Золотые, зелёные, мёртвые

129 г. от З.Э.

Свесив голову с тахты, на которой давно уже лениво раскинулась, утратив всякое желание хотя бы изображать какую бы то ни было деятельность, Элинара наблюдала за канарейкой. С одной жерди на другую; с одной на другую… И нескончаемый писк. От прилившей крови голову словно зажало тугим стальным обручем, лицо, должно быть, уж горело алым, но принцесса только раздражённо хмурила брови и устало прикрывала глаза. Тью-тью-тью… Тью-тью! — Когда же ты заткнёшься, наконец? — Процедила Элинара сквозь зубы. Пальцы ведущей правой руки сами собой сжались в кулак, маловатое по размеру кольцо больно вдавилось в кожу. Принцесса, не моргая, с неизбывной неприязнью выжигала взглядом весёлую чирикающую птичку, похожую ярко-жёлтыми перьями на лимон. Тью-тью! Тью-тью-тью… Вот и ногти врезались в мягкую кожу. Элинара крепко зажмурилась, почти наслаждаясь надсадной головной болью, становившейся всё резче от каждого нового писка. Когда она открыла глаза, пелена набежавших слёз на пару мгновений застила перевёрнутый вид на окно и золотую клетку; горячие капли скатились от внешних уголков глаз куда-то в линию роста волос, и принцесса глухо прорычала, как клинок вонзив в канарейку взгляд: — Дракарис. Тью! Тью-тью-тью!.. Она рывком села на тахте, едва не согнувшись от жуткого головокружения. Этот писк однажды сведёт её с ума… Но разве пристало пренебрегать подарками мужа? Элинара сгорбилась, упершись локтями в колени и спрятав лицо в ладонях, кожа щёк показалась ей горячей, словно пламень. Растревоженный слух ловил только гул крови в ушах да ненавистное пение проклятой птицы, которой она не потрудилась даже дать имени. Если бы это был дракон… Если бы только у неё был её собственный дракон, она было бы чем угодно, но не равнодушной хозяйкой. Не вина Элинары, что Семеро не наделили её любовью ко всем своим тварям. Более того, за прошедшие два года в ней любви как будто вовсе поубавилось. Наверное, оттого, что она становилась женщиной, и в том было главное отличие женщины от девочки: ей не позволено чувствовать так много и смело, как прежде. Под ласковым солнцем Хайгардена она сохла, оказавшись не тем сортом роз, которому оно пошло бы на пользу. Со страдальческим стоном Элинара провела повлажневшими ладонями по лицу, да так и застыла, отрешённая, словно статуя из многочисленных садов, и согнувшаяся, как старуха. Пока благословенный покой не нарушил громогласный стук. Ей не хотелось говорить «войдите», и она не сказала. Она любила поступать так, как хочется. Пусть хотя бы в таких мелочах. Но на том дело не кончилось — послышался тихий, едва слышный скрип двери, а следом робкий голос служанки: — Принцесса, могу я принести вам платья на выбор? Кажется, это была Лия или Лира — Элинара не была уверена. Она вновь не захотела ничего отвечать и промолчала. Служанка притворила дверь, её почти не заметный шаг прозвучал неподалёку, около письменного стола. — Принцесса, неужели снадобье не помогло вашим болям? — Сочувственно спросила Лия или Лира, а Элинара ясно могла себе представить, как та нерешительно мяла пальцы. И это тоже раздражало. С каждым днём недовольство Элинары, второй дочери короля Визериса Таргариена, неумолимо росло: недовольство устроенным браком, недовольство матерью, Лионелем Стронгом, мужем, собственной глупостью и гордыней. Хайгарденом. Каждым кустом, каждой розой, и каждым тяжёлым служанкиным вздохом — будь они все неладны! — Принцесса… — Я знаю, что может помочь моим головным болям. — Она сместила ладонь на щёку и насмешливо выглянула на растерянную девицу. — Но здесь мне этого не найти. — Какое-то уныние накатило на неё волной, укрыло вдруг, точно вуалью, и Элинара поспешила одёрнуть себя. Она выпрямилась, игнорируя ноющую боль, перешедшую в затылок, и постаралась говорить весело, когда велела нести