Handle With Care

— Если ты хочешь одолжить пару спортивных штанов или что-нибудь для сна, ты можешь, — предлагает Лиам, когда они поднимаются по лестнице, — Я знаю, что на самом деле я не дал тебе возможности собрать сумку или что-нибудь еще. Тео не говорит Лиаму, что он может легко вернуться к своему пикапу и взять все, что ему нужно, вместо этого он предпочитает простое «хорошо» в ответ. Он также предпочитает не говорить Лиаму, что в любом случае не собирается сегодня спать, по крайней мере, после прошлого раза. Есть что-то странно интимное в том, чтобы находиться в комнате Лиама, в месте, предназначенном исключительно для него. Его дом другой, он рассказывает Тео больше о семье Лиама, чем сам Лиам. Но комната Лиама — это нечто совершенно отдельное. Просто находясь здесь, Тео внезапно чувствует, что теперь узнает о мальчике больше, чем за последние несколько месяцев, сражаясь рядом с ним. Стены бледно-темно-синего цвета, почти каждый дюйм поверхности украшен странной смесью плакатов музыкальных групп, скейтбордов и исторической рекламы. У стены стоит письменный стол, заваленный различными бумагами и заданиями, а также ноутбук и небольшой телевизор, повернутые к кровати Лиама. В углу есть книжная полка, на которой стоят учебники, несколько DVD и фотографии Лиама в рамках с семьей и друзьями, многих из которых Тео никогда раньше не видел. Тео делает паузу в изучении, когда его взгляд останавливается на полароиде, сделанном всего несколько месяцев назад. Это из стаи, все сгрудились на диване Скотта так плотно, что, должно быть, это было неудобно, но они, тем не менее, улыбаются. Даже Дерек здесь, но смотрит не в камеру, а на Стайлза, лежащего у него на коленях. Хейден тоже здесь, положив голову на плечо Лиама и широко улыбаясь. Все выглядят такими счастливыми, будучи семьей, будучи стаей. Возможно, Тео мог бы это получить. Мог бы почувствовать ту же близость. У него это почти получилось, но у него есть странная привычка саботировать собственный успех. Тео хочет верить, что все его неудачи были судьбой, что его судьба полностью вышла из его рук, и он ничего не мог сделать, чтобы изменить то, что произошло с Тарой, с Ужасными Докторами, со Скоттом… и хотя ложь с легкостью слетает с его губ, когда он разговаривает с другими людьми, Тео никогда не умел лгать самому себе. Ему приходится оторвать взгляд от фотографии, полностью отойти от книжной полки и неловко переступить через пару пар обуви и клюшку для лакросса, чтобы зависнуть рядом со столом Лиама. — Прости за беспорядок, — бормочет Лиам, с любопытством наблюдая, как Тео практически на цыпочках ходит по его спальне, а глаза химеры осматривают пространство с дотошной точностью. — Все в порядке, — пожимает плечами Тео, — Ты играешь? Тео кивает головой в сторону гитары, прислоненной к стене. — Иногда, — мычит Лиам, — Ты? Тео молча качает головой: — Нет, — переминаясь с ноги на ногу, пытаясь понять, что с собой делать. Обычно с Лиамом никогда не бывает так странно, но предыдущие слова мальчика все еще крутятся в голове Тео. Это какой-то пиздец с ним, если быть честным. По сути, не так уж и плохо, но скорее... фраза «мой друг Лиам» продолжает повторяться в мозгу Тео, выталкивая любые связные мысли. — Ты можешь сесть, чувак, устроиться поудобнее или что-то в этом роде», — говорит Лиам, сбрасывая кроссовки и запрыгивая на кровать. На этот раз Тео не поправляет Лиама за то, что он назвал его чуваком, потому что Лиам и Мейсон друзья и называют друг друга чуваками, поэтому Тео не должно беспокоить, что Лиам делает с ним то же самое. Потому что Лиам друг Тео. А Тео — друг Лиама. И Тео все еще пытается осознать это. Он не думает, что лично когда-либо решил бы назвать другом того, кто лгал, манипулировал им и угрожал ему, но Лиам всегда был лучшим человеком, чем Тео, вот и все. — У тебя хорошая комната, — комментирует Тео, садясь на край кровати. Лиам возится с пультом, включает телевизор, поднимает глаза и пожимает плечами. — Думаю, что да, — говорит он. — А у тебя какая? Тео фыркает и быстро смотрит в сторону окна. Он не может вспомнить, когда в последний раз у него действительно была собственная комната. Конечно, в его фальшивом доме с его фальшивыми родителями была фальшивая спальня, которую он использовал, когда впервые вернулся в Бейкон-Хиллз, но она была душной, маленькой и пахла новой краской до такой степени, что от этого у Тео болела голова. Обычно он