Impalas

      Запас карман не тянет, поэтому, когда появляется возможность, лучше сразу же ею воспользоваться и хапануть себе как можно больше. Причем нет особой разницы, чего — еды, воды, алкоголя, всяческих курительных смесей или денег. О, денег особенно. За деньги можно сделать все, что угодно. Когда Кахара думает о деньгах, в его воображении всегда всплывает чарующий пейзаж: большая, богато украшенная вилла, снующие туда-сюда с большими блюдами еды и графинами с вином слуги, он, сидящий в собственном кресле на громадной террасе, а вокруг него вьются девушки. Все как на подбор красивые, стройные, с чудесными формами, а глаза — глаза, что твой янтарь, сверкающий в ожерелье какой-нибудь дочке богатых родителей, слегка приподнимающийся на аккуратной груди и будоражащий воображение. И все готовы подать, принести, обслужить, сесть на колени и игриво покусать за ушко, скользнув юркими пальчиками по груди и прессу ниже, туда, куда целомудренным юным девам страшно даже смотреть издалека.       Одна из девушек обходит Кахару сзади, укладывает свои очаровательные ручки на его плечи. Разминает затекшие мышцы, продавливает кожу, ощущая их твердь под пальцами. Кахара с довольным мычанием закидывает голову назад, на подголовник роскошного кресла, блаженно закрывает глаза. Как вдруг девушка со всей дури дает ему подзатыльник и вещает что-то отнюдь не нежным девичьим голосом, заставляя Кахару проснуться.       Ах да, точно. Как он мог забыть. — Эй, новичок! А ну вставай, твоя ленивая задница уже, небось, приросла к этой скамейке!       Кахара перехватывает руку стоящего над ним полного человека за запястье и предотвращает второй удар. Капитан выглядит большим грузным бочонком пива. Маленькая голова, лоснящаяся жиром кожа и вечно влажные глазки, выглядывающие из-под жидких бровей, практически не заметны на его теле — потому что семьдесят его процентов занимает огромный, просто исполинских размеров живот. Наверное, если пырнуть его, то изнутри посыплются целые полчища таких же толстых и склизких капитанчиков, но уменьшенных раз в двести. — Звиняй, начальник. Скакать за твоим рубином было далече, я вымотался, как вол. Дай мне хоть пару минут вздремнуть, — он широко зевает, даже не удосужившись прикрыть рот ладонью, чем, видимо, очень раздражает человека, стоящего над ним. — На том свете вздремнешь, щ-щ-щенок! Поднимайся, кому я сказал!       Кахара в последний момент прыгает с тонущего корабля — деревянной скамейки — прежде чем та оказывается проломлена там, где только что был его живот. Ого. Оказывается, этот здоровяк способен не только профессионально поглощать хрючево! Кахара чувствует, как задорная искра разжигается в клетке ребер, готовая прожечь ее по одному только зову хозяина. Он весело усмехается, выпрямляется и, будто кружась в танце, шагает в сторону, не позволяя капитану отряда дотянуться до себя толстыми пальцами. — Капитан! Что ж вы, не цените мой труд? — наемник с деланным сочувствием на лице и в голосе похлопывает толстяка по спине, театрально качая головой. — Я ведь так старался! — Да какой труд! Тебя не было две недели, а теперь ты тут лежишь и дрыхнешь!.. Эй! Какого хрена?!       Кахара открыто — весело и насмешливо — смеется в лицо нерасторопному капитану, подбрасывая в ладони рубин. Камень игриво переливается в свете полуденного солнца, отбрасывая на светлые стены комнаты красные всполохи огня. Толстяк рассеянно хлопает себя по карманом с видом замешательства и чистейшей, нефильтрованной злобы на лице, а после в какой-то слепой ярости кидается на своего подчиненного в порыве желания отобрать у него камень, который в городе ожидали целых две недели.       Наемник ловит себя на мысли, что будто играет с котенком. Кидает ему палку, привязанную к веревке, а после выдирает прямо из-под носа, заставляя его прыгать выше, дальше, пытаться вцепиться коготками в непослушную игрушку. Эмоции такие же вызывает: веселье и желание продолжать как можно дольше.       Кахара, театрально ахнув, в последний раз юркает под занесенную руку капитана и, оставив в его поясной сумке драгоценный камень, выныривает с другой стороны. — Щ-щ-щ-щенок! А ну стоять!       