платья. Когда служанка вернулась, она нашла свою госпожу уже умывшейся и собравшейся с духом, хотя ничто не могло скрыть её мрачного настроения. Элинара уже не могла припомнить, когда стала в такой степени тяготиться своим положением… Принцесса равнодушно глядела на принесённые платья: ещё в столице набивший оскомину зелёный, винный, нежно-розовый с серебром, насыщенно-синий и… Элинара чуть было не хихикнула в голос, покосившись на уже наглухо закрытую покрывалом клетку. Отвратительный бледно-жёлтый оттенок. Усмешка сама собой растянулась на губах принцессы, когда она подцепила двумя пальцами расшитый салатовыми нитями бархат верхнего платья: швея, должно быть, вконец тронулась умом. — Это, — Элинара ткнула пальцем, наслаждаясь растерянностью на смугловатом лице Лии. Она оказалась права. Это выглядело в лучшем виде ужасающе: модницы Королевской Гавани не сдержали бы рвотных позывов, увидев это зрелище, а Элинара не могла перестать улыбаться. Собственное отражение сумело её развеселить. Мало того, что сочетание светло-жёлтого с салатовым делало её похожей на подгнивающую белую розу и явно не помогало выглядеть свежее, её неумолимо подводил и крой, заставивший выглядеть шире, чем принцесса была на самом деле. Ей исполнится шестнадцать. В этом платье Элинара выглядела так, словно злая сила подняла её из самой могилы. Взгляды, которые бросала служанка, утягивая платье сзади, были исполнены сомнения, но в душе принцессы трепетало злобное торжество, непонятно, откуда взявшееся. Она шла на завтрак с высоко поднятой головой, чувствуя, как толстая коса при каждом шаге немного бьёт меж лопаток. — Доброе утро, лорд Лорент. — Внимательно следя, чтобы служанки смотрели, Элинара наклонилась и коротко чмокнула дражайшего супруга в щёку. Тот слабо улыбнулся и заинтересованно проследил за тем, как она проходила на своё место напротив. — Как ваше здоровье? Она сладко улыбнулась, стараясь не слишком вдыхать запах свежеиспечённого пирога с почками. Лорент… Два года назад он выглядел куда более юным, весёлым и здоровым. Теперь щёки ввалились, залегли тёмные синяки под глазами, и зрелище он представлял жалкое. «Достойное жалости», — вмиг прозвучал в голове наставительный голос матери. — Мейстер нашёл новый способ мучить меня… — Лорент косо усмехнулся, взгляд его был блестящ и твёрд. Элинара заметила внимание к своей пустой тарелке и медленно потянулась, чтобы отломить виноградную ветвь. — Прекрасное платье, любовь моя. Принцесса довольно хмыкнула, стрельнув глазами. Пальцы её, двигаясь как бы сами по себе, отщипывали одну ягоду за другой и складывали в горку. Какое-то нехорошее предчувствие заворочалось внутри вместе с вернувшейся головной болью, в натянувшемся молчании Элинару стал раздражать даже звук собственного дыхания. Лорент ел, тихо пережёвывая один кусок пирога за другим да попивая изрядно разбавленное вино, разглядывал со слабой улыбкой расшитый лиф платья, задумчиво барабанил пальцами по столу — и всё это под остановившимся взглядом своей принцессы-жены. Элинаре в голову пришла почти смешная мысль, что она сейчас рассматривает своего супруга в точности также, как Хелейна — своих тараканов. — Я заметил, ты так и не распечатала письмо. Оно лежало уже четыре дня. — Что за письмо? Элинара бросила притворяться и оперлась щекой на руку, другой рукой теребя веточку винограда, наполовину общипанную. — Отто Хайтауэр. — Элинара вздрогнула. Головная боль и томление вдруг разом испарились: принцесса выпрямилась на стуле, похожая на взнузданную кобылицу. Лорент взял с края стола пергамент, которого она в своём раздражении ко всему происходящему вокруг не заметила прежде. — Скорее всего, он будет здесь уже сегодня. — Зачем? Она тут же пожалела, что не удержала этой глупости за зубами. — Он твой дед. — Какое легкомысленное заявление. — Должно