Из теней

Лучи солнца стали тусклее — Энья не заметила, что наступил вечер. Наверное, можно было бы попросить принести свечей, но одно движение — и они могут свалиться на книгу, а это была самая настоящая «История Деймона Блэкфайера», которую после нескольких настойчивых писем прислали из Цитадели, единственный экземпляр, на эссоской бумаге — плотная, шелковистая. Мейстеру Пицелю ей для этого пришлось отправлять несколько записок со служанкой, а потом Энья попросила сира Барристана поговорить с ним о книге. Если бы не вышло — пришлось бы дойти до отца. Ей не хотелось этого, даже если бы помогло. Жаль, что Печальная Леди не могла с ними всеми поговорить вместо неё. Или, наверное, могла, но они бы вряд ли послушали её и отмахнулись. — Принцесса, уже поздно, — сир Барристан был лёгок на помине, кажется, так это называется. Как всегда, он пришёл за ней, как приходил после… того случая. «Пусть попробуют напасть на меня», — отец только посмеялся на слова, что Королевская Гвардия должна защищать короля. — «Я рад буду поразвлечься — что может быть лучше доброй драки?». И каждый раз, когда она шла из библиотеки в комнату, или когда изредка хотелось прогуляться, с ней был сир Барристан. — Пора ужинать и спать? — сир Барристан слышал, что она говорит, и понимал, хотя сама Энья знала — получается тихо, невнятно и не всегда. Иногда думаешь, что сказала, ждёшь — а ты только подумала. Или вообще не можешь сказать ни слова — когда кто-то громкий и незнакомый. Или, наоборот, знакомый слишком хорошо. Опасный. В этом замке — она знала — принцессам опасно. Она знала их истории — как Джейхейра упала из окна на острые пики, как покончила с собой Эйлора. И что было потом, с другими. А иногда принцессы становились королевами — и вдесятеро несчастней. Если о тебе забудут почти все — быть может, всё и обойдётся. Сир Барристан сказал служанке, чтобы принесла принцессе ужин — прямо сюда, в библиотеку. На галереях возле неё может кто-то быть, а отсюда уже все ушли — да и не то чтобы кто-то часто заглядывал, кроме мейстеров и слуг — мало кто любил библиотеку так, как Энья. Даже Рей. Он обещал прийти, как только сможет, но часто не мог. За дверями замка было слишком много жизни, шума, света и людей, и он должен был выплыть в этом море. А потом приплывёт к ней и расскажет, что происходит, все истории, которые нельзя прочесть, потому что их тоже надо знать, если хочешь лучше спрятаться. Рей рассказывал их с улыбкой, он часто улыбался, но истории были страшные, просто мало кто понимал. Иногда Энье снилось, как рушится замок. Как идут трещины. Как Семь Королевств раскалываются на тысячи под звон стали и крики. Печальная Леди говорила — так может быть, так будет, и нужно сделать так, чтобы это пережить. На ужин были мятный чай, хлеб и мясо с солью и перцем — как она любила. И апельсин, конечно — настоящий, красный, кислый. Не лимон, но лимоном уже облили мясо, наверное, было бы слишком много. Сир Барристан, как всегда, отговорился тем, что он на своём посту и ужин с ней разделить не может, но Энья всё равно по крайней мере налила ему чай во вторую чашку. Он наверняка устал, просто не признаётся. Чай, как обычно, расплескался, но Энья училась наливать его сама. Руки станут ловчее, и тогда то, что она напишет, легче будет прочитать, а не как древние валирийские рукописи. — Сир Барристан, расскажите про Мейлиса Чудовище? — попросила Энья, как просила почти каждый день, но сир Барристан никогда не отказывал и даже не злился. Просто рассказывал опять о тяжёлой войне — не как в книжках, куда как менее красиво это всё было, больше страшно и больно, чем славно. И о том, как смог закончить её одним ударом, снесшим обе головы Чудовища, большую и маленькую. — Думаю, что в чём-то мне повезло, — сир Барристан часто так заканчивал свой рассказ. — Быть может, повезло бы кому-то другому — и остался бы в истории он. — Но остались вы, — чуть