Бордели и убийства

      На поправку, несчастный детектив, шел довольно быстро, было ли тому причиной рвение поймать беженца или освободиться от оков вечного постельного режима, никто не знает.       За время выздоровления время от времени на пороге появлялись нужные лекарства от анонимного отправителя, но в глубине души больной знал, кто так яро заботится о его здоровье (между прочим, он и погубил его). Окончательным подтверждением его теории были периодические сообщения от неизвестных персон: каждое содержало большое количество вопросов о самочувствии. Видимо, оборванец имел большой опыт в этой сфере, очень уж он скрытен.       За время отсутствия Федора ни детективное агентство, ни полиция не продвинулись в поисках бежавшего.       Цель откровенно издевалась над искателями: она вроде бы очень близко, где-то рядом с тобой, но, обернувшись, ты понимаешь, что ошибался, что никого там быть и не могло. Многочисленное количество возможных подсказок приводило в еще большее замешательство, в очевидный тупик и мозг вскипал.       Спустя недельный отдых, Достоевский доложил Ацуши-сану о его твердом намерении прийти в агентство и помочь с поисками и прочими делами, но тот заявил, что детективу стоит задержаться на больничном, подкрепляя свои слова утверждениями об абсолютном отсутствии дел большого масштаба. — Федор-сама, вам стоит отдохнуть еще чуток, ваш организм не успел восстановиться до конца! — Oh nein, Ацуши-сан, ты сейчас намекаешь на мой возраст? — Нет! Ни в коем случае, извините! Я не это имел в виду!       Спешные оправдания рассмешили следователя. Ему правда следовало полежать дома хотя бы еще одну неделю, но неумолимое желание найти убийцу преследовало его. — Okay, я вернусь через неделю, спасибо, Ацуши-сан. — Поправляйтесь, Федор-сама!       Пусть расследующий не ел почти ничего на протяжении отдыха, но холодильник все же оказался пуст. Тогда еще одним пунктом в списке дел оказалась надпись: «Купить продуктов домой». Дабы не откладывать обязательство на бесконечное количество времени, Достоевский решил, что намного удобнее будет выбраться в магазин именно сейчас.       Тогда, натянув свободные джинсы и свитер голубого цвета, парень потоптал в сторону продуктового.       Скупив почти все яблоки и шоколадки, он побрел обратно неимоверно счастливый и довольный своим уловом. Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не вешалось.       Свернув в знакомый переулок, парень уже предвкушал свой ужин яблоками в шоколаде, или же по отдельности, растягивая удовольствие и наслаждаясь вкусом. Полностью погрузившись в фантазию он не заметил, как дошел прямиком до двери квартиры. Отворив ее, он зашел вовнутрь и стал копошиться со своей обовью, позабыв про безопасность, а может и просто наплевав на нее.       Сейчас окружающий мир для него абсолютно не имел никакого значения: его смыслом жизни на данный момент было натереть туфли до идеального блеска. Увлекшись своим педантичным занятием, Федор не услышал как захлопнулась дверь, да и вообще, он забыл, что она должна была это сделать. Ничто сейчас не могло перехватить его внимание, наверное даже его мертвая мать, если она вдруг решит воскреснуть.       Но резкий шлепок по заднице справился с задачей: то ли от неожиданности, то ли от силы удара Достоевский полетел лбом в стену, даже не успев сориентироваться.       Первым делом после не самого мягкого приземления на пятую точку, Федор услышал, до боли знакомый, заливистый смех. Это был он. — Ну ты, дяденька-детектив, вообще на ногах не держишься! Аха-ха-ха, не могу, живот разболелся от смеха! Полетел ты похлеще птички, mon ami! — Oh mein Gott, придурок! Мой лоб не стоит подобных мучений!       Отдышавшись, неожиданный гость скорчил раздумывающую гримасу и, видимо взвесив все за и против, медленно подошел к пострадавшему, цепляя его подбородок пальцем и направляя на себя. — А ведь ты прав, soleil, ты достоин большего.       Сердце детектива учащенно забилось, щеки раскраснелись, выдавая смущение: вот он, человек, который не давал ему покоя, его несбыточная мечта, вроде далекая, вроде близкая, точно звезда. Она недалеко, но дотянуться до нее невозможно.       Мысли собрались в неразборчивый комок, путаясь и сливаясь воедино, а волнение переходило рамки дозволенного. — Не хочешь разуться, princesse?       Не став дожидаться ответа смущенного парня, гость стал стягивать с него наполированные туфли, массируя ступни. Тот, в свою очередь, окончательно обомлел и стал дальше наблюдать за развитием событий. — Я конечно все понимаю, но думаю, что тебе стоит раздеться, хотя бы снять пальто, не правда ли?       Медленно встав, не разрывая зрительного контакта, Федор стянул с себя пальто и шарф. Закончив с одежкой, он встал безмолвной статуей напротив наблюдающего. — Пойдем, mon cher, нам многое стоит наверстать.       На этих словах, посетитель потянул завороженного Достоевского в сторону спальни, улыбаясь во все 32 зубы. Grinsekatze.       Пребывая в небольшом трансе, Достоевский упустил момент, когда над ним лежащим вдруг навис ухмыляющийся наглец. В его глазах горел огонь желания, один лишь взгляд выдавал все его намерения.       А Федор был совершенно не против: изголодавшийся, он послушно поддавался всем манипуляциям, совсем доверившись властным рукам.       Неспешными движениями, заботливыми и нежными, они раздевали поверженного, лаская и массируя его тело.       Язык, в это время, бессовестно ворвался в чужой рот и нахально изучал каждый его миллиметр. Зубы оттягивали и прикусывали нижнюю губу послушного парня, тут же зализывая небольшие ранки вместо извинений.       Когда дело дошло до боксеров, одним легким движением руки они оказались в кучке со всей остальной одеждой. Поглаживая вставший член, бесстыдник достал из кармана смазку и стал распределять ее по всей длине, то наращивая, то сбавляя темп.       Комнату заполонили громкие стоны, вырывающиеся с небольшими паузами. — Ну-ну, cher, не сдреживайся. Я хочу слышать твой прекрасный голос.       В отместку за искусанные губы, детектив замолчал вовсе, не желая издавать ни звука. Подобное ребяческое поведение лишь вызвало усмешку.       Закончив с прелюдиями, посетитель начал растягивать расследователя. Переодически добавляя третий палец, он терпеливо ждал хоть одного громкого вздоха, но дающая сторона твердо стояла на своем. — Ладно, lapin, чего ты хочешь взамен на твои стоны? — Ты… с-скажешь… мне свое… имя! — Какие у нас запросы! — Тогда заткнись! — Хорошо-хорошо, не кипятись.       Приблизившись к уху требующего, шепотом он произнес свое имя. — Николай Гоголь, mon doré.