быть, хочет провести с тобой время… Ты побледнела. Позвать мейстера?.. И, не успела Элинара унять обуявшую её тревогу, уединение супругов было нарушено. *** Дали же Семеро ей забыть про дурацкое письмо! Элинара, оказавшись в своих покоях, была сама не своя от гнева, она достаточно грубо отослала от себя Лиру — та хотела было предложить другое платье и переплести волосы — и от злобы, вся раскрасневшаяся и разгорячённая, не могла спокойно стоять на одном месте. Ноги принесли её к окну, но, как назло, ни дуновения ветра не было, чтобы остудить драконью кровь. Тяжело дыша, со слезами ярости на глазах принцесса сорвала бордовое покрывало с клетки с птицей: — Ну, давай, пой! — Рявкнула она. Испуганная канарейка забилась о прутья позолоченной клетки. Элинара протяжно простонала, склонив голову. Дверь позади тихо отворилась, и уже другая служанка, чей голос Элинара знала наверняка, Нира, мелодично напомнила: — Моя госпожа, вас уже ждут. Закрыть глаза. Сделать несколько глубоких вдохов и выдохов. Элинара понуро отступила от окна, чувствуя, что была красна, как варёный рак; принцесса ступала мимо арок, колоннад, опутанных лозой и хмелем, мимо беседок верхнего сада и прекрасных скульптур, крепко сцепив перед собой пальцы. Она уже видела впереди выстроившихся слуг и переговаривавшихся меж собой лорда и леди Тиррел, сын их что-то разъяснял своему младшему брату, едва достигшему восьмилетнего возраста. Как никогда Элинара ощутила себя не частью этой семьи. Даром, что от приближения одного из членов её собственной ей хотелось развернуться и спрятаться в одном из десятков, если не сотен укромных уголков. Принцесса поборола малодушные порывы. — Милорд Тиррел, миледи Тиррел. — Она кивнула в знак признания, и ещё не старые, красивые родители её мужа приветливо улыбнулись ей. Элинара заметила многозначительный взгляд леди Алерии на своё чудовищного — ещё более на контрасте с покрасневшим лицом и шеей — цвета платье. Принцесса сжала зубы и встала рядом с супругом, догадываясь, что они нынче производили весьма сомнительное впечатление. — Добрый день, принцесса! — Прищурившись, промурлыкал ей маленький Робер. Не смея отказать себе в удовольствии, Элинара потрепала мальчишку по рыжеватым волосам, и тот ярко, по-настоящему счастливо улыбнулся ей. Это был луч солнца, скрывшийся так же скоро, как появился. Показались всадники со знамёнами: закачались белые башни на серых полотнищах, — и вскоре Элинара, подумавшая, что Десница короля прибудет в карете, увидела своего деда верхом на пегом жеребце. Процессия подъехала ближе, она уже могла разглядеть лица. Элинара прекрасно знала, что все на неё смотрят, и потому свела лопатки до тянущей боли, чувствуя в висках неприятную пульсацию. Какая-то воинственность подняла в ней голову. Сир Отто спешился — поводья у него принял один из пажей, которого Элинара сама жаловала больше прочих за расторопность. Другой тут же подскочил с кувшином воды и чашей. С другой стороны, служанка предложила отрез хлопковой ткани, чтобы утереть лицо. Десница отказался от всего одним отточенным взмахом руки, острый взгляд его направился в сторону внучки. Сир Хайтауэр легко поднялся по ступеням, высокий, прямой, волосы его сверкнули медью. С каждым шагом Элинаре становилось как бы всё душнее и душнее, затылок то и дело вспыхивал болью, и принцесса чувствовала, что лицо у неё горит. Когда меж ними оставалось шагов пять, она присела в уважительном реверансе, пока свои любезности произносили лорды Хайгардена; прямой взгляд деда настиг Элинару: — Элинара. — Она не понимала, как стоило обращаться с этим человеком в присутствии других, и потому повторила уважительный реверанс с тихим «сир Отто». — Ты выросла. О, Семеро! Ещё один говорящий взгляд, которым дедушка смерил её с ног до головы. Элинара начинала проклинать глупое платье и свой весёлый