О грехе гордыни

Сидя в крошечной, мокрой и вонючей камере где-то на нижних уровнях Ада, Кроули и рад был бы потерять счёт времени, но такой роскоши, увы, ему не полагалось. И не только из-за его особых умений с этим самым временем обращаться, которыми он редко пользовался и о которых не очень охотно вспоминал. Просто в Аду всё было специально устроено так, чтобы каждая секунда проживалась и осознавалась максимально полно. А иначе какой толк в адских мучениях, если они в конце концов сольются в одно тягучее, бесконечное, однообразное ничто? Впрочем, до физических страданий в его случае пока не дошло, и мучился Кроули в основном морально – мыслями об ангеле и о том, что с ним сделают в Раю за общение с демоном, а заодно о том, что теперь будет с их Соглашением, точнее, с обоими Соглашениями: и первым, касающимся исполнения их рутинных «служебных обязанностей», и вторым, по совместному присмотру за Антихристом. Заняться в камере всё равно было нечем, так что демон успел изобрести примерно сто тысяч объяснений, почему им просто надо стать ещё осторожнее, но ни в коем случае не прекращать действовать совместно («Не переставать видеться, болтать о ерунде, угощать друг друга ужинами в дорогих заведениях, кормить уток; и пожалуйста, ангел, пожалуйста, не вздумай сказать, что я больше не могу приходить в твой книжный с бутылкой хорошего вина, купленной по-честному, в магазине; ведь начудесить, отличное вино, как ты помнишь, не очень-то выходит даже у демона»). Заодно он придумал сто миллионов извинений, что пропустил их встречу, что не сумел избежать призыва Вельзевул, не смог придумать ничего достойного, чтобы снять с себя обвинения, вернуться и предупредить, и вообще, честно говоря, облажался по полной программе. Короче говоря, процентов восемьдесят того самого времени, которое он был вынужден проживать и осознавать, Кроули вёл мысленные диалоги с Азирафаэлем. Иногда он вяло думал о том, почему Вельзевул взяла паузу на раздумье, и, что самое интересное, почему не разрешила Хастуру и Лигуру позабавиться с ним, как они привыкли. Обычно она лишь кривила губы и роняла: «От тебя не убудет. Всё равно ты со смертными тем же самым занимаешься». Сатана свидетель, он не занимался. И тем более не позволял никому из смертных такое проделывать с собой, даже если это как-то помогло бы на очередном задании. Разумеется, повидать ему пришлось всякое, включая самую отвратительную изнанку человеческих отношений и самые мерзкие из человеческих грехов, но он всегда предпочитал подталкивать людей в пучину порока, а не скатываться туда самому. А в тех редких случаях, когда избежать этого совсем не получалось, после безжалостно надирался, пытаясь заглушить отвращение и к себе, и к людям. Или искал своего (нет) ангела, чтобы надраться вместе с ним, а заодно вспомнить, что в этом мире есть что-то нормальное. Забота. Доверие. Доброта. Любовь. Пусть даже эфирная и ко всему сущему. Видит Бо... Дьявол, ему этого хватало. Он ведь тоже к этому сущему хоть каким-то боком, но относился. То, что нечасто, но всё же случалось с ним в Аду, он предпочёл бы навсегда вымарать из памяти, но увы, и такой роскоши ему положено не было. Адские мучения не только полагалось жрать полной ложкой, не давясь, их приходилось ещё и помнить, в подробностях, до последней мелочи. Со временем, однако, Кроули всё же научился побеждать эти воспоминания, задвигать их в самый дальний уголок сознания, где они продолжали клубиться и давать о себе знать, словно мерцающий телеэкран в темной комнате, не дающий забыть о своём существовании. Но, по крайней мере, это позволяло в них не вглядываться. В двадцатом веке, познакомившись немного со смешной штукой психологией, которую люди придумали вместо религии, чтобы как-то выносить всё происходящее, Кроули с грустью констатировал, что все его попытки затолкать адское прошлое, да и настоящее, в самый дальний уголок сознания и жить «как ни в чем не бывало», обречены на неудачу. «То, что мы испытали, формирует нас», однажды прочёл он – и вынужден был признать горькую правду этого утверждения. Сколько бы он ни притворялся, как бы успешно ни зализывал