Вопли жирдяя, решившего, что он может властвовать над Кахарой, встречают только закрытую за ним дверь. Он, наверное, еще целый день будет ходить по лагерю, место для которого городские власти услужливо отвели им под "армию" (если так вообще можно назвать всевозможный сброд, собравшийся под одним крылом какого-то боевого ветерана), и жаловаться всем подряд, что "какой-то щенок смеет так с ним обращаться". Кахара улыбается, словно маленький ребенок, получивший мороженое, подкидывая в руке ловко стащенный вместо рубина кошель с монетами. По весу... по весу на это можно пировать несколько дней. Ему не впервой срезать кошельки, поэтому вины за кражу у своего непосредственного начальства он почти не испытывает. Почти, потому что, вроде как, сейчас они товарищи. Но какой товарищ будет так нагло вырывать другого из сна после целых двух недель отсутствия на важной, чрезвычайно важной миссии?       Кахара, в последний раз подбросив в руке кошелек, быстро прячет его за пазуху, улыбаясь готовящим у костра еду товарищам. В этот раз его окружают... действительно интересные люди. Все сплошь страшные и большие опытные дядьки, которым палец в рот не клади — откусят по локоть. В этот раз, правда, у них хорошее настроение: двое мужчин, режущие овощи в огромный котел, кивают ему, а паренек, которого зачем-то подняли по пути, аж машет рукой с улыбкой во все тридцать два. Вид ребенка в лагере Кахаре все еще кажется диким, но уже не таким невозможным, как раньше. Он проходит мимо костра, мимо палаток, мимо сооруженного на скорую руку стойла для лошадей. И везде люди, люди, люди.       И тишина. Практически мертвая, словно Кахару окружают не живые существа из плоти и крови, а безмолвные проклятые куклы.       Он не заговаривает ни с кем из "сослуживцев", которые попадаются ему на пути, желая как можно быстрее уйти отсюда, променять эту затхлую унылую тишину на шум городских улиц. Да, может, это не столица, а всего-то приграничный городок, но даже приграничный городок может подарить незабываемые ощущения. Наверное, именно от такого предвосхищения дальнейшего отдыха — Кахара, даже не замечая этого, закусывает в предвкушении губу — городские ворота кажутся волшебным пропуском в мир, в котором все по другому. Даже стражники, буравящие его недоверчивыми взглядами, кажутся самыми веселыми и доброжелательными людьми в мире. Кахара задорно подмигивает одному из них, когда проходит через ворота, и со смехом дергается вперед, прочь от угрожающего взгляда, которым стражник награждает наемника. Да, кажется, слава этой банды летит вперед них самих. Вот только, увы, слава эта не самая лучшая.       Впрочем, не плевать ли? Пока Кахаре платят, он танцует. А сейчас ему заплатили довольно неплохо, поэтому танцевать он собирается всю ночь.       Тишина, которую он с такой легкостью бросил за пределами города, растворяется в живых звуках улиц, базаров и площадей. Люди вокруг занимаются своими делами: вот кто-то рассказывает своему соседу, какой богатый урожай в этом месяце они с семьей собрали в поле, вот дети играют, тыкаясь друг в друга палками разных калибров, а вот бойкий торговец пытается продать подороже свой товар, потому что ему нет замены в ближайших городах. Мимо Кахары проходят три девушки — молодые, красивые, с пышными косами, они выглядят, словно цветы, наконец-то раскрывшие свои бутоны и потянувшиеся головками к солнцу — и увлеченно о чем-то разговаривают. Одна из них бросает взгляд на наемника и вдруг краснеет, отводя взгляд. Он смеется, ловя взгляд ее чудесных незабудковых глаз, и подмигивает ей. Девушка, уперев ладони в спины своих подруг, заставляет их идти быстрее, и все три скоро скрываются в бакалейной лавке.       Кахара вдыхает запах улицы, пыли, еды и свежести, и этот запах отдается у него в груди пульсацией. Словно его душа, почувствовав свободу, пытается вырваться из оков тела, чтобы стать по настоящему независимой. — Эй, дядя! А дядя!       Кахару вдруг дергают за руку, и ему приходится посмотреть вниз с некоторым удивлением. Как это он не заметил ребенка рядом с собой? — Дядя, достанешь нам мячик из фонтана? Мы не дотягиваемся, а другие нас прогоняют.       Рыжий мальчик, стоящий перед наемником, утирает грязным рукавом лицо. Под его носом появляется грязная полоска от рукава. Кахара улыбается пацану в ответ и наклоняется к нему, принимаясь лохматить кучерявые волосы. — А что ж вы туда его закинули, а? — Так получилось! — к ребенку подскакивает еще один, пониже и помладше, в такой же грязной одежде и с темными волосами. — Мы не хотели! Он туда улетел! Мы просто играли! — из-за мальчишечьих спин выглядывает девочка. Она одета аккуратней, видимо, привычку валяться в лужах от товарищей не переняла.       