порыв. — Рада видеть вас в добром здравии. Леди Алерия вскоре пришла ей на помощь, избавив от излишних неловкостей. Может быть, если бы Элинара знала деда лучше, больше, она прониклась бы Отто Хайтауэром… Но ей едва исполнился год, когда его отослали из столицы, а когда он вновь занял пост Десницы, Элинара уже была самим королем обещана в жёны Лоренту Тиррелу, наследнику Хайгардена. Они имели не так уж много бесед, чтобы теперь она чувствовала себя вправе проявлять нежные чувства — коих, впрочем, и не было. Теперь же, когда она вела сира Отто по путанным коридорам и переходам к выделенным для него покоям, Элинара чувствовала, что её внимательно рассматривают. Оценивают. Сама она по достоинству оценила размах гостеприимства леди Алерии: комнаты были прекрасны. Усмехнувшийся себе в бороду сир Отто прошёл прямиком к столу и плеснул себе воды. — Как поживает столица, сир Отто? — Невинно спросила Элинара, подходя ближе. Она помнила: нельзя проявлять слишком заметный интерес. Не в её случае. — Как матушка? Принцесса сделала вид, будто не заметила на себе проницательный взгляд. — Королева, как мне известно, прибудет в течение трёх дней. Она намеревается задержаться. Он ждал следующего вопроса, но Элинара только понятливо кивнула. — В таком случае, я могу лишь радоваться. — Она с намёком посмотрела на деда. — Вы и матушка составите мне компанию на время праздника? — К сожалению, я не могу надолго оставить государственные дела, принцесса. — Без толики сожаления в голосе проговорил десница. — Однако, — Элинара постаралась очаровательно улыбнуться. Наверное, в сочетании с этим жутчайшим платьем, выглядело потрясающе. — Вы приехали на мои именины, дедушка. Принцессе на миг показалось, будто взгляд деда немного потеплел. Но то было наверняка игрой измученного бессонницей и волнением воображения — Элинара нервно усмехнулась, едва выдерживая пристальный, наблюдающий взгляд: — Я буду рада составить вам компанию в любое время дня, сир Отто. — Благодарю, принцесса. Стальной обруч вокруг головы сжался сильнее всяких допустимых пределов. *** На другой день Элинара, изображая нечто вроде радушной хозяйки — перед тем она с утра выпила в тройном объёме приготовленное мейстером Ниманом снадобье от головной боли — водила сира Отто по извилистым дорожкам садов. К концу её рассказа про неудачи юного лорда из Данстонбери в женитьбе — поразительно, но каждая жена его вскоре после свадьбы погибала, и, к тому же, одна причудливей другой — они подошли к сервированному в круглой беседке столу. Мухи, жужжа, кружили над графином с вишнёвым вином, разбавленным водой. Несусветная сладость, по мнению Элинары. — Конечно, мы были в высшей степени расстроены таким происшествием. — Принцесса кивнула служанке, чтобы та наполнила чаши, и лукаво посмотрела на деда поверх блюда с кремовыми пирожными. — Тем паче, что, как оказалось позже, из уже остывшего тела повитуха с мейстером смогли извлечь живое дитя. Столь удивительные умения… Такие люди нужны при королевском дворе, не правда ли? Сир Отто косо усмехнулся, одним движением глаз велев двум служанкам, застывшим у входа в беседку, уйти прочь. Принцесса тихо выдохнула. Отсюда открывался великолепный вид, куда ни глянь: внизу простирался Нижний Сад, полыхали красные розы, ещё ниже тихо плескался коварный Мандер, в чьём покойном течении таились страшные пороги. Если посмотреть наверх — увидишь Верхний Сад, наползающий на колонны и сам замок, буйно цветущий, распространяющий роскошный аромат. Элинара знала, какой вопрос ожидался от неё, и потому продолжила: — Улучшилось ли состояние Его Величества? Сир Отто пригубил вишнёвое вино. — К сожалению, принцесса, говорить об этом не приходится. — Полагаю, это делает вашу работу на посту Десницы во много крат… сложнее? — Элинара сделала крупный глоток, просмаковав терпкую сладость