раны, как бы тщательно ни стирал шрамы со своей кожи, всё это– безжалостное насилие, жгучее унижение и абсолютное бессилие всему этому противостоять – навсегда отпечатывалось на нем. Порой он смотрел на себя в зеркало и думал о том, что если немного постарается, то сможет вновь увидеть все те отметины, которые за долгие столетия оставил на нём Ад руками своих верных служителей. А если бы у него была душа, и если бы он мог бы придать ей хоть какое-то материальное воплощение, то шрамы, наверное, проступили бы и на ней. Но души у него, как известно, не было. А та невыносимая боль в груди, которую он порой испытывал, скорее всего объяснялась выкрутасами сложно устроенного и ужасно уязвимого человеческого тела. Есть такое слово – нев-рал-гия. Вот только убрать эту боль щелчком пальцев почему-то не получалось. Но, по крайней мере, если он чему-то по-настоящему хорошо научился за эти тысячелетия, это скрывать все это дерьмо от Азирафаэля. Просто решил раз и навсегда, что его (нет) ангела все это касаться не должно. Ему не надо ничегошеньки об этом знать. Пусть творит добро, и иногда, ради Соглашения, маленькое зло (потому что большое и особо мерзкое зло кто же этой синеглазой зефирке доверит), пусть вечно упрекает его в злодействах и кознях, пусть видит его руку во всех самых страшных событиях и самых отвратительных проявлениях человеческой натуры. Но зато Азирафаэль его не жалеет. И даже не подозревает, что на самом деле означает для демона Кроули каждый вызов в Ад. Каждая ошибка. Каждое крошечное добро в рамках Соглашения или помимо него, которое не удалось грамотно замаскировать или ловко представить злом. Гордыня всегда была его любимым грехом. И ангел всегда был тем, рядом с кем он с особым старанием этому греху предавался. То, как на этот раз поступила Вельзевул, было необычно, и Кроули терзало предчувствие, что вздыхать от облегчения ему ой как рано. Слова «благодарность» или «милосердие» в Преисподней были не в ходу, и Княгиня Ада даже близко ничего подобного не испытывала. Все её поступки были продиктованы либо выгодой, либо – гораздо реже – банальным любопытством. И то, что она просто заперла его здесь, прямо запретив с ним поразвлекаться, вовсе не радовало, а настораживало. Если она поверила в историю «соблазнения ангела», то зачем ей вообще удерживать Кроули? Если не поверила, почему Хастур прямо сейчас не накручивает его рыжие волосы на кулак и не ставит на колени, чтобы было удобнее... Не то чтобы он по этому скучал. Сто миллионов раз бы без этого обошёлся. Но ПОЧЕМУ? И не готовит ли Княгиня какой-нибудь сюрприз, от которого любимые развлечения Хастура и Лигура покажутся цветочками. Самым пугающим было предположение, что Ад может прийти за ангелом. Да, в книжном магазине его не достать даже Вельзевул, но он ведь абсолютно не опасается, ходит где попало, плюёт на все меры предосторожности и уверяет, что прекрасно все контролирует и со всем при необходимости справится, хотя по факту просто не понимает, каким на самом деле бывает это «всë». К мысли, что ангелу может грозить опасность от Ада, Кроули подтолкнули фотографии в руках Вельзевул. Фотографии, подтвердившие то, что он по мелким оговоркам и странным совпадениям подозревал уже давно: между Небесами и Адом налажена связь. Рядовые исполнители адско-райской воли этим, конечно, не занимаются, но сама Вельзевул определённо поддерживает отношения с небесной конторой или как минимум с одним из Верховных Архангелов. Кто ещё мог передать ей эти фотографии? Кто из архангелов вообще знал его в лицо? Как Кроули ни вертел эту информацию, у него получался очень короткий список. Отдельное беспокойство, мягко говоря, вызывал тот факт, что Вельзевул позволила ему узнать о налаженном обмене информацией между ней и Небесами. Он очень опасался, что похоронить эту тайну она захочет вместе с ним и в самом буквальном смысле. Случайно узнать об этой связи мог и Азирафаэль, которому сейчас, скорее всего, предъявляют те же самые доказательства вопиющего для Небесного Посланника поведения. Не случится ли так, что от них обоих просто по-тихому избавятся? Или отправят провинившегося ангела в