Кахара смотрит на этот выводок желторотых (и очень грязных) цыплят и театрально вздыхает, выпрямляясь и упирая руки в бока. — Вам следует быть хорошими членами общества, клопы! А иначе как вы будете жить?       Он смеется, заметив непонимание на лицах детей, и в несколько шагов преодолевает расстояние от них до фонтана, стоящего неподалеку. На самом верху, в углублении, валяется мяч. Кахара запрыгивает на бортик фонтана и быстро, чтобы ему вдруг тоже не прилетело, как сорванцу, скидывает мяч вниз, в чашу. Дети, оказывается, уже прискакали следом. Девочка первая тянется к мячу и достает его из воды, прижимая к себе. Он весь мокрый, ее платье в мгновение ока оказывается вымочено до нитки на животе, там, куда она прижимает игрушку. — Спасибо вам! — Да! Спасибо большое! Если хотите, приходите к нам в таверну, мама с папой будут рады! Она вон там, за углом!       Мальчики радостно прыгают вокруг своей подруги, все еще держащей в руках мяч, а после, прокричав нестройное "до свидания", уносятся дальше играть в свои детские неразумные игры. — Действительно как клопы.       Кахара фыркает с улыбкой и хмыкает, наблюдая еще несколько секунд за тем, как маленькие люди прыгают и бегают друг за другом, перекидывая мячик из стороны в сторону. Что-то в этих детях есть... особенно очаровательное. И одновременно с этим тревожащее. Будто один только образ этих детей предвещает серьезные перемены. Будто больше такой радости он не увидит.       Кахара отмахивается от таких мыслей и трогается с места, переставая обращать на шайку сорванцов внимание. Ему еще столько всего нужно успеть сделать за этот день. Потому что завтра опять придется выходить в дорогу. Наемник тяжело вздыхает и картинно возводит взгляд вверх, в небо, словно пытаясь выяснить у того, за что же его доля так тяжела? Играть в жертву быстро надоедает, и Кахара переключается на более прозаичные вещи. Такие, как запах мяса. Он ударяет в нос, тянет за собой, тут же овладевая вниманием наемника. Этот аромат он ни с чем не перепутает — аромат мяса, приправленного пряными травами, которое держат не один час на жару. От запаха во рту тут же скапливается слюна, а в животе вдруг начинают предательски громко петь внутренности. Когда последний раз он ел, нормально ел, а не перебивался, чем придется?       Это запах дома, которого у Кахары никогда не было, но который он смог найти на улицах Джеттайи. Запах, который пробивается из самой глубины его естества, будоражащий рецепторы и разгоняющий кровь по венам. Это обещание настоящего пиршества, которое прячется в неприглядном котле. Наемник облизывает вмиг высохшие губы, сглатывает. И с уверенностью поворачивается в другую сторону, туда, куда указывал мальчуган минуту назад. К таверне.       О Боги, это оттуда — мясом пахнет именно оттуда. Он забывает, как дышать, а вспоминает лишь тогда, когда оказывается на пороге таверны, открывая деревянную дверь и делая шаг внутрь.       Если Кахаре скажут, что это мясо изменит его дальнейшую жизнь, он охотно поверит. Что уж там, он поверит, если ему бездомный скажет о том, что он король Рондона, если предварительно он поделится с ним мясом. — Хозяин! Положи мне целую миску говядины, заплачу за двоих!       На Кахару оборачивается не только хозяин: вся таверна обращает на него свой взор. Разговоры затихают, ложки оставляются в тарелках, а кружки с элем отставляются в стороны: все ради того, чтобы посмотреть на того, кто так с порога заявляет о себе. Хозяин, сильный и здоровый мужчина лет сорока, доброжелательно улыбается в густую русую бороду и рукой подзывает наемника к стойке. Кахара не заставляет долго себя ждать, окрыленный мечтами о мясе: быстро пересекает таверну, лавируя между столов, и останавливается прямо у стойки, упираясь руками в деревянную столешницу. — Будет исполнено, милчеловек. Голоден? — Безумно. Готов всех твоих посетителей съесть в один присест.       Хозяин раскатисто смеется, и этот смех словно пробуждает таверну ото сна. Посетители возвращаются к своим делам, еде и пойлу, прекращая обращать внимание на нового человека. — Садись за стол. Сейчас Шейла принесет тебе мяса.