...не так уж и сложно... (Захлебнуться в крови... 2)

Рейх сидел на стуле посреди карцера и уже, вроде как, начал засыпать, наблюдая за бессознательным Союзом. Всë таки коммунисту хорошенько досталось в Минске. Нацист догадывался, что русского ему привезут без сознания, поэтому он принципиально хотел увидеть момент его пробуждения. Запах сырости порой приводил Рейха в чувства, не позволяя заснуть. Лампа камеры находилась за спиной немца и светила ему в спину — Рейх отбрасывал тень в сторону коммуниста. Почему-то этот тëмный силуэт привлëк внимание нациста. Тень была вытянутой и заострённой, из-за чего казалась даже демонической. Несмотря на скуку, царящую в помещении, Рейх не пытался заговорить с кем-то из своих солдат, боялся отвлечься, не заметить, как СССР проснëтся и уже не увидит своих друзей и детей... Голубые глаза Рейха не покидали силуэт его тени. Ему показалось, что она начала изменяться, становясь всë более вытянутой и заострённой, напоминая какую-то демоническую сущность. И правда, тень начала сильно вытягиваться и вскоре дошла до пленного, затмив его, после чего остановилась на стене, к которой был прикован коммунист. Рейх внимательно наблюдал, ощущая что-то странное. Он начал замечать, что и с карцером начинает происходить что-то странное: стены начали покрываться трещинами и будто сужаться. Немец никуда не спешил бежать или... Он просто не мог. Его тело будто бы прилипло к стулу, а сам он не мог пошевелить какой-либо из конечностей. Снова посмотрев на Союза, Рейх потерял дар речи: на голые плечи русского кто-то положил руки. Выглядели они отвратно и будто бы были не похожими на человеческие: серая потресканая кожа, чëрные когти, везде морщины. Уши немца уловили звук, будто кто-то ломал пальцы. Лишь сейчас он понял, что испытывает страх. "Что происходит?.. " — немец смотрел на Союза. Серые кисти рук схватили коммуниста за плечи, вонзившись когтями под кожу — из ранок потекла багровая кровь. Почему-то Рейху стало не по себе, всë начало плыть перед глазами, искажаясь в пространстве. — Рейх... — вдруг послышался чей-то голос. Нацист узнал этот голос, он его точно где-то слышал, но... Очень давно. В один момент лампочка затухла, отчего немец вздрогнул. Через мгновение вновь появился свет — всë было как прежде: чистый карцер, прикованный к стене Союз. Галлюцинации? Видимо, бессоные ночи стали совсем дурно влиять на Третьего, которому уже начинает что-то мерещиться. Он выдохнул и наконец встал со стула. Поправив свою серую форму, он хмыкнул, глядя на СССР, который так и не пришёл в себя. Всë таки терпение у Рейха не вечное... — Ладно, я дам тебе побыть одному... — с такими словами немец вышел из карцера, который охраняли два ССовца. Нацист пошёл по коридорам своего бункера и, достав из кармана кителя платок, вытер пот, скопившийся на лбу. Давно он так не пугался. Кажется, ему стоит отдохнуть от этой войны, хотя два года это не так уж и много. Вдруг Рейх остановился на месте и оглянулся, посмотрев на охрану. Солдаты, судя по их выражению лиц, чувствовали себя...неуверенно. — Позовите Кригера. Пусть он осмотрит пленного и доложит обо всём мне. — твердо сказал нацист, после чего отвернулся и ушëл. Выйдя на первый этаж канцелярии, немец остановился и посмотрел в высокое окно — солнце освещало столицу, все люди куда-то шли, под голубым небом веялись знамëна, вызывавшие гордость у самолюбивого нациста. Но от тëплого солнышка улыбка на лице Рейха не появилась, он даже ненавидел такую погоду. А если его что-то радовало сейчас, то только счастливые семьи, которые прогуливались сейчас по чистым улицам Берлина. Сложив руки за спиной, Третий пошёл дальше, поправляя фуражку. Он оказался между окон в тот момент, когда послышался странный