просто спал в туннелях с Ужасными Докторами, как и семь лет до этого. Он думает, что, возможно, в последний раз у него была собственная комната, когда ему было восемь лет, и ладно, это чертовски грустно, но от этой мысли Тео просто чувствует себя опустошенным. — Она… сильно отличается от этой, — отвечает Тео, потому что это действительно самое точное описание, которое он может дать своей «комнате», не раскрывая, что на самом деле комната — это тесное заднее сиденье его машины, импровизированная кожаная кровать с парой одеял и комковатых подушек, на которые Лиам несколько раз неосознанно швырял свою сумку для лакросса. Когда Тео отводит взгляд от окна, Лиам смотрит на него с нечитаемым выражением лица — что-то среднее между неуверенностью и интересом. — Что, — говорит Тео, и на самом деле это должен был быть вопрос, но слово звучит слишком резко, и Лиам чуть-чуть отшатывается. Лиам слегка пожимает плечами и отвечает: — Ничего, просто… можно сказать, что мы через многое прошли вместе, да? Тео хранит молчание, решив вместо этого бросить на бету пытливый взгляд. И? — Я имею в виду, — продолжает Лиам, — Ты манипулировал мной и всеми остальными в моей стае, пытался заставить меня убить моего собственного альфу, затем убил его сам… а потом мы отправили тебя в Ад, потому что ты вроде как заслужил это. О, а потом я вернул тебя из Ада… и ты, наверное, был чем-то полезен? Но все ещё полузлой ​​засранец. — Лиам, — перебивает Тео умоляющим голосом, потому что ему действительно не нужна полная история того, что «Тео Рэйкен был плохим человеком». Лиам качает головой, как будто забыв, куда он идет по касательной: — Э, дело в том… Я слышу имя Тео Рэйкен, и на ум приходит много вещей, хороших и плохих, но я чувствую, что не знаю, действительно не знаю тебя. Ты понимаешь? — Нет, — сухо отвечает Тео, возводя стены настолько высоко, насколько это возможно. — Я имею в виду, что ты здесь, в моей спальне, сидишь на кровати, на которой я сплю, — отмечает Лиам, — И это нормально или что-то в этом роде, но это также как будто рядом со мной сидит совершенно незнакомый человек. Я знаю о твоем сверхъестественном послужном списке больше, чем о тебе... как о человеке. Тео слегка замирает, его голос звучит ровно, когда он говорит: — Я могу уйти. Потому что по какой-то причине единственное, что он вынес из заявления Лиама, это то, что «рядом со мной сидит совершенно незнакомый человек», и последнее, что он хочет сделать, — это заставить Лиама чувствовать себя некомфортно в собственном доме, испортить его гостеприимство. — Подожди, нет, что? Не уходи, я не говорю, что не хочу, чтобы ты был здесь, Тео. Я пытаюсь сказать, что знаю о тебе такое, чего большинство обычных людей никогда не узнает... но я не знаю самых элементарных вещей, таких как твой любимый цвет. Скажи мне, — говорит Лиам таким нежным тоном, что Тео кажется, что игнорировать эту просьбу было бы почти кощунством. Поэтому он подыгрывает, отвечая: — Красный, Лиам. Мой любимый цвет — красный. Лиам мычит, по-видимому, удовлетворенный таким ответом: — Мой синий. Любимая еда? И это что-то такое обыденное, такое тривиальное, но Тео тем не менее сохраняет информацию в пространстве, вырезанном в его мозгу для Лиама. — Картошка фри, — легко отвечает Тео. Лиам улыбается ему, и Тео понимает, что эта глупая игра еще далека от завершения. Он не может сдержать улыбку в ответ. * Первые несколько месяцев в пути с Ужасными Докторами — самые тяжелые. Тео чувствует вину, одиночество, горе, словно нож в животе, боль от раны, нанесенной самому себе. Кошмары приходят быстро и сильно, и не так давно было время, когда его мама или, может быть, Тара успокаивали его, когда он просыпался, бессвязно крича о монстре, прячущемся под его кроватью или в шкафу, но эти времена пришли и ушли. Теперь Тео снятся кошмары о Таре, о том, что он сделал с ней и их семьей. Он по-прежнему просыпается с криком, но теперь уже некому сказать ему, что это всего лишь сон, что все будет хорошо. Наверное, потому, что это уже не просто сон. Он снова начинает писать в постель, как и в детстве, поэтому Ужасные Доктора заставляют его спать на бетонном полу под рваным одеялом в течение трех недель, которые ему нужны, чтобы избавиться от этой привычки, как собака, приученная к дому. Достаточно скоро он становится взрослым, с телом девятилетнего ребенка, тонкими, долговязыми конечностями, высоким голосом и несколькими молочными