во рту. — А что мой брат, Эймонд? Ни один мейстер в мире не обладает умением достаточным, чтобы вернуть его глаз. Рана, наверное, уже не тревожит его? — Хм… Рана не тревожит его, принцесса. — Сир Отто откинулся на спинку стула, разглядывая внучку с открытым интересом, глаза же его уже не казались Элинаре такими холодными и колкими. — Твою мать не перестаёт волновать твой брак. — Сменив тему, мужчина подался ближе. В его лице отразилось нечто напоминающее замешательство или неловкость, так что Элинара невольно напряглась. — Отчего же матушка переживает? Элинара хотела бы выпить оставшееся вино залпом, но пришлось цедить крошечными глотками. Сир Отто чуть заметно повёл головой, не моргаючи глядя на принцессу. — Прошло два года, но твой брак не принёс плодов. — Она так и застыла, стиснув ножку кубка. — Королева Алисента упомянула, что ты сама просила об этом союзе. Должен сказать, она ожидала весьма и весьма скорого известия. Повисла многозначительная пауза, в которой Элинара могла только моргать и кусать язык, чувствуя, как начало гореть лицо. Как будто она была вором, которого схватили за руку. Она была недостаточно умелой для подобного рода разговоров, и теперь не знала, что сказать. — Я… — Но от неё ждали ответа. — Мой супруг болен, как вам должно быть известно. Он перенёс поветрие. — И это имеет отношение?.. Элинара одним крупным глотком прикончила вино, устав издеваться над собой, и твёрдо произнесла: — Если бы в сей же миг для блага моей семьи этот брак должен был бы быть расторгнут, мейстер подтвердил бы причину, которую я могла бы предложить. Их взгляды скрестились, но не как мечи, скорее, как две плети зацепились за шёлковые хвосты друг друга. Глаза сира Отто потемнели, лицо его словно покрыла тень. — Ты знаешь, какие слухи ходили по Красному Замку? — Полагаю, для их появления не было ни единого основания, сир. Элинара приподняла брови, состроив невинное выражение, но незаметно для деда левой рукой тискала ткань платья, уже ставшую горячей и чуть влажной. Она замерла, с трудом выдерживая взгляд деда, а глухая боль вновь пробила виски. «Ни единого основания»… Знал ли что-нибудь сир Отто на самом деле? О том случае? «Больше наглости — меньше вопросов», — велела себе Элинара. — Про Таргариенов всегда ходили отвратительные сплетни. — Она взяла пирожное и принялась терзать его серебряной ложечкой. — Это природно, разве нет? Судачить о тех, чьи места занять невозможно?.. М-м! Вы обязательно должны попробовать, сир Отто! — Разумеется. Дед-десница отсалютовал ей кубком, но Элинара едва ли поверила, что всё кончится так просто, и, продолжая улыбаться и расспрашивать про жизнь Красного Замка, избегая при этом любых вопросов, способных выдать её, глубоко в душе замирала от тревоги. К чему этот разговор? Неужели мать и вправду озабочена её браком? Неужели её и вправду волнует только отсутствие детей?.. Элинаре не хотелось в это верить, от ещё не укоренившейся в душе обиды слёзы едва не подступили к горлу. Это было начало дня, но он уже был отравлен неприятным напоминанием. К вечеру принцесса подошла раздражённой до крайности, перенервничавшей и натянутой, как струна. — Что делает тебя такой дёрганой? — Спросил Лорент, когда застал свою юную жену ходящей по их общей спальне из стороны в сторону. — Твой дед? Он выглядел бледно, на лбу поблескивали капли пота. Элинара знала, что её молодой лорд-муж быстро утомлялся и имел проблемы с дыханием; она шумно выдохнула, умоляя богов о терпении, хотя язык так и чесался. За два года она попривыкла вовремя его прикусывать: в Хайгардене едва ли кто-то мог разделить её точку зрения в отношении многих вещей. Принцесса скучала по дому. Такими вечерами, как этот, Элинаре казалось, что даже вонь Королевской Гавани она будет вдыхать с наслаждением. Но нынче она молча, кусая губы, смотрела на