повисли в воздухе: в глазах Эйгона Элинара видела, как он принимал решение, уже желанное ею. Он никогда не мог отказать ей. Он не должен отказывать ей. — Не понять что? Она увидела, как взгляд метнулся от её глаз к линии рта — на это ушла доля мгновения, и за это время принцесса успела принять ещё одно решение. Элинара потянулась вперёд, чтобы невесомо коснуться губ брата. Ей нравилось делать то, что хочется. Она знала, что Эйгону тоже. И если желания совпадали… Зачем им противиться? — Это. — Элинара отстранилась, но не успела сделать и вдоха, как брат схватил её за плечо, толкнув к себе, и губы их врезались друг в друга. Птица забила крыльями под куполом, лицо принцессы горело огнём; сладость греха саднила на губах и языках. Чуть влажные волосы брата скользили меж пальцев и нагревались от хватки, когда Элинара запустила в них руки, прижимаясь ближе, лаская его податливей. Она подумала, что вот-вот захлебнётся или расплавится золотом под драконьим огнём: под ложечкой засосало, в локтях появилась слабость. Пальцы на ногах принцессы поджимались от сладострастной дрожи всякий раз, как их с Эйгоном языки сплетались, а сам он хватался за талию сестры, её плечи, её шею. Её даже немного подташнивало от желания. — Что случилось? — Хрипло выдохнул Эйгон ей в губы, влажные, налившиеся кровью. Так близко, что она не могла увидеть даже выражения глаз, но знала — они затуманены похотью. Как её. — Неужели Розовый лорд недорабатывает? В другое время это стало бы ведром холодной воды в лицо и тихой яростью. Но сейчас поганые слова Эйгона только высекли из сердца — или чего другого, гораздо более ярко пышущего — новый сноп искр. Положив обе ладони на шею брата, Элинара развязно усмехнулась: — Розовый лорд, — она прижалась к губам Эйгона коротким влажным поцелуем, — и не начинал работу… Когда Эйгон оттянул её нижнюю губу, Элинара задохнулась, из её горла вырвался тонкий свист. Тяжёлое, горячее дыхание вырывалось из раскрытых ртов, пока дрожащие от страсти руки дёргали шнуровку жилета, стаскивали вниз ворот и тугой лиф платья, высвобождая грудь, задирали юбку, тянули рубаху из бриджей. К тому моменту, как Эйгон с жадными поцелуями спустился на шею, а Элинара одним движением расстегнула ожерелье и кинула его в сторону, под алтарь, она уже чувствовала, как влажно стало меж ног. Принцесса запрокинула голову, наслаждаясь откровенной лаской и не сдерживая стонов. Вид перевёрнутого лика Девы лишь вызвал новый приступ возбуждённой дрожи. Вожделенно подаваясь навстречу каждому движению, Элинара стягивала дублет с плеч брата, как вдруг за дверью показались ей какие-то звуки, а вскоре та и вовсе приоткрылась. Эйгон оторвался от верхней части груди с влажным звуком. Они замерли, тяжело дыша. Готовая к наказанию, Элинара не могла понять, почему пришедший по их души не заходит внутрь и не показывается. Только Эйгон вдруг зло усмехнулся: — Пришёл твой любимый брат. И выразительно заглянул ей в глаза, вынуждая выбрать, провоцируя, как раньше. Он или урок вышивки, он или сказать правду, он или любимая служанка, он или… Бросив долгий взгляд туда, где в темноте прохода, как Элинара теперь увидела, всё же виднелась тонкая юношеская фигура, принцесса взяла Эйгона за подбородок, вновь притянув к своему лицу. — Мне сейчас нужен не брат. Повторять не потребовалось: горячий язык скользнул в её рот, почти вылизывая, и торжествующий стон потерялся в грохоте закрывшейся двери. С животным рвением вцепившиеся друг в друга, они упали на холодный пол у молитвенного алтаря; со звоном в сторону упали вытянутые из волос шпильки, со звоном отлетел ремень. Сквозь поволоку