зубами, которые еще не выпали, но с уравновешенностью и зрелостью человека, который как будто старше на десять лет. Это тактика выживания, вскоре узнает Тео: если он не сможет быть той химерой, которой они хотят, он мертв. Ужасающие Доктора не взяли его к себе, чтобы вырастить, провести через детство, юность и взрослую жизнь — они взяли Тео, чтобы превратить его в машину смерти, идеального убийцу. Поэтому Тео не ждет, пока у него выпадут последние зубы, а рассматривает их как признаки незрелости, как небольшие незавершенные дела, мешающие ему стать тем, кем он должен быть. Вместо этого он обхватывает маленькими пальцами каждый из молочных зубов еще до того, как они начали расшатываться, выдергивает их один за другим и ухмыляется, глядя на окровавленные зубы на ладони. Он не кладет их на ночь под подушку, не засыпает в надежде найти вместо них деньги — вместо этого он давит их каблуком ботинка, и вместе с ними уходят остатки его невинности. Он забывает, что значит быть ребенком. История звучит примерно так: маленький потерянный мальчик, потерянное сердце, потерянная сестра, потерянное всё. Обрел власть, обрел силу, обрел врагов, обрел годы травм, на преодоление которых понадобится целая жизнь. История еще не закончилась, но он желает больше всего на свете того, чтобы это произошло. * — Плакаты на стене, о чем они? — спрашивает Тео тяжелым ото сна голосом. Он отрывает затуманенные глаза от украшений, и их взгляд останавливается на Лиаме, который, кажется, совсем не засыпает, растянувшись на простынях своей кровати рядом с Тео. Они делали это уже несколько часов, забрасывая друг друга вопросами, как будто каждый мальчик пытается узнать всю историю жизни другого за одну ночь. Будильник возле кровати Лиама показывает 3:19 утра маленькими красными цифрами. Они достигли той странной, бессвязной стадии истощения, когда слова слетают с губ, не имея особого смысла, но их это все равно не волнует. Это вроде приятно. Бета лениво пожимает плечами: — Мне нравится история. И музыка. — И катание на скейтборде, — добавляет Тео, когда бета заканчивает. — Хм? О да, — кивает Лиам, — Плюс многие плакаты закрывают дыры, которые я пробил в стенах, о которых моя мама не знает. — Подло, — комментирует Тео. — Я должен был так сделать. Мои родители наконец-то снова начинают мне доверять, начинают верить, что я наконец-то взял свой гнев под контроль. Я просто не хочу видеть разочарование в их глазах, если они когда-нибудь узнают, что большую часть времени я по-прежнему ходячий шар ярости, — вздыхает Лиам. — Эта твоя мантра, — говорит Тео, перекатываясь на бок лицом к Лиаму. — Она слабая. Лиам подавляет зевок, приподнимается и спрашивает: — Что это значит? — Солнце, луна, правда. Всего лишь пара слов, они вообще что-то значат для тебя, кроме того факта, что они должны заткнуть рот твоему гневу? — спрашивает Тео. Когда Лиам качает головой, он продолжает: — Именно. Возможно, эта чушь сработала для Бретта, Лори и их стаи, но ты должен найти что-то, что для тебя важно, что-то, что тебя достаточно волнует, и что ты можешь использовать в качестве якоря. — Например? — Лиам задает вопрос. Тео пожимает плечами: — Это тебе решать. Наступает долгая тишина, прерываемая лишь звуками медленного и ровного дыхания двух мальчиков, и Тео почти уверен, что Лиам заснул, пока бета внезапно не задает ему еще один вопрос. — Кто ты? — спрашивает Лиам. * Первый человек, которого Тео убивает после Тары, — муж и отец двоих детей. Ужасные Доктора не дают Тео повода убить этого человека, не дают ему никакого стимула. Это просто приказ, ясный как день. Убей его. Это испытание. Проверка верности Тео, его послушания, проверка того, сколько человечности ушло из мальчика, как змеиная кожа, за первый год его работы с Ужасными Докторами. Мужчина умолял сохранить ему жизнь, стоя на коленях перед Тео в бессознательном акте подчинения. Когда он понял, что торг не сработает, все, что он попросил, — это чтобы Тео не причинял вреда его дочерям и жене. И это должно было быть смешно — при любом другом раскладе молодой мальчик не смог бы в одиночку зарезать взрослого человека, вдвое крупнее его, но маленький Тео Рэйкен с когтями и клыками, а также силой и скоростью, которыми обладают только дикие животные, хладнокровно убивает человека в день своего десятого дня рождения, наблюдая, как жизнь потухает в глазах человека, как свечи на праздничном торте. Он считает своим подарком