погодя ответила Энья, дожевав и проглотив мясо. — Историю, конечно, можно переписать, это любят делать, но это же всё равно не сделает ложью то, что вы убили последнего претендента Блэкфайеров. — Иногда мне кажется, принцесса, — сир Барристан улыбнулся, — что вы порой жалеете об этом. Вам они нравятся. — Да, только не все, — Энья не стала спорить с очевидным. — Мейлис, например, не нравится. Он жестокий, хуже… хуже даже, чем Джоффри. По лицу сира Барристана пробежала тень. Он едва не лучше неё знал, какой Джоффри — просто вслух не говорил. Сложно быть королевским гвардейцем — очень о многом приходится молчать. Даже если ты Лорд-Командующий. — А вот Деймон мне нравится, — продолжила Энья — не стоило, наверное, дальше говорить про Джоффри. — Он же… ну, хотел как лучше. А потом Бринден Риверс взял и всё испортил! — Он и вправду переломил ход сражения в пользу законного брата, — согласился сир Барристан. — Но Дейрон Добрый, как считают, был лучшим королём, чем Деймон Блэкфайер смог бы однажды стать. — Но у Дейрона Доброго были и не самые лучшие наследники. Энья не сказала прямо — «Эйрис». Когда-нибудь она прямо спросит, каково было ему служить — и каково потом жить с этим. Не сейчас. — У Деймона Блэкфайера они тоже в итоге оказались не лучшими — тот же Мейлис, — парировал сир Барристан. Энья знала, что он не хочет её переспорить или уязвить, и, если она рассердится — тотчас разговор прекратит и извинится. Это ей нравилось. Безопасно. — Мне иногда думается, — Энья запила последний кусок чаем, –не написали бы о моём отце хуже, чем о Мейлисе, если бы он проиграл? Сир Барристан покачал головой. — Боюсь, летописцы бы не знали, как получше описать это. Так, чтобы устроило королей-Таргариенов. И… мне кажется, ещё не скоро поймут, как вовсе об этом рассказать. Не на моём веку точно, — он чуть улыбнулся. — Но быть может, принцесса, на вашем. Этот разговор Энья ещё так и сяк вертела по частям в голове, когда сир Барристан провёл её до её комнат. Небольшой солярий, спальня и ванная — в ванну уже налили горячую воду. Энье не нравились чужие касания — это было опасно, даже если вреда и не думали причинить. Поэтому служанки всегда наполняли ванну — и уходили, а Энья сама мыла коротко остриженные волосы и долго лежала потом в остывающей воде, перебирая самые разные мысли. День за днём вокруг неё мало что менялось, и это было восхитительно. От неё перестали требовать, её перестали принимать в расчёт. О ней все забыли. Это вело за собой новую опасность — о ней, возможно, не вспомнят, случись с ней что, но, во всяком случае, не будут толпиться вокруг. И всё же иногда Энью пугало то, что спрятаться может и не помочь. Бывало, не помогало, даже если прятаться хорошо. Есть те, кто её найдёт. Где-то в старых стенах есть ходы, по которым скользят маленькие тени, меньше неё самой. Печальная Леди говорила остерегаться их — они, быть может, и помешали её попытке сбежать. Красный Замок не выпустил Печальную Леди, и некому было ей помочь внутри. Она звала мужа — но тот забыл о ней. Она звала рыцарей — но они служили королю, им не было до неё дела. Она звала слуг — но те разбежались. И, умирая, она звала брата, который был слишком далеко, чтобы откликнуться. Вода остыла, хотя Энья заметила это не сразу — только тогда, когда уже порядком замёрзла. Она отвернула кран — вода сольётся по трубе, поднялась и, ёжась, подобрала с лавки большое, даже огромное, полотенце. Мягкое, тёплое, можно завернуться, как в одеяло, только оно быстро намокнет. Рядом с полотенцем оставили чистую рубашку и бельё — тоже из мягкой ткани, чтобы не царапала кожу, заставляя изводиться. Домашних туфель Энья не носила — и шла до кровати босиком, сначала по голым каменным плитам, потом, в спальне — по мягкому мирийскому ковру. Кровать была большая — наверное, там бы и четыре Эньи поместились. Ей нравилось — можно спать в любую сторону, а если