Клуб джентльменов «Uskyldige engler»

      Узкая тёмная комната без окон, три работающих камина на трёх стенах, одна дверь на оставшейся свободной стене, в центре — «стопка» шкур медведей, бурых, русских, от них кругами расположены клинки всех видов и мастей, начинай от скальпелей, продолжая самурайскими катанами и заканчивая охотничьими ножами, лезвие которых похоже на жабры, чтобы входя в жертву, дробило плоть так, как самая чистая любовь, никогда не заживёт, оставит самый грозный большой шрам, дезинфицируя самой горячей кровью: все ножи рукоятками к шкурам. Огонь горит спокойно, но твёрдо, не торопясь кушает сухую древесину, пахнет омелой и вином, именно сочетанием — самые редкие ароматические свечи, которые так сложно достать. На каминах стоят рога парнокопытных, козьих, коровьих, бычьих и… Аддаксов. Это грациозные животные, рога которых очень длинные и «вибрирующие» по узору на них, обычно белые и изогнутые, идеально очищенные, но ни в коем случае не изменённые человеческой рукой, лишь установленные на подставки.       В центре медвежьих «ковров» рука скользит из, окровавленная, к которой липнет мех, левая, выкарабкавшаяся до локтя, после правая кисть, касаясь тонкими пальцами приятной шерсти бурого: оперевшись на ладони, человек с выдохом вытягивается на руках, освобождая грудь и вдыхая в улыбке, он отталкивается, поднимаясь выше, и весь покрыт липкой плазмой, но не своей. С его мокрых волнистых прядей капает, но он улыбается, когда вылезает до уровня пресса, после не нуждаясь отталкиваться или упираться, его словно тянет наверх невидимая сила, небольно, его поднимают его ноги, как столб дерева, изящно плавно выростая выше и выше, Уилл наконец вдыхает со стоном, понимая, что он есть. Глаза открываются, образуя из пустоты сначала полностью черное, после белое глазное яблоко, появляется синева, приобретая оттенки океана и зерна пустыни, только после черный зрачок, который уменьшается от боли, которой парень не ощущает, вдруг снова скалясь в улыбке и растягиваясь как после долгого сна, все ещё продолжая подниматься, но пока доходит только до колен из меха. Парень запрокидывает голову, мурча, кистями обеих рук откидывает волосы и дышит, словно его до этого лишили носа и рта, и вот, наконец, он обрёл способность вбирать в себя воздух бренного мира; брюнет скользит руками по шее, груди, рёбрам и талии, правда скользит — ведь вся его плоть покрыта чьей-то кровью. Сейчас он больше сходит с марионеткой, такие движения напугали бы нейротипичного человека: словно парня дёргают за незримые нити, привязанные к запястьям, или он двигается в обратной сьёмке, человек резко дёргает бёдрами, начинает движение ими из стороны в сторону как змея, ибо это помогает ему выбраться до самых щиколоток и самое главное — не перестаёт улыбаться.       Его «рост» останавливается, и доктор сгибается пополам, смотря на камин со стороны, на рога на нём: раньше, до прихода изображения Сатаны в виде козла, животные, обладающие рогами и копытами, считались, точнее, именно рога считались признаком плодородия, но после того, как Бог стал небесным созданием, а все земное — именно земным, рога перестали символизировать плодородие и перешли к нечистому. Конечно, это разные религии и сотни лет сказаний, но, вы же не считаете, что дьяволу нарисовали женскую грудь просто так? Порождение, плодородие, чрево, размножение, женщина.       Уилл резко и грубо опрокидывается спиной назад, но все ещё стоит, поднимает руки и прикрывает глаза, словно греется под солнечными лучами после дождя, ему так хорошо не было буквально с рождения, хотя он только появился в этой комнате. Его поза — ломано отгибается назад и в бок, смотря на огонь и вдыхая, прикусывает нижнюю от удовольствия, с него перестаёт так активно течь чужая кровь, а ноги, больше чувствующиеся корнями, нежели стопами человека, позволяют обладателю гнуться в любую сторону и не падать. Мальчик повторно оглаживает твёрдую влажную грудь, закрыв веки и вытягиваясь, здесь тепло, сухо, приятно пахнет, томное освещение, хороший декор, брюнет видит ножи вокруг себя, что расположены вокруг и делают его центром круга; улыбается каждому как родному ребёнку, после снова поднимаясь и разминая позвонки, как кот после дрёма. Ничто не утомляет молодого человека: наконец он выпрямляется в позицию, больше привычную для обычной, слабо отклоняясь в правый бок и сбавив улыбку до вежливо-усталой, смотрит на огонь напротив, который отражается в его темных глазах. Это… Хорошо.       Ему здесь правда хорошо, он не нуждается в потребностях, кроме воздуха и тепла, парень мог бы остаться здесь надолго, действительно надолго: Уилл внезапно принимает позу «Дискобола¹», только опустив обе руки к коленям и не собираясь метать что-либо — молодой человек таким способом разминает кости, позвонки, мышцы, хотя да, находись он в комнате среди людей, даже игнорируя факт того, что он весь в крови и довольно жутко открыто улыбается, в первую очередь, он бы напугал своими неестественно изломанными движениями, нежели видом. Доктор выпрямляется через бок, напоминая питона активностью, ему как будто обязательно ходить позвоночником по сторонам, иначе он попусту не способен перемещать туловище, касаясь кончиками пальцев плеч, кровь не стягивает кожу, он вообще не засыхает, но парню столь хорошо сейчас, что он не обращает внимание на то, что плазма не свёртывается, не его же.                     — Тебе может чайка? Кружечку, — из приоткрытой двери выглядывает невысокий плотный мужчина, держа поднос с различными банками варенья и мёда и смотрит на Уилла, как на дорогого гостя, — или ванночку набрать?              