простиравшийся из окна вид великолепного Хайгардена, нисколько при этом им не любуясь: его красота причиняла ужасную душевную боль, как если бы в сердце впились разом все шипы многочисленных роз. Сзади послышались медленные шаги. Элинара услышала хриплое дыхание Лорента, а после ощутила аккуратное прикосновение холодных ладоней к своим плечам. Принцессе захотелось встряхнуться, но она только незаметно сморщилась. — Я думал, приезд семьи обрадует тебя. — Шёпот опалил её ухо. Взгляд Лорента скользил вдоль её щеки, почти сравнимый с тёплым прикосновением. — Ты казалась такой весёлой, там, в Красном Замке. Теперь ты другая… Искреннее сожаление в словах мужа, всегда относившегося к ней с добротой и вниманием, как казалось Элинаре, заставило слёзы выступить на глазах. За что Семеро наказывали её? Принцесса чувствовала себя неживой, каменной, тяжёлой статуей. — Здесь некому веселиться со мной. — Она повернулась лицом к Лоренту, чуть не вздрогнув от того, как близко они оказались друг к другу. Пахло потом и розами. Здесь всё пахло розами и миндалём. Она с тоской посмотрела в глаза Лорента, тёмно-зелёные, почти цвета хвои: два года назад они казались куда ярче, да и сам он выглядел многим лучше, чем теперь. Он был молод, лишь на год старше Эйгона, всё ещё мил, хотя и не красив — в каком-нибудь другом мире они составили бы хорошую пару. Элинара положила свои ладони поверх его. — Я скучаю по матери, по сестре Хелейне… — Тихо начала она, а неизбывная тоска слово скрутилась в ком где-то внизу живота. Одиночество, вновь остро ощутимое, душило Элинару. — По моим братьям… Она потянулась вперёд, чуть привстав на мыски. — Эймонду, — Элинара застыла в полудюйме от губ мужа, — И Эйгону. И, закрыв глаза, прижалась к нему с поцелуем. — Но я ничего не могу с этим сделать… — Прошептал Лорент, почти не двигая ртом. А меж тем, ничего другого ей было не нужно. Ни расставленных по покоям роз, ни беседок, ни чудесных садов — всё это пресытило уже в первый год — не нужны были канарейки в клетках и глупые служанки с растерянными лицами. Ей все улыбались здесь, да. Все говорили учтиво, принимали радушно, ни дурного словца не говорили ни в трезвости, ни в бреду. Только во всём этом оказалось удивительно мало человеческой теплоты. Может, её ещё меньше в Красном Замке, но там у неё… Элинара одёрнула себя и дёрнула завязки на вороте Лорента. Ей так хотелось почувствовать хоть что-то! Она — Таргариен, ей хотелось огня и крови. Горячие поцелуи опустились на её шею, становясь уверенней, вселяя хрупкую надежду. Она была, в конце концов, только молодой девушкой, созревшей для любви и желавшей получить её сполна. Поэтому Элинара закрывала глаза и откидывала голову, и с готовностью опустилась на кровать, сбросив к ногам ночное платье. Нельзя жить прошлым, ей нужно было смотреть в будущее… Она ощутила вес мужского тела на себе, запах пота и роз окружил её голову, и принцесса приоткрыла глаза, утвердительно заглянув в лицо Лорента Тиррела. Элинара положила руки на плечи мужа, притянув ближе, и ласково поцеловала его в уголок губ. Ей хотелось вновь ощутить ту близость, то соединение… Хотя всё и было не тем. Принцесса шире развела ноги и замерла, чувствуя, как возился Лорент со своими завязками на поясе; вот, кажется, он справился, наклонился к ней, сухими губами коснулся шеи, провёл рукой по обнажённому девичьему бедру, и… Опять. Она поняла сразу. Ничего… — Ничего не выйдет. — Прохрипел Лорент, спрятав лицо в сгибе её шеи. Он опёрся на одну руку, подтягивая штаны, а Элинара утешающе провела рукой по мягким волосам на его затылке, стараясь побороть в себе низменное презрение. — Прости. Ты была бы хорошей женой для кого-нибудь другого. «Он зол», — поняла Элинара, когда Лорент стремительно слез с неё, резким движением поправил рубаху и необыкновенно быстро для самого себя