звук, похожий на хлопок — одно из окон вдребезги разбилось, высыпавшись в коридор здания канцелярии. Рейх лишь оглянулся, остановившись. На улице послышались женские и детские крики, а в здании послышался быстрый топот сапог. Вооружëнная охрана быстро окружила фюрера для защиты. Рейх никак не реагировал, он ничего не говорил и продолжал стоять на месте. Пара солдат выстрелили в преступника и вышли через разбитое окно на улицу. Кроме них к преступнику подоспел и местный патруль. Когда мужчину схватили под дулами автоматов, Рейх наконец выглянул и вышел на улицу. Вокруг столпились люди, а на столицу будто опустился туман. Медленными шагами Третий приближался к виновнику покушения. Он посмотрел в глаза своему несостоявшемуся убийце. — Зачем ты это сделал? — Рейх перевëл взгляд на пистолет "Люгер", который, по-видимому, выбили из рук преступника. — Зачем нам эта война? Мы ведь проиграем и все умрëм! — последнее слово раздалось эхом по улице. Рейх посмотрел на людей, стоящих вокруг. Они были похожи на зрителей в Колизее, которые с интересом смотрят на бой гладиаторов, которые готовы разорвать друг друга на куски. И сейчас они были заинтересованы в том, что ответит фюрер. — Я обещаю... Наши доблестные солдаты скоро пройдут маршем в Москве. Над Кремлëм будет колышеться наше знамя. Наши люди станут самыми счастливыми на Земле, а рассвет у нас будет самым ярким. Все наконец-то смогут позволить себе взять достойное жильë. Мы делаем это ради детей, которые должны лицезреть начало новой эпохи: Эпохи Процветания. Наше величие было даровано самим Богом, а вы должны исполнить нашу великую мечту! Германия — это центр Европы, главная цивилизация! Именно мы должны вершить историю и достичь идеала во всëм! Посмотри на этих людей... — Рейх отошёл назад и развёл руки в стороны, показывая на публику. — Все они станут счастливыми! И ты не можешь этому помешать... Уведите его. — полиция схватила мужчину и затолкала его в кузов автомобиля. Люди стояли и смотрели как заворожëнные на Рейха. Ничего не говоря, они начали хлопать своему хозяину. Иногда слышались возгласы "Слава Рейху!", " За фюрера!". Рейх лишь улыбался и благодарил своих людей. Для приличия он приблизился к толпе, спереди которой стояли дети. За фюрером ринулись и солдаты: а вдруг ещё какой-нибудь убийца попадётся. Нацист с улыбкой наклонился к одной девочке и взял еë на руки — она засмеялась, подняв к небу руки. Еë светлые косы блестели под солнечным цветом, а сверкающая улыбка воодушевляла зрителей. Краем глаза Рейх увидел, как к ним приблизился какой-то фотограф, поэтому он попытался сделать более мягкий вид, излучающий добро. Радостные крики публики продолжался, а Рейх тем временем спросил у девочки: — Где твоя мама? Девочка, всë так же улыбалась и указала на такую же светловолосую женщину. — Дорогая, если судьба так решит, что Вам придëтся чем-то важным пожертвовать ради ребëнка, Вы бы пожертвовали? — Да, ради детей я готова на всë! Вскоре толпа начала расходиться, а нацист освободил свои руки и напоследок помахал девочке. "Вроде, всë обошлось", — подумав, вздохнул Рейх. Ему всë ещё верят после ошеломляющих побед на Западе. Лишь на этом его репутация и держалась, и он это прекрасно понимал, поэтому он с головой погружался в мир авантюр, некоторые из которых несли реальную опасность. Но Рейха то вовремя останааливали, то ему просто везло в порой безумных выборах. Оставшись наедине с собой на улице, немец даже не заметил, как к нему подбежал глава его охраны — Рихард Хорбург. — Вы целы, мой фюрер? — спросил мужчина, одетый в чëрную форму. Хорбург — мужчин лет пятидесяти из известной семьи военных, которая пользовалась доверием у ГИ, особенно во время войны. К сожалению, Рихард осиротел перед тем, как