Когда собеседник застаёт его, доктор держит правую кисть расслаблено висящей, а левой касается колена, смотря на вошедшего, как на врага народа, но также с таким неописуемым непониманием, что он здесь делает. Уилл отгибает голову в бок, неторопливо наклоняясь, поднимает близлежащий клинок за острие, смотря ровно на человека, как будто ожидая, что тот напугается и побежит, но мужчина не двигается и не реагирует вовсе на активность брюнета.              — Дать тебе тряпочку для ножа?              Глаза младшего здесь острее любого лезвия, они отражают свет, напоминая больше пантеру или рысь в ночи, которая открыто пялится на жертву, приближаясь, не создавая мягкими лапами шума, хотя парень не двигается, единственное, что он совершает, так это кратко подкидывает нож, чтобы тот оказался рукояткой у него в кисти. Лезвие, как подчиняясь отцу, вытягивается и сгибается, теперь напоминая серп, только более стройный и загнутый. Гостю кристально побоку невербально приближение Уилла, наоборот, он, как испытав возбуждение, ступает внутрь, не чтобы подойти, а чтобы закрыть за собой дверь, продолжает наблюдать за человеком в центре.       Кто-то за его спиной говорит, но как будто не умеет говорить, он поворачивается, не пугаясь: женщина, выше его, не стройная, но и не упитанная, придерживает дверь плечом, стоит в углу, сложив руки на груди, она обнажена, в отличии от первого, но, как сказать… Ее кожа, мышцы и органы свисают то тут, то там, напоминая фасетки, правая сторона груди оголяет ребра, левое бедро, правая рука и часть правой ноги ниже колена оголяют кости, с которых свивает, откровенно говоря, мясо, этакий наряд из собственной плоти. Ее лицо выше носа и скальп не тронуты, но ниже носогубки она будто носит маску из содранной кожи и мышц, что свисает, оголяя зубы, поэтому персона и не может чётко говорить, язык, видимо, также болтается под нижней челюстью. Она довольно безразлична к гостю у двери, смотрит лишь на брюнета, после отталкиваясь от стены и подходя к камину по центру, тут же роняя, как домино, рога, некоторые разбиваются, некоторые ломаются, некоторые просто отлетают в сторону, но все в итоге лишаются прежнего места. Уилл наблюдает за ее похождением по комнате, пока она не сбрасывает последнюю пару рогов, и после поднимает голову и взгляд на доктора, отчего «маска» лица слабо покачивается. Указывает пальцем на осколки рогов, обращаясь ровно к брюнету. «Некультурен не тот, кто разбил вазу, а тот, кто указал на это» — парень читает это по ее пустым стеклянным глазам, сдавливает пальцами рукоять и дёргается по направлению к женщине, они оба достаточно терпения сожрали у шатена, чтобы он позволил гостям продолжать нелепое шоу: но вдруг замирает — корни дерева, ног, на которых он стоит не позволяют ему передвигаться априори.              Мальчик выдыхает, открывая глаза. Его пальцы держат твёрдое изображение А4 первой жертвы Негодяя, хотя доктор не может точно сказать, как давно, ибо бумага уже нагрелась от длительного нахождения меж тёплых подушечек.              — Гейнор Долгун, пятьдесят лет, женат, три ребёнка, — Джек стукает толстыми пальцами по столу, на которого расположены фотографии, — экономист, мы проверили его счета — ни разу не был оштрафован или уволен за попытку кражи, — частая тема у людей, проверяющих правильность распределённых средств, — купил дом за городом после смерти отца, продал его ранчо и переехал, всё чисто. Неприятелей нет, не состоял на учёте в полиции или больнице, коллеги описали его тихим, спокойным семьянином, друзья семьи сказали, что он регулярно жертвует деньги школьной спортивной команде и в церковь, также детям.              — Хороший отец, — сипло проговаривает Уилл, подтвердив про себя, что «читал» действительно долго, если голос сел.              Двое детективов проходят мимо по коридору, не обращая внимания на открытую дверь и разговор Джека и Уилла, слишком быстро шли, чтобы остановиться и вопрошать, но никто к двери не дёрнулся, дабы добавить дискуссии приватности — мало кто осмеливался часто проходить мимо кабинета главы отдела, особенно когда названный оставался на своём рабочем месте.              — Да, никто пока детям не сообщил, мальчикам по восемь лет. Мать увезли на скорой, когда она узнала, — выдохнув, обратив глаза к фотографии.              На ней плотный мужчина, точнее, его труп сидит в вальяжной позе на кресле, словно его, как куклу, уронили, в привычной рабочей одежде, но облитый мёдом и маршмеллоу, словно больной Умпа-Лумп отыгрался на нём на частной экскурсии по шоколадной фабрике, завёл не туда и оторвался от души. Череп мужчины вскрыт, а сам мозг как законсервирован в меду, скальп открывали лишь для того, чтобы залить туда сладкое вещество и закрыть; ещё бы день, и отодрать тело от мух, пчёл и ос было бы невозможно, так как его нашли в глубине парка, на лужайке, тем утром это был последний забег девушки, так как полученная травма навсегда выбьет из нее любое желание пробежаться на рассвете.              — Мы проверили абсолютно всё, Уилл, — так и не убрав пальцы от фотографии, — приличный семьянин с женой, детьми, стабильной работой. Никаких жалоб и инцидентов, — разве не очевидно, что не всё?              Самый нормальный человек есть самый ненормальный человек, потому что нормы не существует. Адекватность — да, дееспособность — да, но не норма.              — Кто последняя жертва?              Агент вдыхает, отстраняясь:              — Натали Агин, тридцать восемь, не была замужем, детей нет, бухгалтер, — пауза, словно набирается смелости сказать, — в частном магазине сладостей. В одной из коробок оставили ее удостоверение, — свой (частный) дом, — разводила британских кошек, также за домом сарай. У неё курицы с пушистыми лапами.              — В коробках не их перья.              Джек отвечает так, словно не констатировали факт, а ткнули его носом в то, что он сам не произнёс.              — Нет. Кажется, с местной птицефабрики. У неё все курицы белые, а в коробках перья рыжие и черные, и… не пушистые.              Даже не верится, что в личном кабинете главы отдела по поиску маньяков и серийных убийств двое взрослых мужчин в данный временной момент обсуждают куриные перья, тем не менее, это происходит. Видимо, после обнаружения документа детектив направился по адресу, где она зарегистрирована, в сарае лазать.              — Коллеги и ее сестра описали ее тихой домоседкой, она редко появлялась даже на корпоративах, — коснувшись переносчицы.              — Обе жертвы работали с подсчётом средств, — точнее, их проверкой.              Уилл осекается, поднимая глаза к другому столу в кабинете Джека², на котором расположена настольная лампа, органайзер и телефон, и рядом знакомая женщина, ещё более ужасающе выглядящая при ярком свете, но не истекающая; она сбрасывает органайзер, из-за чего ручки раскатываются по сторонам, а после телефон, трубка которого дёргается на проводе, после указывает пальцами на предметы, которые уронила и смотрит на брюнета. Последний неторопливо подходит к ней почти вплотную, и единственное, что движется, так это ее лицо и маска из плоти, потому как она внимательно следит за молодым человеком.              — И что теперь, ввести комендантский час для работников экономической сферы? — агрессия у старшего мужчины как самый излюбленный, верный способ показать, кто доминирует в любом диалоге на любую тему.              Уилл сдерживает улыбку, когда правильно полагает, что на д-ра Лектера детектив не повышает голос. Этакая скромность, пока они не познакомятся поближе, тогда он будет гаркать на психотерапевта, как на остальных подопечных.              — Негодяю безразлично место работы. Она выбирает их по греху, — поворачиваясь в сторону Джека, который уже подошёл к своему креслу, чтобы упасть на него со значимым весом и кратким скрипом:              — Фанатична в отношении религии?              — Нет, но суеверна. Эзотерика, астрология, приметы, — младший прячет кисти в карманах, подходя к месту напротив детектива. — Она считает, что реанимировала их. Что сделала их смерть уроком.              Пальцы темнокожего мужчины сжимаются до хруста, если бы Уилл мог учуять, как пахнет гнев, то от единого разговора с старшим потребовалось бы включить всю вентиляцию здания на максимум, и использовать кислородную маску, чтобы не задохнуться. Джек злится на троих — Негодяя, за то что стал таковым, на Уилла за то, что не может просто дать фотографию первого агенту в руки и координаты нахождения маньяка, и на себя, за то, что не смог поймать его после первой жертвы.              — Ты сказал, что она насмехается.              — Ровно столько же, сколько и учит.              — Учит, кого? — разделяет слова паузой.              Кажется, что детектив откровенно «наезжает» на парня, хотя, последний помнит, что у Кроуфорда такая манера общения: как на быка красная тряпка (на самом деле животному вообще плевать на то, чем машут у него перед лицом, когда в его спину втыкают один за один шампура и веселят бездушную толпу по отношению к ни в чем неповинному живому существу) потому не фокусируется на зримо опасном настрое агент.              — Их. Своих жертв, словно они способны видеть себя со стороны, — старший фыркает, — Негодяй смеётся над тем, что их погубил жалкий единый недуг характера, в то же время, она сочувствует им со всей искренностью души, — брюнет достаёт кисти и слабо начинает жестикулировать, водя ладонями около лица, — показывает, по какой причине выставила их таким образом. Она не садист, не психопат, ее рвёт от разделки трупа, но она сделала это ради них, будто то, как они выставлены, будто это карикатуры. Мёд, мозг, — приторность, первый был слишком вежлив, слишком мягок до раздражения. Вторая была слишком закрытой, пряталась в себе, — смотря на бумаги на столе детектива.              — Вежливый, закрытый, Уилл, ты издеваешься? — поднимаясь со стула, накрывая мальчика тенью гризли, — она отрезала от неё куски и кромсала их, потом раскидала по коробкам, всё потому, что мисс Агин отказалась ходить на вечеринки?              Каким-то чудесным образом агрессия собеседника иногда подталкивала если не к решению, то к нужному полезному вопросу на пути к выходу из ситуации:              — Но она согласилась пойти с ней, — повернув голову в сторону доски с картой, но не взгляд, — они оба. Пойти с Негодяем. Она убила их быстро, но гораздо дольше обрабатывала труп. Что двум взрослым незнакомом людям понадобилось от молодой девчонки? — наконец встречаясь океаном с карими, — это равносильно предоставленного героина наркоману. — Слабо потряхивает кистями, — Негодяй предложила им что-то столь запретное и желанное, что они… Сразу согласились.              Старший мужчина хмуро всматривается в брюнета, не произносит слова, поскольку сам задумался, пока доктор поправляет очки и смотрит на лампу: вторая жертва давно исчезла из поля зрения, перестав ронять предметы со столов и указывать на них.              — Это молодая девушка, студенческий возраст, работает с людьми: официантка, администратор, диспетчер, она умеет общаться и решать конфликты. Она здесь с рождения, но живёт одна, знает местность, знает, когда можно выставить труп без свидетелей.              Джек отводит взгляд за правое плечо младшего, хмурясь так, что брови почти касаются друг друга, слабо нагибается вперёд, но из-за стола он сейчас не нависает над парнем, как пытался сделать это вчера; доктор выдыхает через нос, смотря на крупную шею детектива, будто сдавленную тугим воротником рубашки и синим галстуком.              — Теперь она не будет убивать, пока… — сомневаясь, стоит ли продолжать довод, в котором шатен убеждён.              — Пока что, Уилл?              Ведь, когда детектив услышит окончание фразы младшего, то ему навряд ли удастся когда-либо смириться с зудящими мыслями и засыпать спокойно, зная и помня, что ослепительно гениальный (без сарказма) Уилл не намеревается продолжать принимать участие в деле Негодяя, анализировать маньяка и составлять подробный профиль, когда появятся новые жертвы и как-либо контактировать с любой активностью, связанной с серийными убийцами, психопатами и прочими кретинами, предпочитающими закупаться ножами и изолентой, чем сходить хотя бы раз в своей жизни к психотерапевту. Хотя недосказанной речи Джек тоже не позволит оставаться таковой.       — Пока не получит одобрение. Она знает, что находится на территории другого хищника, — ступив вправо, словно постаравшись вернуть взгляд мужчины на себя, — и знает, что он гораздо опытнее, умнее и хитрее ее. Следующей жертвой Потрошителя либо будет разрешение Негодяю убивать, либо… Сама Негодяй. — Уилл вдыхает: ему нужно сказать самую важную вещь за весь диалог с агентом, — на этом всё, Джек. Больше мне добавить нечего.              — Уилл.              — У нас уговор. Попроси д-ра Лектера составить их психологический портрет подробнее, — разворачиваясь корпусом, но не взглядом, — с его мнением ты очень любишь считаться.              Почти уронил микрофон, нет, кинул его в лицо слушателю, кинул бы, если бы почти не врезался в того, кого упомянул только что: вот почему дверь в кабинет была открыта весь их разговор, вот почему Джек смотрел за спину парню, вот почему Уиллу нельзя уходить в психоанализ маньяков так глубоко — он покидает реальность, становясь фарфоровой оболочкой, а фарфор так легко разбить.       Уилл ощутил едва приметный одеколон, напоминающий лес после дождя и оттенок корицы, древесина и пряность давали странное, но не неприятное сочетание, к тому же то, что запах не резкий идёт только на руку психотерапевту: брюнет больше подмечает, что на эту их встречу старший не надел очередного идиотского галстука. Обиделся.              — Польщён. Комплимент со стороны агента Кроуфорда или вашей? — если бы доктор издевался, Уиллу было бы легче грубее ответить ему, но брюнет читает его, и видит вопрос простым и искренним, без шутки:              — На ваш вкус, д-р Лектер, — поворачиваясь к детективу, — помни условия сделки. — когда разворачивается к выходу, повторно сталкиваясь с вниманием Ганнибала, смотрит ниже шеи, обходя мужчину, чтобы забрать куртку, — прощайте.              Психотерапевт слабо наполняет лёгкие, бесшумно выдыхает, пока м-р Кроуфорд громко стонет от строптивости и упертости младшего мужчины.              

\\\

             Уилл входит в маленькое, неприметное заведение как кот в мышью нору, у него здесь нет врагов, нет одержимых им гостей, потому он более-менее может довериться и ощутить толику безопасности, но продолжает сохранять дискомфорт, как последнюю сотню в кошельке на черный день. Помещение представляет собой куб из нескольких дверей, пары диванов и неоновых ламп вместо обычного освещения, также комната обделена хотя бы одним окном. Место пропитано белым, черным и преобладающим томно-фиолетовым оттенком, они смешиваются в розовый в едином отсеке: уголке хостес, кого можно не заметить, если спешить, так как девушку практически невидно из-за мониторов и комнатных растений, отсоединяющих ее от остальной атмосферы заведения:              — Здравствуй, Уилл, — спокойный усталый голос приветствует вошедшего.              Последний кратко осматривает и без того небольшое помещение, после поворачиваясь к компьютерам и следя за дымом, исходящим от хостес — она курит неторопливо и томно, отравляя кислород густым белым дымом, пускай и пахнущим детскими разноцветными конфетами.       Здесь в целом пахнет как в стрип-клубе — всегда цветочно вкусно, либо ароматическими свечами, либо облепиховым чаем, аура расслабиться и отпустить, но люди приходят сюда за порно, что Уилл не намеревается осуждать.              — Привет, Эндоре.              Она ему нравится, как человек, во-первых, очень тихая и спокойная персона, не задаёт лишних вопросов и не старается избавиться от «неловкой паузы», во-вторых, девушка также, как и сам брюнет, почти всегда избегает зрительного контакта, объяснив это тем, что ей просто не нравится смотреть людям в глаза, так как там «слишком много дерьма». Уилл довольно часто понимает данную цитату своим нутром.              — Ты вернулся в нашу обитель похоти, — иная струя дыма медленно поднимается к потолку, — записать тебя?              Парень прикрывает глаза и улыбается, пока собеседница не сводит взгляда с монитора — она по экрану и узнала, кто пришёл и чьё имя назвать после приветствия, в принципе, хостес не обязана следить за камерами, но старший не лез в систему данному заведения и в чем у каждого состоит его работа.              — Нет, спасибо. Я пришёл за Дакотой.              Слушательница указывает концом курилки в направлении на одну из черных глянцевых дверей:              — Присядь, ее около десяти минут не будет. Она сейчас разговаривает с администраторами, — Эндоре выдыхает дым повторно, не сводя усталого взгляда с монитора, как будто к ним через черный вход кто-то долбится.              М-р Грэм делает шаг к мебели, как останавливается, чтобы узнать о том, кем вчера поинтересовался у сожительницы, но остался без новых сведений.              — Эндоре, Дакота не говорила тебе, — та выдыхает:              — О докторе? Да, она предупредила, — обращаясь к клавиатуре, — только она фамилии не назвала. Скажи, и я проверю по базе клиентов, — что-то напечатав.              Уилл испытал слабый оттенок неловкости, будто преследует психотерапевта и готовит ошейник и цепь, чтобы похитить последнего и успешно держать в подвале, при этом давая намёки на свой план посторонним, не слишком озабоченный анонимностью, но это полная чушь, к тому же, они с ним больше не встретятся:              — Лектер.              — Итальянец? — низким голосом, — тот психолог для богатых?              — Что ты имеешь ввиду?              Психолог — детский лепет для людей, которые попали в брак по расчёту или стресс от изменения стоимости валюты (ежедневного), док является психотерапевтом, который ориентируется практически на клинические случаи. Чёрт, Уилл ведь не собирался залезать дольше нужного, зачем ему вообще эта информация?              — Мы потеряли одного состоятельного клиента из-за слишком успешного доктора, он просто исчез с радара, платил за сессию втройне, — глоток дыма, — а тут внезапно пропал. Но его жена ходить не перестала. Сказала своей госпоже, что некий «Гектер» за три сеанса из него всё мазохистское либидо вышиб, — одной из причин, почему в помещении пахнет так сладко, становится курение девушки, — нет, Уилл. Твоего избранника нет в базе.              — Мы едва знакомы, — ощетинился:              — Но я не от своего желания пробила его, — старший возводит глаза к небу, понял, что девушка дразнит его.              Брюнет разворачивается и направляется к диванам, пока хостес смотрит стеклянным взглядом в затылок, после возвращаясь к камерам видеонаблюдения. Как славно, все со всем разобрались, ни Джека, ни психологов, только поставленная цель и твёрдые шаги по направлению к выходу из этого леса, полного оленей или существ-гибридов от людей и оленей, которые любят убивать, есть и потрошить людей. Уиллу нужно убираться отсюда побыстрее с Дакотой и собаками, иначе эта «плесень», пробирающаяся в дом и оставляющая на каждом живом объекте ветвистые рога рано или поздно доберётся до их спальни, их входной двери, их улицы.              

///

             Люди зачастую недооценивают карие глаза, называют их одним единственным словом, многие не в курсе, что есть феномен белого зрачка (когда глаза настолько черны, что отражают свет), что карие могут переливаться любым оттенком, в зависимости от освещения, настроения и использования наркотиков.       Глаза доктора отдавали в медовый оттенок, почти банановый сироп, что приставляет собой насыщенный жёлтый, словно кто-то подоил само солнце, лепестки пособников и всех весенних цветов, заправляя их золотом. Но в данный момент времени они также отражают цвет\свет вывески, на которой в полу-лежачей позе изображён человек с рогами и крыльями, острой бородкой, злой улыбкой, и ресницами, опирающийся локтем правой в крышу, а левой придерживающей маленькое белое создание с перистыми крыльями, что висит над его ладонью, но не касается его; лишь после осмотра вывески психотерапевт приближается к входу, когда массивный мужчина персидской внешности кланяется ему и открывает дверь. Само здание находится сравнительно на краю города³, скрытое, с одной стороны, высоким офисом и фитнес-центром, с другой — частной территорией и высоким забором, укрывать парковку и номера машин от чрезмерно любопытных. Оно черно-глянцевое, отражающее свет фар и фонарей ночью и практически неприметное при дневном свете, больше напоминающее коробку от обуви со странной вывеской, нежели домом разврата, когда восходит луна.       Доктор кратко следует по тёмному коридору с слишком маленькими, чтобы назвать их комнатами, скорее углами\отсеками, где расположены кресла, на них — крупные хорошо сложенные мужчины в строгих деловых костюмах и масках, смотрящих на Ганнибала, словно он проносит мефедрон, благо, коридор не настолько длинный, чтобы утомится. Его приветствует ярко-освещённая (наконец) комната размером четыре на пять, в багровом, красном и неоново-пурпурном освещении, справа в углу распложено кресло, рядом с которым стоит мужчина и придерживает немецкую сторожевую и ротвейлера, слева на спине дремлет пиренейская горная (неудивительно, это пастушья, а не охотничья порода), напротив гостя двое мужчин, широкая стойка из венге, покрытая атласной кровавой тканью, за которой располагается высокая стройная шатенка в облегающем до колен чёрном платье, кто вскидывает брови и улыбается пришедшему, как вернувшемуся супругу. За их спинами находится арка, перекрытая тяжёлым бархатом, который весит не меньше четырёх-пяти килограмм, судя по тому, как он струится. Хостес мгновенно выпрямляется, один из охранников отходит от стойки, уводя за собой ещё одну представительницу немецкой породы, но овчарки, на что одна из собак за спиной доктора единожды гавкает.              — М-р Лектер, с возвращением! Вы так долго не навещали нас, — второй мужчина отходит к арке, смотря на психотерапевта тяжёлым взглядом, но спрятав руки в замок за спиной — отказ от нападения и признание этого отказа:              — Доктор, — вежливое исправление, — бесконечная работа, — сообщает тише, на что хостес кивает.              Похоже, работникам позволительно курить все виды сигарет или иных табачных и никотиновых изделий, поскольку воздух пропитан сладостью отравленного воздуха, чужими одеколонами, крепким алкоголем и каннабисом, также ванильными ароматическими палочками, чем стараются перекрывать большую часть «гула» названных ранее ароматов.              — Ах, д-р Лектер, прошу прощения, — опустив взгляд на лист на стойке под правой кистью, здесь ее маска трескается, показывая полное безразличие к словам гостя, точнее то, что ей отдалённо не жаль. — Позвольте узнать, в медицинском или психологическом аспекте?              — В обоих.              Она поднимает на него ярко-голубые глаза с детским возбуждением, как от новой игрушки, и здесь маски нет.              — Впечатляет. Вы пропустили ночь униформы, наши медсестры и медбратья пришлись бы вам по вкусу, — искренне переживает каждую эмоцию, кажется, девушку не волнуют негативные эмоции, но она крайне падка на любые положительные.              — Не сомневаюсь, — сдержанная улыбка.              — Позвольте проверить вашу резервацию, перестаньте отвлекать меня беседой и своим приятным голосом, — Виктория, судя по карточке на груди, торопливо проверяет один из мониторов, кратко коснувшись пальцами сенсорной клавиатуры, — у вас второй ряд у третьего поля, д-р Лектер. Сразу предупрежу вас, — выпрямляется, согнув руки в локтях и сжав ладони, — у нас ночь «красного», это ивентный вечер и мы, к сожалению, не сможем переместить вас. — Дальше говорит как по секрету, — на ивент-ночи всегда большой спрос, гости бронируют за две-три недели.              Хостес, невероятнее всего, является одной из, не самой, но одной из самых желанных работниц клуба, потому как она, а — является самой недоступной, б — не раздевается и не уединяется с гостями в приватных комнатах, в — мужчины зачастую хотят одетую среди артистов в нижнем белье, так или иначе эта «особенность» выделяет ее на фоне. У неё, должно быть, огромный запас терпения (выросла без отца, всегда голодна до внимания со стороны личностей старше ее, неважно, какого пола) на регулярной основе выносить предложения о свидании или отдельном танце, которые, доктор не сомневается, поступают в достаточном количестве.              — Меня устраивает моя резервация.              — Скажу честно, вы очень приятный мужчина, д-р Лектер, — ее открытость и эмоциональность ключевые факторы симпатии гостей к ней, ей незачем врать, не она же терпит их в зале, — депозит, пожалуйста.              Депозит вносится всегда и для всех, есть персонажи, для которых депозит увеличивается в два, а иногда и в три раза (придерживающейся определённой религии, настроения, состояния опьянения или внешнего вида), так как не все гости дают чаевые и берут приваты, но продолжают смотреть на танцоров. В этом нет ничего плохого, но артисты танцуют большую часть ночи не за «спасибо», потому процедура депозита обязательна.       Виктория кивает с улыбкой, когда терминал издаёт мурчащий звук от карты психотерапевта.              — Вы смягчаете «т» и вытягиваете гласные. Западнославянские корни?              Она издаёт «к» выдыхая через приоткрытые губы и минимальным зрачком, уставившись на собеседника, явно поражённая:              — Острый слух, доктор. Мои родители переехали из Чехословакии в девяносто-первом году, — сглатывает, сжимая губы, потому как большей информации не предоставит — ее тогда в планах не было, — мне стоит впускать вас? Кажется, что вы детектив под прикрытием, — щурит глаза и отклоняет подбородок к плечу, он улыбается, — что ж, ладно. Первые два визита я обязана зачитать вам правила, хорошо? — более сдержанная улыбка и едва различимый кивок, — кхм. — Меняет игривый настрой сконцентрированный и строгий. — Не трогайте ангелов, если они сами не проявляют к вам контакт, хотите оставить чаевые, поднимите купюры или карту в руке и к вам подойдут. Стандарт чая восемьдесят, если захотите дать больше, заказать что-то из меню или сумасшедшего меню, также поднимите руку, но отклоните ее, не оставляйте ничего на подносе. — говорит правдиво заботливо, не устало, кажется, она повторяет это не так часто, постоянных гостей здесь больше, чем новых. — Не мешайте другим гостям и наслаждайтесь отдыхом. Нарушаете правила раз, мы штрафуем вас и наказываем на три ивент-вечера и три вечера на последних рядах. Нарушаете второй — мы лишаем вас членства, — этот закон она произносит с особой сладостью, прикрывая глаза.              — Строго, но справедливо.              На мгновение ее улыбка спадает:              — Это развлекательное заведение класса «люкс», а не придорожная забегаловка, — отводит глаза в сторону. Словно это было личностное оскорбление, так ценит свою работу, что жертвует действительно многим: Ганнибал представляет, с чем именно приготовить ее печень, — и самое важное, доктор. Попытаетесь контактировать с ангелами вне клуба, и наша команда отправляет заявление о преследовании, — нагибается к мужчине, — но… Вы же не собираетесь похищать, наших, ангелов? — прикусив нижнюю, ментально целует⁴ слушателя.              — Ни в коем случае.              — Замечательно! Тогда, должна сказать, — снова выпрямляется, отстраняясь от доктора, собаки за ним реагирует на кого-то вне диалога, — мы рады снова приветствовать вас в нашем джентельменском клубе «безвинных ангелов», постарайтесь максимально насладиться этим вечером, — щурится и улыбается, как лиса, — я провожу вас.              — Да, пожалуйста.              Она сдержанно улыбается ему, отходя от стойки и следуя к арке, ткань которой приподнимает близстоящий охранник, впуская пару в более тёмное место, освещаемое лишь тускло-белыми полосами в виде плинтусов: короткий квадрат в виде недо-коридора и такая же арка с занавесками — девушка хлопает в ладоши дважды, резко оборачиваясь к гостю:              — Вдохните поглубже, д-р Лектер, вы входите в рай на земле, — «шторы» за ней плавно раздвигаются, впуская искусственный дым по полу.              