удовлетворить Ужасных Докторов и дожить до следующего дня. * Тео даже не осознает, что его глаза закрыты, пока не открывает их и не видит Лиама, пристально смотрящего на него. — Что это за вопрос? — бормочет Тео, подпирая голову ладонью. — До сегодняшнего вечера… в моей голове ты казался расплывчатой ​​тенью человека, понимаешь? — говорит Лиам, — Я имел общее представление о том, кем ты был, но… но сейчас ты больше похож на очертание человека. Я вижу общие черты, может быть, пару деталей, которые мне не хватало раньше, но, тем не менее, еще не все заполнены или что-то в этом роде. Как пустая страница книжки-раскраски. Дай мне несколько мелков, чувак. Тео не может сдержать смешок, который вырывается из его горла, когда он смотрит на Лиама перед собой: — Я думаю, ты сходишь с ума. — Я серьезно! — Лиам скулит, и этот звук настолько раздражает, что химере почти хочется заткнуть уши. Тео крякнул и немного приподнялся: — Боже, отлично. Хорошо... что ты хочешь знать? Это похоже на шаг на неизведанную территорию, как на вопрос, слишком сложный для Тео, чтобы на него ответить, потому что есть много вещей, о которых Лиам не знает, не знает, вещей, которые он не уверен, что сможет когда-либо позволить Лиаму узнать. Например, то, как его голос надламывается на слове сестра, или как в первую неделю после того, как его вернули из Ада, он мочился после кошмаров, как будто ему снова было девять лет, или как Тео симулировал боли в животе в начальной школе, чтобы сидеть со Скоттом в лазарете после приступов астмы, и теперь он боится, что никто больше никогда не посмотрит на него с той же благодарностью и уважением. Или то, что Тео не уверен, какие части его личности принадлежат ему, а какие были созданы, чтобы доставить удовольствие Ужасным Докторам. Может быть, они все одинаковые. Иногда он забывает, что он больше не марионетка, что его нити марионетки разорваны, и все, что осталось — это мальчик, который еще не понял, как ориентироваться в жизни самостоятельно. — Чем ты занимаешься сейчас? Я имею в виду, ты рядом, когда ты нам нужен, но только тогда. А как насчет промежуточного времени, когда Бейкон-Хиллз не находится на грани какой-то сверхъестественной катастрофы, где же ты тогда? Это совсем не тот вопрос, который он ожидал получить, и, если честно, он никогда не думал, что кто-то заметит его отсутствие, никогда не думал, что это будет поставлено под сомнение. Он почти не хочет раскрывать, что не живет какой-то тайной, захватывающей жизнью, как мог бы ожидать Лиам. Он думает, что это может быть похоже на осознание того, что Санта-Клаус на самом деле просто твои родители, или что-то в этом роде. — Я работаю, — отвечает Тео. — Где? — спрашивает Лиам в тот момент, когда слова сорвались с губ химеры. Тео отрывает взгляд от Лиама, вместо этого сосредотачивается на голом потолке над ними и отвечает: — В клинике Дитона. — Ух ты. Не считал тебя любителем животных, — комментирует Лиам. — За исключением… может быть, кошек, потому что они думают, что превосходят всех остальных, как и ты. В уголках губ Тео появляется улыбка, которую он не очень хорошо скрывает: — Возможно, — говорит он. — А ты этого хочешь? Быть ветеринаром? — спрашивает Лиам. — Вовсе нет, — Тео делает паузу, чтобы зевнуть, — Я хотел… я хотел изучать иммунологию. Или, может быть, биохимическую инженери. Я не знаю. Тео винит во внезапной откровенности воздействие недостатка сна на его мозг. — Хотел, — эхом повторяет Лиам, — Почему в прошедшем времени? Тео вздыхает, долго и медленно: — Я даже не закончил среднюю школу, Лиам. Я также бездомный, и у меня нет денег, чтобы оплатить обучение в колледже. Я едва могу собраться с силами, чтобы каждый день ходить на работу, думает он. Наступает некоторое молчание, прежде чем Лиам снова говорит: — Ты можешь повторно записаться. Школа началась только месяц назад, наверное, не составит большого труда наверстать упущенное. — Да, возможно, — уклончиво мычит Тео, задаваясь вопросом, почему мальчика вообще волнует его образование или его отсутствие. Затем Лиам закрывает глаза и бормочет что-то, чего Тео не слышит. — Что? — Кислый скиттлз и слаш с голубой малиной, — повторяет Лиам, — Я не рассказал тебе о своей любимой еде. Тео фыркает в одеяло: — Это не еда, придурок. — Если я так сказал, значит еда, — бормочет бета, и Тео больше не спорит, — Следующий вопрос…   И они продолжали бормотать факты о себе, пока сон не настиг их.