пойти в армию. Вернувшись к жизни обычного человека Германии, к нему просмотрелись офицеры, знавшие его семью. С их помощью Рихард вскоре повысился в звании и с 1933 года служил в охране Рейха, после чего по приказу возглавил еë ближе к войне. Он был одним из близких к фюреру людей и находился с ним рядом дольше всех. Правда это становилось и проблемой, так как Хорбург имел мало свободного времени. Ну а из-за своей должности ему часто приходилось летать и ездить на различные встречи, перемещаться с Рейхом по территории страны. Было также верным сказать, что даже фюрер испытывал к мужчине искреннее уважение. — Да... — ответив, Рейх осмотрев себя на наличие каких-либо ран. — Вроде он был один, с чего такие волнения? Тут уже без тебя разобрались. — Как Вам сказать... Минут двадцать назад мы ликвидировали трёх снайперов в этом районе. — мужчина поднял указательный палец и повертел им вокруг. — Надо же... Спасибо. — Кстати, Вы где собираетесь проводить больше времени? Мне нужно уведомить охрану, чтобы быстро выполнять Ваши приказы. — Я... Не могу осесть где-либо. Если я захочу в Кëнигсберг, то я поеду, но не факт, что я смогу остаться там надолго. Меня в любой момент могут вызвать в Берлин, особенно сейчас. Постоянные собрания, звонки, мероприятия или что-то не запланированное. — Но Вы ведь могли бы остаться в том же Кëнигсберге, а здесь оставить кого-то из своих заместителей или кого-то из министров. — Мог, но это в моих интересах лично присутствовать на всех встречах, даже тех, которые не имеет публичности. Генералитет знает, что мой сын находится в Кëнигсберге, и если я поеду и останусь именно там, то для них это будет только одно: я променял Родину на сына. Реакция может быть неоднозначной, так как большинство из офицеров — это настоящие патриоты нашей страны, которые хотят сделать еë великой. И моë "предательство" может спровоцировать целый переворот в стране, и на меня тогда повесят это бремя, сочтут за ненадëжного. Тогда всë население обрушится с критикой на нас, на воплощения. Генералы вряд ли меня тогда поддержат. Ты ведь сам такой человек, что меня видишь чаще, чем свою собственную семью. — Ну да... И ещё... Я пришёл по просьбе Вашего секретаря. Он хочет видеть Вас в кабинете. — Значит что-то важное... — задумавшись, Рейх пошёл в здание, пока Хорбург остался на улице и приказал солдатом осмотреть ближние территории. В одиночестве фюрер поднялся на верхний этаж канцелярии, проходя мимо регулярного караула. Почему-то беседа с Рихардом заставила его задуматься, поставила его перед выбором: служба или семья. — Глупости... Именно это слово послышалось среди его громких шагов в длинном коридоре. Дойдя до нужной двери, он вежливо постучался и вошëл. — Привет, Вильгельм. Секретарь вдруг встал, но после жеста командующего сел обратно. — Это что-то срочное? — спросил Рейх, садясь за стол. — Да. Мой фюрер, мне сейчас позвонили из Японии... — Японии? — Так точно. Тамошний секретарь спросил, можно ли устроить встречу между Вами и ЯИ в Берлине. — Ну, хотя бы в Берлине... Можно устроить, а когда именно они хотят провести встречу? — 1 июля, красивое число. — Ну да... Ладно, давай добро. Я согласен встретиться с ним. Если что, я у себя в кабинете. Рейх прошёл в смежную дверь и оказался в своëм кабинете. Ему показалось, что он оказался в совсем другом месте, как будто в другом мире. В помещении будто бы было пасмурно, хотя на улице сейчас светило солнце. Рейх даже увидел как летают пылинки, освещаемые лучами солнца. Было слишком тихо, словно здесь никто не живет. Всë таки ему придëтся остаться в Берлине до приезда японца. Проведя ладонью по столу, нацист посмотрел на слой пыли, который на нём успел скопиться. Полки с книгами, большое зеркало, собственный