направился к дверям. В полумраке было не слишком заметно, но принцессе показалось, что лицо его покраснело. — Спокойной ночи, — бросил Лорент, не оборачиваясь, и вышел вон. Лунный свет, делавший потолок голубоватым, смешивался с жёлтыми отблесками свечного пламени. Обнажённая Элинара так и осталась лежать на постели, раскинув руки и устало глядя вверх. В первый раз, в их брачную ночь, он сказал, что ничего не вышло, потому что она слишком мала; потом проблемами поочерёдно становились усталость, болезнь, жара, слишком плотный ужин и прочие глупости, на которые принцесса прежде и не подумала бы. Она больше не чувствовала себя красавицей, привыкшая прежде получать сплошные восхищения и восторги. И теперь, лёжа покинутой и оскорблённой, едва не плакала от обиды за собственную гордость. Неужели вся её молодость должна пройти так? Принцесса закрыла глаза, представляя то, что было ею по-настоящему желанно. *** К приезду королевы Алисенты готовились основательно: огромный замок, и без того стараниями леди Алерии содержавшийся в приятной глазу чистоте, отдраили едва не до блеска; для служанок, которых прежде отобрали для Её Величества из числа лучших, были пошиты новые одежды, разросшиеся кусты Нижнего Сада старательно подравняли два десятка работников. Предчувствуя тяжёлый, неловкий — возможно, ещё более неловкий, чем все разговоры с дедом, вместе взятые — разговор с родной матерью, Элинара с каждым часом становилась всё угрюмее и мрачнее. — Нет, это тоже не нравится, — сказала она несчастной Лие, придирчиво рассмотрев новый вариант причёски (больше из вредности, ибо этот был не так уж плох), — переплети. Взглянув в зеркало, Элинара увидела, что глаза служанки покраснели и заблестели от слёз. Принцесса раздосадованно выдохнула, едва удержавшись от того, чтобы фыркнуть вслух; взамен она повернулась к Лие лицом: — Зачем ты плачешь? — Недовольно вопросила принцесса, вложив в голос всё положенное ей по роду высокомерие и железо. — Выполняй свою работу, как следует, и слёз не будет. Щёки Лии стали совершенно пунцовыми, а полные, мясистые губы затряслись — это вызвало у Элинары лишь приступ раздражения, смешанный с головной болью. Она закатила глаза, но тут же велела себе успокоиться, и, высоким от приложенного усердия голосом пояснила: — Убери волосы от лица, сделай по две косы с каждой стороны, а после собери на затылке и приколи ту жемчужную сетку, которую принесли вчера. Живее. Всё равно из её уже несколько раз переплетённых волос ничего лучше не придумать. Уже завтра Хайгарден будет полон лордами и леди, приглашёнными на празднование шестнадцатых именин своей будущей леди, а уже нынешним вечером состоится смотр менестрелей и бродячих артистов, пожелавших веселить высокопоставленных гостей. Элинара надеялась приобщить к этому утомительному действу мать, тем самым отведя внимание королевы от более насущных вопросов. «А именно, от заглядывания под мою юбку», — невольно подумала принцесса и невольно скривилась. Замученная капризами своей госпожи Лия тут же застыла. — Вам снова не нравится, принцесса? — Испуганно прошептала она. — Я… — Продолжай. Элинара оттянула кулон, нервно крутя золотую побрякушку в пальцах. Она с досадой примечала на своём лице следы недосыпа и измождения, хотя нельзя было сказать, чтобы она трудилась: под глазами появились мешки, щёки немного припухли, а общей красоты собственного лица она увидеть не могла, привыкнув к отражению. Она так и не решилась спросить у деда-десницы, собиралась ли мать взять с собой сыновей и Хелейну. Хотя бы Хелейну… Элинара с удовольствием бы посидела вместе с ней, разглядывая сороконожек и пауков. Да она бы даже поймала ей новых! А впрочем… — Лия, — вкрадчиво позвала принцесса. Она дождалась ответного взгляда, чтобы продолжить. — Ты меня любишь? Служанка не могла сказать ничего иного, кроме