возбуждения Элинара ничего не могла видеть, только все прочие чувства обострились до предела; с первым толчком принцесса широко распахнула глаза и выгнулась дугой. Больно. Сладко. Так хорошо. Взгляд Эйгона перед тем, как он вновь приник к раскрытым для него губам, был голодным и алчущим. Она знала, что ей понравится. Сквозняк холодил следы слюны на напряженных сосках и шее, Эйгон в запале стягивал голубой чулок с её бедра, жадно тиская упругую плоть. Быстрее. Сильнее. Вся отдавшаяся пороку, Элинара металась, наконец получая желанное. Тишина септы потонула в разнузданных стонах, вздохах и шлепках бёдер. Свечной аромат смешался с терпким, мускусным запахом секса и пота, и тяжёлое ощущение совершённого греха тенями покрыло статуи Семерых. *** В шуме гостей и звоне чаш слышался плеск реки, крики лесных птиц, рёв кабанов и медведей. Приодетые служанки так и мелькали перед взглядом, сновали меж расставленными по периметру столами, смеялись друг с другом и пританцовывали, проходя мимо музыкантов. Чета Тиррелов по правую руку от Отто Хайтуэра, как он мог заметить, ничего дурного в отсутствии принцессы в начале пира не нашла: приятные, но не слишком дальновидные люди. Могло статься, болезнь сына стала причиной подобной близорукости. Лорд Лорент… Отто внимательно, но не слишком пристально смотрел на наследника Хайгардена: тот то и дело подносил кубок к губам, но на том и останавливался, глядя в никуда тревожным, блестящим взглядом. Здешний мейстер Ниман оказался человеком не слишком разговорчивым. Десница короля откинулся на спинку стула, механически постукивая по столу в такт музыке. У Лорента было что-то с дыханием, как сир Отто понял, некая болезнь лёгких; смерти его, однако, никто в Хайгардене не ожидал и не вздыхал печально по судьбе молодого мужчины — можно было сделать вывод, что болезнь и вовсе не смертельна. Тем не менее, она была смертельно неудобна… Ценный ресурс уже два года тратился впустую. Посмотрев влево, десница встретился взглядом с королевой-дочерью, смотревшей, как застигнутая врасплох лань. Тягучая песня закончилась. Пару мгновений царила не тишина, но отсутствие музыки, полное здравниц, хохота и звона приборов, пока раскрасневшийся певец не вскинул вверх руку с серебряным кубком и залпом не осушил его — красные струйки потекли по подбородку и шее в ворот рубахи — он выкрикнул «За здоровье принцессы Элинары!», а после передал бразды правления инструментами другому. В это время леди Алерия и королева Алисента, обе враз, отослали своих служанок на поиски Элинары. Но долго идти им не потребовалось. Стоило флейтам вступить, начиная новую песню, две фигуры выросли в дверном проёме: их волосы сверкнули серебряными с золотым нитями. «Это позор», — пронеслось в уме Отто Хайтауэра. «Это совпадение», — старалась убедить саму себя королева Алисента. *** Лорент едва ли мог припомнить последний раз, когда видел юную жену такой. Дело было вовсе не в роскошном платье — его она надела раньше и была такой же угрюмой, как обычно — и не в причёске — эта, наверное, на ветру растрепалась — и не в хорошей песне — её долгое время уже не занимали песни. Дело было в том, что сейчас принцесса шла, ярко улыбаясь всем, кто встречался на её пути, смеялась, когда принц Эйгон говорил ей что-то из-за плеча, и, обходя пляшущие пары, пританцовывала сама. Вот она резво поднялась, только что не вскочила на невысокий подиум, отделявший хозяев от гостей. И в каждом движении искрилась жизнь. Улыбка принца, шедшего за Элинарой, Лоренту показалась противной и высокомерной, а в душе его притаилось нехорошее ощущение. Чудовище ревности, которое, как