портрет — всë, как обычно. — Глупости?.. — Рейх вспомнил о беседе. — Ох, Германия, я бы хотел проводить с тобой больше времени, но... Здесь моя работа, здесь... Союз... — немец фыркнул. Рейху было противно осозновать, что Союз засел в его мыслях, что сам он стал каким-то другим. Он считал слабостью проявление эмоций, поэтому пытался казаться бесчеловечным и стал меньше появляться на людях. Он отказывался от каких-либо разговоров с психологами и его самым верным другом оставалась Блонди — его собака. Но даже она сейчас, кажется, забыла своего хозяина, оставшись с Германией. Но ради сына Рейх был готов пожертвовать даже здоровьем, что было ему по-настоящему во вред. Сев за стол, немец открыл верхнюю шуфлядку. Среди листов и ручек он нашёл то, чем был шокирован. В полке лежала старая потрëпанная фотография. Рейх аккуратно взял еë в руку. — Не может быть... На фотографии был изображён вход в Зимний дворец, у которого стояли четверо: Российская империя, Германская империя, Советский Союз и сам Третий Рейх. Пока два монарха стояли по бокам, в центре стояли два друга, которым тогда было всего-то пятнадцать (по крайней мере, Союзу). ***1910 год. Царское село, Российская империя Уже был вечер. Две империи для удобства решили переместиться в Царское село. Всë таки ГИ решил переночевать в России, ничего не успевая. Во время пышного ужина Союз вежливо пропросил отца показать Рейху территорию. Тот, на удивление, согласился. Видимо, РИ сейчас меньше всего был заинтересован своим сыном, да и очередной бокал вина в руке говорил о многом. Запах алкоголя было слышно даже вне зала. Только сейчас слуги, да и сами воплощения начали подозревать, что это не было похоже на деловую встречу двух империй, которые являются хозяевами на континенте. Наедине за столом ГИ и РИ будто преображались: с их лиц падали маски деспотичных отцов, ненавидящих своих детей. Сейчас они были похожи на своих самых близких слуг, которые лишь закатывали сумасшедшие пиры и воровали казну. Они оба забыли про своих сыновей, от которых не отходили, находясь в трезвом состоянии. Сейчас же всë было иначе... — Ты уверен, что оно того стоит? — взволнованно спросил Рейх русского, который вёл их не пойми куда. — Ты должен это увидеть, больше такого шанса не будет. Парни побежали через зрелое пшеничное поле, которое озаряло заходящее солнце. Синева на небе сменилась нежно-розовыми облаками, заполонившими практически всë небо. Слева от парней расположилась берëзовая роща с неимоверно высокими и стройными берëзами, чей запах разносился и по полю. — Мы ведь могли побежать через лес, Союз. В чëм проблема? — Проблема в тех, кто там обитает. Если тебя клещи не возьмут, то волки с медведями съедят точно. Дальше выбор за тобой. — А что тогда здесь делает это поместье? К вам в любую минуту в дверь может постучать медведь и попросить водки. Это нормально? — Для русского человека — да. Мы лишь пытаемся сохранить жизни гостей, поэтому мы сейчас плывëм в поле. Но я должен тебе это показать. — Все вы, русские, одинаковые... — фыркнул Рейх. В один момент немец ступил ногой в маленькую, но глубокую яму и полетел вперëд — ударившись о землю. — Ай! — Рейх рухнул и, по-видимому, не собирался вставать. — Рейх! — Союз развернулся и подошëл к "раненому". Немец лежал с выражением лица мученика, схватившись за подвëрнутую ногу. Союз, вздохнув, начал мять пшеницу вокруг, делая удобную полянку. После этого он присел перед другом. — Сильно подвернул? Рейх молча закивал. — Идти, значит, не можешь... Хорошо, пусть так... Ладно, жди... — сказал Союз и пошёл через пшеницу в сторону леса. Рейх лишь вздохнул и присел. Он почему-то чувствовал себя виноватым, будто испортил коммунисту настроение своей неуклюжестью. Немец