Хостес уверенно проходит внутрь, пока мужчина берет долю секунду осмотреть «рай на земле», следуя за ней: красное освещение, ритмичная, но не на уровень спортзала мелодия, вспышки огня и зажигалок, гибкие, стройные тела в красном белье, некоторые словно изящно разминаются на столах, трое изгибаются на шестах и несколько фигур по залу, словно он в гнезде суккубов — некоторые смотрят на него с кровавым азартом в глазах, отражая вспышки бурого и алого. Мужчина обходит бар, следуя каблукам девушки, что ведёт его, смотря как два бармена поджигают коктейли, пока некоторые ангелы обходят его в смокингах с открытыми участками на бёдрах и рёбрах, с вызовом смотря в глаза.       Изменилось ничего кроме музыки, образов и цвета освещения, посередине зала самый высокий и длинный шест вверх, на четыре метра, с большим полем для танца, что заключено между тремя меньшими, но достаточно высокими полями и шестами, которые сейчас заняты — вокруг них столы на хорошем расстоянии, дабы не смущать других гостей и себя, хотя, как видит Ганнибал, общество здесь крайне безразличное к остальным, кроме тех, кто уже за их столами или на поле, люди буквально делятся на два вида: те, что неотрывно наблюдают за артистами, и те, что поглядывают на них, но также стараются быть вовлечённым в беседу.              — Наслаждайтесь ночью, д-р Лектер, — она положила пальцы на плечо, другой отдавая в руки меню цвета белой кости, на котором изображена логотип и дьявол с ангелом в руке, копируя световую вывеску на входе.              Хостес покидает его, пока он может наконец не скрывать того, что втягивает воздух, ища блуждающий запах парня.              — Так, блять, м-р сладкая попка, можешь не зависать в приватах всю ночь, — бармен стукает ладонью по столу, тут же отходя, чтобы взять виски.              Он ещё припомнит Беверли за прозвище, которым она огласила брюнета на весь персонал:              — Меня наказали, я стоял в углу двадцать минут, — бонус, барменша рядом усмехается, давая поднос Уиллу.              — Выступишь через песню? Ария в приват уходит, — шатен качает головой в отказе, сжимая поднос в руках. — Давай, Уилл, Бев пойдёт, — она топчется на месте как ребёнок, которому отказали в сладости.              — Нет, я только на чае сегодня, — приходится наклониться, чтобы его слышали сквозь музыку, — сколько времени?              Барменша кратко приседает, пока парень кивает подошедшему ангелу, который сбрасывает кучу разноцветных купюр на барную стойку, выдыхает и закатывает глаза, после подзывая к себе свободного работника бара и почти подпрыгивая, дабы наклониться и сказать заказ.              — Двадцать восемь минут первого. Тебе нужно станцевать, гости тебя любят!              — Гости всех любят, — правда. Разным людям нравились разные люди, хотя к парню также хватало голодных взглядов, чтобы он ощущал себя увереннее и привлекательнее, как бы стыдно это не было признавать. — До следующей песни.              Та кивает, возвращаясь к полкам с алкоголем, когда парень поправляет атласную алую маску на лице и направляется к рядам, слыша по ритму мелодии, что та приближается к припеву — песня на турецком, как и девушка на третьем шесте — он улыбается, когда три красные купюры падают на поднос, поднимая руку к выступающей, кто тянется к нему и, взявшись за палец, стягивает одну из бархатных перчаток, следуя к ещё одному столу, который сгибает локоть, желая бонус: Уилл наклоняется к женщине, которая просит у него двойной приват на девушку и оплату картой, на что он соглашается (будто у него есть выбор) отходя к проходу и поднимая кисть, чтобы поймать вторую перчатку танцовщицы.              — Спасибо, Фанис, — перс кратко кивает ему, забирая перчатки:              — Не за что, красивый.              Несмотря на прямое заигрывание, охранник никогда не проявлял признаков домогательства или излишнего внимания, он добр ко всем, из-за того, что в его семье применялись телесные наказания ко всем братьям и его единственной сестре, выданной пенсионеру-мудаку замуж и совершившей суицид после года брака.       Уилл подходит к бару, отдавая наличные и сообщая о привате, на что парень за баром отдаёт ему терминал, вдруг брюнет дёргается, когда женские руки сдавливают его плечи:              — Я без тебя не пойду.              — Я в целом не пойду, прости, — намереваясь отойти, но Бев окликивает его:              — Хочешь, чтобы я попросила Дейка уговорить тебя?              Доктор застывает и оборачивается, дабы кинуть на коллегу грозный огненный взгляд, что лишь смешит ее, после отходя, дабы взять оплату у гостьи и вернуться обратно к бару.              Музыка отвлекает.       Секс отвлекает.              Если мешать секс и музыку, получается убийственный коктейль: шатен готов усмехнуться, ибо утром он объяснял знакомому детективу кто убийца и как примерно выглядит, также залез в голову Негодяя на небольшую экскурсию, а сейчас шныряет по клубу, забирая у гостей деньги, не то, что бы они отдают их недобровольно.       Его отрезвляет резкие громкие аплодисменты от Кац и некоторых ангелов, Уилл также начинает аплодировать, смотря на третий шест, где танцует ария, это уловка для гостей, чтобы привлечь их внимание к сцене — она сняла лиф, откинув его в сторону и вращаясь. Бев подмигивает ему, беря поднос и пробираясь внутрь зала, дабы собрать плоды поднявшихся рук.       Парень меж тем отходит подальше от столов и тычков коллеги, когда она вернётся, поближе к охране, ибо им подобное подкалывающее отношение непозволительно, наблюдает за гостями, их затылками, пока не утыкается крыльями в колону, смотря на ближайшее к полю ряды, один профиль кажется ему отдалённо знакомым, и длинная черная тень вытягивает к мальчику, закрывая его и топя, как в мутном густом болоте, но глаза тени внезапно открываются и сквозь них будто видит сам Уилл. «Мерещится, значит — не мерещится?» — доктор давно бы упал в бездну фантазии, как в него врезаются руки с боку и Бев радостно смеётся рядом:              — У неё взяли приват, а значит идём мы. Давай, ковбой, там твой любовник, — парень повторно вглядывается в затылки.              — Стоило только рассказать, — порицая.              Музыка внезапно затихает и прожекторы указывают на главное поле, на котором танцуют на арт-ночах (посвящённые одной теме, но гораздо, гораздо дороже и без приватов) белым светом проекторов, Виктория подносит микрофон к губам, а брюнет уже вздыхает в отчаянии.              — Дамы и господа, вы украли почти всех наших ангелов, — гордо заявляет хостес, — и сами напросились на небольшое наказание, — она почти поёт, играя голосом, — сейчас выступать будут наши «поднебесные». Постарайтесь сохранить ваши сердца, пожалуйста, — она вскидывает рукой и свет выключается под возгласы и аплодисменты.              Проекторы освещает три шеста, но не пустует лишь единый: Дейк горизонтально вытягивается на стали, стоит музыке только заливаться зал тёплой волной, привычно указывает на некоторых гостей пальцами и показывает бицепс, после вскидывая бровями на вошедшую на место Кац, которая ловка ухватывается за шест и крутится, актёрски заинтересованно смотря на новые ногти, пока третий шест остаётся не тронутым. Уилл вытягивается, почти забегая на поле и скидывая с себя пиджак, как сказать пиджак, он урезан, открывая доступ к его рёбрам и прессу, а на внутренней стороне бёдер по две круглые дыры, сделанные специально, чтобы не рвать ткань, когда будет держаться за шест. Кто-то вскрикивает ему в поддержку, когда он оглядывается и стягивает красную бабочку, откидывая ее в сторону, после цепляясь и вбираясь на сталь, моментально переворачиваясь, закрепившись ногами, чтобы освободить руки и начать расстёгивать четыре пуговицы на этой недо-рубашке, идентично пиджаку открывающее доступ на большую часть его тела: когда последняя пуговица вылезает из дырки, парень удерживается кистями за шест, разводя ноги в стороны и резко опускаясь до пола, естественно, не ударившись об него, после выдохнув и смотря на девушку в первом ряду, что медленно\заворожённо смотрит ему в глаза. Артист опускается на спину, выпрямив ноги параллельно шесту, после крайне неспешно разводя их в стороны, на что пара-тройка гостей заводится сильнее и кричит громче. Доктор садится в продольный шпагат, прыгая и двигаясь в такт музыке, поднимается на ноги, попутно опуская воротник — многие издают протяжное «о» замечая красный корсет на Уилле (серьёзно? Он половину ночи по залу бродит, и среди его урезанного костюма алая шнуровка выделяется довольно чётко), что перекрывает грудь и пару рёбер; встав на ноги, он продолжает смотреть на гостью, стягивая ремень, оборачиваясь и оборачивая его вокруг шеста, кожа позволяет ему взобраться на несколько шагов по шесту и сделать сальто с громким хлопком приземления, пока несколько рук поднимаются с картами и купюрами. Парень скользит руками по телу, забираясь фалангами под ткань штанов, задерживаясь на мгновение (помнит, что данная композиция коротка, так что томить не требуется) и срывая их — уловка в том, что достаточно единого грубого рывка и петли, на которые штаны закреплены вдоль ног сорвутся, их обладатель оголяет конечности, красная ткань ранее спрятанного бархата, перекрывающая его пах, внутреннюю сторону бёдер и зад изящной волной опускается ниже колен, Уилл берет под локоть шест, неторопливо крутясь (чем ближе к шесту, тем быстрее движение и наоборот), пока музыка не затихает, как и было упомянуто ранее, данное произведение нельзя назвать длинным — доктор замечает бармена около шеста, который сжимает губы, начинается.              — Твой поклонник купил двойной приват, — смотря, как высокая фигура приближается к полю.              Джентльмен подаёт ему ладонь, которой парень улыбается, кладя длинные пальцы — гость кратко прикладывается к ним сухими тёплыми губами, помогая брюнету покинуть поле, но тот начинает вести, держа человека за руку и проходя вглубь, дальше от зала, кто-то присвистывает ему вслед, и проходя, он машинально окидывает Ганнибала ароматом лаванды, соли и, конечно же, свежего хлеба, кажется, так пахнет его напряжение. Съедобно. Старший скрыто улыбается вслед паре.       

\\\

             Это произошло (происходит) на открытом воздухе, по другую сторону от парка, где обнаружили первую жертву, рядом с дорогой располагается ряд сосен, высоких, но с крепкими, не обрубленными при росте, ветвями. Прошла всего неделя. Неделя тишины среди постоянного крика.       Дочь мужчины увидела девушку на качелях, что прикреплялись к нижней ветви четвертой сосны первого ряда, ее отец подтвердил замечание ребёнка, пока не подобрался слишком близко, чтобы понять, что девушка вовсе не качается. Он закричал дочери лечь, на что та среагировала и моментально подчинялась, не ожидав ора, когда водитель увидел ногу девушки, точнее ее вид — пускай ее лицо прикрывала шляпа-бержер, но то, как от горла текла кровь, было заметно и из машины. Мужчина остановился, судорожно набирая три цифры экстренных служб.              Джек обречённо смотрит на небо в закате, что смешивает в себе нежно-розовый и океанно-голубой оттенки, сжимая губы и стараясь не дышать шумнее порывов ветра: после он поворачивается к девушке, сидящей на качелях. Она одета в шляпу со страусиным пером, лёгкое персиковое платье, пропитанное плазмой, босая, но правая ступня до щиколотки отсутствует, держится за качели привязанными стеблями роз, под ней цветы жасмина, на которые полило кровью, и, кажется, внутри ее живота тоже. Он некоторое время смотрит на вспышки камер на ее коже, прежде чем устало произнести сухими губами два слова:              — Твою мать.