ворочаешься — не упадёшь. То есть, она несколько раз падала во сне — но реже, чем из детской кровати. В одеяло тоже поместились бы четыре Эньи, никак не меньше, а значит — можно было завернуться, как в кокон. Так было уютнее, будто она улитка, которая обдумывает в своём домике странные вещи, пока, наконец, не сморит сон. Пока Рей не принесёт новости — думать почти что не о чем. В «Истории…» почти всё то же самое, что она читала, но в ней Деймона хвалили — ещё бы, если ни она, ни мейстеры не ошиблись, это писал едва ли не сам Эйгор Риверс, или, по крайней мере, сделал заказ. Об этом ей прислали письмо вместе с книгой — всегда можно понять больше, если знаешь, кто и когда её писал. Очень странно было читать про поражение на Краснотравном — до этого она читала про «победу». Как будто заглянуть за занавеску, с другой стороны, и увидеть вдруг, как кому-то нравится тот же, кто нравится тебе — и больше, наверное, никому. …Как всегда, Энья не сразу поняла, что заснула, прошло несколько секунд, прежде чем всё стало, таким… она не могла подобрать слов. Мягким, уютным, приглушённым, без ярких цветов. Коридоры с мягким светом, пустынные и тихие. Если пройти по ним дальше — она обязательно встретит кого-то хорошего. Плохие здесь не ходят. Идти слишком долго действительно не пришлось — за парой поворотов был большой балкон, выходящий прямо в ночное небо с редкими яркими звёздами. На нём — лавочка, на ней — Септон, обернувшийся на её шаги. — Здравствуй, маленькая принцесса, — он мягко улыбнулся, так, как будто вышло неяркое закатное солнце, и Энья поспешила, чтобы он осенил её благословением Семерых. Тоже очень мягко, едва прикасаясь к макушке. Как обычно, она забралась на лавочку рядом с ним, потянулась к длинным распущенным волосам — он не возражал, когда Энья заплетала из них неровные косички. «Моя младшая сестра любила так делать», — сказал он однажды и сделался печален. — «Я дурно поступил с ней, как и с другими», — добавил он тогда, но объяснять не стал — Энья прочитала это потом, когда искала про детство Деймона. — Мне сегодня привезли книжку про вашего племянника, Септон, — поведала Энья и закусила губу от старания — пряди светлых волос никак не желали распадаться поровну и выскальзывали из рук. — Наверное, кто-то написал её по заказу Эйгора Риверса. — Не могу тебе подсказать — я нечасто бывал за пределами замка, — Септон чуть покачал головой. — В Цитадели тоже только предположили? — Да, — Энья кивнула, только потом спохватившись, что Септон вряд ли это заметит. — С книгой прислали письмо. Мейстер Пицель расстарался. — Ему будет на пользу заняться книгами, — голос Септона звучал чуть насмешливо и с холодом — в эти минуты Энья вспоминала, что тот некогда был не только септоном. — Жаль, что твой отец не слушает меня — и мне не под силу уберечь его от собственных ошибок. — А дяди? — с интересом спросила Энья. — Видишь ли, для всех и я, и подобные мне — просто сны. Люди подскакивают на кровати, встряхивают головой и бормочут «приснится же такое!». Если и вовсе могут нас увидеть, конечно. Энья нахмурилась. — Мне кажется, отцу не слишком бы хотелось встретиться с Печальной Леди. — О да, — в голосе Септона звучала горькая усмешка. — И, если бы ему даже приснилась леди, о которой он скорбит — король всё одно не поверил бы. — Но она не приснится? — уточнила Энья. — Даже если он её позовёт? Септон обернулся к ней. — Видишь ли, есть те, кто почему-то задержался. И те, кто пошёл дальше. Леди, что он ищет — из вторых, а вторые редко возвращаются назад. К чему ей приходить? — А почему задержались вы? — спросила Энья. Было бы это днём — не решилась, потому что те, у кого есть имена, могли обидеться, могли рассердиться, как будто она случайно наступила им на больную ногу. Только не ногу и не наступила. Септон грустно улыбнулся. — Я сделал в жизни много глупостей, маленькая принцесса. Много доброго — тоже, и ошибок