оторвал один колосок и засунул себе в рот. Он наблюдал, как над ним парили разные птицы: вороны, воробьи. В лесу стрекотал дятел и ухала сова. Иногда возле лица нациста пролетали синие бабочки. Сейчас он смог насладиться звуками природы, на которые обратил внимание в этой тишине. Кажется, он никогда не чувствовал себя так спокойно и легко, как сейчас. Осознавание этого стало причиной искренней улыбки у немца, которую тот редко показывал. Послышались шорохи — из пшеницы показался Союз, который что-то спрятал за спиной. — И что ты прячешь за спиной?.. Союз с улыбкой показал цветочный венок, который смог сплести. Немец ахнул и принял необычный подарок, начав рассматривать его. В веночке были разные цветы: ромашки, клевера, даже васильки. Для пышности они были сплетены ярко-зеленой травой и разными листиками. Венок выглядел достаточно крепким. — Ты умеешь плести венки? — Рейх удивился подарку друга, так как не мог поставить Союза рядом с чем-то подобным. — Да, правда плести приходилось только себе. Никого, кроме тебя я ещё не встречал... Ладно, погрел ножки и хватит. — Союз, но я не могу идти. — А я и не заставляю... — после этих слов русский взял немца на руки, как невесту. Рейх, конечно, смутился, но не стал дëргаться, а спокойно лёг в крепких руках и даже закинул руку на плечо Союзу. Коммунист спокойно нëс Рейха через пшеницу и не напрягался. — Какой ты лëгкий... Ты вообще ешь что-нибудь? — Что за вопросы? Конечно ем. На возмущения Третьего русский лишь усмехнулся, продолжив идти дальше. Солнце садилось всë ниже, а парни всë больше отдалялись от дома. Вскоре они приблизились к плотно засаженным берëзам на границе с хвойным лесом. Союз свернул туда. Пройдя между стволами молодых берëз, коммунист и нацист наконец увидели, ради чего сюда шли. Это был пруд, скрытый за деревьями от человеческих глаз. Этот пруд был выкопан ещё далеко до рождения Союза и выглядел не так как сейчас. Сначала вокруг водоëма вырубили деревья и запустили туда белых лебедей. Однако птицы не перенесли северный климат иумерли, не оставив потомства. Водоëм стал ненужным и вместо того, чтобы закапывать его обратно (так как реки по близости не было), было решено высадить вокруг него деревья, скрыв от всех его существование. Правда ему не удалось скрыться от крайне любопытного Союза, который два года назад впервые нашёл это место. Сейчас здесь природа всë взяла в свои руки. Некогда пологие берега заросли цветущей травой. Кроны деревьев закрывали пруд от солнечного света. Везде было множество цветов, где-то лежали большие камни, порослие мхом. Обычно на них сидели птички, напевая мелодию. Это место стало местным оазисом, куда, при возможни, сбегал СССР. Здесь он мог посекретничать с самим собой. Это место полюбилось им, поэтому он здесь вытоптал для себя отдельную полчнку, на которой положил брëвнышко, украденное с дома. Именно на него Союз присаживался и о чëм-то задумывался, забывая о том, что каждый день по спине его бьют розгами. Он сам себе тогда признавался, что чувствует себя одиноко. И вот, наконец, хоть кто-то другой увидит это загадочное место. Союз подошёл к полену и посадил на него немца, который всë так же не мог передвигаться самостоятельно. — Спасибо. — тихо сказал тот, оглядывая место, в котором он оказался. — Здесь так красиво... — И мертво... — грустно вздохнул Союз, подойдя к воде, и посмотрел на своë волнистое отражение. — Почему мертво? Вот, сколько здесь птиц. — Птицы здесь ни при чем. Пруд мëртв. Ни рыб, ни лебедей. — А может это его особенность? Представь, что это — заколдованное озерцо, куда нельзя наступать живым существам, потому что они потом не возвращаются. — До сих пор веришь в сказки? Его ведь выкопали люди, здесь никто не может жить без