Ад, не дожидаясь Падения? От одной этой мысли Кроули забывал о том, что грозит ему самому, и ощущал, как дрожат руки, а холодный пот – до чего же дурацкое это человеческое тело! – стекает по позвоночнику. Чтобы отвлечься, он принимался уговаривать себя, что такого прежде никогда не случалось, чтобы действующего ангела живьём отправляли в Ад, и что Азирафаэль подобного прецедента не создаст. Кроули ужасно надеялся, что у ангела хватит ума всё свалить на бесстыжие демонские козни, но в глубине души, которой у него не было, всё же подозревал: столь удобным объяснением помешанный на честности Азирафаэль, скорее всего, не воспользуется, да ещё, не дай Сатана, начнет выгораживать его, демона, перед Небесами. Тёплое чувство, которое от этого рождалось в груди, Кроули безжалостно подавлял. Во-первых, это глупость. Во-вторых, это ГЛУПОСТЬ! Ему, демону, положено творить зло и смущать умы, значит, ему и отдуваться за все неприятности. А в-третьих, это вообще к нему лично, Энтони Дж. Кроули, отношения не имеет, ангел просто одержим идеями добра, справедливости и милосердия ко всем живым существам без исключения. Так что, если ему представится малейшая возможность хоть кого-то приукрасить и выгородить, он обязательно ей воспользуется. В основном демон против этого ничего не имел. Более того, именно за эту ангельскую принципиальность и ангельское рвение в деле всеобщей защиты всех от всего Кроули Азирафаэля и лю... уважал. И даже порой принимал ангельскую заботу и заступничество, за шесть тысяч лет на передовой человеческой истории чего только не случалось. Но только не тогда, когда самому Азирафаэлю или его безупречной ангельской репутации из-за этого что-то могло грозить. Чтобы отвлечься от тревожных мыслей, можно было бы поспать, но и этот метод убивать время, к сожалению, для Ада не подходил. И не потому, что человеческие привычки подобного рода тут каким-то образом блокировались или запрещались. Скорее всего, о них тут мало кто помнил, а то и вообще подозревал. Просто Кроули не спал в Аду, никогда. Не мог себе этого позволить, даже когда это было как будто безопасно. Спал он только в квартире, в «Бентли» и в книжном магазине. Но последнее ему редко удавалось. Обычно после избавления от литров алкоголя в организме в финале хороших посиделок ангел всегда находил предлог, чтобы вежливо выпихнуть его восвояси. Не мог же он умолять, чтоб ему позволили остаться подольше? Гордыня всегда была... В общем, любимый грех очень пригождался ему и в данном случае. Не позволял умолять, даже когда хотелось. В конце концов, томительное ожидание закончилось – ровно через четыре дня, восемнадцать часов и четырнадцать секунд. Дверь камеры распахнулась, и два низших демона, похожих как две капли воды, отконвоировали его в тронный зал Вельзевул, где небрежно швырнули на колени перед троном. Ощущение бессилия в «безъядерной зоне», как всегда, ударило по нервам. Кроули сжал губы и склонил голову перед повелительницей Ада. Очки у него отняли, ещё когда посадили в камеру, и без них он чувствовал себя вдвойне уязвимо, пусть даже от взгляда Вельзевул за тёмными стекляшками всё равно было не скрыться. Она нервно постукивала носком ботинка по полу, а вокруг её головы крутился внушительный роль мух. Княгиня, как обычно, была недовольна, но чем конкретно, Кроули гадать не хотелось. Сама скажет. – Я надумала, – сказала она без предисловий. – Хоть формально наказ-зывать тебя не з-за что, хорошую трепку ты все-таки з-заслужил. – Не поднимая головы, Кроули сжал зубы и усилием воли подавил дрожь, пробежавшую по телу. – Чтоб не заз-з-знавался и не считал себя лучше других. Тебе понятно? Отвечай! – Да, госпожа, – пробормотал он куда-то её ботинкам. Лучше бы она врезала ему еще пару раз, а потом отпустила. Ему бы хватило, чтоб не зазнаваться. Травмы, нанесённые в «безъядерной зоне», сполна доставались человеческому телу и с трудом поддавались исцелению. Не говоря уже о том, что за самолечение ему вполне могло бы прилететь повторно. Такое уже не раз случалось и в конце концов подвигло его завести дома человеческую аптечку. – Но для демонов я представлю всё так, что ты