было предостаточно. Я лелею надежду, что хотя бы что-то смогу изменить, хотя она всё меньше и меньше. Он опустил голову, и Энья решилась осторожно погладить его по руке. — Многие делают просто глупости. Без добра. Как Эйрис Безумный, например, как его старший сын. Они, наверное… глупости тут — не самое лучшее слово. Они-то прямо мерзости делали. Вы никак не хуже них, Септон. И… ну, спасибо, что не уходите, вот, — Энья смутилась и закусила губу, чувствуя себя очень глупой и будто лишённой панциря — очень легко ударить. Но это был Септон, и он не ударил бы её. Никогда. Напротив, он поднял голову и тепло улыбнулся. — Спасибо, принцесса. Мы все сами должны осмыслить то, что сами и сделали, но тёплые слова для человека никогда не бывают лишними. — Вы правы, Септон, — послышался тихий, чуть хриплый голос из коридора. Энья подскочила и резко обернулась, тут же успокоившись — это была Печальная Леди, широко ей улыбавшаяся. Энья тут же подскочила со скамьи и крепко обняла её, крепко, но осторожно — в свои двенадцать она была почти одного роста с Леди и крепче сложением. Та была очень маленькой, хрупкой, почти прозрачной, на неё даже дышать было страшно, но это было только Энье страшно, а другим — нет. Однажды Энье это приснилось — будто она сама была Печальной Леди перед самой смертью. Потом Септон очень ругал Печальную Леди и утешал Энью, и сама Печальная Леди просила прощения, просто так случилось, но Энья знала, почему у Печальной Леди едва слышный голос, синие следы на шее и изорванный, испачканный кровью подол. Те, что не имели имён, не менялись, оставались такими, какими умерли. Печальная Леди погладила Энью по голове и присела на край скамьи, подобрав юбки, а Энья устроилась между ней и Септоном. Им можно было рассказать всё, что ей было интересно — потому что им тоже было интересно. Что её волновало — потому что у них всегда были для неё нужные слова, и нередко — ответы. Что её пугало — они могли её успокоить. Септон и Печальная Леди — её семья. — Я боюсь, что прятаться скоро перестанет помогать, сегодня об этом думала, — поделилась Энья своей тревогой. — Но я не знаю, что ещё сделать. — Найти союзников? — предположил Септон, чуть повернувшись к ней. — Есть ли надёжные союзники в этом мире? — горько спросила Печальная Леди и осторожно обняла Энью, словно желая защитить, хотя защитить не могла. — В нужный момент никого не окажется рядом. — Для того, чтобы нужные люди не оказались рядом, они должны хотя бы быть, — возразил Септон. — И, быть может, они смогут успеть. Или не смогут. Но если их не будет — никто уж точно не подоспеет на помощь. — У меня есть сир Барристан и Рей, — отметила Энья задумчиво. — Королевский гвардеец, — в голосе Печальной Леди послышалось презрение. — Пусть не худший из них, всё одно — он верен королю, если кому-то и верен. — Один Рей не сможет тебя защитить, — добавил Септон. — Но он может найти тех, кто помогут ему в этом… если ты веришь ему достаточно, чтобы попросить. — У меня есть только он, чтобы ему верить, — Энья вгляделась в лицо Септона. Она плохо различала то, что на них отражалось, но в глазах его на мгновение мелькнул свет. — Значит, договорились попробовать, — кивнул Септон, а Печальная Леди крепче её обняла. Больше об этом не говорили — да Энья особенно и не помнила, проснувшись, о чём дальше шла речь. Кажется, о всяких мелочах, потом они, конечно, помолились — Септон всегда на этом настаивал, чтобы хоть немножко. А потом пришла пора прощаться, потому что скоро должно было наступить утро. — Тебе нужно выспаться, — ласково сказала ей Печальная Леди. — Набраться сил и отдохнуть. Здесь ни у кого не было имён, но Печальная Леди называла её по имени, когда клала её голову себе на колени и гладила по волосам. — Тебе нужно отдохнуть, набраться сил. Засыпай, Висенья. И Энья провалилась в сон без сновидений, слыша тихую колыбельную на языке, которого не знала.