вмешательства... — коммунист скинул с себя обувь и ступил в пруд. — Вода холодная, как мертвец. — но русский пошёл дальше в воду. — Не верю... Союз, может не надо? Ты можешь так застудить ноги. — Застудить? Это кажется, что холодно. Потом привыкнешь. Союз не видел немца, так как стоял к нему спиной. Рейх же тайно улыбался, не отводя взгляда от русского. — Союз, а это не опасно, что мы сейчас находимся так далеко от своих отцов? Нас ведь могут прихлопнуть за такое, разве нет? — Если так, то только меня. — улыбнувшись, сказал СССР. — Это ведь я привëл тебя сюда, мне и отвечать. — И ты не боишься своего строгого отца? — Знаешь... — коммунист начал расстëгивать рубашку, чем вызвал недопонимание у Рейха. — Со временем мне стало как-то всë равно... — он снял рубашку оголив свою спину, покрытую шрамами. — О, господи, Союз... Зачем страдать из-за меня? — Потому что... Ты мне нравишься... — Что?.. — Рейх покраснел. Союз молча стоял спиной к немцу, так как знал, что начнёт заикаться при виде Третьего. Это было единственным признанием от кого-либо Рейху...*** Нацист фыркнул. Теперь не желал оставаться в кабинете. Выйдя из него он обратился к своему секретарю: — Вильгельм, скажи Хорбургу, чтобы он зашёл в гостевой зал. — Есть, мой фюрер. Рейх пошёл именно туда. Ему нужно было найти место, где бы он мог забыть то, что вспомнил сейчас. "Какой позор", — думал немец, проходя мимо караула. Пытаясь выкинуть лишние мысли из головы, он пытался выглядеть уверенно в глазах других. Коридоры канцелярии выглядели как бесконечный лабиринт. Лишь знающие люди могли здесь сориентироваться. Рейх был одним из них. Ему не составило труда дойти до нужных дверей. Вход в зал напоминал большие ворота, поэтому рядом с каждыми из них стояли двое военных, которые постоянно их открывали. И вот Рейха пропустили в зал — нацист удивился. В огромном помещении было куда темнее, чем в других местах. Лишь через пару секунд он заметил, что абсолютно все окна были завешены шторами. Посмотрев вправо, Рейх наблюдал интересную картину: Хорбург, припев на корточки подкидывал дрова в камин. Нацист медленно пошёл к главе своей охраны. Мужчина, услышав чужие шаги, встал и повернулся. — Вы уже пришли?.. — Да, а... — Рейх уже хотел спросить про то, что сейчас делал Рихард. — Насчёт этого: я подумал, что Вы вызвали сюда меня не просто так, поэтому я решил завесить окна, чтобы вас не раздражали солнечные лучи, ну и камин растопил для красоты. Мы ведь здесь не по деловым обстоятельствам? — Да, ты угадал... Присаживайся. — Рейх указал на одно из двух кресел, стоявших перед камином и сам сел в одно. Оба сняли свои фуражки и поставили их себе на коленки. Молча Рейх потянулся к нижнему ярусу столика, откуда достал кувшин с глинтвейном и два стакана. — Может не стоит?.. — Не ломайся, Рихард, ты заслужил. — Это просто моя работа... — Не зли меня. Если я сказал пей, значит пей. Фюрер разлил напиток по стаканам, но оставил кувшин на столе. Видимо, надолго они засядут здесь... — Рихард, скажи... — начал Рейх, взяв стакан в руку. — Что ты делал, чтобы сделать свою дочь счастливой? Ты же интересовался ею, когда был на службе? — Конечно, мой фюрер. Я... Всегда писал ей письма. Насколько я знаю, у неë их скопилось уже целая стопка. Даже сейчас, когда она уже взрослая и имеет работу, она перечитывает эти письма с искренней улыбкой, вспоминая о былом... Я пытался уделить ей как можно больше внимания. И у меня получилось... — Рихард посмотрел на своего начальника, который не отводил взгляда от пламени, колыхающего в камине. — Ты — хороший отец, Рихард. Ты сделал то, чего не удалось мне... За тебя. Стукнувшись стаканами, они отпили глинтвейна. — Я никудышный отец... — сказал Рейх, рассматривая напиток на фоне огня.