как «да», и именно это и сказала. — Тогда вечером, когда запоют цикады, выйди в сад и поймай несколько? — Элинара состроила умилительно-просящее выражение, прежде безотказно действовавшее на мать и старшего брата. Придя в явное замешательство, Лия бестолково шевелила ртом, точно выброшенная на берег рыбина. — Лия, я подарю тебе моё кольцо с сапфиром. Лицо служанки непередаваемо дёрнулось, как будто по нему прошла рябь, как по озерной глади. — Лира, — ничуть не замявшись, исправилась принцесса, — я подарю тебе моё кольцо с сапфиром. И найди ещё какую-нибудь интересную гусеницу. Я хочу порадовать сестру. *** В конце концов, это было не так уж плохо. После неудачи в спальне Лорент, очевидно чувствуя вину за свой некрасивый уход, собрался с силами и с самого мига, как на горизонте появилась процессия королевы, самоотверженно проявлял все те качества, благодаря которым когда-то привлёк мимолетное внимание принцессы Элинары. На висках его то и дело выступали капли пота от напряжения, однако молодой лорд нашёл в себе силы не только вести учтивые беседы с сиром Отто Хайтауэром, но и выехать навстречу кортежу Её Величества. Молодой жене вновь с неясным сожалением и печалью подумалось, что она могла бы даже быть по-своему счастлива здесь, в Хайгардене, со своим лордом-мужем. Цокот копыт и шум колёс становились всё громче, а Робер по правую руку от принцессы всё больше суетился, то причёсывая волосы пятернёй, то одёргивая ворот своего лёгкого расшитого дублета. Элинара, которой невольно передалась нервозность названного братца, успокаивающе сжала его плечо. Она не видела, как с грустными улыбками переглянулись лорды Хайгардена за спиной. Большая карета с резными окнами остановилась, белые кони затрясли гривами, и глашатай громогласно объявил: — Внимание! Королева Алисента! Со смешанными чувствами Элинара наблюдала за тем, как мать сходила с повозки, поддерживаемая рукой Лорента: что ей положено чувствовать? Стыдясь самой себя и собственной чёрствости, принцесса не могла найти в душе положенной тоски по матери — она не соскучилась. Она находилась в каком-то странном состоянии сознания, когда услышала движение рядом. То была добрая леди Алерия. — Принцесса, — женщина мягко прикоснулась к её предплечью, — я думаю, королеве было бы приятно, если бы вы встретили её… Элинара нерешительно посмотрела на свекровь, получив в ответ выражение немой поддержки. — Д-да, конечно… Вы правы. — Она чуть тряхнула головой, сбрасывая наваждение. — Спасибо. Ткань подола скользила в повлажневших платьях, когда, кинув Отто Хайтауэру, Элинара спускалась по мраморной лестнице навстречу матери, ещё не успевшей отойти далеко от кареты: она говорила о чём-то с Лорентом, кривовато улыбаясь. Верно, выражение собственного лица было немногим лучше… Нет, что-то всё-таки тронулось в душе. Вся фигура королевы, волны её мягких рыжеватых волос, изумрудно-зелёный цвет платья, её нежное лицо с большими блестящими глазами, всегда полными волнения, и тревожной линией рта — всё это вдруг пробудило детские воспоминания, сплошь покрытые золотой и серебряной пыльцой. Элинара ощутила в глазах слёзы. Она пыталась вдохнуть, загнать их обратно, но каждый шаг словно приближал уродливую, отвратительную истерику. В конце концов, когда Элинара оказалась от матери в пяти шагах, лицо последней уже скрылось за мутной пеленой. — Ваше Величество, — выдавила принцесса, стараясь держаться ровно и не пугать ни мать, ни мужа, — добро пожаловать в Хайгарден. Н-надеюсь, ваше пребывание здесь будет приятным. Королева Алисента, бледная, с немного задрожавшими губами, успела лишь назвать дочь по имени, как та бросилась ей на шею с объятиями: — Мама… — Всхлипнув, прошептала Элинара. И она снова вдруг ощутила себя маленькой девочкой, потерявшейся в переплетённых, как змеи, коридорах Красного Замка.