соблаз-знил райского Посланника и почти з-заставил его Пасть. Нам не помешает такая пропаганда – для поднятия духа. А накаж-жут тебя на Небесах. Это даже логично, верно, Кроули? Ведь это им ты пытался насолить. И они на тебя уж-жасно злы. Просили меня хотя бы временно отменить договорённость о ненападении на з-земных послов, чтоб тебя изловить. Но я им сказ-зала, чтоб не утруж-ждались. Демон поднял голову и уставился на Княгиню, всё ещё не до конца понимая, что сейчас услышал. – Что смотришь? – рявкнула она. – Никогда не пробовал райского правосудия? Скаж-жи спасибо нашему с Гавриилом соглашению. – Кроули вздрогнул, но тут же взял себя в руки и застыл неподвижно. – Если бы мы постоянно ловили и раз-звоплощали представителей сторон на Земле, работать было бы невозмож-жно. К счастью, этот белокрылый кретин в данном вопросе согласился со мной. Но сейчас ситуация нестандартная, так что я решила... удовлетворить его требования. А тебе всё это сообщаю, чтобы ты не удивлялся и не думал, что тут какая-то ошибка. Тебе всё ясно? – Не уверен, но допустим, – пробормотал он. Значит, Гавриил захотел сам наказать его? Азирафаэль все-таки дотумкал, как представить ситуацию правильно? Никогда прежде Кроули не доводилось испытывать такой смеси облегчения и горечи. Значит, обошлось, и ангела оставят в покое? Земные психотерапевты, несомненно, захотели бы подробнее обсудить с Кроули его странную трактовку понятия «обошлось», но ни одного из них прямо сейчас поблизости не наблюдалось, а если бы и наблюдалось, залезть Кроули в голову они не могли. А вот Вельзевул, кажется, такое умела. – Что касается твоего ангелочка, не думай, что он легко отделался. Если я хоть немного з-знаю Гавриила, он припас для него нечто особенное. И очень болез-зненное. При мысли о том, что Рай может в качестве наказания сделать Азирафаэлю по-настоящему больно, у демона потемнело в глазах, и только отработанное за тысячелетия умение держать лицо позволило ему этого не выдать. – И вот ещё что, – Вельзевул не дала ему шанса зациклиться на переживаемом ужасе. Наклонившись, она схватила его цепкими пальцами за горло и притянула к себе. – Если вздумаешь хоть кому-то раз-зболтать, что услышал про мои дела с Гавриилом – пож-жалеешь, что не сдох от Падения. – Пальцы, холодные и твёрдые, будто стальные, сжались у него на горле, острые коготки впились в кожу, оставляя глубокие отметины. И хотя дышать Кроули было не обязательно, он всё равно инстинктивно вцепился в запястье Повелительнице Ада, пытаясь ослабить хватку. – Ты понял меня? Кроули изобразил что-то похожее на кивок. Боль и страх за ангела туманили голову, но сейчас его главной заботой было убедить Вельзевул, что угроза дошла до него в полной мере. А потом внимательно следить за своим несдержанным языком, чтобы и правда ненароком не сболтнуть лишнего. Потому что выполнить обещанное ей вполне под силу. Разве что, растрезвонив тайну Княгини Ада, он до конца своих дней поселится в книжном магазине... что, учитывая все текущие обстоятельства, вряд ли произойдёт. Если ангела так серьёзно накажут, как думает Вельзевул, тот уж точно откажется и от Соглашения, и от любых дальнейших контактов. Но эта перспектива, пусть и совершенно не вдохновляющая, прямо сейчас казалась Кроули наименее страшной из всего представленного «ассортимента». Удовлетворившись его выпученными глазами и невнятными хрипами, Вельзевул разжала пальцы. Кроули инстинктивно втянул воздух, в котором теоретически не нуждался. А практически, при нормальной работе всех органов человеческое тело функционировало лучше и требовало куда меньше сил для поддержания его в хорошем состоянии. – Свободны, – кивнула она стоящим за пределами круга у стены одинаковым низшим демонам. Слышать их разговор они не могли. – Дальше я разберусь. Не успел Кроули что-нибудь на это сказать или даже подумать, как рой мух налетел на него, облепил со всех сторон, закружил в чёрном вихре и утащил прочь вместе с повелительницей. Столь секретное дело, как доставка демона на нейтральную территорию для дальнейшей отправки на Небеса, Княгине поручить было некому, так что пришлось этим заниматься самой.