он думал, лежит поверженным в дальнем уголке души и никогда не оживёт, вдруг подняло голову. Он слышал голос своей жены, слышал, как она проговорила все положенные учтивые извинения, и чувствовал, как она подошла к своему месту: со скрипом двинулся стул, синий бархатный подол задел правую икру Лорента. — Надеюсь, я не сильно опоздала? И он посмотрел в это лицо. Зря. Чудовище в груди обрело голос и готово было выпустить когти. На щеках Элинары играл нежный румянец, её глаза оживлённо блестели, губы были налиты кровью. Это была раскрывшаяся роза, свежая и горячая от солнца. — Где ты была? — Лорент не моргал и дышал через раз, игнорируя боль в правой стороне груди. — И чем от тебя пахнет? Это был воистину странный запах, что-то смолянистое и животное, смешанное с цветочными духами. Элинара улыбнулась шире, захлопав ресницами: — Я молилась в септе. — Лорент вздрогнул, когда жена положила ладонь на его плечо. — Кроме того, мне нужно было встретить брата… — Я вижу. Он не стал даже смотреть в ту часть стола, где сидели оба принца. Достаточно и того, что было прямо под носом. С едва скрываемым подозрением Лорент наблюдал, как Элинара просила служанку положить в тарелку одну из запечённых с овощами и мёдом перепёлок, несколько утопленных в карамели яблочных долек, и пшеничную лепёшку, а ещё убрать с того конца стола, где разместились её братья, графин с вином да поднести его ей. Наследник Хайгардена за весёлостью жены наблюдал с чувством глухого стыда. — Я рад, что к тебе вернулся аппетит. Принцесса застыла. Она медленно повернулась к нему, дожевала кусок нежнейшей перепёлки и, тяжело проглотив, ответила: — Благодарю, мой лорд. А ты что же не весел? — Элинара с видимым удовольствием отпила вина. Глаза её так и сверкали, похожие на драгоценные аметисты… Только теперь Лорент заметил, что шея жены была голой. — Ты потанцуешь со мной? Она игриво наклонила голову, приподняв брови. — Почему бы тебе не попросить твоего брата? — Чувствуя собственную слабость с какой-то особенной силой, Лорент уныло пожал плечами. — Разве он здесь не для того, чтобы удовлетворять твои желания? — Но мой муж — ты. — Элинара бесстыдно придвинулась ближе к нему, запах вина забился в нос, а сам Лорент замер. Девичья ладонь вновь легла на его плечо. — И все мои желания связаны с тобой… Она должна была быть довольна произведённым эффектом. Чувствуя себя полнейшим ничтожеством, Лорент знал: некрасивые пятна румянца покрыли его впалые щёки, — но в нём не было сил противиться горячему шёпоту и ласковым рукам. Элинара, отодвинувшись от него, хрипловато рассмеялась, выпила ещё вина и вместе со всеми захлопала оборвавшим песнь музыкантам. Её волосы казались растрёпанными немного больше чем полагалось, платье сидело не так плотно, как должно было… — Так что, ты меня порадуешь? Хотя бы этим? Если он не задохнётся в этом танце — вот будет милость Семерых и благословение. Рассеянно закивав, Лорент поднялся, поддерживаемый женой. Плохое предчувствие, странное ощущение, словно он ступил в какую-то липкую, несмываемую грязь, преследовало его и не давало свободно вдохнуть, весёлые взгляды казались насмешкой, одобрительные хлопки — издёвкой. «Ты утратил разум», — сказал он сам себе, и сам с собой согласился. Музыка началась, первые женские па были сделаны. Среди наряженных дам Элинара выделялась всё равно, как бы прекрасны другие не были. Странное ощущение свободы и радости было в каждом её движении, а Лорент, танцевавший со своей женой, внутренне замирал от суеверного страха. В первый раз за долгое время после лихорадки он ощутил дыхание Неведомого на своём затылке.